Евгений Луковцев
Вдоль берега Стикса
Алька играл одну из старых мелодий, мотив которой запомнил в подвале у Якова, слушая старый патефон в отсутствие хозяина. Поймав очередной восторженный взгляд, захотел вдруг спеть.
Что можно петь под скрипку? Яков делал это только пьяным, под старую разбитую гитару, да и играть на ней старик почти не умел. Орудуя смычком, даже так спеть будет непросто. Но других песен Алька попросту не знал.
Он запел. От души, сам не понимая половины слов, чудных и бессмысленных, просто застрявших когда-то в памяти. Безумно фальшивя и сбиваясь с мотива, когда слишком близко ухал взрыв. А солдаты, эти усталые обреченные люди, смеялись, подбадривали, в конце каждой песни свистели и хлопали в ладоши.
Время от времени внизу, в проулках показывались и снова убегали черти, иной раз на площадь просачивались группы выживших горожан. Город теперь пылал со всех сторон, зарево сливалось с багровым закатом. Все, кто хотел спастись, стремились сейчас сюда и становились новыми слушателями.
Он спел им весь репертуар деда Якова. Спел про еврея, про такие дела, о любви, а потом один раз ещё про еврея. Затянул было про чай, но тут заметил тревогу на лицах и остановился.
Над городом висела тишина. Вздох, другой, третий. Потом в ней проявился тонкий писк, словно далеко-далеко зудит комар на грани слышимости. Постепенно звук становился чётче и громче, наконец превратился в вой, яростный дикий визг. С таким первый встреченный в алькиной жизни чёрт сегодня утром бросался на него в атаку.
Азраил прогремел сапогами по булыжной мостовой, махом переметнулся через самую крупную баррикаду. Он снова был грязен, заляпан черными пятнами, словно выкупался в нефти. Обух топора укоротился на треть, теперь вместо гладкой закругленной рукояти остались лишь расщепленные занозы. На лезвии добавилась пара глубоких зазубрин: всё же топор ковался для рубки мяса, а не доспехов. В спине, под левой лопаткой, торчали два древка от стрел, но дьявола эти мелочи сейчас не волновали.
– Ну что, смертнички, готовы? Встречайте! – прокричал Азраил и захохотал.
Люди оторвали взгляд от этакого чудовища, посмотрели вниз. На площадь из улиц и переулков выплёскивались волны чертей, в темноте сливавшиеся в одно живое, воющее и скрежещущее море.
– У меня для вас две новости! – объявил дьявол. – Начну с хорошей. Сейчас стемнеет.
– Что ж в этом хорошего, образина ты корявая? – возмутился лысый и почти беззубый старик с охотничьим луком в руках.
– Ваши враги живут в огненном пекле, – не обиделся Азраил. – К свету пламени привычны, а вот в темноте черти ни черта не видят, уж простите за каламбур.
– А вторая новость? – напомнили от баррикады.
– Вторая плохая. Город горит со всех концов, а огонь, как вы знаете, всегда ползёт вверх. Несмотря на ночь, светло на нашем холмике станет очень скоро. Так что постарайтесь нарубить этих ублюдков как можно больше, покуда силы тьмы на нашей стороне!
Тут он обернулся и, оскалив клыки, уставился прямо на Альку.
– Что ж замолчал, певун? Ты так знатно пищал, что у козлов от этой музыки прямо челюсти сводило! Любо-дорого кромсать! Так что ты уж давай, задай жару! Спой нам еще, да пободрее! Чтобы всех проняло!
Он с вызовом посмотрел на окна запертого изнутри собора и перешел на трубный бас, слышимый, наверное, даже на том берегу реки:
– Спой нам так, певун, чтобы даже у трусливых кур открылись глаза и осыпались перья. Чтоб глухие услышали, земля дрогнула, а небеса разверзлись! И чтобы нам, живым, подыхать было веселее!
Алька смотрел в это злое, перекошенное яростью и боевым угаром лицо, и руки сами подняли скрипку к плечу. Он вспомнил ритм, с которым Азраил танцевал свой убийственный танец. Скрипка взвизгнула, отсчитав первый такт.
Раз, раз,
Раз – два – три.
Многим из нас не дожить до зари.
Раз, раз,
Новый приказ,
Новая слава и смерть ждет нас.
Шаг, шаг,
Дробь сапогов,
Кованных лат – последних оков.
