Алексей Юрьевич Булатов
Гаремы. Все зло от баб?
Мазур сложил руки в молитвенном знаке в виде лотоса и поднял глаза к небу. Его отношение к церкви было очень непросто понять, он был слишком прагматичен, чтобы быть религиозным фанатиком, но в этом мире невозможно было вырасти атеистом, как таковым, так как страх божий вбивался в детей с младенчества, и в любом случае это давало определенные всходы. С другой стороны, еще с девства, когда я читал «Трех мушкетёров», я понял, что даже в самые сложные времена человек остаётся человеком, и Арамису ничего не мешало любить женщин напропалую, при этом все время рассказывая о церковном благочестии. Мазур про благочестие в общем-то и не рассказывал, а просто относился с видимым уважением к церковникам, поминая церковь всегда в уважительном тоне, но тут скорее было уважение к сопернику, а не страх как таковой. Мазур вырвал меня из задумчивости вопросом:
– А там, откуда ты родом, церковники себя иначе ведут?
– Ну, тут так просто не расскажешь, у нас церковь, она как бы сама по себе, а государство само по себе, и хоть конечно у нас там не все гладко по очень многим вопросом, но средняя продолжительность жизни у нас что-то вроде около шестидесяти лет. Ну и много чего есть такого, чего тут у вас нет и в помине. Но с другой стороны, прав был Сафий, когда говорил, чтобы я не судил сходу, знаешь, Мазур, у вас тут тоже есть то, чего может у нас в мире уже и не осталось.
– Хм-м-м… – потянул Мазур. – Так-то Сафий очень часто бывает прав, чересчур часто. Это ведь он все про Липина-то придумал, я-то хотел в лоб его сам вызвать, да дать бой. А он мне сценарий этот протолкнул. Так-то я уважаю его возраст, конечно тело уже дряхлое, но зато тут, – Мазур похлопал себя по голове пальцем. – Каша только-только видимо созревать начинает. Вот я тоже вот думаю, ну кому я управление городом-то доверю? Липину? Да он же тут все, что я так долго и мучительно выстраивал, в прах превратил бы! Да и кому еще доверить все это хозяйство? А в итоге ведь реально юнец вот типа тебя талантливый в мечах, бросит вызов да зарежет, что поросенка, и что он тут наворотит? Мне-то повезло, Сафий тогда сразу ко мне в слуги напросился, а я его знал уже с детства и согласился. Но Сафий стар, спасибо пророку, еще лет пять если проживет, и вот тебе и задачка из задач.
– Ну, может он и побольше прожить-то сможет?
– Ну, может и побольше, но кто такого дряхлого-то в прислугу-то возьмет? Когда я стал Воеводой, он-то еще крепок был, но уже не то. Я-то тогда и не знал, что он столько лет верховным рыцарем был, до того, как я Мантеля на дуэль вызвал, а Мантель-то как раз его и сразил.
Мы пришли в дом Мазура, где нас уже ждал Сафий. Там мы пообедали, и начались расспросы. Я решил уже ничего не утаивать, но отвечать о том, о чем меня спрашивают.
– Алексей, скажи, как же ты вылечил гнойную рану, когда Мазур уже был одной ногой в могиле, – задал мне Сафий тот вопрос, который его очень сильно волновал.
– Я не знаю даже, как объяснить, у меня есть одно медицинское устройство, вот тут, – я снял с руки защитный пластырь и показал сканер. – Так вот это устройство имеет ограниченную возможность применения, но одного человека я им спасти могу. Вот оно, скажем так, произвело необходимые вещества, которые я вколол Мазуру, и он выздоровел.
– Это устройство у тебя несъёмное?
– Да, снять его с меня невозможно, да и управляется оно при помощи другого устройства, которое вот тут, – я показал, где был прикреплен коммуникатор.
– Ну, а вещества, которые ты ввел, ты знаешь как их произвести?
