Евгений Луковцев
Вдоль берега Стикса
Наконец, миска тоже громыхнула об пол. Феосфер уставился на Альку осоловелым, но осознанным взглядом алкоголика, которому полегчало.
– Кто. Ты. Такой? – слова он выговаривал раздельно, словно ему был непривычен этот лексикон, либо головная боль не позволяла шустрее ворочать языком.
– Давай-ка лучше я объясню, – предложил, вваливаясь в спальню, Азраил. – Так будет быстрее и доходчивей, а там внизу сейчас твоя помощь очень нужна.
– Ты? – выпучил глаза Феосфер, попытался вскочить, но охнул и снова осел на хвост.
Азраил расхохотался, от чего у сатаны, казалось, еще сильнее свело болью виски. Он пошарил рукой по полу, обнаружил мокрое полотенце и со стоном приложил ко лбу.
– Да уж, сдал ты, старичок. Таким я тебя никак не ожидал увидеть. Значит, пить научился, а как похмелье сводить – лекарь не показал? Ох, позор, стиксово теченье! Смотри и учись!
Дьявол ухватил сатану за виски и резко выдохнул в лоб. Серое облачко пара сорвалось с клыков и окутало бордовую физиономию. Сатана поморщился, но вырываться не стал, сидел смирно. По обломкам азраиловых крыльев пробежали желтые молнии, и такие же ожгли кожу на голове Феосфера.
Потом король выгнулся, словно все тело свело невыносимым спазмом. Альке показалось, что вены на лбу сатаны вот-вот лопнут, а глаза выскочат из орбит. Это длилось целую минуту, испугав Альку, а уж ящерокентавра переполошив вовсе до чёртиков.
Потом всё кончилось. Азраил вытащил из обломков кровати разодранную наволочку и кинул на колени Феосферу.
– На, утрись. Не пугайся, это из тебя пьянь выходит.
У правителя Дита по всему телу выступил холодный липкий пот. Беспрекословно схватив тряпку, сатана стал вытираться. Потом в голову ему пришла другая мысль. Феосфер встал, расставил ноги пошире, ладонями упёрся в сгибы локтей и напрягся. Мышцы, повинуясь мысленной команде, завибрировали – и вокруг сатаны вспыхнуло самое настоящее пламя. Пот высох с шипением, как капля на раскаленной сковороде. Драная наволочка и остатки одежды рассыпались в искры.
Феосфер стоял, не стесняясь, радуясь давно забытому чувству собственной силы. Азраил отреагировал на это зрелище, захлопав в ладоши и провозгласив торжественным басом: "Вот теперь я узнаю вас, ваше величество – грозный правитель нерушимого Дита! Да будет озеро Коцит глубоко и вечно, как воды Стикса, да будет власть ваша крепка, как Горькие воды!"
Сатана посмотрел на дьявола с довольным прищуром. Медленно убрал улыбку с лица и погасил пламя. Из массивного платяного шкафа достал камзол и оделся – в тишине, не сводя глаз с непрошенных гостей. Только приведя себя в подобающий вид и натянув на ноги чёрные высокие сапоги с отворотами, Феосфер нарушил молчание:
– Теперь я вас слушаю. И не дай вам Стикс соврать хоть полслова!
* * *
Регент Дита оказался крепким орешком.
Если тысячи пережитых смертей сказались на его психике, внешне это никак не проявлялось. Вёл он себя совершенно адекватно. Впрочем, тут стоит сделать пометку: а имеет ли право бродяга-человек судить об адекватности бессмертного монарха-сатаны?
Первым делом Феосфер лично допросил своих спасителей, обойдясь в знак благодарности форматом простой беседы, без пристрастия. Азраил отвечал коротко, быстро, без лишних подробностей. Была благоразумно пропущена как минимум половина событий, произошедших от встречи в яме рудокопов до выхода из Стикса на берегу Коцита. А также некоторые детали случившегося уже здесь, в Дите. Однако, как и условились, повествование шло без обмана. Просто дьявол не говорил ничего лишнего, о чём напрямую не спросил сатана, а тот особо и не настаивал.