Шаг, шаг,
Выше флаг!
Руку на гарду, пальцы в кулак!
Так, так,
Пусть видит враг:
Умный сбежит, а умрёт дурак.
Вот, вот,
В последний поход,
Как судный глас буцинатор ревёт.
Вот, вот
За взводом взвод
Мы поднимаемся
На
Эшафот.
* * *
Ливень заливал долину.
Прибивал к земле молодую тонкую траву, смывал пыль с камней и копоть с кирпича. Дымы пожарищ сдулись, словно у них в основании закрутили вентиль. Тугие струи хлестали по руинам славного города, по немногим уцелевшим крышам, по потным спинам, грязным лицам, поднятым к тёмному, неприветливому грозовому небу.
– Люблю дождь, – сказал ангел. – Он очищает и несёт начало новой жизни.
– Ненавижу. Слякоть. Но приди он немного раньше, сохранил бы жизни паре сотен неплохих людей, – пробурчал в ответ дьявол и вдруг пристально взглянул на собеседника. – Так же, как и ты!
Алька их препирательств почти не слушал. Он поминутно вытирал воду с лица и всё смотрел туда, за ограду. На площадь, по-прежнему усеянную телами захватчиков и защитников. Рассветная серость и потоки воды скрыли детали, но воображение гротескно дорисовывало в мозгу этот инфернальный, кровавый пейзаж, что на всю оставшуюся жизнь впечатается теперь в память.
– Что поделать, он пошёл в своё время, – развел руками ангел. – Так уж сложилось. Никто не может влиять на природу по своему желанию.
– Серьёзно? – Азраил закашлялся. – Ты и сейчас считаешь всё случившееся случайностью? Будешь утверждать, что этот дождь не смывает улики, а просто орошает землю?
– Это опять в тебе говорит твоя дьявольская суть. Ты во всем видишь зло, черную волю и заговор. Но иногда дождь – это просто дождь.
– Да уж, не зря люди придумали поговорку про божью росу. Расскажешь про "просто дождь" своим братьям, когда ментальный эфир восстановится. Подозреваю, что случится это очень скоро, как только тучи уйдут. И все о-о-о-очень удивятся тому, что ты жив.
– Ну конечно. В такой-то бойне. Я бы тоже удивился, восславил Бога за избавление собрата. И кстати, молил бы за твоё прощение и приглашение в золотую ладью. Ты дрался за этот город храбро и искренне, как истинный воин Света!
– Я дрался не за город, а за свою шкуру. И за возможность спокойно пройти дальше, не отбиваясь на каждом перекрёстке от крестьянина с вилами, монаха с глефой или вашего брата с пламенным жалом.
– Но всё же ты дрался.
– Я дрался, ты молился. Каждый делал то, на что учился. Правда, ты по-прежнему слеп, а ведь я-то было решил, будто до тебя дошло, что происходит. Этот фокус с трубой, от которой чертей швыряло чуть ли не на небеса – запомни его, наверняка еще пригодится. Он помог тебе справиться с заданием.
– Он? – улыбнулся ангел. – Какой же ты глупый. Не он, а ты. Это ты спас город. Стал рукой и орудием божьим, о котором мы молили до последней минуты. Мы просили – и Он ниспослал тебя.
Азраил резво вскочил с расколотой могильной плиты, потрясая кулаками. Алька подумал, что он сейчас мог бы рвать волосы из головы, но к счастью, у дьяволов не растут волосы.
– Слушай, ты, белый! Кстати… Зовут тебя всё-таки как?
Ангел беззвучно произнёс слово, от которого у Альки заложило уши и отдалось болью в затылке. Однако Азраил разобрал сказанное, шлёпнул ладонью себя по ноге и, подставив морду дождю, захохотал.
– Дарящий огонь на рассвете! Ну разумеется, как я раньше не догадался?
– Что? – растерялся ангел.
– Нет-нет, ничего! Все вопросы снимаются. Думаю, твои собратья тоже не долго будут расспрашивать. И вообще, зуб даю, ты далеко пойдешь. Возможно, тебя скоро переведут в другой мир, поновее. Этому всё равно скоро хана.
– Мир един и бог един!
– Ну, разумеется! Но предсказываю: мы с тобой ещё увидимся. Хотя и совсем при других обстоятельствах.
Тут он снова стал холоден и серьёзен.
