Артем Сергеевич Октябрьский
Теневое Братство
– По местам! – крикнул он, а сам сел на ступени двухэтажного дома.
ночь
Обещанная дневным ветром с дальними тучами гроза уже подступала к деревне, накрыв большую часть Даландии и Королевскую Столицу. Именно там, в замке, обеспокоенный тем, что неизвестные убийцы придут за его головой, в ожидании известия об успешном уничтожении секты сидел в своем кабинете.
Земли вокруг деревни поначалу сотрясали сотни копыт лошадей, но приближались к пристанищу Братства лишь десятки пар пеших ног. «Копья» оставили лошадей и, осознавая опасность спешки, продвигались к деревне медленно и осторожно. Вскоре они вышли к подступу и могли осмотреть место предстоящей битвы. В свете полной луны, которая вот-вот спрячется за грядой черных водных масс, деревня выглядела самой обыденной, с той лишь разницей, что то там, то здесь лежали скелеты десятилетней давности.
– Не думал, что однажды вернусь в это болото, – угрюмо сказал один из красных рыцарей.
Горед промолчал. Он пришел в клан после побоища в деревне и не имел представления, что здесь происходило, и почему остальным рыцарям клана это место очень не по душе. Видя некоторую нерешительность в рядах своих подчиненных, он лишь скомандовал «вперед» и начал спускаться к деревне. Немного помявшись, остальные последовали за ним.
Это были не солдаты. «Копья» представляли собой тот же клан убийц, но по другую сторону баррикад, соответственно, в боях открытых они не участвовали. Гордость также не позволила Гореду взять в помощь обученных полководцев с войском, от чего эту засаду, они, собственно и проворонили. Никого из «копий» не смутил хворост под деревянными хижинами, никто не обратил внимания на сложенные в ряд ветки, смотрели только на деревья, но маскировка там была искусной, разглядеть противника было нереально.
Всего в деревню зашло порядка семидесяти человек, в передних рядах шли красные офицеры и, собственно, сам Горед – легкая добыча. Их неуверенность не передавалась атмосфере, они все так же стояли грозными и опасными противниками, готовыми истребить все живое, что поднимает против них меч.
Они шли вперед и остановились только перед двухэтажным домом, когда увидели Фароса. Он сидел на ступеньках и невозмутимо курил самокрутку. Оглядев пришедших, он встал и начал разминать руки.
– Не ожидал, что ты приведешь всех, – сказал он негромко с долей сарказма. – Впрочем, чего ожидать от такой высокомерной сволочи.
– Что ты там бормочешь, трус! – крикнул Горед, оголяя меч. – А ну иди сюда и сразись со мной! Пусть все видят, что твоя сила – это всего лишь пустое место!
– О, я-то сражусь, не переживай! – смеясь, крикнул в ответ Фарос. – А твои детишки что, так и будут стоять, как вкопанные? Или будут прикрывать твою пятую точку, если я начну вспарывать тебе горло? Нет, так не пойдет. Они тоже примут участие в битве!
Одним взмахом он призвал в свои руки огненные шары и раскидал их в разные стороны. Ров, наполненный маслом, постепенно загорелся, стало светло, как днем, и от основания деревни до ее выхода, все оказались запертыми в огненной ловушке. Войско оглянулось по сторонам, и было готово принять бой, все встали в стойки. Горед было собрался отдать приказ, атаковать Фароса, но тот лишь усмехнулся и дважды свистнул.
Из-за амбара послышался грохот, ржание, и полсотни лошадей галопом побежали прочь, прямо на рыцарей, не страшась ни стрел, уже летящих в них, ни огня вокруг – что-то за амбаром напугало их сильнее. Стадо копытных просто смело первые ряды «копий», стало топтать тех, кто оказался ближе всех, многие лошади замертво падали. Рыцари не ожидали нападения конкретно животных, стали отбиваться от наглых копытных, их строй сломался. В этот момент с деревьев вокруг деревни полетели десятки стрел идущих друг за другом простых, горящих, и зачарованных стрел. Они падали в толпу, поражая людей и животных без разбора. Кого-то из рыцарей доспехи смогли защитить, кто-то пал мертвым телом от удачно попавшей стрелы, а кто-то истошно закричал от огня или заклинания, которое несло в себе оружие.