– Ну, как тебе сказать Сафий, у меня обширная библиотека знаний, и, конечно, что-то я смогу объяснить и накопать, тут некоторые моменты крайне просты и эффективны, такие, как средства для дезинфекции ран и простейшие антибиотики. Я думаю, это я смогу объяснить, а вы тут сможете это производить. Но для начала хотел спросить, а вы умеете тут самогон варить? – тут я понял, что как только я начал говорить про дезинфекцию, меня перестал понимать и Сафий, а тем более Мазур. И сейчас новое слово, которое я даже и не смог подобрать в местном словаре, прозвучало для них, как «абра-кадабра».
– Ну, в общем, самое крепкое вино, которое вы делаете, вы его просто выбраживаете?
– Да, а что еще с ним можно сделать?
– А есть, на чем можно нарисовать?
– Да, конечно, – сказал Сафий и достал перо, чернильницу и холст пергамента. Пергамент, судя по всему, был из какой-то очень тонкой кожи, я взял пергамент и перо, вздохнул и попробовал изобразить схему перегонного куба, так, как себе ее представлял, ну или точнее так, как ее всегда собирал на кухне мой отец, когда варил сие зелье много лет назад. Когда я закончил схематичный чертеж, то начал объяснять:
– В общем, суть в следующем, для работы с любой раной требуется спирт в первую очередь, все растворы – они на основе спирта. Ну, или можно сказать, очень крепкого вина. Для того, чтобы получить это крепкое вино, его нужно испарить вот в этом устройстве. Тут вы сами должны придумать, как и из чего его лучше сделать, но основа в том, что под этим сосудом должен гореть огонь. Потом вот змеевик, – я показал кривую черту, которую нарисовал достаточно некрасиво. – По ней идет пар, то есть выпаренный алкоголь, кипяченое вино или просто брага, и вот тут вот нужно его чем-то охладить. Лучше всего его пропустить через воду, да и вот тут должна быть емкость, куда будет капать остаток. Емкость лучше всего сделать прозрачной, чтобы видеть чистоту получаемой жидкости.
Я поднял голову и посмотрел на Сафия и Мазура, у них был очень странный вид, они смотрели на меня с явным недоверием, вниманием и, я бы даже сказал, агрессией. Минуту висела тишина, и Сафий начал:
– Э, ты думаешь, такое простое устройство может сработать и дать его, как ты сказал, СЕМУГАН?
– Самогон, ну и после повторной перегонки – почти чистый спирт.
– И что этот Самогон делает?
– Сафий, большинство воинов, которых вот я зашивал, умирают не от самих ран, часто раны– то очень несложные, а от заражения. Вы еще говорите что-то там насчет мух.
– Мухи смерти на рану сели.
– Да-да, кстати, вы очень близки к истине, мухи – одни из самых пакостных распространителей заразы. Так вот первейшее, что можно сделать, это обработать рану спиртом, ну или самогоном, и закрыть ее чистой тряпкой, после этого большая часть ваших воинов выживет уже сама по себе. Вот тряпица, смоченная в таком растворе, она и кровь остановить поможет и продезинфицирует. Так-то, конечно, еще бы зеленочку вас тут научить делать, так раны бы вообще вмиг лечить бы начали.
– Зеленочку?
– Ну да, так раствор спиртовой зеленки у нас называется, говорят, очень много жизней спас во время первой мировой войны как и йод. Ой… – я понял, что меня унесло вообще куда-то далеко в моих рассказах. – Ну, в общем, не важно, вот, Сафий, попробуйте произвести такое, только вот еще есть у этого раствора один побочный эффект, он шибает по мозгам много круче того спиртного, которое вы тут употребляете, поэтому лучше в массы это знание не выдавать, до поры, до времени.
– Ну, это ты не беспокойся, у нас тут еще и не просто так все выдавать, ты не забывай, церковники очень внимательно следят, даже то, что в твоей команде ты был главным лекарем, уже им донесено. И если у тебя там не будет погибших, к тебе уже будут вопросы, не колдун ли ты и все такое. Но не бойся, главное, чтобы ты попал к отцу Фартину, а он уже придумает как из тебя святого во плоти сделать. А что ты говорил про зеленку?
