Андрей Умин
Мехасфера: Ковчег
– Да, сэр, – разлетелось по комнате.
– Все свободны. Выспитесь хорошо. Даже не знаю, найдется ли в ближайшие пару месяцев еще возможность так спокойно поспать.
Чертовски пророческое замечание.
Все разошлись, а полковник еще долго размышлял, склонившись над висящей в воздухе картой. Он кое-как снял свой титановый панцирь и сидел на краю кровати в походном термобелье. Каждый вдох давался с трудом. Атмосфера давила, как в самых глубоких марсианских колониях, а воздух был настолько отравлен, что им невозможно было надышаться. Жаждущие кислорода легкие хотели вдыхать еще и еще, но тем самым только быстрее загрязняли организм. Альфа чувствовал себя киношным покорителем Олимпа, который не может надышаться на высоте. И в отличие от стерильного кислорода в баллонах, земной смесью нечистот злоупотреблять было нельзя. Только так можно продлить себе потенциально короткую, наполненную всеми опасностями дикой планеты жизнь.
Он пару раз крутанул голограмму загазованного серого шарика, посмотрел на анимацию карты и, не найдя в этом ничего забавного, выключил электронику, лег на кровать. Ржавая сетка под ним заскрипела, но полковник уже ничего не слышал – он отключился как по команде и уже пребывал в черном кинотеатре воображения, где вот-вот должен был начаться бесплатный сеанс кошмаров.
Когда сеанс шел полным ходом, почти весь лагерь спал. Одна Лима третью ночь подряд не могла сомкнуть глаз. Она слышала дыхание и храп девятерых скованных с ней соплеменников, видела заглянувшую через узкую щель в окне любознательную луну и думала, думала, думала об отце. Глаза привыкли ко тьме, и она огляделась, удостоверилась, что никто не смотрит и даже Куско, грубо обнявший ее рукой, крепко спит. Она достала из складок своей шкуры иголку, которую держала в руках в тот самый злосчастный момент приземления марсиан, и согнула ее железный кончик об пол. Стараясь не звенеть цепью, она минут тридцать возилась с получившейся отмычкой. В конце концов наручники раскрылись, и она очень медленно высвободила руки, выбралась из объятий храпящего Куско и подошла к двери. Отобранные для похода инки были заперты в маленьком помещении размером три на пять метров – просто подсобка, чудом сохранившаяся за сотни лет. Лима посмотрела через щель на волю, откуда ее манила уставшая от одиночества луна, и увидела охраняющего инков солдата. Тот присматривал не только за их домиком, но и за доброй половиной лагеря, а потому стоял на достаточном отдалении. Лима решила рискнуть и, когда замок двери поддался ее отмычке, аккуратно выбралась наружу. Никогда раньше ей не приходилось быть взломщиком, но такой опыт ей очень понравился. Умная и ловкая девушка любила овладевать новыми навыками.
Еще полчаса она наблюдала за маршрутами охранников, после чего незамеченная пробралась к камере, где держали ее отца. Миниатюрная фигура то ли девушки, то ли призрака проскользнула в тени, как подхваченный ветром лист.
– Отец, – шепнула она в окно.
– Лима, дочка, ты как?
– Обо мне не беспокойся. Как нога?
– Матфей перевязал ее новой тканью, но пуля сидит внутри, и боюсь, как бы не загноилось.
– Утром я попрошу, чтобы они помогли.
– Нет, Лима, – прохрипел Инка. – Они специально держат меня в таком состоянии, чтобы подчинить тебя.
– Я помогу им.
– Не надо. Я все равно уже не жилец. Самый старый в племени.
– У меня нет выбора. – Лима старалась шептать как можно тише. – Завтра утром выступаем за семенами. А когда вернемся, они оставят нам часть добычи и улетят на ракете.
Прожектор на крыше ближайшего здания медленно вращался, освещая лагерь по кругу, и девушке приходилось постоянно перемещаться у тюремной стены, чтобы оставаться в тени. Танцы и лазанье по деревьям в детстве развили в ней гибкость. Отец тоже прятался в тени, когда яркий луч света попадал в окно. Как только возвращалась темнота, они продолжали разговор.