Замес с лошадьми продолжался недолго, но не успел он утихнуть, как с крыш домов в толпу стали прыгать убийцы, дети Пустоты из разных государств, на лету выбирая себе цель и поражая ее при приземлении. Со своего места Фарос видел большую битву, в которой слабо можно было отличить своих и чужих, и Горед затерялся в этой гуще. Надеяться на его смерть здесь было бы наивно, не такой уж он простой воин, чтобы его убили в такой битве, хотя раз на раз прийти не могло. Сзади всей толпы стали виднеться вспышки света, языки огня, грозовые стрелы и леденящие воздух шары. Бориан и маги вступили в игру, и теперь крики с той стороны битвы заглушают те, что ближе к Фаросу – боль от магии намного сильнее, в отличие от оружия.
Спустя короткое время элемент неожиданности потерял свою силу, рыцари Гореда сгруппировались, и битва приняла полный оборот, но теперь шансы были равны, ибо некоторую часть убийцы все же смогли вырезать. Фарос все еще стоял и смотрел на побоище, когда рядом появился Корун.
– Теперь медлить нельзя, – сказал он, стоя к битве боком и смотря на нее из-подо лба. – Нужно разобраться с воителями и самим Горедом. Быть может, тогда эти полоумные одумаются и отступят. Не знаю, насколько хватит наших детей, поэтому поспешим. Входим в бой и вырезаем нужные нам цели, кто найдет Гореда – берет его. Ну и своим помогаем, по ходу дела. Все понял?
Фарос лишь утвердительно кивнул и, обнажив меч, побежал вперед, растворившись в воздухе черным дымом. Корун глянул ему вслед, улыбнулся и тоже исчез, взявшись дымкой.
Войри лежала на земле, яростно стараясь оттолкнуть от себя «копье», что навис над ней с клинком. Рыцарь был достаточно сильным, и лезвие уже начинало разрезать кожу на груди, но его вдруг ударили по голове и оттолкнули. Ассасин северного Королевства два раза проткнул рыцаря мечом и одним взмахом отсек ему голову. Протянув руку, он помог девушке подняться, но на него тут же навалились еще двое, снеся обоих с ног.
На небольшом островке земли между дерущимися быстро взмыла вверх дымка и Фарос, практически не осматриваясь, по одному выдергивал «копий» из толпы и быстро расправлялся с ними, но цель его была иной. «Красный» рыцарь сломал шею одному из ассасинов и отбросил в сторону, записывая на свой счет еще одну голову. Однако резко развернувшись на звук он впал в ступор. В душу ему всматривалось лицо с черными глазами и жуткой насмешливой улыбкой. Рыцарь не успел ничего подумать, только лишь увидел черные глаза, и все сразу стало темнеть, душа его медленно вышла из тела. Фарос, насмешливо улыбаясь, все еще держал меч, которым пробил лоб рыцаря и только лишь, когда тело начинало бесконтрольно падать вниз, одернул руку, высвободив оружие. Подойдя к брату и сестре, он помог обоим подняться, и сразу стал оглядываться вокруг, яро высматривая свою главную цель.
– Постарайтесь выжить, – сказал он, обращаясь к Доро и Войри. – Пожалуйста.
Взявшись дымом, он вновь исчез, а парочка лишь переглянулась и продолжила битву, вытягивая из толпы неприятелей.
Массовый бой начинал постепенно сбавлять обороты. Живых становилось все меньше, в одной стороне боя ассасины держали верх над рыцарями, в другой стороне наоборот, даже маги все реже бросали друг в друга заклинания. Спешка была обусловлена желанием удержать на этом свете как можно больше детей Пустоты, но свою цель Фарос нашел не сразу. В пучине драк он увидел, как Горед вышел из общей толпы уже изрядно потрепанный и направился к двухэтажному зданию. Фарос мигом поспешил за ним, но неожиданно был снесен с ног. Один из «красных» рыцарей, самый могучий, широкий в плечах и выше на голову любого человека держал в руках двуручный топор и собрался пронзить ассасина насквозь. Тот ловко увернул и, пнув рыцаря по ноге, несколько раз ударил его по лицу. Но рыцарь лишь отряхнул голову и быстро поднялся. Тяжелые удары получеловека его никак не обескуражили, и он с размаха прополол Фаросу грудь, от чего тот снова упал на землю. Из разреза ткани стала исходить черная дымка, боли не было, но внутри стало очень неспокойно – повреждения не влияли на тело, но сильно беспокоили душу. Рыцарь вновь размахнулся, чтобы нанести удар, но в этот момент из образовавшегося в воздухе дыма в него влетел Корун, сбив с рук топор. Быстро и точно ударяя противника, он крикнул брату, чтобы тот шел дальше и не отвлекался, а сам не смертельно бил бугая, отвлекая его в сторону.