– Тифота жалко. Зря он выжил. Когда в него впились двенадцать чертей разом, я думал – всё, станет рыжий героем. А он отбился. Теперь повесят на него всех собак. И самого его тоже повесят, на площади.
– Да что ты? Он герой, настоящий герой. Я позабочусь, чтобы ему воздали должное.
– Уж ты позаботишься, – скептически ответил Азраил. – Тебя отзовут, скорее всего, сегодня к вечеру. А сюда явится войско из столицы, виноватых искать. Воеводу обвинят в плохой подготовке крепости и казнят за измену. Мэр вернется где-то к утру из-за реки. Ещё медаль получит на шёлковой ленте. Сколько я повидал таких процессов…
Он стряхнул воду с носа и опять повернулся к ангелу.
– Вот что… Думаю, им не стоит видеть меня. Мало ли, что почудится в суматохе? Так что мы уйдём прямо сейчас. И если хочешь хороший совет, не болтай обо мне, когда старшие станут спрашивать тебя об этом деле.
– Врать у высшего суда?
– Зачем врать, стиксово течение? Просто не рассказывай о нас, если напрямую не спросят. Кому положено, и так уже всё знает, а кто не знает – тому и не обязательно. Меньше будут коситься в твою сторону и шептать за спиной, что вот-де, идёт тот самый ангел, что сговорился с дьяволом ради спасения грешных людишек.
Ангел долго молчал, обдумывая эти слова. Не мог понять, где грех и в чём подвох. Ёрзал на холодном камне, время от времени неосознанно скрёб пальцами спину под крылом.
– Уже чешется? – усмехнулся Азраил.
– Что?
– Что-что, – передразнил его дьявол. – Готовь дырку под награду.
– Какую дырку?
– Не понял ещё? Ну ничего, скоро поймёшь. Когда локоть выпирать станет, шкуру сам продырявь, иначе потом распухнет, в сто раз больнее будет.
– Там что, – всё ещё не веря, спросил светлый, – К-крылья?
– Поздравляю, архангел. Тебя повысили.
* * *
Уходили они быстро и молча.
Сначала на беседы не было сил, потом настроения. Потом стало слишком многолюдно и опасно для пустой болтовни. Только к исходу второго дня, когда стены города окончательно скрылись за горизонтом, а спешащие на подмогу войска иссякли и не вынуждали больше прятаться в оврагах, Алька разговорился.
– Азраил, подожди!
– Чего орёшь?
– Да ладно, нет ведь никого.
– Всегда кто-нибудь есть. Заплутавший грибник, проспавший пастух. Или рыжий вор утащил из кариота коробку с податями и теперь трясётся в кустах от страха. Ты орёшь, а он слушает. Нам сейчас никак нельзя показываться на глаза.
– Тогда подожди меня, и мне не придётся орать на всю долину.
Азраил вздохнул и остановился. Алька, громыхая имуществом, нагнал его. Дьявол неодобрительно качал головой, осуждая, хотя смотрел в сторону, на роскошный пейзаж, зеленые холмы, разлившуюся широкой лентой реку.
– Говорю тебе, выкинь всё это.
– Что? – Алька испуганно прижал одной рукой ножны к бедру, другой ухватил за спиной колчан и кофр.
– Всё. Главным образом скрипку. Ну и оружие тебе тоже ни к чему.
– Скрипку не дам!
– Тьфу, балда. Всё равно Стикс отнимет. А идти будет легче, да и не позарится никто по дороге.
– Рядом с тобой и так никто не позарится. Не брошу.
– Как знаешь. Чего орал-то?
Алька прикинул, с какой темы лучше зайти.
– Да я всё узнать хотел, почему ты всё-таки отказался идти в убежище?
– Тьфу! Я думал, что серьёзное, – Азраил отвернулся и зашагал по дороге.
– Нет-нет, ты объясни! Что за предубеждение против церкви?
– Нет никакого предубеждения.
– Да ладно! У тебя всё на морде написано! Дело в местной вере, правильно? Но ты ведь не из этого мира родом, какое тебе дело до здешнего бога?
Азраил вдруг остановился и обернулся, носом почти уткнувшись в лицо Альки.
– Запомни. Вера и церковь – настолько же разные понятия, как закон и справедливость. Закон лишь описывает теоретические договоренности общества. Когда дело касается конкретных обстоятельств, не всё законное оказывается справедливо и не всё справедливое – законно.