Вникнув во всю сложность ситуации на своей вотчине, Феосфер отставил дальнейшие разговоры на потом. Пока во дворце не поднялась паника, он решил выйти к народу. И вскоре появился при полном параде в своём тронном зале, уже полностью очищенном от посторонних. Даже почти прибранном от обломков, оставшихся после буйства Азраила.
Регент ответил легким кивком на восторженные крики подданных. Зал вышел из зоны временного резонанса, и сюда непрерывно стаскивали для «разморозки» стражников, членов персональной гвардии, офицеров гарнизона, сановных чиновников и простых слуг. Сатана окинул их взглядом и подозвал к себе одного, отдал первые распоряжения. Тут же поманил пальцем следующего, – работа закипела.
Феосфер потребовал от Альки, Азраила и первых оживших слуг держать язык за зубами, и голос его в эту минуту был холоднее металла. Двор встречал своего выздоровевшего повелителя с радостью и воодушевлением, как после воскрешения из мёртвых, и очень немногие догадывались, насколько буквально следует воспринимать метафору.
До самого вечера (всё-таки солнце находилось слишком далеко отсюда, чтобы подчиняться локальной остановке времени) продолжался обыск дворца. До тех пор, пока стража не убедилась, что ни в одном, даже самом дальнем закутке не прячется потенциальный убийца. Всех сомнительных посетителей спешно разоружали, незнакомых оттаскивали подальше, за границу времени. Явно опасных заковывали в кандалы и уволакивали в подвал, до лучших времён, когда придёт время разбираться и судить.
Приказав выставить усиленную охрану на мосту, сатана наконец успокоился и позволил придворным самостоятельно наводить порядок далее, среди городской застройки. Теперь можно было вернуться к более щепетильным делам, в частности – к допросам. И на этот раз, несомненно, с пытками.
Алька расслышал крики через три этажа. Эти вопли звучали столь жутко, что слушать их было само по себе больно, дыхание перехватывало. Какие муки должно испытывать существо, чтобы так кричать?
Ориентируясь на звук, Алька быстро добрался от отведённой ему комнаты в западном крыле замка до места экзекуции. Найти его оказалось не сложно: во дворце Люцифера в полной мере чтили принцип открытости суда, поэтому процедуру никогда не скрывали от народа в тёмных подземельях. Наоборот, сатана был твёрдо уверен, что каждый житель на его землях должен знать и понимать, как протекает следствие.
В общем, пыточный стол располагался на центральной крепостной башне, самой широкой и низкой, словно срезанной на середине высоты гигантским ножом. Лобное место спроектировали таким образом, чтобы оно отлично просматривалось из любой точки города. Даже экипажи прибывающих кораблей должны были видеть из гавани, как здесь поступают с ворами, контрабандистами и нелегальными мигрантами.
На пыточном столе располагалось существо, мало напоминающее местных жителей. Почти человек, но с серой шелушащейся кожей, напоминающей скинутую змеиную шкуру. Руки, ноги, голову и короткий хвост существа плотно охватывали кожаные ремни на застёжках.
Алька, бросив первый взгляд, решил, что наказание постигло того самого убийцу лекаря. Но затем отметил, что тело у несчастного более крупное, грузное, и одежда на нём совершенно иная. Тогда почему?..
– Даже не вздумай! – ухватил его за локоть Азраил. – Нишкни!
– Но за что?..
– За то, что мы облажались. Тот гадёныш, что попался нам с тобой у входа в аптеку, оказался очень непростым парнем. Как только пришёл в себя и понял, где находится, принял меры. Откусил себе язык.
– Что сделал? – не поверил Алька.
– Да-да, скованный кандалами, всё равно сумел избежать пытки. Ловко, что тут скажешь. Даже если бы надзиратель вовремя заметил и успел перетянуть вены, без языка его было бы непросто допросить. А надзиратель не успел, позволил арестанту истечь кровью.
– Этот?
– Нет, что ты. Надзиратель под арестом, с ним разберутся позже. А тут Феосфер проявил смекалку. Приказал прочесать весь город, до последнего портового гадюшника. Гвардейцы уложились в пару часов и поймали троих. На вид таких же. Подорожных документов нет. Теперь владыка в ярости и хочет знать, кто их сюда прислал.