– Ну, раствор такой в моем мире есть, один из самых дешевых, его получать научились, фиг знает когда, вот он хороший очень дезинфектор. Там краситель зеленый, вот в спирте как раз растворить, и будет зеленка, – эх, вот бы мне Коляна сюда, он бы тут химическую революцию-то устроил, а я так даже школьную то программу не помню, но Сафий, по-моему, тоже что-то понимал, ну или решил что-то уже про себя.
– Ладно, Алексей, уже поздно, иди уже к себе, ты сегодня последний день в своей казарме ночуешь, завтра после литургии ты вместе с Мазуром тогда двигайся в гарем. Там вы пять дней проведете, ну а на выходе я уже тебе кандидатский домик тут рядом устрою. Службу тебе лекарскую как раз от города и предоставим. Легенда твоя в самый раз звучать будет, ну а там посмотрим, как оно пойдет. Ты иди, тебе ничего не угрожает, ты теперь герой, но от толпы берегись, увлекут в кабак, не вырвешься!
Я пошел в Казарму, дошел спокойно, ребята привыкли к моим вечерним прогулкам, тут это не было, видно, чем-то из ряда вон выходящим. Все разговоры в казарме шли только о бабах, кто сколько раз и с кем был, и кто сколько раз смог. До завтра оставался один день, и мужики были мужиками, думали сегодня только об одном. С одним небольшим дополнением, что говорили они про все это шёпотом, с ужасом оглядываясь по сторонам, рассказывая о своих подвигах. Эта тема была тут табуирована полностью, все, что касалось обсуждения сексуальных встреч, было под строжайшим запретом церкви, и говорить про это вслух было чем-то запредельным. Но, судя по рассказам, в гареме творились самые настоящие оргии, о которых я вот даже в самых смелых своих фантазиях мечтать не мог. Полнейший разврат посреди океана пуританства. Мне эти разговоры были по душе, так как и в Родном основной темой для разговора среди парней моего возраста было именно это, но я не мог сильно хвастаться тут своими подвигами, на этом поприще так как мог бы что-то ляпнуть не то, поэтому старался помалкивать, благо это тут не воспринималось как нечто неправильное. К тому же я чужеземец, и задавать мне вопросы было не нужно. Поэтому, посидев с ребятами и послушав их рассказы про рай, который завтра станет доступен, я пошел спать. Но и ребята хотели видимо побыстрей наступления дня завтрашнего и поэтому тоже все ушли спать пораньше.
Утром в этот раз не было труб, но зато были колокола, колокольный звон звучал не очень громко, но навязчиво. Казарма проснулась быстро, и ребята одевались стремительно, всем не терпелось и понятно почему. Я, как и все, тоже очень хотел попасть в серебряную часть гарема и вообще посмотреть, что же там такое может быть. Как вообще могут вести себя женщины, которых с детства воспитывали так, что они должны ублажить пришедших к ним мужчин. К тому же я был героем, кандидатом в рыцари. Мне полагался серебряный ярлык, который гарантировал какие-то космические наслаждения, выше был только золотой ярлык, о котором мои товарищи по казарме вообще могли только фантазировать. Но в начале должна была состояться литургия, где священники, как я понял, будут увещевать нас о допустимом грехопадении для продолжения рода. Я оделся, умылся, посмотрел на доспех и решил все-таки одеть его. Не то что бы мне что-то угрожало, просто как-то оставлять его без присмотра в казарме мне не хотелось. В последние две недели я действительно привык к доспеху, который надежно прикрывал мне грудь и спину. Без доспеха я чувствовал себя незащищенным. Ну и я понимал ценность моих доспехов в данном мире, ради которых уже три человека отправились на тот свет, а еще двое попали в подвал к Миллу, и, возможно, уже тоже не числились среди живых.