Фарос уже выбежал из толпы, и бросив взгляд на бойню, заметил, как Тёрхена окружили трое рыцарей, от которых он достаточно успешно отбивался. В какой-то момент со стороны прилетела стрела, попав ему в плечо, от чего оборона стала менее удачной. Фарос хотел вмешаться, но застыл на месте – за горами показались лучи света. «Рассвет» – с ужасом подумал про себя Фарос и лишь бросил в сторону отца шар огня, который поразил одного из рыцарей. Только большой роли это не сыграло – два рыцаря все же имели больший вес, нежели раненый Тёрхен, и один из них, пользуясь выпадом, всадил в Отца меч. Второй не остался в стороне и вонзил два клинка ему в спину. Тёрхена повалили на землю и стали кромсать холодным оружием, а Фарос бежал в сторону двухэтажного дома, мысленно прося прощения у Отца за предательство.
Горед стоял на ступеньках и тяжело дышал, когда Фарос резко возник перед ним и на лету пнул его в грудь, отскочив чуть назад. Не удостаивая высокомерного противника речами, Фарос начал наносить удары мечом, только вот сам Горед успешно парировал эти удары и даже несколько раз смог пронзить его насквозь – все-таки Фарос был менее подготовленным бойцом, в отличие от Иерарха «Копий». Ловко уклоняясь от взмахов меча, Горед смог нанести удар в лицо, который был не больным, но весьма ощутимым, чтобы пошатнуться, и, резко уйдя вниз, пнул Фароса по ногам, отправив его вниз по ступенькам. Корун взялся из ниоткуда и в полете послал Гореда далеко от ступенек на землю, оголил мечи и встал рядом с Фаросом, напружив руки. Тот быстро взял наставника за предплечье и мигом поднялся. Теперь двое против одного были готовы продолжать бой.
Фарос вышел на шаг вперед и присел на колено, оперев руки на землю, и Корун, с разбега встав на его спину, оттолкнулся и полетел на Иерарха, делая замах одним мечом. Годы тренировок в академии Королевской стражи вкупе с боевыми навыками ассасина позволили Гореду успешно парировать и эти удары и второй меч в руке Коруна его не обескуражил. Фарос присоединился незамедлительно, однако сам успеха не возымел. Только лишь благодаря настойчивости наставника Горед вновь не сбил его с ног и не обезоружил.
«Копья» быстро увидели угрозу для своего предводителя и два десятка рыцарей ринулись на помощь. Наставник вышел из драки и оглядел освещаемую стеной огня толпу. Фарос успешно держал позицию – теперь время Гореда было давить в поединке. Корун понимал, что долго он не выдержит и, подняв меч к небу, сказал громко:
– Lo si de ra garo sora motaro, di siv ale mata!
Тучи, сгустившиеся на ночном небе, расступились, и луч фиолетового света окатил наставника, практически выжигая землю вокруг него. Свет обратился волной, которая разнеслась вокруг дымом, разбила круг земли, оставив в ней трещины, и Корун с прыжка налетел на бегущих в его сторону рыцарей. «Копья» редели в своих рядах. Одного касания меча по коже хватало, чтобы рыцарь загорелся синим огнем и упал замертво, и Корун орудовал своим оружием стремительно и беспощадно, торопясь освободить себя для поддержки Фароса. Когда последний рыцарь получил меч в свою шею, наставник выдохнул и бросил беглый взгляд на побоище, которое уже заканчивалось, правда, пока неясно, в чью сторону. Резко повернувшись, чтобы поспешить на помощь брату, наставник резко замер в абсолютном шоке. Спустя века бесчувствия и холода, он вновь ощутил боль, самую настоящую острую боль, которая, вызванная инородным предметом, растекалась вокруг в туловище и проникала дальше и дальше, словно орда всадников захватывает ничем нетронутое поле. От резкой боли у Коруна потемнело в глазах, а когда зрение вернулось, то он увидел перед собой Гореда, что с победоносным выражением лица держит у него в груди клинок; в стороне лежал, пребывая в дезориентированном состоянии, Фарос.