– Тут трудно поспорить.
– То же самое и с верой. Бывает вера без церкви, бывает и церковь без веры. Это зависит не от бога, а больше от тех, кто верит в него.
– Вот тут уже ты передёргиваешь! Я бы мог возразить…
– Не надо. Похоже, ты настолько же слеп относительно происходящего, как и твой белокрылый дружок. Слишком много странного происходит вокруг. И если у этих подозрительных случайностей есть режиссёр, я не собираюсь давать ему против себя лишние карты.
– Ты всего лишь пытался спасти свою жизнь. Как может это сыграть против тебя?
– Например, если бы вчера утром люди-рыцари или небесное воинство, неважно, застали нас с тобой в церкви рядом с телом ангела. Помнишь, какой вывод сделал наш белокрылый дружок, всего лишь заметив меня рядом с чертями и бесами?
– Он решил…
– Как ты догадался, я не слишком заурядный житель Реки Слёз. Как можно расценить армию чертей, обученных управлять бесами, да под предводительством дьявола, которые сожгли целый город за пределами Стикса и осквернили церковь Золотой ладьи?
– Вторжение Стикса в миры? Война? Ты что, полагаешь, всё вот это было устроено ради провокации?
– Моё заточение в яму уже было провокацией. Но наш с тобой неожиданный побег спутал чьи-то планы. И этот кто-то наспех, очень грубо, пытается снова нас подставить, загнать в другую западню. Нужно быть крайне осторожными! Как минимум, не искать убежища в незнакомых церквях.
Алька затянул потуже лямку с кофром, в котором болталась за спиной скрипка.
– Раз так, зачем мы тогда скачем тут по полям, словно зайцы? Давай найдем укромное местечко и заляжем на дно. На время, пока все не успокоится?
– Спасибо, насмешил. Во-первых, я уже залегал на одно дно недавно, но ничего не успокоилось. Во-вторых, высшие этого мира будут искать, и они найдут, будь уверен. В-третьих, чем больше времени мы потеряем, отсиживаясь, тем лучшую новую ловушку нам успеют приготовить.
– Эх, а я ведь только решил, что всё уже позади, – с неприкрытой горестью вздохнул Алька. – Думал, мы хотя бы недельку посидим в тишине и покое. Снимем номер в какой-нибудь гостинице, отъедимся…
– Я силком не держу, – продолжал раздражаться Азраил. – Дорога вот, топай в любую сторону. Ты парень смышлёный, справишься как-нибудь.
– Ну уж нет. Я не для того напрашивался тебе в компаньоны, дрался с исчадиями ада и гигантскими крысами. Потопаем вместе. Бери мешок, пошли вперёд.
Азраил задумался, почесал подбородок. Посмотрел вдаль, туда, где терялась за деревьями дорога. Потом нахмурился, сложил пальцы крестиком и произвел в уме какие-то вычисления. Цифры сошлись, дьявол уверенно кивнул в сторону бескрайнего кукурузного поля.
– Нет, вперед мы не пойдём. Нам вот в эту сторону.
– Вот так да! Свернуть с проезжего тракта в эти буераки? С какой стати?
– А ты подумай сам, великий стратег. Если б тебе понадобилось поймать парочку проходимцев у реки, через которую есть только один мост, где бы ты устроил на них засаду?
– У моста, разумеется. Чтобы не гоняться за ними по всей округе.
– Верно. А еще лучше за мостом. Там и спрятаться легче, и путь к отступлению хорошо простреливается. А что бы ты сделал в той же ситуации на месте тех проходимцев?
– На нашем месте я бы ни за что не пошел к мосту. Сделал бы вид, что иду, а потом огородами на берег и украл лодку или просто вплавь.
– Умница. Вот твой огород! – Азраил повторно указал на кукурузное поле. – Мы не пойдём искать тот источник Стикса, что я ощущаю на удивление чётко. Смущает меня эта чёткость, понимаешь? А еще смущает, что я совсем не чувствую места, откуда прибыл в этот мир легион. По идее, переправа должна быть просто огромных размеров, я не мог её не унюхать.
– Вот тебе и мост, вот тебе и лодка? Но мне кажется, возле той дыры сейчас должно быть не протолкнуться от удирающих чертей.