Литургия, как я и подозревал, была скучным и неинтересным действом, суть которого я не понимал. Мы стояли на коленях на площади напротив церкви, по рядам, согласно полученным или купленным ярлыкам. А между рядов ходили священники и громко читали проповеди или молитвы. Колени нестерпимо болели, и я радовался, что одел наколенные доспехи, которые облегчали это действие. Руки в форме цветка лотоса на уровне груди и склоненная голова. Я даже не пытался разбираться в тонкостях ритуала и молитвы. Благо от меня это и не требовалось, достаточно было стоять и время от времени говорить: «Ахх», местный вариант «Аминь». Я видел Мазура, он стоял самый первый у церкви, на коленях, так же, как и все. И наконец-то раздался колокольный перезвон, который знаменовал окончание литургии. Как я помнил, двери в гарем открываются с последним ударом. Все начали вставать на ноги и выходить с площади. Я, было, двинулся следом за всеми, но тут меня кто-то схватил за локоть!
– Не торопись! – я обернулся и увидел Мазура. – Пойдем со мной, оставишь мечи у меня, и пойдем в гарем вместе. Не торопись, пока бронзовки все разбредутся, не хочу в давку в эту попасть.
Так мы с Мазуром и поступили, дошли до его дома, я снял наручи и мечи, оставив их в комнате под замком. Нагрудный доспех я все-таки решил не снимать, мало ли чего. И мы пошли по главной улице к огромной стене, которая отгораживала гарем от остальной части города. Мазур по пути рассказывал мне устройство гарема:
– Там три основных зоны, бронзовая, серебряная и золотая. Золотая – в центре, там бани и дома, там обычно пятнадцать-двадцать женщин, не больше. Ну и ярлыков обычно не так многоЮ десять-пятнадцать к раздаче. Дальше от центра серебряная зона. Там индивидуальные домики, в каждом – одна женщина. Всего у нас в этом году около ста домиков. Ну и в бронзовой части – таверны. В тавернах – большая часть женщин и мужчин. Бронзовых ярлыков продается и выдаётся около тысячи. Ты свой ярлык вправе оставить любой женщине за пять дней, кого выберешь. Для них это очень много значит, но они не имеют права отказать ни одному мужчине, если они не заняты. Ты можешь провести все пять дней с одной и оставить ярлык ей, можешь поменять, можешь перейти в бронзовый сектор из серебряного, если тебе там надоест. В серебряном девушки в домиках стараются тебя удержать весь период, у них там уютно, по-домашнему. Я вот хоть и золотой всегда имею как воевода, частенько в серебряный ухожу. Но первый день в золотом, там девственницы, ну не могу же я не помочь им, бедным, – Мазур громко заржал. – Но потом я обычно иду к одной и той же в серебряную часть, где с ней и провожу четыре дня, если она конечно там. Ей ярлык-то золотой и оставляю, и потому моя Мила уже семь лет в серебряной зоне, хотя давно должна быть в бронзовой. Но я ее ни на кого не променяю. Все знает, что я люблю и как я люблю. Сафий кстати вот тоже много лет к одной и той же ходил, так-то это у нас считается неправильным, и церковники очень не любят и могут даже списать женщину на праздник осени раньше времени. Или чего хуже, запретить посещение гарема. В общем, это тоже тут вот так. Я тебе покажу домик, где я завтра уже буду.
Мы прошли главные ворота, на которых сегодня не было стражников. Ни с той, ни с этой стороны. За воротами были другие ворота, размером поменьше, на входе которых стояли евнухи, которые проверяли ярлыки на вход в первую бронзовую зону. Евнухи были вооружены, вид у них был странный. То, что это евнухи у меня сомнений не вызывало, да и Мазур мне это подтвердил:
– Это евнухи, все мужчины которые работают за этой стеной, оскоплены чаще всего с самого девства. Их тут не так уж и мало, совсем без мужчин у женщин не выходит. Много тяжестей таскать приходится, и ремонты все мужики тут работают. Женщинам все-таки основная задача рожать, и стараемся их тут беречь для этого дела. Вот поэтому и говорят, что попасть к женщинам без яиц не сложно, ты вот с яйцами попробуй.