– Я им не верю, – говорил Инка. – Они ничего нам не оставят.
– В любом случае иного выхода нет. Они намного сильнее нас, а еще, оказывается, на орбите летает их огромный корабль. Не знаю, на что он способен.
– Настоящие дьяволы, – прошептал отец.
– Главное – найти семена. А там я придумаю, как забрать нашу долю. Ладно, мне пора.
– Береги себя, дочка.
– И ты. Общайся со мной мысленно. Может, услышу что-то в видениях.
Она скользнула в темный проход между двумя домами за секунду до того, как к тюрьме подошел часовой с автоматом на металлическом плече. Он осмотрелся, прислушался, но ничего подозрительного не обнаружил.
Лима, как сама тень, вернулась к подсобке, где мирно спали девять оставленных ею инков. Это был тот самый глубокий час ночи, когда в людях оживают глубоко спрятанные таланты, подсознание открывается и получает энергию напрямую из космоса. Девушка не ожидала от себя столь дерзкой и продуманной вылазки. Она не принадлежала себе, ее словно вел кто-то более умный, ловкий, отважный, таящийся в глубине ее разума. В экстренных ситуациях люди раскрываются в полную силу. Теперь, как и тысячу лет назад, все просто играли роли. Лиме еще при рождении выпало быть бесстрашной, и только сейчас она знакомилась со своим сценарием, со своим театральным амплуа. Она раскрывалась, как бутон розы, и, если бы не рваная шкура и грязные волосы, все ахнули бы от ее гармоничности.
Две минуты потребовалось, чтобы защелкнуть на себе наручники и нырнуть в объятия Куско. Лима еще не знала, какую службу может сыграть ее новое умение, поэтому хотела сохранить его в тайне даже от своих. Она наконец-то расслабилась и проспала три оставшихся до рассвета часа. Что ж, видимо, она не умрет от переутомления в первый же день похода. Начало хорошее.
Удар полковника по стальному листу разбудил лагерь. Петухи уже лет триста, как вымерли, поэтому утром стояла тягучая тишина. На календаре было двадцатое октября, а значит, солнце еще не собиралось появляться над лесом, и лишь самые озорные его лучи игриво пробивались сквозь толщу деревьев и покалывали глаза.
Десять закованных в цепь инков, зевая, отправились к лошадям, а остальные принялись за непосильную работу по подготовке ракеты к полету. Краснокожие не представляли, как можно прочистить ее баки и наполнить их тысячей тонн топлива, но с каждым днем обязаны были приближаться к конечной цели. В этом им «помогал» Юрас, ставший теперь главным над инками, эдакое связующее звено между краснокожими и черно-белыми людьми. Почти что вождь племени, пусть только на военное время. Он бегал между работающими морпехами и соплеменниками, координируя их действия. Один экзоскелет мог сделать работу десятерых человек, так что согласование действительно было необходимо. Благодаря своим организаторским способностям Юрас завоевал привилегии у марсиан. Ему разрешили ночевать дома, а не в загоне и питаться консервами с нормальной едой.
– На Марсе эта штука стоит как годовая зарплата рядового. – Браво показал на жестяную банку с бобами. – После заражения растений умер и весь питающийся ими скот. Настоящие консервы без ГМО. Такие больше не выпускаются.
– За ваше здоровье, – подлизывался Юрас.
Пришельцы окончательно разделились на две группы по десять человек. Первая осталась готовить ракету к запуску под руководством Браво, а вторая под начальством полковника Альфы отправилась на поиски утраченного «Ковчега». И десять скованных цепью инков должны были им в этом помочь.