Алька уже и сам всё понял, но не хотел верить в догадки. Слишком ярким и живым был теперь город Дит, слишком уязвимым и вызывающим сочувствие казался царь Феосфер. Но слишком страшно кричал под пыткой сородич убийцы.
– Это нужно остановить.
– Ни в коем случае! Даже голос не подавай! – зашипел Азраил.
– Нельзя так, без суда и следствия…
– Ты как раз наблюдаешь здешние методы следствия. Заодно и суда.
– Но он может быть невиновен! Понимаешь, он может вообще ничего не знать!
– Понимаю. Заткнись, а то ты голосишь громче, чем жертва. Просто считай, что ему не повезло. Молчи, а лучше – иди обратно в свою комнату.
– Вспомни ту женщину в деревне. Прояви сострадание!
– Ни сострадания, ни гуманизма, ни просто жалости. Иначе твоя сентиментальность сведёт тебя в могилу, а заодно может и меня потянуть.
У Альки от изумления едва не отпала челюсть.
– Ты что, струсил?
– При чём тут трусость? – отмахнулся дьявол. – Ты просто не понимаешь, что значит лезть под горячую руку к Феосферу.
– Но там, в деревне, ты говорил…
– Там в деревне, – оборвал его Азраил, – Я разговаривал с психопатом и горсткой фанатиков. Которые творили непотребства ради развлечения. Здесь же на кону на самом деле стоит жизнь высшего, его престол и, в конечном счёте, судьба всего этого мира. Единственного в своём роде, созданного, напомню, не богом, а таким же высшим. В этой ситуации о гуманизме лучше забыть. Здесь я не только считаю Феосфера абсолютно правым, но и сам поступил бы так же на его месте.
Алька пытался подобрать слова порезче, чтобы его мнение о такой избирательной логике дьявола прозвучало как можно доходчивее. Но тут жертва снова взвыла и оборвала крик на высокой ноте. Палач в красном плаще отошёл от неё, обернулся – и Алька невольно ахнул.
Казавшийся со спины обычным человеком, заплечных дел мастер с лица выглядел как паукообразное существо с тонкими руками-лапками, сходящимися не в плечах, а по центру груди. Плащ не имел рукавов и не был запахнут, чтобы не стеснять движений, поэтому зрители наблюдали пузо, покрытое серо-голубым мехом, и длинный фиолетовый нос на вершине головогруди, под двумя рядами глаз. Подвижный мерзкий орган одновременно напоминал и жало, и щупальце.
– Он сказал всё, что знал, – фальцетом обратилось чудовище к хозяину, – Больше он ничего не скажет, мой повелитель.
– Те же имена? Ничего нового?
– Ничего, – выдохнул палач и заметно съёжился, словно ожидая удара ногой.
– Плевать. Давайте последнего.
– Как прикажете, ваше величество.
Паук вернулся к столу и парой-тройкой ловких жестов стряхнул труп на пол. Тут же, как по команде, четверо слуг, облачённых в мундиры личной гвардии Феосфера, выволокли другого пленника. Внешне он очень напоминал предыдущего, только одежда казалась поновее, да иной цвет штанов позволял отличать одного от другого.
Увидев мёртвого сородича, пленник задёргался в руках гвардейцев, но совладал с собой, не издал ни звука. Феосфер встал с высокого, под его комплекцию, кресла, с которого до сей поры равнодушно наблюдал экзекуцию. Подошёл поближе к пыточному станку. Палач продолжал шустро орудовать беспалыми лапами, затягивая ремни.
– Нужды в лишних мучениях для тебя нет, – обратился сатана к серокожему. – Твои подельники нам и так уже всё рассказали. Но мы хотим убедиться, что вы ничего не утаили и не наврали лишнего. Если ты добровольно расскажешь всё, что нас интересует, и если твой рассказ совпадёт с остальными, мы отменим пытку.
Жертва протявкала в ответ три коротких звонких фразы. Феосферу оказался знаком этот чудной язык. Он рассвирепел, оскалил зубы и даже перестал называть себя в третьем лице.
– Ты расскажешь мне всё. И про приезд сюда, и про план покушения, и про запасные варианты. Ты назовёшь имя того, кто вас нанял. Перечислишь всех, кто встречал и помогал вам в Дите. Кто дал жильё, кормил, помог проникнуть во дворец.