– Сомневаюсь. Вспомни, они нахлынули очень быстро, город едва успел запереть ворота. Значит, Стикс открывался очень близко, максимум в дне пути от долины, так? В этом случае недобитки уже сейчас должны быть там. К нашему приходу они завершат эвакуацию, но закрыть проход еще не успеют.
– Не уверен, что очень хотел бы оказаться в родном мире чертей.
– Как минимум, ждать нас в той стороне никто не будет. А ещё, велика вероятность, что за этим проливом вовсе не родной мир чертей, а то место, где из них всего лишь формировали армию и обучали азам штурма. Тогда нам выпадает интересный шанс посмотреть в глаза автору пьесы.
– Ох, боюсь, он будет не рад!
– Без сомнения. Когда кому-нибудь выдавливают глаза, он всегда не рад.
– Фу, дьявол! Да я же не об этом!
– А я об этом, – он шагнул в гущу высоких мясистых стеблей, обернулся и подмигнул.
– Ну? Ты идёшь?
Алька пошёл.
Насмешка
136:11
Но иные Боги, равные средь Богов,
Не возжелали видеть мир, лучший среди миров.
И мыслью единой рекли так:
Отнимем же силы у Брата Нашего
Создавать миры, и законы, и твердь, и влагу.
Не дадим Ему иметь детей Своих,
И ни одной души вложить в тела.
Ни иметь тварей созданных, и тварей разумных,
И тварей презренных, и тварей высших.
И стало так.
136:12
Стал же творить Брат Их небо и землю.
Но не было во тьме ни неба, ни земли.
И сказал Бог: да будет свет!
Но не стало во тьме света.
И сказал Бог: да будет твердь!
Но не стало тверди и не стало воды.
И сказал Бог: да будет жизнь!
И трава, и дерево, и всякая тварь живая!
Но и этого не стало в мире Его.
И носился Дух Его над бездною, стеная,
И не было Ему ни утра, ни вечера, ни дня, ни ночи.
Никакой армии по ту сторону не было.
После короткого, в пару секунд, пребывания в Стиксе, они выбрались на край безжизненного каменного плато. Гудел сухой горячий ветер, дышать местным воздухом оказалось трудно и больно. Азраил покачал головой. Потянув Альку за рукав, молча погрузился обратно в Горькую воду.
Ещё трижды они всплывали и погружались, пока не оказались в месте, пригодном для передышки. На взгляд дьявола, естественно. Алька бы не решился по доброй воле остаться здесь не на секунду. Мир, погруженный в кромешную тьму без солнц и лун, с небом, лишенным звезд. Сухая бесплодная земля, утыканная конусами давно заброшенных зданий с пустыми глазницами окон.
Азраилу место неожиданно понравилось. Он заявил, что выдался прекрасный шанс замести следы и отлежаться. В доказательство резким взмахом руки убил какую-то тварь, бесшумно подкравшуюся прямо по отвесной стене. Оценив на вес трофей, аспидно-черный и почти не различимый во тьме, пообещал хороший ужин.
– Вы такие странные, – сказал Азраил час спустя, сыто потягиваясь и лениво вороша угли в очаге.
– Что ты имеешь ввиду? – не понял Алька.
– Ну, вы такие беспокойные, суетливые, хрупкие. И душой, и телом. По логике вещей, вы должны постоянно страдать. Будь я таким, как вы, я страдал бы непрерывно от всего на свете.
Когтистым пальцем, у которого было не меньше четырех суставов, Азраил подцепил в огне кусок мяса. Даже не дунув на него, зашвырнул, дымящее, себе в пасть и довольно прищурился.
– Вы страдаете слишком мало. Даже когда окружающий мир становится совершенно непригоден вам для нормальной жизни, вы умудряетесь не обращать на это внимания. А что меня поражает больше всего, вы в самых диких условиях не прекращаете чему-нибудь радоваться.
– Ну, не знаю, – Алька пожал плечами. – На мой взгляд, ты преувеличиваешь.
Собеседник пристально поглядел на него, по-птичьи скосив голову, одним глазом. И поняв, что Алька не шутит, расхохотался.