Без долгих прощаний объединенный инко-марсианский отряд двинулся в путь. Зашуршали гусеницы вездеходов по мерзлой земле, затрещали ветки под ними. Даже несмотря на отсутствие двигателей внутреннего сгорания, машины издавали шум из-за всего, с чем соприкасались. Лишь лошади, как и тысячу лет назад, оставались наименее тихим транспортом. Если не считать звона цепи сидящих на них краснокожих. Инки ехали первыми. Хорошо зная здешние тропы и будучи плоть от плоти детьми этого мира, они были куда более полезными скаутами, чем закованные в броню морпехи, впервые видящие здешний лес. Пришельцы чувствовали себя туристами на сафари, скрывали страх, шутили, поглаживая дула автоматов. С хорошими проводниками всегда так легко. Натянутая между краснокожими цепь не позволяла им пытаться сбежать, поэтому о них не беспокоились. Довольные собой марсиане ехали следом и смотрели, как лязг кандалов распугивает здешних птиц.
– Мы привлекаем к себе слишком много внимания этим шумом, – обратился к морпехам Куско. Он сидел на одной лошади с Лимой. – Кто знает, какие твари могут встретиться нам на пути.
– Сиди смирно, – приказал Альфа. – Вы слишком хорошо знаете эти края, чтобы дать вам возможность разбежаться. Первые сто километров будете ехать только так.
Спорить было сложно, и пленники продолжили путь в тяжелом молчании. Все глядели в землю и лишь иногда по сторонам. В нескольких километрах от лагеря местность действительно была очень знакомой, родной. Одна только Лима смотрела на небо, витая в своих мыслях.
– Погодите! – испугалась она. – Солнце справа. Мы же идем на север!
– Ну да. – Чарли отвечал громко из-за звона цепи и шуршания гусениц. – А что, поджилки трясутся?
– Там станция по очистке воды, – пояснил Дельта. – Наполним канистры и повернем на восток. Не бойтесь, мы учли вашу информацию о каннибалах.
– А я бы встретился с ними лицом к лицу, – не унимался майор, играя металлическими мышцами экзоскелета. – Может, вы и боитесь этих ублюдков, но настоящим морпехам все по плечу.
Лима закатила глаза. Ее бесила непрошибаемая самоуверенность некоторых людей, знакомая ей еще с детства. Даже среди соплеменников встречались подобные типы, но у них были и положительные стороны, а вот Чарли являл собой квинтэссенцию всех возможных пороков, единственный и неповторимый в своем роде. Хотя нет, знала она еще одного такого же – Куско. Сейчас он как раз прижал ее к себе. Наверно, не зря люди похожи друг на друга. Если мир не театр безумца-кукловода, тогда точно вотчина чревовещателя, который, как в тряпичные куклы, засовывает в людей руки и управляет ими как хочет. Куско и Чарли наверняка были нанизаны на культяпки одного и того же садиста.
Караван вышел к реке и двинулся по тропе вдоль крутого берега. Встроенный в вездеход счетчик Гейгера разразился беспрерывным треском.
– Не нравится мне это, – сказал один из морпехов.
– Мы тут ненадолго, – ответил полковник. – Найдем водоочистную станцию, перейдем эту радиоактивную клоаку и двинемся на северо-запад.
Онега действительно попахивала. Одному Ойлу было известно, какие промышленные отходы сливались в нее выше по течению. Зловоние стояло омерзительное. Даже в вызывающем тошноту воздухе оно не затерялось и даже преобладало над остальной химией. Тысячу лет назад некоторые активисты ходили по густонаселенным городам с пылесосом, втягивали в него воздух, и к концу дня в пылевом мешке появлялся черный, отвратительный сгусток нечистот, которыми дышали люди. Из таких сгустков, утрамбованных в кирпичи, наверняка отстроены нижние этажи преисподней. Так вот теперь движок пылесоса забился бы грязью и сгорел на третьей минуте работы. Ничего бы он не собрал. Двое из трех погибающих от удушья новорожденных тому подтверждение.
Двигатели вездеходов работали на электричестве, а потому плевать хотели на состав воздуха, чего нельзя было сказать о морпехах. Сидящий в последней машине солдат с буквой I на груди склонился набок, и его вырвало с крутого обрыва в сторону шипящих вод. В некоторых местах они бились о камни, пузырились и плескались, отливая странным зеленым свечением.