Я уже слышал эту пословицу тут не раз, и смысл ее мне был понятен. Такой вот жесткий сарказм на тему того, как попасть в гарем. Хотя мне нравилось текущее положение дел, все-таки была в этом мире определенность. Ты четыре месяца трудишься, пять дней отдыхаешь с женщинами на свой вкус и усмотрение. И оттого, как ты трудился, зависел уровень получаемого тобой удовольствия. Все тут было честно, предельно честно, так по-мужски. Не нужно было никаких ухаживаний, непонятных страданий по ночам от неразделенной любви. Правда, конечно, были тут и недостатки, такие как отсутствие уюта и вовремя постиранных носков. И вообще, весь быт был тут на самообеспечении, но мне и в Родном-то не особенно это доставляло дискомфорта, а тут тем более.
За вторыми воротами пошли двух– и трехэтажные домики, всех возможных в этом измерении расцветок. Домики были, как деревья в Радужном, и на каждом была какая-то кричащая вывеска. Типа «Лучшее возбуждающее вино», или «Самый вкусный жареный цыпленок». Я получил болезненный толчок под ребра.
– Тихо, Алексей, рот закрой, не делай такого удивленного лица, да и пошли уже, – Мазур буквально поволок меня за локоть. – Тут, в Бронзовой части, в основном таверны, которые пытаются завлечь мужчин к себе как можно больше, а чего мужчина любит больше женщин? Конечно, поесть и выпить. Выпивка тут ограниченна в первые дни, дабы процесс соития происходил. Но потом вина разрешено все больше, те, кто не набрал на ярлык, кстати, тоже в тавернах, но за стеной. Уж на пять дней пьянки-то всяко заработать должны были.
И все-таки, это разумный мужской мир, я прямо чувствовал гордость за мужчин, как они тут все правильно и толково придумали. Так вот четыре недельных отпуска в году, причем три дня зрелищ и пять дней хлеба и женщин. Добавить немного медицины, ну и других цивилизационных моментов, и тут реально может наступить самый настоящий мужской рай для всех.
Мы подошли к еще одной стене, которая была не такой большой, как стена, отгораживающая гарем от мужской части мира, тут это был высокий кованый забор, но который тоже очень тщательно охранялся. На входе опять стояли вооруженные кривыми мечами евнухи. Они проверили ярлыки, и пропустили нас. Следующая часть гарема выглядела, как садовое товарищество времени СССР. Тут были маленькие аккуратные одноэтажные домики с трубами, и около каждого домика был свой палисадник. Сейчас была вторая часть осени, все выглядело, как и должно быть: убранные листья, ровная земля и скелеты кустов. Осень и зима в этих местах были достаточно теплыми, не такими как у нас, но уже все лиственные деревья приготовились к зиме. И только кое-где были видны вечнозеленые деревья, что-то вроде елей или пихт. Все домики были построены так, чтобы выходить на улицу. У многих домиков стояли или сидели девушки.
– Вот, Алексей, выбирай ту, которая понравится, и к ней в домик иди, ну а дальше по усмотрению, как я тебе говорил. Я вот в центр по тропинке до золотой части, а потом вернусь, буду вон там, три дома с левой части.
Есть все-таки что-то магическое, когда мужчина выбирает женщину. Каждая из них хотела, чтобы я выбрал ее, а я мог себе позволить не поддаваться всей этой призывной волне и идти себе дальше. Хотя кого я обманываю, я бы не стал кокетничать и зашел бы в первый попавшийся домик, если бы не одно, но. Эталон красоты в Гаремах был несколько другим, нежели тот, к которому привык я. Девушки, мягко говоря, были толстыми, ну или точней полненькими, еще говорят, с пышными формами. Я не то что бы был против толстушек, но, честно сказать, мои фантазии рисовали совсем другие картинки, и сейчас я просто был разочарован. Хотя любое разочарование – это именно завышенные ожидания. А что я, в общем-то, хотел от мира, где женщина в первую очередь должна рожать? Ведь известно, что полная, но не жирная женщина как мать гораздо лучше любой доходяги. В таких вот грудях и молока будет много, и руки сильные. Да, все конечно правильно, но я-то, в общем-то, совершенно не думал становиться тут отцом. Я-то сюда шел чисто с похотливыми мыслями самца-победителя. Но, может, просто не нужно торопиться, и посмотреть тут все варианты, благо их тут должно быть около сотни, как говорил Мазур. Я продолжал движение с ним по направлению к золотой части. И вот я вдруг увидел ее, ту, которую я действительно захотел. Стройная девушка с небольшой грудью сидела, опустив голову и не смотря на нас.