– Не уж то вы думали, что только вы сражаетесь, получая божественную помощь? – надменно спросил Горед. – Отправляйся к своей Матери, наставник.
Боль заполонила все тело так, что ни кричать, ни корчиться не было возможности. Корун лишь упал на колени и, почувствовав шелушение, посмотрел на свои руки. Они стали осыпаться, словно осыпается бывший некогда влажным комок песка. Наставник бросил последний испуганный взгляд на Гореда, а потом его глаза стали белыми и перестали шевелиться. Тело быстро рассыпалось в прах, и Горед, торжественно вздохнув, пошел в сторону Фароса. «Теперь твой черед, брат» – сказал он, переворачивая Фароса на спину. Тот лишь увидел в свете огня силуэт Гореда, который с размаха вонзил кинжал в его грудь.
– Может, со второго раза ты все-таки отправишься, куда надо? – спросил Горед. – Отправишься докладывать Матери о своей неудаче и получать по заслугам.
Фарос почувствовал сильнейшую боль, которая сковывала любое движение, однако его конечности не начали рассыпаться. Вместо белизны, глаза его только почернели, и из последних сил он вытянул из-за своего пояса кинжал и вонзил его в шею Гореда. Тот оставил свое оружие в груди Фароса, отошел чуть назад и стал корчиться от магии Боли. Откуда-то сверху послышался внезапно женский голос:
– Настало время отвечать за свои проступки, дитя!
Горед стал изо всех сил, захлебываясь, кричать, что он не согласен, что не желает умирать. Прерывающийся, но громкий крик привлек внимание всех дерущихся, коих осталось не более пары десятков на каждую сторону. Все бросили драться и пошагали в сторону криков, точно зная, что это не просто крик, что можно было услышать за предыдущий час сотни, а истошный вопль чего-то последнего вздоха – того, что вещает судьбу для всех присутствующих.
Кинжал Боли подействовал в этот раз не так, как действовал обычно. Горед не просто стал кричать от боли, он стал кататься на земле, хрипя что-то про проклятие и магию, пока из его кожи не стали вылезать увеличивающиеся от магии кости, разрывая мышцы, сосуды и кожу, руки, ноги и грудь. Последний вздох пришелся остальным неким подобием вскрика, но очень приглушенного, задавленного неизвестной силой и тело Гореда буквально разорвалось, оставляя на своем месте только груду мяса и увеличенные до нечеловеческих размеров кости.
Ассасины воспользовались замешательством и окружили рыцарей, а те и не сопротивлялись. Оценив свое состояние и отсутствие представителей всех высших постов в их клане, они не видели более смысла в битве, которая дальше никуда не приведет. Из толпы вышли несколько магов и окатили всех «копий» магией Дилоса – бесчувственной смерти. Все рыцари попадали на землю, как будто заснули, и дети Пустоты смогли, наконец, вздохнуть с облегчением – все закончилось.
Из-за горизонта уже поднялось солнце, освещая весь ужас, что открывался при виде на деревню. Десятки тел, лежащих в разных позах, кто-то под действием магии умер стоя или на коленях, кто-то был обращен в прах, но в большей степени все решило оружие. Реки крови растекались всюду, заливали рвы и тушили масло; горевшие дома чадили пепелищем в свете дневных лучей.
Войри стояла поодаль от толпы и осматривала все вокруг, и смогла рассмотреть тело Тёрхена, изувеченное мечами и копьями. Кроме того, позади основной толпы можно было увидеть Дорана. Он сидел на коленях у каменного тела Йольрида, и, не прикрываясь, плакал.
– Нас не осталось, – послышался голос сзади.
Доро был изрядно потрепан, обожжен и побит. Многие локоны были обрублены, а самое главное, рука – она была вся в крови, вытекшей из раны на плече. Лорид более не является неповрежденным, теперь он слаб, и уязвим, и лицо его наполнено горечью и усталостью. Смотря на сочувствующий взгляд Войри, он лишь пожал плечами и побрел куда-то в сторону.
Фарос стоял спиной ко всем над кучей праха, не обращая внимания ни на что, и не стремясь проверить, кто жив, а кто мертв. Девушка подошла к нему и сказала негромко:
– Многие мертвы, Фарос. Теперь надо думать, что делать дальше. И искать себе новое убежище, здесь отныне небезопасно.