Не успел отряд проехать и сотни метров по берегу, как на него налетел ураган. Солдаты уже познакомились с резкими изменениями зимней погоды, но на открытой местности стихия разыгралась куда сильнее, чем в защищенном густым лесом лагере. Порывы ветра били в лицо, подхватывали опавшие листья и уносили их на юг. Морозный осенний воздух шел с Белого моря и, наполненный миллионом химических соединений, словно живой, пытался высосать все человеческое тепло, чтобы наполниться новой силой. Он то усиливался, то утихал. Сменялся секундным штилем, но все знали, что стоит сделать один быстрый вдох, как ветер вернется. Собственно, так и дышали – в редкие паузы между порывами. Брызги бьющейся о камни реки с легкостью уносились по воздуху, словно не весили ничего. Заиндевевшие лица людей чувствовали их стальные прикосновения.
– Не дайте воде попасть в легкие! Надеть респираторы! – прокричал Альфа и закрыл лицо защитным устройством, а поверх натянул шлем.
Большинство морпехов уже давно надели защитные маски, а краснокожие спасались простыми тряпками, обмотанными вокруг головы. Непонятно, что было страшнее – грязный ветер, способный загнать инфекцию в глаза, нос, рот и уши, или брызги отравленной радиоактивной реки с живущими в ней мириадами бактерий. Но, скорее всего, страшнее было нечто другое, еще только поджидавшее путников на их длинном пути.
Водоочистная станция располагалась в тридцати километрах к северу по течению. Замшелое угловатое здание покрылось всякой растительностью. Разноцветные корни уходили глубоко в потрескавшиеся стены, а само здание вросло в землю. Вокруг него стоял гул, знакомый инкам по похоронной будке, так же уходящей на многие метры вглубь земли. Монотонные вибрации от станции поднимались по всему телу, и от них закладывало уши. Тем, кто долго стоял на одном месте, казалось, что они медленно сдвигались в сторону, как вибрирующий телефон на столе.
Аналогию с мобильником, конечно, использовали только морпехи. Инкам не с чем было сравнить.
– Просто шум. Не так страшно, как вы думали, – бросил Альфа краснокожим.
Они уже привязали лошадей к ближайшим деревьям и поили их из мисок. Между лесом и станцией тянулись тридцать метров раздолья. Маленький клочок земли в помощь всем страдающим от клаустрофобии.
– Здесь река делает поворот, и начинается земля дикси, – сурово произнес Куско, строя из себя местного вожака. Если хочешь командовать сотней-другой людей, то десять человек ты должен обуздать на раз-два. Красавица-невеста, которая всегда рядом, тоже прибавляла ему политического веса. Надо было обуздать и ее.
– Жена будущего вождя не должна поить лошадей, – строго сказал он. – Для этого есть другие.
Лима лишь насупилась и продолжила держать миску у рта своего жеребца. Будущий муж хотел дернуть за связывающую их цепь, но пожалел воду. Проучит в следующий раз – когда не будет важного разговора с морпехами. Властители судеб не так часто общаются с инками, чтобы отвлекаться на всяких девок.
– Мы никогда не были тут днем, – повернулся он к Альфе. – Не советую здесь задерживаться.
– Насчет нас не беспокойся, Ку… Как тебя зовут? – задумался командир.
– Куско. А это моя невеста Лима.
Стоявшие за ним Пуно и Хан выступили вперед и попытались представиться полковнику, но будущий вождь дернул цепь назад и придержал наглых выскочек.
– С начальством общаться через меня! – рявкнул он.
Пуно и Хан переглянулись. Они запросто могли взбунтоваться против самопровозглашенного вождя, но для этого надо было перетянуть на свою сторону кого-то еще. Если двое из десяти инков чем-то недовольны, то это их проблема, если пятеро – уже проблема вождя, но беда в том, что молчаливое большинство всегда за человека, громче всех называющего себя лидером, и не хочет влезать ни в какие дрязги. Так было тысячу лет назад и так будет всегда. Чертов театр людей.