Посетители серебряной и золотой части все предпочитали прийти чуть позже, чтобы пропустить толпу бронзовщиков, которые ломились по рассказам не щадя никого, чтобы дорваться до таверны как можно быстрее. А серебряники и золотовики шли чинно и не торопясь, ну, за редким исключением совсем молодых или нечаянно выигравших индивидуумов, которые сходили с ума от счастья и просто носились чуть ли не бегом. Я уже успел увидеть парочку таких вот вьюношей. Но большинство шло неторопливо, придирчиво оценивая девушек и дома, прежде чем войти. А женщины, когда мимо ее дома проходили мужчины, старались показать всю свою красоту, грацию и искусство обольщения, на которые были способны. А вот та девушка, которая привлекла меня, как раз не делала ничего подобного, она просто сидела, свесив голову на плечи с обреченным видом. Я заметил, что Мазур посмотрел на нее и помрачнел лицом, я уж подумал, не та ли эта девушка, к которой он говорил, что ходит после золотой части.
– Это она, куда ты ходишь?
– Нет, Алексей, моя вон там, на другой стороне, просто я знаю Лейлу, и переживаю за нее. Не выбирает ее никто, худовата она.
– А можно я ее выберу?
Тут я поймал взгляд Мазура. Я видел один раз такой взгляд в своей жизни, его было ни с чем не перепутать. Когда родители Насти вернулись с дачи раньше, чем мы успели убраться из ее дома. Именно тогда я видел этот взгляд у ее отца. Взгляд смешанный, безумной ревности, безысходности и надежды. Но разве мог быть Мазур отцом этой Лейлы, как он ее назвал? Нет, наверное, мне показалось.
– Конечно, ты вправе выбрать ее, Алексей! У нее последний шанс в Серебряном, и твой ярлык ей будет очень кстати, но ты посмотри и на других девушек.
– Ну, если ты не против, я выберу ее, – во мне уже заговорило упрямство. Да и вид у Лейлы был самый привлекательный, не смотря на весь ее грустный вид.
Я попрощался с Мазуром и пошел к ее домику. Когда я подошел вплотную и прокашлялся, она удивленно подняла голову, на глазах у нее были слезы, и потому она не сразу поняла, что я стою перед ней. Но взгляд ее, промелькнув через меня, уставился на фигуру позади, она смотрела на Мазура. Потом она перевела взгляд на меня, потом опять на него, и улыбка появилась на ее лице. Видимо, ход мысли привел ее к какому-то выводу, пока мне неизвестному, но который ее немного успокоил. Она встала, кокетливо улыбнулась, и, сделав шаг мне навстречу произнесла:
– Лейла.
– Кхм, Алексей, – ну, вот опять, сколько можно смущаться, вроде уже давно не мальчик, но каждый раз это окаменение, и робость со страхом.
– Очень приятно, Алексей! Ты выбрал меня, или это он тебя попросил? – кивнула она головой на фигуру Мазура, который еще стоял и наблюдал за нами.
– Нет, я сам тебя выбрал, он как раз, мне кажется, не очень рад моему выбору.
Тут брови Лейлы удивленно взлетели к самым ее роскошным волосам.
– Ну, смотри, если вы тут из жалости ко мне что-то придумали, так мне лучше под ножи на праздник осени или в таверну с толпой!
– Я не совсем понимаю, о чем ты говоришь, я сам выбрал тебя, но если ты против, я могу пойти и дальше.
Тут она явно смягчилась, но, все еще не доверяя, мне сказала:
– Ну уж нет, выбрал, так заходи, а там я разберусь уже, что с тобой делать.