– Преувеличиваю? Ты правда думаешь, что я преувеличиваю? – Он развёл в стороны руки, давая оглядеть своё жуткое костлявое, но могучее тело. – Ты сидишь напротив сущности, объяснить которую не смогли бы все науки твоего мира вместе взятые. Я в силах превратить этот дом в легкий пепел, даже не поднимая зад с кресла. Или вот, достаточно щелкнуть тебя пальцем по носу, чтобы голова твоя укатилась в угол. К чему скрывать, многие мои сородичи так бы и поступили на моем месте, просто так, от хищной своей натуры. Однако же вот ты, сидишь рядом со мной, жуешь это пригорелое мясо – и получаешь удовольствие!
Азраил дотянулся до бутылки и, игнорируя большую глиняную кружку, отпил прямо из горлышка.
– Выгляни в окно, Алька. Там ад! Пустыня! Там нет ничего, что должно радовать существо вроде тебя. Ведь ты не знаешь, куда пойдешь завтра. Даже не знаешь, будет это завтра или к утру твои кости обглодают местные крысы. Но сидишь, жрешь, пьешь, вполне довольный жизнью. И вы все, все такие! Я бывал в местах, где всё иначе. Там жутко холодно, девять месяцев в году там вода твердая, как застывшая лава. Я взвыл там с тоски на второй день! А люди живут всю жизнь и кажутся счастливыми. Они собирают застывшую водяную пыль в шарики, кидаются ими друг в друга и смеются от удовольствия! У них это называется – играть в эти… как их…
– В снежки.
– Точно, играть в снежки! – Азраил посмотрел на Альку другим глазом. – Ты знаешь эту игру?
– Конечно. Много раз играл в нее в детстве.
– Во-о-от! – подняв вверх палец, протянул Азраил с удовлетворением, словно только что получил лучшее подтверждение своей теории. – Если бы я в детстве кинул в кого-нибудь этой холодной гадостью, меня наверняка разорвали бы в клочья. И меня это почему-то расстраивает. Мы куда приспособленнее и могущественнее вас, но мы не умеем вот так радоваться.
Алька сочувственно вздохнул.
– Да у вас там, наверное, и снега-то нет?
– Это да. Откуда у нас там снег?
– Ну играйте во что-нибудь другое. Не можете играть в снежки – поиграйте… я не знаю… Ну, в угольки, например!
– В угольки? Как это?
– Да точно так же. Только вместо снежных шариков делайте из чего-нибудь огненные.
Азраил с сомнением наморщил нос, потом вытянул свою трехпалую лапу, мерцающую желтыми и бледно-голубыми сполохами. Дотянувшись до стены, зачерпнул кусок камня – в стене осталась обугленная дыра приличных размеров. Сделал несколько движений, словно примеряясь, как кинет снежок.
– Если я попаду, даже в своего сородича… Боюсь, это может быть больно.
– Можно подумать, для тебя это – причина.
Алька скосил взгляд в угол, Азраил посмотрел туда же, на бесформенную кучу костей, прикрытую шкурой.
– Хм… Пожалуй, ты прав. Возможно, это будет забавно!
* * *
Дождик капал мелкий, теплый.
Его можно было назвать приятным, если бы не сильный ветер. Он быстро охлаждал каждую каплю, упавшую на истосковавшуюся по влаге кожу, и превращал чувство комфорта в неприятный озноб.
– Опять эта вода с неба! – пробурчал Азраил. – Как тебе это нравится?
Алька посмотрел на тучи.
– Дождь? А что в нем такого? Иногда он бывает приятным. Хотя сейчас я бы лучше искупался в теплой реке, но что поделать?
– Ты сводишь меня с ума своими «хотя», «иногда», «вот бы» и «так уж и быть»…
– Ты так смешно злишься, что иногда мне даже нравится это делать специально. Кстати, а что это за место?
– Понятия не имею.
– Что, опять? – Алька ненаигранно изумился. – Ты же говорил, что знаешь все окрестности ямы? И вот уже который мир подряд не можешь опознать!
– Видишь ли, в чем дело. Стикс является стихией хаотичной. Все миры в нём постоянно движутся, перемешиваются, течения со временем меняют направления. Путь, которым ты прошёл в одну сторону, года через два приведёт уже совсем в другое место.
– Поэтому мы не попали в мир, где армия чертей должна была пройти всего полдня назад?