Последней надеждой Пуно был Космо, но тот специально отвернулся, с неподражаемым интересом разглядывая сухие деревья, по которым ползали огромные тараканы. В отличие от своих давних предков, живших тысячу лет назад, они выросли до размеров белок – тех самых, что когда-то давно собирали орехи, грибы и ягоды, пока их не истребили мутировавшие насекомые. Выглядели тараканы противно, но были ценным источником энергии. Разумеется, если удастся их победить. Пока инкам хватало обычной пищи, но кто знает, сколько продлится поход…
Больше часа ушло на наполнение канистр и животов. Каждый из двадцати путников напился в надежде, что организм сделает запасы на черный день. Не факт, что все сразу отложится, но в теле среднего человека может храниться несколько лишних литров воды, прямо как в горбе оленя, которого вспомнили добрым словом на привале. Большинство инков съедало по одному тонкому кусочку мяса три раза в день, чтобы надольше растянуть запасы. Куско ел сразу по два и смотрел на подопечных тем же вызывающим взглядом, что и, так сказать, его брат от другой матери Чарли. Под прицелом автоматов спорить никому не хотелось, поэтому все мирились с его львиной долей. Цепь монотонно позвякивала, давая знать, что все под контролем.
Марсиане даже устроили некое подобие пикника, ведь их родной дом не изобиловал открытыми пространствами да еще с растительностью и небом. Они тянули время, которое, как казалось инкам, превратилось в дикий мед, свисающий с гнезда и растягивающийся все сильней и сильней, но никак не желающий капать вниз. В любую минуту здесь могли появиться дикси, и это сводило с ума.
Наконец морпехи двинулись дальше. Они отправили инков и лошадей к реке, а затем аккуратно, чтобы не свалиться с крутого склона, спустили туда свои вездеходы. Теперь вода плескалась прямо у ног, вызывая неприятные ощущения и порождая пугающие мысли о радиации. Нельзя было терять время. Глубина в самом мелком месте оказалась больше метра, а стремительный поток всеми силами пытался сбить с ног. Лошади испуганно топтались на берегу и ржали на всю округу. Инки пытались их успокоить не столько ради заботы о животных, хотя она, конечно, тоже была, сколько из страха привлечь внимание каннибалов.
Понемногу Лима и Пуно научили лошадей ладить с водой и стали осторожно переводить их на западный берег. Мешала натянутая между инками цепь, которую морпехи к тому же привязали к своим экзоскелетам. Вездеходы не смогли проехать по такой глубине, а потому их тащили вручную. Громоздкие машины постоянно застревали на подводных камнях, а быстрое течение давило им в бок и норовило перевернуть. Но сложнее всего было удерживать задние части машин выше уровня реки, чтобы ее губительные потоки не дай бог не смешались с запасами чистой воды. Баки, конечно, герметичны, но кто в здравом уме согласился бы из них пить, проведи они хоть минуту под радиоактивной водой?
Онега покорилась и через час уже оказалась позади. Сухие ветви далеких деревьев качались в такт завываниям ветра и легкими росчерками рисовали пейзаж безысходности. Когда путники были на том берегу, поляна и лес вокруг очистной станции казались живыми, реальными. Их оживляли сами люди. Теперь же окутанный краснеющим небом лес выглядел мертвой родинкой на теле тлеющей Пустоши. Он был хуже безжизненного клочка земли, он сам вытягивал жизнь из округи – из птиц, неба, воды и глаз смотрящих на него инков. Ужас перелетал на другой берег реки и захватывал чуткий взор. Лима смотрела на пустой лес недвижимая и не могла понять, как ничто может источать столько жути? Или там все-таки кто-то был, смотрел сейчас на нее своими серыми болезненными глазами, затерявшимися в тени деревьев? Несколько мутных точек и легкие движения тел, которые запросто можно спутать с покачиванием ветвей. Единственным, кто тоже почуял неладное, был Пуно. Несколько секунд они оба смотрели в омертвевшую даль, позволяли пейзажу сосать из себя жизненные силы и устремления, разрывать окровавленными клыками надежду. Деревья словно гнилые зубы, а над ними небо словно багряная пасть с язвами-облаками. Неужели этот берег со стороны выглядел таким же мертвым, пропащим, и только присутствие человека с его необузданной тягой к жизни наполняло это место душевным светом? Но скоро люди двинутся дальше, а вместе с ними отсюда уйдет этот неуловимый душевный свет, и лес со станцией окончательно погрузятся в тлеющее посреди черной дыры апокалипсиса забвение.