Пленник еще раз пролаял и выразительно скосился на труп.
– Что ж, как хочешь, – уже чуть спокойнее ответил Феосфер. – Я в любом случае не обещал сохранить тебе жизнь, только предлагал обойтись без пыток. Начинай, Вээль.
Алька метнулся вперёд. Гвардейцы среагировали молниеносно, словно первый же шаг Альки спустил в них мощную пружину, высвободил защитный механизм. Стража заслонила короля и ощетинилась лезвиями.
Однако Алька и не собирался приближаться к ним. Его целью был пыточный станок, где палач уже потянулся к пленнику фиолетовым жалом. Прежде, чем паук успел впиться, Алька так наподдал ему ногой, что жуткое существо с визгом подлетело и приземлилось уже по другую сторону стола.
– Прекратите! Так же нельзя! – орал Алька, пока пышущий яростью Азраил хватал его, сворачивал в бараний рог и придавливал коленом к разогретому солнцем каменному полу.
– Почему же? – с неподдельным интересом спросил Феосфер.
– Потому что его вина не доказана. Вы не можете пытать невиновного!
– Неужели? – удивление сатаны тоже было неподдельным.
– Ты же король! Ты должен понимать, что любовь подданных нельзя завоевать пытками невиновных. Только вера в справедливость и безопасность даст тебе их поддержку!
Феосфер с некоторой даже растерянностью оглядел свою свиту, словно желая проверить, не желает ли кто-нибудь променять страх и покорность на любовь и пытки. Желающих не нашлось.
– Глупый чужак, – вздохнул сатана. – Как ты вообще смог проникнуть в Стикс с таким отношением к жизни? Я уж не знаю, из каких райских кущ ты выбрался, но здесь всё устроено иначе.
Он поднял руку и ткнул пальцем себе за спину, туда, где простирался город, а за ним тянулись бесконечные линии садов.
– Веришь ли, плевать я хотел на любовь подданных! При этом, ты удивишься, всё равно очередь стоит из желающих получить гражданство Дита, поселиться хотя бы в трущобах, на самых окраинах. То ли климат здесь приятный, то ли бизнес хорошо идёт. А может, – тут сатана наклонился, почти уткнулся носом в лицо Альке, – Может быть потому, что безопасность и справедливость я могу им обеспечить? Вот так, да, придавая пыткам девять невиновных, но чтобы десятый виновный твёрдо знал: наказание настигнет, неизбежно и страшно!
Феосфер встал, выпрямился, расправил плечи. Глаза его недобро блестели, над головой легким маревом шевелился воздух.
– Ты спас мне жизнь, щенок. Только поэтому я не раздавлю сейчас твою глупую голову. Встань!
Азраил рывком поднял Альку на ноги.
– Ты, чужак, посмел публично, в присутствии моих подданных оспорить приказ короля. Что же с тобой делать?
Алька не смотрел на сатану. Поднимаясь, он наткнулся на взгляд пленника. Взгляд, полный отчаяния и обречённости.
– Ваше величество! Вы ничего мне не должны за спасённую жизнь. Но я прошу, проявите великодушие, не причиняйте ему боли напрасно.
И поспешно добавил:
– Если у вас нет доказательств вины.
Азраил застонал, разве что руками не всплеснул в отчаянии. Феосфер наморщил лоб и прикрыл один глаз, обдумывая какую-то мысль. Потом хмыкнул, и его ухмылка не предвещала ничего хорошего.
– Ладно, уговорил. Пожалуй, ты прав, болью тут ничего не добиться. Всё будет по-твоему, чужак. Ты понял меня, Вээль?
– Как прикажете, мой повелитель! – пропищал паук и… вонзил свой хобот пленнику за ухо.
Алька вздрогнул, словно это его ужалили. Серокожий выгнулся дугой. Вены его вздулись, ладони сжались в кулаки, ногти глубоко впились в кожу. Жало палача тихо пульсировало, в такт этой пульсации извивалось в судорогах тело жертвы. Алька попробовал вырваться, но грубые сильные руки не позволили сделать ни шага.