– Да, похоже на то. Должны были попасть к чёрту в пекло, а оказались в этом болоте… Сколько я со вчерашнего нырял, раз десять? Не меньше, и всё без толку. Кстати, когда мы уходили из ямы, я тоже рассчитывал вынырнуть в твоём предыдущем мире. Ну там, где ты встретился с рысью. Теперь мне кажется, что промахи не случайны. Такое впечатление, что Стикс резко меняет течение прямо перед самым нашим носом. Этого не может быть, Горькая вода не подчиняется никому.
– Тогда что, миры меняют своё расположение?
– Ты хоть представляешь, насколько это сложно организовать? Не для всевышних, конечно, но создатели и не стали бы так заморачиваться. Если бы они захотели вмешаться, последствия были бы куда радикальнее. Я ничего не понимаю…
Бормоча себе под нос, Азраил то крутился на месте, то смотрел в мутный от водяных струй горизонт и скрещивал перед лицом пальцы в замысловатые фигуры, то начинал раскачиваться из стороны в сторону.
– Азраил, ты мог бы быстрее решать, в какую сторону нам теперь идти? Я замёрз. Я хотел бы…
В небе громыхнуло. Азраил вздрогнул. Поднял палец, не давая Альке больше ничего сказать, а сам прошептал себе под нос короткую фразу. Среди туч проскользнула короткая молния.
– Быть того не может! – расхохотался Азраил. – Мы всё-таки влипли с тобой в неприятности!
На вид было не сказать, что дьявол очень уж этим фактом опечален. Он гортанно зарычал на тучи, а потом крикнул:
– Исполнение пожеланий! Небеса очистить! Дождь прекратить!
Дождь прекратился. Ветер тоже. Тучи рассосались, словно и не было, очистив яркое голубое небо с парой лёгких перьевых облачков. Алька смотрел на дьявола с удивлением, граничащим с ужасом.
– А ты и так можешь? Вот запросто? А что ж тогда там…
– Отстань. Так я не могу. Тем более там. Могу только здесь.
– Почему?
– Потому что здесь – Насмешка.
– Что здесь? – Альке показалось, что он просто не расслышал.
– Насмешка. Мир с открытым исходом. Со свободным управлением, в общем.
Челюсть у Альки отвисла.
– Как это? Как такое возможно?
Азраил дёрнул ухом, словно конь, сгоняющий назойливую муху.
– Возможно, один раз на весь Стикс. Мир, где нет никаких ограничений, кроме единственного. Никогда, запомни хорошенько, никогда вслух не упоминать слово, обозначающее создателя этого мира.
– Это какое слово? На букву Б?
Азраил скорчил страшную рожу и погрозил кулаком.
– Ты горы любишь или море?
– Горы. Ну, и море тоже, – Алька растерялся, а Азраил злился, как всегда, если не получал четкого прямого ответа. – Я и горы люблю, и море! Но какое это имеет…
– Горы! – рявкнул Азраил. – Желаю горы! Номер триста девять, вдоль горизонта впереди от меня. Предгорья начать с десяти километров, сейсмическая активность для желающего неопасная!
По земле пошла лёгкая дрожь.
– Ага, так! – Азраил был удовлетворен. – Человек, ты там держись на ногах, сейчас немножко тряхнёт!
Тряхнуло так, что Алька плюхнулся на задницу и вцепился пальцами в траву. Земля ходила ходуном. С грохотом тысяч залпов невдалеке поверхность пошла складками. А вот вдалеке… Там почва лопнула, ушла вниз кратером невообразимых размеров. А потом вспучилась, и сквозь облако пыли к небу начали подниматься скалы. Причем, на глазах они старели, склоны покрывались сосновым лесом, а вершины – снегом и льдом.
Минут десять Алька завороженно смотрел на чудо зарождения нового ландшафта. Потом рост горных пиков прекратился, грохот стих, только изредка вдали еще шуршали редкие обвалы и лавины.
– Ну что, нравится? – спросил Азраил. – А главное, никаких усилий, никакой магии. Всё строго по законам мироздания. С локальными поправками, конечно.
– А… море? – пискнул Алька.
– Ах, да. Вода. Не люблю воду. Никогда морей не делал, если честно, и образов не помню. Так что давай сам.
– Что? Кто? Я?
– Ну если не я, то кто же? Ты. Тебе надо море – ты и делай.
– А я не умею.
– А я кому показывал только что, как это делается?
Алька прокашлялся, в горле пересохло.
– Что, просто вслух сказать, что хочу море?