Вокруг всегда пустота. Все, на что ни направлен человеческий глаз, – мертво. Только караван – маленький лучик жизни – движется на северо-запад и рождает вокруг себя смысл, который сразу же умирает, если на караван не смотреть. Или смотреть издалека.
«Жуткое зрелище», – сказала про себя Лима.
– Забудь о том береге. – Пуно будто услышал ее. – Наша одежда заражена рекой, вот о чем действительно надо беспокоиться.
Инки нахватались радиации на годы вперед и не могли из-за этого сдержать ужаса, но морпехи только посмеивались над отсталыми краснокожими. Причина их спокойствия крылась в аэрозоле, чьи чудодейственные пары избавляли от недавнего излучения. Каждый из них достал по баллончику и обрызгал себя с головы до ног.
– Думали, мы прилетим на тонущую в радиации Землю без мер предосторожности? – забавлялся Чарли. – Хотите такой баллончик? Тогда вам придется быстро поумнеть и изобрести его. Лет пятьсот вам, наверное, хватит.
Некоторые морпехи посмеялись и похлопали его по плечу. Эхо прошел мимо него и натянуто улыбнулся, чтобы поддержать сослуживца. Оказавшись возле инков, он сказал:
– На самом деле он не такой плохой, каким пытается выглядеть. Вот, держите мой баллон. Распыляйте аккуратно, а то на всех не хватит.
Куско начал обдавать себя и Лиму аэрозолем, не жалея белого сладкого газа. Космо и другие нейтралы быстро смекнули, что проще встать на сторону сильного негодяя, чем пытаться чего-то добиться. Таким образом в маленьком отряде инков образовалось две группы – семь человек во главе с Куско и трое изгоев в лице Пуно, Хана и Лимы. Они не были ни самыми слабыми, ни глупыми, скорее наоборот, но мозг человека склонен считать главной ценностью наглость и дерзость, а в благородстве и честности видеть слабость. К тому же люди не любят тех, чья линия поведения хоть на толику отличается от их собственной. Это вызывает искреннее презрение. Так прописаны роли вечного человеческого спектакля, и никому, кроме Ойла, не по силам их изменить.
Знай морпехи и инки, что все их мысли и действия предрешены, не стали бы идти за семенами, кого-то спасать. Зачем? Для чего? Человек не способен на жизнь без свободы воли. Поэтому запрограммирован думать, что она у него есть.
Тем не менее они барахтались, что-то делали. Даже избавлялись от радиации, несмотря на то, что наверняка скоро умрут. Баллончика хватило даже Пуно и Хану. Умные парни догадались, как можно с толком использовать последние граммы вещества: высушив тело, а потом бережно растерев несколько капель по коже. Счетчик Гейгера показал у всех стандартную для этих мест радиацию, на уровне центра Припяти тысячелетней давности, но уже далеко не такую смертельную, как у реки.