Может, конечно, женщины тут и воспитывались на принципе обязательного ублажения мужчин, но они все равно оставались женщинами, с характером и эмоциями, которые сводят вот уже столько веков мужчин с ума. И, видимо, меня ждал очередной вывих мозга в ближайшее время. Я зашел в домик за Лейлой. Это было настоящее женское уютное гнездышко. В домике была спальня, столовая и ванная комната. В ванной комнате стояла бочка, наполненная горячей водой. Дверь туда была открыта, и Лейла, нежно взяв меня за руку, повела меня именно туда. Ну конечно, куда поведет женщина мужчину в первую очередь? Мыться. Даже в средневековье это правило работало на все сто процентов. К тому же, как я понял, все-таки в женской части города, поскольку она был выше всего остального, было намного чище, чем в мужской. И поэтому, несмотря на то, что последние четыре дня я практически не вылезал из бани на арене, от меня шел запах, который я возможно и не чувствовал, но который наверняка очень остро чувствовала Лейла. Но вида она никакого не подавала, а ворковала что-то вроде:
– Алексей, давай я тебе помогу снять доспехи твои, и зачем ты их сюда нацепил? Уж не меня ли ты боишься, право слово? Давай вместе с тобой залезем в бочку, я помою моего богатыря самыми ароматными маслами. У нас ведь много времени? Ты ведь не убежишь от меня, да?
– Кхм. Нет, в общем-то, не хотел никуда уходить.
– Ну, вот и хорошо, я постараюсь сделать тебе максимально хорошо, я буду вся твоя, вся, понимаешь!
Она ворковала так, что огромные мурашки бегали от основания моего черепа до копчика и обратно, как электрические волны. Она расшнуровывала мой доспех и раздевала меня неторопливо, но уверено. Я был уже настолько возбужден, что был практически парализован. От деревянной бочки шел пар, бочка одной стенкой соприкасалась с печкой, и таким образом нагревалась вода. Когда Лейла сняла мой доспех, она с удивлением уставилась на мой эльфийский комбинезон, на котором не было шнуровки или пуговиц. Я потянул за ворот, и он снялся с меня. Глаза у Лейлы расширились от удивления, видно, что такой одежды ей не доводилось видеть раньше. Но вопросов она решила мне не задавать, и, как только я остался голым, она пригласила меня в бочку. Бочка была большой по размеру, воды было по пояс. Я, преодолевая смущение, залез в нее, стараясь придерживать пенис рукой. Лицо мое было, видимо, красным, как у рака. Лейла тоже сняла с себя платье, под которым ничего не было, и зашла со мной в бочку.
У нее были небольшие груди, с уверенно стоящими сосками ярко розового цвета. Кожа у нее была ослепительно белой, волосы светлые. Точнее, светло-русые, а глаза – ярко-голубые. На лобке волосы казались много темнее, чем на голове. Волосы на лобке у Лейлы были абсолютно естественными и очень красивыми. Это стало редкостью в последние годы в Родном, чтобы у девушки была растительность, благодаря рекламе от «Жилет» все девушки выглядели идеально одинаковыми. Тут и мужчины-то не всегда могли бриться, а уж до женщин эта мода вообще никак не могла дойти, и меня это сильно возбуждало.
Лейла намылила меня каким-то веществом, которое было похоже на мыло, и оно даже приятно пахло, и, макая губку, она нежно водила ею по моему телу. А я наслаждался электротоком, который пронизывал меня от каждого ее прикосновения. Я не хотел торопиться, а она видимо сама боялась того, что будет дальше, и поэтому делала все медленно, постоянно шепча мне ласковые слова:
– Мы же не будем торопиться, мой хороший? Ты же не сделаешь мне больно? Ты ведь будешь со мной нежен? Спасибо тебе, что выбрал меня. Скажи, я красивая?
– Да, ты прекрасна.
– Нет, я уродина, ты просто говоришь, чтобы утешить меня.
Я не хотел, да и не мог спорить с ней, я притянул ее к себе и залепил ее губы своими, и начал долгий поцелуй, гладя ее тело своими руками, мое возбуждение просто уже отключало мне мозг, я хотел уже просто развернуть ее к бочке лицом и просто взять ее. Но она, почувствовав уже мой накал, произнесла:
– Нет, не здесь, тут не нужно, пойдем.