Феосфер не обманул. Это была не боль. Существо на пыточном станке стонало и рвалось – стонало от удовольствия, рвалось в приступе непередаваемого экстаза, немыслимого оргазма. Почти непереносимого, но только почти, ибо Вээль был в высшей степени профессионалом. Он, как и было приказано, творил с жертвой нечто, не причинявшее ни капли боли, но заставлявшее сокращаться каждую клеточку нервной системы. Не понимая странного лающего языка, Алька понимал, что за слова исторгает охваченное спазмом горло. «Да! Да! Ещё!» – только это могло вылетать сейчас из широко раскрытого рта.
Палач отступил. Жертва обмякла, полминуты лежала неподвижно. Потом пришла в себя, часто заморгала и обвела лобное место взглядом, полным слёз.
– Нет, пожалуйста. Только не это. Верните. Что угодно! Я расскажу всё, всё, что хотите, только верните меня туда! Четыре буквы, это были Четыре буквы!
При этих словах Азраил напрягся. Алька почувствовал, как пальцы больно стиснули его спину. Феосфер удивился и напрягся не меньше, бросил на дьявола мимолётный взгляд, а потом чуть заметно шевельнул пальцем. Вээль понял, протянул хищные лапки и пустил через хобот расслабляющий импульс. Жертва замолкла на полуслове и с легким всхлипом прикрыла глаза.
– Азраил, уведи своего друга в его комнату! – стальным, не подразумевающим никаких возражений голосом приказал сатана. – Осуждённому не будет причинена боль, и я больше не ваш должник. Не желаю вас больше видеть, обоих. Пока. Ждите внизу, позже я решу, как с вами поступить.
* * *
Сатана пришёл сам.
В той части замка, где поселили Азраила и Альку, правитель бывал редко, если вообще бывал. Архитектура и убранство помещений здесь разительно отличались от центральной части крепости, от удобства парадных гостевых и роскоши тронного зала. Здесь было крыло, отведённое для прислуги, и этому соответствовала ширина окон, высота потолков и скудность мебели. Азраилу и то было тесновато, а уж Феосфер, входя, вынужденно развернулся боком в дверном проёме и неосторожно чиркнул притолоку основанием своих витых широких рогов, спускающихся со лба по обе стороны головы, как у мускусного быка.
Когда он входил, Азраил как раз объяснял Альке, как плохо и неосмотрительно тот поступил, встряв со своей инициативой в процесс королевского дознания. В качестве основного аргумента дьявол использовал повышенный тон. Да такой, что подвальные крысы наверняка попрыгали в озеро и устремились вплавь к порту, где планировали забраться на первый же попавшийся корабль и уплыть с ним подальше от этого страшного места. Вторым инструментом убеждения Азраил избрал такие выражения, от которых на королевской кухне скисло всё молоко, в оранжерее повяли цветы, а старый сторожевой скорпион в подвале забился в угол и накрыл голову клешнями. Алька в который раз подивился, что прекрасно понимает все замысловатые эпитеты и красочные гиперболы этого нового, чужого ему языка.
– Ага, – хмыкнул сатана, прикрывая за собой дверь. – Вижу, профилактическая работа проводится. Мне нет нужды повторяться? Или пояснить кое-что о придворном этикете, почтении к высшим и недопустимости споров с королём?
– Пустое, – махнул рукой Азраил. – Я уже всё повторил ему по три раза. Только он непробиваем.
– Стареешь? – Феосфер по-хозяйски плюхнулся на кровать, не обращая внимания на разложенные поверх покрывала алькины вещи. – Помню, раньше ты умел объяснять более доходчиво, с первого раза. Помнишь Вабар?
– Такое не забывается, – оскалился Азраил. – Говорят, в окрестностях Ирам-зата теперь живут только джинны, люди не рискнули отстроить свои руины.
– Вот видишь? Ты мог бы…
– Нет, у этого бестолкового певуна всего две руки и две ноги. Если сделать из него наснаса, он станет ещё бестолковее.
– Певуна? – заинтересовался Феосфер. – Он поёт?
– Да, есть немного. Чуть лучше, чем играет. Не настолько, чтобы тратить на это время. Лучше расскажи, что там за история с четырьмя буквами, о которой проболтался убийца?