Азраил не ответил. На слове «хочу» перед глазами у Альки из ниоткуда появилось море. Вернее, призрак моря. Он по-прежнему видел и долину, и холмы, и горы, но тихое полупрозрачное блюдо морской глади проглядывало поверх реальности. Порой оно исчезало, если попытаться сфокусировать взгляд, а затем появлялось снова.
После нескольких попыток Альке удалось расслабиться и смотреть вдаль, а мир услужливо показывал, какое именно будет море, стоит только пожелать.
– Для удобства можешь пронумеровать. Я с горами так сделал, чтобы долго вслух не объяснять.
Алька не понял, но согласился. И у воображаемого моря появилась крошечная огненная цифра. Единица.
– Теперь просто меняй. Как будто листаешь фолиант, а на каждой новой странице море немножко другое. Или не мучайся, а сразу выбери число.
Как листать, Алька не понял. Решил выбирать.
– Семьдесят девять? – предположил он наугад.
Синяя гладь сменилась темным штормовым полотном, с которого неслись брызги и холод. Пожалуй, нет, хочется чего-нибудь поспокойнее, теплее, курортное побережье…
Мысль ещё не успела сформироваться, а образ моря уже сменился, и цифры перемотались куда-то за пятую сотню.
– Ну, ты долго ещё?
– Уже всё! – поспешно отозвался Алька. – Вот это хочу!
Призрак моря исчез. Под ногами пробежала знакомая дрожь.
– Ну, теперь снова держись, – предупредил дьявол, хотя Алька уже и так догадался.
Море получилось красивым, тихим и тёплым. Хотя Азраил продолжал морщиться и фыркать, когда они спустились на мягкий песок. Алька, скинув обувь, по колено забежал в воду. Волны с легким шорохом накатывали и отступали, чуть-чуть леденя кожу и заставляя приподниматься на цыпочки.
– Слушай! А тут медузы водятся? Или там…
– Спруты, серпены, клещноеды? – Закончил за него Азраил. – А ты что, заказывал?
– Вроде нет. Я и названий таких не слышал.
– Ну и радуйся тогда. Иди смело.
Алька пошёл. Потом нырнул. И поплыл. Это было так здорово и так приятно, что можно было простить стоптанные ноги и отбитые бока всего предыдущего путешествия. Почти простить и почти забыть. Хотя бы пока, на эти короткие минуты блаженства.
Потом они сидели, греясь в лучах заходящего солнца, всё на том же берегу: Алька на песке, прямо в кромке прибоя, а Азраил повыше, на сухом валуне, что наполовину торчал из песка и уже почти зарос мхом. Час назад мха не было, и Альке показалось, что это неправильно, такой валун смотрелся бы гораздо уместнее с пятнами бурых наростов. Когда он некоторое время спустя снова обратил внимание на камень, тот уже был старым и замшелым.
– Скажи, Азраил!
– Что?
– Вот ты говоришь, что в Стикс попадают только проклятые. И что он не может быть никому родиной. Но потом сам же рассказываешь про целые народы, которые его населяют. Как так?
– Очень просто. Проклятию в мирах обычно подвергаются целые виды, а не отдельные особи. Поэтому и уход в Стикс – это куда чаще миграция, чем персональное путешествие. У вас в мифологии наверняка есть пара-тройка историй про несчастный народ на грани истребления, который прошел сквозь волшебные воды и выжил, а враги-негодяи сунулись следом и утонули.
– Да, что-то подобное припоминаю.
– Ну вот! Чтобы лично заработать анафему, надо ой как постараться. Я мало знаю случаев и ещё меньше причин, по которым… эээ… автор эксперимента накладывал бы персональные санкции. Я тебе уже объяснял, почему: один разум не в состоянии познать высший замысел и повлиять, в ущерб ему. Слабоват.
– Тогда как…
– Только влияние на большие массы умов способно нарушить эксперимент. К несчастью, создатели не слишком внимательно следят за самыми выдающимися из детей своих.
Алька состроил гримасу удивления и недоверия.
– Не следят? Они-то? Всевидящие и вездесущие?
– Попробуй сам создай хотя бы пару миров? Я не говорю о паре тысяч! Тогда поймёшь, сколько надо удерживать в памяти законов, процедур и переменных. И не будешь ерничать, что… эээ… автор поздно заметил анархическую мыслишку, когда она уже повернула историю вселенной в иное русло.