– Фароса здесь более нет, дитя, – послышался звонкий мужской голос.
Ассасин повернулся и предстал перед Войри с абсолютно черными глазами, лишенными каких либо эмоций. Он оглядел все поле битвы и остановил взгляд на сестре.
– Фарос выполнил свою миссию здесь и теперь в безопасности. Вы зря не доверяли ему, он не желал вам зла, но теперь ничего не исправишь. Я знаю, что многие погибли, дитя, все они прошли ко мне, и ждут своего суда. А тебе, дочь моя, необходимо возложить на себя ответственную миссию. Вы мне еще нужны, вам ко мне еще рано, а Теневого Братства практически нет. Возьми на себя ответственность восстановить нашу семью, дитя, или же доверь это тому, кто сможет понести это бремя. Не знаю, смогу ли я оказывать вам помощь, поэтому надейтесь только на себя. И не волнуйся за своего брата. С ним отныне все будет хорошо, я обещаю.
Все ассасины, слыша странный разговор, подошли к паре, и Фарос, оглядев всех, провозгласил:
– Вы сегодня спасли не только моих будущих детей! Вы еще и помогли мне совершить правосудие по отношению к вашему предателю! Я этого никогда не забуду, никогда не оставлю без внимания ваши души. А сейчас время всем обретать последствия за свои действия. Удачи, и прощайте, дети мои, скоро увидимся, а до тех пор знайте – я всегда на вашей стороне…
Фарос раскинул широко руки, задрав голову, и мигом обратился в прах. Теперь Войри стояла, понурив голову, глядя на две серые кучи, которые еще минуты назад значили все, а сейчас ничего, лежат себе и просто ждут, пока их унесет ветер. Доро подошел ближе, опираясь на меч, и удивленно посмотрел на прах.
– Кто это был? – спросил он.
– Матерь, – вытирая слезу ответила Войри.
эпилог
Озеро освещалось яркими золотистыми лучами, прогревающие водную гладь несколько метров вглубь. Июльский ветер осторожно колыхал кроны деревьев, стараясь не побеспокоить обитателей величественных дубов, сосен, елей и акаций. То там, то здесь чирикали птицы, соловьи напевали свои фирменные мелодии. Спокойствие непередаваемое – никакого намека на грозу, на небе ни облачка.
Где-то вдалеке послышался гул и грохот – упала очередная сторожевая башня. Фигура в капюшоне, за спиной которой звучал грохот, даже не обернулась. Никто не пройдет густые заросли леса, не имея знания о нужной тропе, а значит, нет необходимости обращать внимания на лишние звуки.
Фигура сняла капюшон, и тяжело вздохнула. Давка доспехов, пусть и легких, никогда не оставляла возможности нормально дышать, особенно в жару. Руки потянулись к рукавам, начали высвобождать себя, затем стали стягивать столь надоевшую ношу через голову. Верхняя часть упала на землю, и настал черед ботинок и тяжелых штанов. Все оголялось не спеша – единственное время, место и ситуация, когда не нужно торопиться и бояться, не нужно резко отвечать на любой шорох, быть готовым к какому-нибудь выпаду. Когда доспехи с ножнами упали на траву, можно было вздохнуть с облегчением. Ветерок обдал нагое тело, солнце приняло досель мертвую кожу в свои объятия, одарило теплом. Казалось, что начала дышать сама душа, сердце оживленнее заколотилось, само существование обрело смысл.
Как же порой не хватает простого уединения с природой, и Войри это прекрасно понимала, видела и чувствовала. Не страшась быть кем-то увиденной, или даже убитой, она, в одном исподнем, нырнула в воду. Руки разрезали водную гладь, освобождая путь внутрь, в мир извечной невесомости и вакуума. Там, в пучине вод, можно забыться обо всем и слушать только свое тело и свой разум, в стремлении услышать от самого себя то сокровенное, что не можешь услышать более нигде. Жаль, что в таком состоянии человеку отведены лишь отрезки длиной в чуть менее минуты, пока воды за такой краткий срок покоя не начнут взимать плату, мучительную и бесповоротную, вмиг из ангела превращаясь в душащего дьявола и вынуждая тебя покинуть этот мир и вернуться на поверхность.