Алька старался не реагировать на обсуждение себя в третьем лице. Это было непросто, потому что он помнил из сказок, кто такие одноногие-однорукие-одноглазые наснасы. Сатана, в свою очередь, не стал развивать тему, а вопрос Азраила попросту проигнорировал. Зато живо заинтересовался вокальными способностям гостя.
– Спой мне, человек! – потребовал он. – Может быть, это у тебя получается лучше, чем заступаться за наёмных убийц?
Алька скривил губы, изображая высшую степень презрения.
– Я не в настро… – начал он и тут же закашлялся, получив лёгкий тычок когтем под ребро. Азраил, стоя между ним и Феосфером, незаметно и многозначительно показывал Альке кулак.
Препираться расхотелось. Потеснив Феосфера и сунув руку под кровать, Алька извлёк на свет скрипку. На Насмешке ей серьёзно досталось, но кое-какие звуки этот инструмент ещё мог издавать. Вставать по центру комнаты Алька не стал, а наоборот, всем назло уселся в дальний от дверей угол.
Сначала взял несколько нот наобум, просто разминая руку. Чуть подтянул струну, попробовал ещё раз. Провёл смычком вверх-вниз в темпе adagio. Звуки лились гармоничные, но бессвязные, без единой мелодии. Алька немного ускорился, перешёл на andante. И пару минут спустя неожиданно понял, что скрипка уверенно поёт в стиле быстрой джиги, а сатана откинулся на своём ложе и, забывшись, отбивает копытом такт в шесть восьмых.
Теперь Алька знал, что будет петь. Слова из старой песни на родном языке вспомнились легко, хотя на новый лад ложились нестройно, местами без рифмы. Ничего, потерпят.
Привет, тюремщик! Как дела?
Что нового в миру?
Меня чахотка извела,
К утру видать помру.
Но все равно ты в этот час
Поближе подойди.
Послушай мой последний сказ
И рядом посиди.
Не думай, я тебя в сердцах
Теперь не прокляну.
И там, при высших судиях,
Со злом не помяну.
Ты был орудием простым,
Того, кто правит бал.
И я давно тебя простил,
Хоть ты того не знал.
Ты мог мечом или огнем
Сто раз меня пытать,
Но я стерпел, я смог при нем
Всей тайны не сказать.
Ведь голод, мрак и рудники
Не худшее, что есть.
И боль в груди, и нет руки,
Но мне осталась месть.
И я сегодня ухожу
Насытившись вполне,
И я сегодня все скажу,
А ты послужишь мне.
Когда швырнете вы меня
В канаву под откос,
Садись, начальник, на коня,
Свези ему донос.
Ты передай, как сам узнал,
Но только все точь в точь!
Мол, лишь при смерти я сказал,
Как он отыщет дочь.
Скажи ему, что я увез
В далекий край ее.
Скажи, что под присмотром звезд
Оставил там ее.
Скажи, что прежде опоил
Настоем страшных трав,
Здоровье с жизнью сохранил,
Лишь память всю забрав.
Весь мир он может обыскать,
Но годы и нужда
Сумели облик поменять –
Не сыщет никогда.
Он сам уж стар. Наверно, сил
Нет для былых забав.
Но у него теперь есть сын
И жаден, и лукав.
Как злая копия, отца
Судьбу он повторит.
И как отцу, для подлеца
Весь мир стоит открыт.
Он ездит села разорять
Побором и гульбой,
И так же бесы-егеря
Хранят его покой,
И так же будет бедовать
Вокруг народ простой.
Пока не встретится опять
С пропавшей брат сестрой.
И, не узнав, на страшный грех
В чреде других пойдет.
А мой загробный страшный смех
Отца его проймет.
И черная взойдет луна
Над проклятой семьей,
Моя же будет отмщена,
И я найду покой.
Последние ноты мелодии уже отзвучали, а сатана продолжал постукивать по столешнице одним пальцем с широким фиолетово-черным когтем. Алька скосил взгляд на Азраила и с удовольствием отметил, что у того тоже подрагивает кончик хвоста – в такт мысленно продолженной музыки. Только рожа у него по-прежнему была недовольной, растерянной. Дьявол выжидательно смотрел на Феосфера.