Мы вышли из бочки, она обернулась простыней, и обернула меня, и мы пошли в комнату, где нас ждало ложе, огромная кровать, застеленная простыней с кучей подушек. В домике было очень тепло, и я совсем не мерз после горячей ванны. Да и возбуждение во мне достигло максимального предела, на моей груди можно было зажарить яичницу с беконом, так во мне все пылало. Мы легли на простыни, я впился своими губами в губы Лейлы. Она легла на спину, а я лег сверху. И я вошел в нее. Что-то мешало мне в нее войти, и я приложил усилие, чтобы войти. Лейла вскрикнула, и в этот момент как будто что-то порвалось, и я вошел в ее горячее лоно. Она была девственницей, и я только что лишил ее невинности. От осознания этого я сразу же кончил, и мне показалось, что раскаленные щипцы обхватили головку моего члена. Еще один разряд электротока долбанул в основание моего черепа, и я обессиленно рухнул на Лейлу. Мне было стыдно, я не показал себя супер-мачо и, как любой мужчина, теперь стыдился этого. Как всегда, обманутые ожидания самого себя. Фантазия рисовала долгий и безудержный секс, а реальность оказалась куда более прозаичной. Но Лейла видимо так не считала, она была в восторге от меня. Она целовала мое лицо и плакала. И это были слезы радости.
– Скажи, ты правда сам меня выбрал? Это не Мазур тебя уговорил? Нет, это не Мазур я вижу, что ты сам, я красивая, да? Для тебя красивая? Ты выбрал меня.
Вот почему у женщин не парализует мозг, как у мужиков, после секса? Ну, вот как ей на все ее вопросы отвечать, когда у меня в голове сейчас мысли только о том, как я облажался. Хотя, с другой стороны, я ведь у нее первый, она ведь и не знает еще, как оно должно быть, поэтому я спросил первое, что пришло мне в голову:
– Тебе было не очень больно?
– Ой, хороший мой, все замечательно.
Мы пошли обратно в бочку, где еще раз Лейла вымыла меня.
– Алексей, а ты ведь не здешний, да? Серебряный ярлык-то у тебя с турнира?
– Да я прибыл из Завнии по приглашению Сафия.
– Одежда у тебя странная, я такой ткани никогда не видела, прямо как живая. И доспех тоже на вид простой, а внутри железо крепкое и легкое.
Вот что касается одежды, то женщину тут никак не обмануть. Но тем не менее я старался изо всех сил.
– Ну, я не из простой семьи, это фамильный доспех. Ему очень много лет, передавался от отца сыну. А одежда – тоже наша фамильная тайна.
– А ну хорошо, ты такой хороший, вот и я уже стала женщиной. Вот бы родить для тебя богатыря, чтобы такой же, как ты, умный и красивый! Ты же оставишь мне ярлык?
– Да, конечно.
– Ты ведь не уйдешь от меня? Со мной все дни проведешь?
– Ну да, я и не планировал больше никуда, – я и правда не планировал, Лейла была для меня и правда самой красивой. И уходить от нее я не хотел.
– Хороший мой, спасибо тебе. Ты, если что не нравится только говори сразу.
Мы ополоснулись и вернулись в комнату, где Лейла предложила мне сесть за стол, накрытый специально для меня. Я сел за стол, и она старалась мне угодить и в еде, и в питье.
– Сегодня тебе вина нельзя много, но, если хочешь, вот бутылочка я тебе налью.
– Да, налей немного, так-то я его не очень люблю.
– Хороший мой. Ну, вот сыр, вот буженина, специально готовила для этого дня. Правда не думала, что выберет меня кто-то, я, видишь, худая, грудь маленькая, но ты выбрал почему-то.
– Ну, я люблю такую грудь, как у тебя, и люблю стройных.
– Стройных, – Лейла как будто попробовала на вкус это слово. И ей оно понравилось. – То есть я стройная, а не тощая.
– Да, в тех местах, откуда я родом, такие, как ты, как раз самые лучшие.
– Вот бы мне туда, – мечтательно произнесла Лейла, а я задумался, а может и правда забрать ее с собой в Родное. Что ей тут прозябать, а я уж там ее как-нибудь устрою. Хотя куда ее без документов, да еще в наш мир, бред, подумал я.