Войри проплыла в этом мире, сколько могла, потом вынырнула и с наслаждением ощутила прохладу воздуха. На поверхности она никогда не могла утонуть, даже при практическом ступоре, не двигаясь. Вода словно была ее вторым домом, ее родной стихией, в которой она была непотопляема, не убиваема, недосягаема.
В расслабленном состоянии, Войри осмотрела себя, вспомнив сразу, кем она является. На верхней части ее тела практически не было пустого места, все было закрыто самыми разными рисунками. В короткий срок став старшей сестрой Теневого Братства, она всю ночь была подвергнута мучению выжигаемого неведомой силой свидетельства своего статуса. Принимая очередной статус в Братстве, ты неизменно получал выжженное на теле изображение, которое тебя определяло. Сначала падший ангел на тыльной стороне правого предплечья; затем Темный дракон на тылу левого; после внешние их части озарялись змеей с одной стороны и пауками с другой. Плечи загорались изображениями предплечий и ладони, с вонзенными в них кинжалами; и в самом конце, становясь старшим братом или сестрой, ты получаешь выжженную на спине Тьму в изображении молодой девы с сияющими глазами и черным ореолом, а на груди изображение своей души, висящей в невесомости Пустоты. Войри в одночасье обрела все эти рисунки, чуть не отдав свою жизнь, корчась и крича от боли на холодном полу Убежища.
Теперь же эти рисунки напоминали ей не только о том, что на ней висит большая ответственность перед младшими детьми, но и то, что ее ждут. Ждут где-то там, далеко от того места, где она сейчас находится, но все же ждут. Понимая это, она вздохнула, и вода понесла ее к берегу. Солнце и ветер быстро согрели и высушили девушку, несмотря на обилие воды, стекающей по ее коже. Уже спешнее натянув на себя доспехи, Войри пошла в сторону, отличную от той, что привела ее к озеру.
На небольшой опушке росли розы. Это было, чуть ли не единственно место в Даландии, где эти цветы росли сами, не увядая и не высыхая даже под палящим солнцем. Войри не надевала ботинки и шагала босиком по опушке, не боясь порезаться иглами ревнивых цветов. Не боясь, она и срывала эти цветы, собирая букет. Растения, цветы и прочее ей не нравилось от слова совсем еще с отрочества, когда разные молодые люди преподносили ей букеты денорий или фальт, намереваясь произвести неизгладимое впечатление на симпатичную даму. Неприязнь к цветам осталась аж до двадцати семи лет, но розы она любила. Редкие по своей природе, эти цветы чем-то напоминали ей ее саму – красивые, но с шипами, их хочется сорвать, но боишься уколоться. Так и она сама – красива по своей женской натуре, но очень остра при встрече. Наверное, единственными людьми, кого она по-настоящему любила, это ее брать и сестры. Какими бы они ни были жестокими, злыми или недовольными, но все же в них что-то было – некое авантюрное, и это Войри привлекало. Любила, да не было в этой любви что-либо романтического, не умела эта девушка такое проявлять. Глядя много раз на влюбленные пары, в некоторый раз заставая свою жертву в спальне с любимой или любимым, она задавалась соответствующим вопросом – а почему она сама не желает ничего подобного, и не чувствует в этом нужды, раз многие люди этим болеют? Ответа найти не получалось, даже закралось однажды в голову мысль о безумии, неправильной работы своего сознания, души. С мыслью о том, что она больна бесчувствием, Войри быстро смирилась – так было проще, чем мучить себя вопросами.
Вновь перебирая все мысли в кучу, готовя своеобразную речь, она собирала розы, считая каждую из них. Собрав ровно двадцать штук, она побрела по тропе далее.
На небольшой возвышенности находился плоский камень, не вписываясь в общую природную картину, он давал понять, что был принесен кем-то с другого места. На нем лежали вещи: старый плащ, потертые штаны и дырявые ботинки, аккуратно сложенные в ряд вместе с тупым коротким клинком. Войри подошла к камню и, сев на колени, положила на него букет.