– Да-а-а-а, – наконец протянул король, сбрасывая с себя очарование музыки. – Певун ты и вправду хороший, но с мозгами… Тяжёлый случай. Если ты этой песней хотел меня лишний раз поддеть, то считай, что тебе удалось.
Тут он обернулся к Азраилу и сказал то, что дьявол так боялся услышать.
– Похоже, он у тебя на самом деле непробиваемый. За моралью не видит ничего. Ни промысла богов, ни нужд государства, ни даже угрозы собственной жизни. Вот поэтому на земле Дита не найти ни одного свободного прохода в Стикс. Я заливаю их серой и плавленой рудой, чтобы оттуда не лезли такие вот любители поучать, установить правила и разбрасывать зёрна бунта среди горожан.
Он с силой ткнул пальцем в поверхность стола, и на плите появилась глубокая вмятина с ровными обугленными краями. Температура в помещении резко поднялась. Азраил стиснул челюсти, цвет лица его приобретал сероватый оттенок. Феосфер продолжал, теперь уже глядя на Альку.
– Да, я, отродье Стикса, у себя дома поступаю точно так же, как и ненавидящие Стикс боги. Потому что только в закрытом и наглухо изолированном мире можно сохранить порядок, стабильность и относительный покой. Мне ужасно надоели толпы мигрирующих умников, каждый из которых лучше других знает, как должен быть устроен мир. Но это мой мир! Мой! И только я решаю, что в нём хорошо, что плохо!
– Сдается мне, у тебя не с алкоголем проблемы, – задумчиво произнес Азраил. – Тут попахивает фобией, а то и паранойей.
– Святые пироги! Что, правда? – Феосфер картинно всплеснул руками, а потом вдруг треснул ладонью об стол так, что подпрыгнули кружки. – Расскажи это жителям моих окраин! Куда из каждого нового размытого Стиксом берега лезут фанатики, воинствующие философы, божественные факелоносцы, инквизиторы атеизма… Едва ступив на эту землю, каждый первым делом начинает делить всё на чёрное и белое, правильное и неправильное, на свойственное и чуждое. Всё хорошее, разумеется, надо присваивать, а всё плохое – уничтожить.
– Мы ничего не присваи… – пискнул Алька, но сатана перебил его, опалил взглядом, причём буквально.
– Молчи! Ты трижды публично посмел перечить мне, высшему, правителю Дита, наместнику самого Люцифера! Ты только что пел мне дерзкие куплеты, гордясь тем, что отстаиваешь свои идеи даже под страхом смерти. Когда из Стикса ко мне лезут убийцы, я смеюсь, потому что готов лично встретить каждого из них и разорвать на куски. Но заниматься переубеждением, перевоспитанием каждого бродячего моралиста? Увольте! Только огородившись непролазной стеной от Стикса…
Он сбился, закашлялся, потеряв дыхание. Пылкая речь была ещё слишком тяжёлым делом для старого алкоголика, только что пережившего кому.
– Только железом, каленым железом, – продолжил он хрипло, – Мы загоняем их обратно в Стикс!
Азраил воспользовался возникшей паузой.
– Возможно, ты в чем-то и прав, your Majesty. Но, кажется, забыл одну деталь.
– Какую же?
– Ты сам здесь чужак. Как и все твои подданные. Ты даже не самый старый из них. Все в городе, в стране, на континенте – все когда-то пришли сюда из иных миров. Когда ты будешь судить и приговаривать чужаков, вспоминай об этом.
Феосфер вскочил, зарычал. Укол Азраила попал в больное.
– Люцифер создал жизнь! Доказательство этого плещет в твоей кружке! Когда-нибудь мы с ним сможем создавать тварей живых и разумных, по умыслу своему! И тогда вход чужакам в этот мир будет заказан навсегда! Дит – для детей сатаны, и будет принадлежать только им. А пока здесь могут оставаться только те, кто приходит не диктовать свои условия, а служить с миром и покорностью.
Кожа его шла бордовыми пятнами. Алька отметил, что нервишки у правителя совсем ни к чёрту. Если он сорвётся и снова наляжет как следует на алкоголь…
– Моя стража нашла огромную рысь во дворе старого арсенала. Кажется, вы пришли сюда на её поиски? Можете забрать. Но сразу же после этого вы исчезнете. Я не желаю видеть чужаков на своей земле, так что не дай вам Стикс попасться ещё раз на глаза.