Отряд двинулся в путь тем же хорошо зарекомендовавшим себя строем – связанные цепью инки под присмотром едущих сзади морпехов. Первой шла лошадь с Пуно и Ханом. Хитрый Куско справедливо предположил, что самое опасное место именно на острие каравана. Будучи расчетливым человеком, он не желал лично им ничего плохого, просто ненавидел всех, кто не следует его линии, не преклоняется перед его властью и силой. Вместе с Лимой он ехал на шестой лошади, чтобы держаться возле своих господ. Таким образом Пуно и Лима оказались на разных концах цепи. Теперь их действительно связывала неразрывная сила, но это внешнее ее проявление не шло ни в какое сравнение с невидимой духовной связью, которую ничем невозможно обрубить. Цепь тянулась через оковы, как нить через игольные ушки, поэтому восемь инков не были непосредственно связаны с ней. Крепилась она только на первом и последнем члене отряда, так что Пуно и Лима в прямом смысле чувствовали друг друга. Незаметно для остальных они натягивали цепь то в одну, то в другую сторону, будто играя у всех на виду в невидимую игру. Для Пуно это был апогей его жизни, а для Лимы забавное развлечение, но каждый такой мимолетный контакт делал их ближе, ведь если внимание парня не раздражает девушку, то оно ее привлекает, и третьего не дано. Две крайности правят миром. По меньшей мере так прописано в сценарии жизни, и в отличие от профессиональных актеров театра и кино, этим инкам даже не надо заучивать роль – они по факту своего существования знают ее назубок.
Отряд двигался по тропе, практически незаметной на первый взгляд. Вроде бы лес без единого намека на цивилизацию, но под налетом пятисот лет хаоса, словно под толстым слоем пыли, он таил в себе следы старой асфальтированной дороги. Асфальта, разумеется, не осталось, но деревья в этом месте росли чуть дальше друг от друга, чем в среднем по лесу. Где-то два метра вместо полутора. У растений тоже есть генная память. Когда-то давно две части леса разделяли тридцать метров, занятые двухполосной трассой с обочиной, но потом цивилизация сгинула, а с ней и инфраструктура. Деревья стали расти все ближе, а когда от асфальта осталось одно только воспоминание, полностью поглотили пронизавший лес шрам, оставив лишь крохотную улику в виде непривычно широкого пустого пространства. Эти два метра тоже могли зарасти, но климат и радиация больше не давали лесам продохнуть, не позволяли появляться на свет новым деревьям. Во многих частях Великой пустоши «легкие Земли́» давно уже выродились, уменьшив и без того низкие шансы на выживание тем обитателям мира, что пытались дышать кислородом.
Редкие листья, нагло решившие вырасти этим летом, уже валялись на потрескавшейся земле. Несмотря на обилие влаги, на поверхности она не задерживалась, уходила куда-то вниз, будто все внутренности планеты были давно опустошены. Порой дождь мог лить целый месяц, но проходило несколько часов и поверхность под ногами вновь покрывалась трещинами – признак крайней жажды. Полный радиации кислотный дождь был уже не тем милым и романтичным явлением, каким видели его люди тысячу лет назад.
Бурдюки инков и фляги морпехов постукивали по их ногам, и плещущаяся внутри живительная влага тщетно пыталась воссоединиться с матерью-природой, напоить ее, спасти от сухой смерти… хотя бы на один день.
По сложной, труднопроходимой из-за колючих растений тропе приходилось двигаться очень медленно. К наступлению ночи отряд отошел от реки на жалкие десять километров. До преодоления необходимого расстояния было еще далеко, но полковник решил не начинать долгий и наверняка изнуряющий поход с измождения отряда, а потому объявил привал на ночь. Небольшая прогалина между соснами оказалась лучшим местом для остановки. Лошадей привязали с западной стороны – по направлению движения каравана, а вездеходы оставили позади, перегородив ими тропу, по которой сюда пришли. С северной стороны поляны лежал ствол огромного поваленного дерева, судя по виду, древнего. Радиация изменила гены бактерий, ответственных за переработку древесины, – теперь они поедали сами себя, прямо как некоторые заводы, и деревья перестали гнить. Мир вернулся к каменноугольной эре, что в конечном итоге защитило привал путешественников с севера. У ствола-переростка и решили устроить ночлег.
Экзоскелеты имели функцию обогрева, потому морпехи не ставили палаток. Инкам же пришлось обходиться двумя-тремя слоями шкур. После короткого ужина морпехи установили радиостанцию дальнего действия, чтобы связаться с лагерем.