– Здравствуй… – начала она, нервно хрустя костяшками пальцев. – Долго не было, извини, пожалуйста. Сейчас в Королевстве неспокойно, – Войри посмотрела в сторону и горько усмехнулась. – Черт, а когда здесь вообще было спокойно? Но сейчас все по-другому. Знаешь, за этот год, что тебя нет, изменилось многое. Хотя какой тут год, в Даландии каждый месяц все меняется. Северное Королевство уже прочно здесь основалось, захватили почти все города, что южнее Драконьего Хребта находятся. Сожгли, или целыми оставили, никто толком не говорит, хотя ходят слухи, что целые города стоят, даже жителей не трогают. Впрочем, поверить можно, не на уничтожение же воюем. А что можно сказать точно, так это о Столице: сдадут ее скоро. Издалека так не видно, а ближе подходишь и можешь разглядеть, как стены на одних соплях держатся, не сегодня-завтра снесут. Только вот куда наш Король делся, непонятно, поговаривают, что покинул Даландию, но мне кажется, что он мертв давно, просто скрывают.
Войри села на бок, освободив затекшие колени от своего веса, достала самокрутку и закурила.
– Знаешь, а Доран молодец, – усмехнулась она. – После того, как переехали в катакомбы святилища Грюма, он там сразу начал порядок наводить. Младшие столько туда натаскали, и из старого Убежища, и из других городов всякое разное прихватили. Они быстро учатся, не то, что мы в свое время. Один мне даже спину прикрыл во время одного контракта – увязался за мной зачем-то и вышел в нужный момент… Эх, если бы ты знал, как это трудно, все восстанавливать… находить тихие места, потом покидать их, вербовать добровольцев… Коруна ведь нет, приходиться выискивать новых убийц самим. Зашиваюсь я между младшими и контрактами, Доро ведь не выходит больше наружу, приходится самой. Но он, кстати, неплохо ребят обучает, они выходят с арсенала уже действительно подготовленными. Интересно, объявят ли на нас охоту, когда Северное Королевство Даландию захватит, как думаешь? Мне кажется, что объявят, когда станем проблемой. А нам от этого и не холодно, не жарко, мы при любых Королях будем убивать, так уж мы устроены.
Войри сделала очередной затяг, выдохнула и закрыла лицо рукой. Небольшая дрожь прошла по ее телу, рука еле заметно задергалась. Убрав руку, она вытерла потекшие слезы и продолжила смотреть вдаль.
– Знал бы ты, как я скучаю… ни по кому так не скучаю, а по тебе скучаю… виновата я перед тобой, – Войри затушила самокрутку и выбросила в сторону, – в том, что не доверяла. Даже после смерти ты лучшего нам всем желал, а я была готова тебе меч в спину вонзить при удобном случае. Не вонзила, конечно, но готова ведь была. Последний день ведь ты жил, можно было нормально поговорить и попрощаться, а я…а мы…
Войри махнула сама себе рукой и отвернула голову, стыдясь смотреть на импровизированную могилу.
– … а мы тебе не верили, боялись тебя… Виновата я и все, хоть убей меня. Доро мне рассказал твою историю, когда мы с ним сидели после той бойни в деревне, рассказал, в чем ты был виновен, за что корил себя. Я слышала, что после смерти, если ты следовал своей Вере, все твои грехи прощаются. Как думаешь, заслужил ли ты прощение? – Войри посмотрела на камень и выждала пару секунд, будто ожидая ответа. – Я надеюсь, что заслужил. Хотела бы я услышать от тебя хоть что-нибудь, знак какой-то хотя бы. А только нет ничего, и тебя нет. А ведь если ты и, правда, там, то почему ты не видишь всего этого? Почему не можешь дать о себе знак? Ну, хоть что-то? Без толку. Мог бы – давно бы дал о себе знать. Может, хоть слышишь меня? Хотелось бы надеяться.
Войри встала с места, и насухо вытерев руками лицо, сказала камню:
– Еще увидимся, брат. Увидимся мы еще нескоро, не думаю, что мне позволят так быстро умереть, многое еще не сделали, потому не прощаюсь. Когда приду, правда, не знаю, но надеюсь, что когда-нибудь. Пока, Фарос.
Девушка повернулась и пошла назад, забрать ботинки и ножны и отправиться домой за новым контрактом. Когда ее фигура скрылась среди деревьев, трава вокруг камня начала колыхаться. Из песчинок и пылинок стала исходить фиолетовая дымка, которая, собираясь в воздухе, образовала человеческий силуэт. Некто присел на колено, взял букет и посмотрел в сторону, куда ушла Войри, немного постоял неподвижно, а затем испарился. Испарился и букет редких в Даландии колючих роз.
Конец