Он вышел, открыв себе дверь пинком, а захлопнув так, что с потолка полетела пыль.
* * *
Умирать больно.
Даже если мгновенно срубить голову, между получением раны и собственно смертью проходит почти секунда. За это время вполне успеваешь почувствовать всю боль, всю бесконечную тоску понимания, что вот он – конец.
Потом непостижимая божественная сила, спавшая до поры в амулете, пробуждается. Когда между жизнью и смертью остаётся тончайшая нить, Глаз Божий приказывает – и время останавливается. Душа твоя в этот момент трепещет в той дикой истерике, какую может вызывать только одно явление во вселенной: ужас неизбежной смерти.
Секунда, как капля мёда на конце ложки, застывает. Затем едва заметно начинает втягиваться обратно. Растягиваясь в часы, единственная секунда отматывается назад, и вместе с ней ты сам умираешь в обратную сторону. Как это? Невозможно объяснить. Только тот, кто сам пережил воскрешение, способен понять, что значит – умирать наоборот.
Время постепенно ускоряется, но не слишком резко. Достаточно, чтобы сознание вернулось в тело, утвердило в мозгу понимание только что пережитой и отменённой гибели. Так что, когда реверс времени прекратится и последнюю (во всех смыслах) секунду можно будет прожить еще раз, ты уже знаешь, что там, в прошлой жизни, пошло не так. Уже разработал план, готов действовать иначе, выпрыгнуть из штанов и из собственной шкуры – лишь бы только не пережить заново кошмар умирания.
Сколько раз проходил через это несчастный просатанос Феосфер? Каков порог для разумного существа, за которым раскроется бездна полного сумасшествия? Кто знает. Никто не возьмётся добровольно провести над собой эксперимент, если только уже не сошёл с ума.
Всё правильно. Никто не обещал, что переживание собственной гибели должно проходить легко и приятно. В мозгу у Альки в сотый раз всплыла фраза, брошенная недавно Азраилом: «Когда ты пинал смерть под хвост, неужели думал, что оттуда пряники повалятся?» Эти слова прекрасно подходили к ситуации, хотя и были сказаны по иному поводу.
Дьявол бросил эту фразу, когда стражники ухватили Альку за химок и поволокли в катакомбы. Да, гостеприимство во дворе Феосфера закончилось, как вода в перекрытой трубе, стоило шагам регента затихнуть в конце коридора. Азраил, заранее всё поняв, велел Альке скорее собираться. Сам тоже решил пойти, прихватить пожитки в дорогу, но даже до своей комнаты дойти не успел. У двери стояло полторы дюжины рослых солдат в латах. Их короткие оголенные пики намекали, что в этой гостинице пришла пора сдавать номера.
Королевские гвардейцы на вид были людьми, но не из того мира, которому принадлежал Алька. Раза в полтора выше, под стать самому Азраилу, настолько же пропорционально шире в плечах, с очень бледной кожей и большим овальным разрезом глаз. Бледность их не была болезненной, какая сопутствует истощению и бессильной вялости. Эта кожа не просвечивала нитями вен, а наоборот, казалась толстой и грубой, как кожа слона или хорошего солдатского сапога. Алька подумал, что такую шкуру можно не прятать под алый лакированный панцирь, она без дополнительной защиты удержит нож или даже стрелу.
В окрестностях Дита мало кто рискнул бы косо взглянуть на представителей их биологического вида. А на гвардейца, с учетом высочайшего покровительства и самых широких полномочий, – подавно. Стража давно к этому привыкла, вела себя с соответствующим апломбом и резкостью.
С Алькой церемониться не стали, его сборы прервали самым грубым образом. Когда он встал на колено, чтобы вынуть из-под кровати дорожную сумку и хотя бы наспех покидать в неё разбросанные по комнате вещи, один из солдат наклонился, схватил за лодыжку и резко дернул. Другим рывком, за ворот куртки, упавшего Альку подняли на ноги и вытолкали в коридор. Обратный нырок под руку солдата, чтобы схватить хотя бы скрипку, вознаградили тяжелой оплеухой. Упавший на пол инструмент демонстративно и безжалостно раздавили подкованным сапогом.
