Алексей Юрьевич Булатов
Гаремы. Все зло от баб?
– Ну, спасибо вам, господа, вы действительно молодцы, раз так помогли городу, – тут священник уставился на меня пристальным взглядом и спросил:
– А ты кто, чужеземец?
Я не успел ответить, только открыл было рот, как за меня ответил Сафий:
– Это Алексей, он из Стерлии, прибыл к нам на турнир.
– А почему я его не видел на исповеди?
Тут в келье на секунду повисла гробовая тишина, видимо, я нарушил какое-то незыблемое правило пилигримов, и это было открытием и для меня, но что самое страшное, и для Сафия, и для Мазура. Но Сафий внимательно взглянув на меня, через секунду уже выдал в мое оправдание легенду, которую явно сочинил только что:
– Святой Отец, это я за ним послал тайно, нужна была приманка для Хана, дорогое оружие и чужестранец. Поскольку чужестранцы достаточно давно не приходили к нам в город, мы и готовили эту операцию по поимке Хана и его шайки, теперь же, когда он уничтожен, а его сподвижники тут, Алексей обязательно придет на исповедь, ведь правда, Алексей?
– Завтра же, рано утром, – не задумываясь, рявкнул я.
Легенда, может, и не устроила Святого Отца полностью, но на текущий момент вопрос был исчерпан, а игру нужно было доигрывать, и Сафий произнес:
– Алексей, помогите мне проводить Мазура в его покои, и можете отправляться в казарму. Я надеюсь, завтра вы выполните свой духовный долг и исповедуетесь?
Ответа Сафий не требовал, я подошел к Мазуру и он, изо всех сил изображая измождение, облокотился на наши с Сафием плечи и пошел с нами, с трудом переставляя ноги. Конечно, оставался Милл, который, видимо, мог успеть заметить, что все это игра, но он был человеком своего дела. Так, в данный момент все его внимание было обращено к его «любимым инструментикам». Перед самым выходом Сафий обратился к Милу:
– Я надеюсь, что утром у главы города будет полный отчет по допросу?
– Не извольте сомневаться.
Теперь наступила очередь дернуться Святому Отцу. Ему явно не нравилось то, что у него тут нет стопроцентной власти, да и у меня уже голова кругом шла от догадок и интриг. Мы вышли на воздух, и Мазур пошел сам, отстранившись от меня и Сафия.
– Тихо, Маз, тихо, не светись, иначе наш план не сработает, все-таки, Липин силен, ох, не подумал я про Святого Отца, что Милл вызовет его на благословение, ох, не подумал. А с тобой теперь будет отдельный разговор, – Сафий посмотрел на меня, что-то изменилось во взглядах обоих.
Мы вернулись в дом Мазура и вошли в кабинет, из которого вышли, сели за стол, где так и стояли тарелки с сырами и хлебом, а вино было налито в глиняные кружки, и они оба уставились на меня долгим, изучающим взглядом.
– Кто же ты такой? И зачем ты тут? – спросил Сафий.
– Я не знаю, что и как вам отвечать.
– Да, то, что ты непрост, я понял сразу, – сказал Мазур. – Твои мечи уже вызвали во мне множество вопросов, я выбрал тебя противником потому, что хотел посмотреть, что ты можешь. Сотник рассказывал про диковинную двуручную технику, которой он раньше не встречал, но жар и болезнь не давали мне здраво мыслить, а ты пришел и вылечил меня, исколов всю руку мне непонятными иглами. Но все равно, раз вылечил меня, значит не враг. Что скажешь Сафий?
– Я тоже думаю, что не прост он, Мазур, очень непрост, и пришел сюда к нам не просто так, возможно и на руку заиметь такого союзника, как ты, но к добру ли твое явление или нет, вот в чем вопрос.
– Скажите мне, – не выдержал я. – Что же все-таки такого я неправильно сделал?
Мазур и Сафий переглянулись, видимо, я совершил еще одну ошибку, но они считали меня своим другом или союзником, и мне ничего не угрожало.