– Вызвать Корабль? – спросил Дельта. – Через него сигнал пойдет чище.
– Побереги батареи, – ответил Альфа. – До лагеря тут не больше тридцати километров. Свяжемся по прямой.
Большая и похожая на подсолнух антенна на вышке лагеря инков сразу поймала сигнал из леса, и две группы морпехов поприветствовали друг друга. Они обменялись парой дежурных фраз и договорились повторить контакт на следующий день.
– Вас понял, – проговорил Браво. – Не забывайте каждый день выходить на связь.
Альфа держал микрофон встроенной в шлем гарнитуры у рта. Чтобы не тратить батарею экзоскелета на усиление сигнала, он нагибался как можно ближе к радиостанции.
– Когда отойдем далеко, сигнал перестанет проходить напрямую. Придется связываться через Корабль – он сыграет роль ретранслятора. Такая возможность будет где-то с час в день, пока он пролетает над нашими широтами.
– Хорошо, следующий сеанс связи уже через Корабль. Конец связи.
Радиостанцию погрузили обратно на вездеход. Все обязательные церемонии наконец были исполнены, и этот долгий, самый непривычный первый день путешествия следовало заканчивать. Морпехи выбрали порядок дежурства и уже собрались привязать цепь инков между деревьями, как кто-то из марсиан включил свой фонарик. Тонкий луч света разогнал сгущающуюся тьму, как огонь разгоняет кишащих в воздухе насекомых.
– Нет, стойте! – тихо прошипела Лима, но ее шепот отозвался пугающим эхом в молчащем лесу.
– Думаешь, хищники бросятся на свет? – не понял Дельта. – Они должны, наоборот, бояться его.
– Тут не только хищники! – возразила девушка.
– Она права, – подскочил к ним Пуно, вызвав приступ ненависти у Куско. – Скажи им, что мы увидели на том берегу.
Жених схватил невесту за руку, и она замешкалась.
– Я… я не знаю. Я не уверена. – Грубая сила заставила Лиму замолчать.
Удивленные взгляды уставились на них со всех сторон, и даже в сумраке Пуно чувствовал себя неуютно, голо, на него накатывал страх толпы. Хорошо бы вернуться в игру с завязанными глазами, когда не видишь окружающих тебя людей, когда чувствуешь только собственное тело и… и присутствие одной-единственной девушки.
– Мне кажется, на том берегу реки были дикси, – наконец отважился Пуно.
– Правда? – усомнился Куско. – Кто-нибудь еще их видел?
В ответ тишина. Морпехи уже начинали нервничать, не желая участвовать в разборках примитивных существ.
– Подростковое воображение, – будущий вождь хмыкнул в сторону Пуно. – Не надо было идти с нами. Ты еще не дорос.
Куско не замечал, как ревность к этому пареньку заставляла его сжимать руку Лимы все крепче, пока боль не пересилила ее страх.
– Я чувствую, что они рядом! – простонала она.
Только после этого Куско заметил свое напряжение и резко отпустил ее руку.
– Простите нас за эту дурацкую сцену, – извинился он перед пришельцами, толкнул девушку и как можно тише прорычал ей в лицо: – Ты выставляешь меня на посмешище!
Морпехи махнули рукой, не вникая в спор туземцев. Пусть краснокожие разбираются сами и не вовлекают в свои проблемы черно-белых людей. Связывающую инков цепь крепко привязали между двумя деревьями и поставили часового, чтобы пленники не разбежались, будучи всего в одном дне пути от своего лагеря. Пусть у них не было аэрозолей от радиации, но это вряд ли бы удержало недоразвитых краснокожих от возвращения домой через смертельные воды реки. Так считали морпехи. И с полным осознанием своего интеллектуального превосходства принялись укладываться на ночлег. Раз инки живут отсталым племенным строем, значит, они тупы. Раз они тупы, то необязательно верить в их сказки.