– Понимаешь, во всех известных ныне странах, которые участвуют во всех существующих турнирах, есть одно незыблемое правило, которое вбивают младенцам, как только отлучают от матери, в какое бы место ты не пришел, с какой бы миссией не пожаловал, ты просто обязан прийти в центральную церковь и исповедоваться. В нашем городе чужеземцев исповедует как раз отец Фатий, а память у него на исповедников стопроцентная. Так-то эта традиция исполняется неукоснительно, и то, что ты не явился на исповедь, как раз должно тебя привести к Миллу, а от него в городскую могилу, дабы ты враг, принесший замысел черный в град наш.
Сафий замолчал и еще раз внимательно осмотрел меня. Я не знал, что же мне нужно им рассказать, что я вообще из другого мира? Но Сафий продолжил сам:
– Сдаётся мне, что ты из мест настолько далеких, что мы с Мазуром и представить себе не можем, и зачем-то ты пришел к нам и помог сильно в очень непростое для нашего города время, и потому я должен задать тебе вопрос и после этого принять решение. С добром ли ты пришел в город наш, Алексей?
– С добром.
– Ну, хорошо, поверим тебе и прикроем тебя, но ты должен теперь точно научить меня науке врачевания, должен открыть секрет врачевания гнойных ран, Алексей.
– Я постараюсь научить, – вот блин, как научить тому, что сам не знаешь, может реально попробовать тут производство антибиотика наладить? Нужно почитать, что по этому поводу есть в библиотеках коммуникатора.
– Ну что, Мазур я провожу Алексея до Арены, завтра утром ты тогда шуруй в церковь, на исповеди расскажешь, что я за тобой послал Силку, он остался на родине, а ты пошел сюда под видом воина, что встретил я тебя перед городом и тайно провел на Арену, что задача была твоя в учебном поединке убить Хана и спровоцировать шайку его. Награда твоя: участие в турнире и шанс выйти в рыцари. Силка – это земляк твой, он в нашем городе был воином-пилигримом да сломал хребет в прошлом году в лесу неподалеку, но про то и не знает никто.
Мазур сидел, не проронив ни слова, видно было, что он думает, и я уже практически собрался уходить, когда он произнес:
– Так-то ты, конечно, достойнее Липина, но боюсь, что есть в тебе опасность гораздо выше, чем просто голод, в который Липин обязательно ввергнул бы город, как только пришел бы к власти, так как он глуп и самонадеян, не понимает механизмов работы города и областей. А Церковникам голод только на руку, они будут еще хлеще про кару небесную проповедовать. Но в тебе есть то, чего нет даже во мне. Ты не боишься этой кары небесной, я видел, как ты посмотрел на Фатия, тебе он был неприятен, и это я могу понять, но ты его не боишься, а этого в нашем городе себе позволить не может никто. Ты боялся меня на арене, я это видел. Ты боялся, когда вошел в дом мой сегодня с запахом крови, от тебя пахло страхом. Но ты не испугался священника, сила которого в данном городе неизмеримо выше моей. И я скажу тебе, что помогу в твоих делах Алексей в обмен на то, что просит Сафий! Так как я тоже не хочу его бояться! Может, я тысячу раз прокляну этот день, но я так хочу, и я так сделаю.
Ох, если мне и повезло встретиться с людьми этого измерения, так сразу с двумя, причем с самыми умными. Это были действительно два человека, на которых держалось благосостояние этого города. Я бы сказал, что эти двое – это Отец и Сын. Но, судя по всему, тут не было прямых родственных связей.
– Сафий, проводи завтра его сам до церкви и обратно, и расскажи ему все, что он у тебя спросит, и город наш покажи со всех сторон.
– Хорошо, Мазур, так и сделаю. А ты завтра сиди в доме, и не ходи никуда пусть один день перед турниром все думают, что ты все-таки помер.
И они вдвоем засмеялись в голос. Сафий проводил меня до Арены, я прошел в казарму, разделся и лег спать. Сон не шел, мысли о том, как я бездарно вляпался, просто не давали мне уснуть. Разведчик из меня был плохой, хотя, наверное, разведчики и прогорают всегда на мелочах. «С какой стороны-то вы яичко бьете», – спросил генерал Блефуск у Гулливера…
Утро наступило, как только мне показалось, что я только что уснул. Полночи я ворочался и не мог уснуть, несмотря на физическую усталость, полночи мне снилось, как я сражаюсь. На меня изо всех дворов нападали по очереди все, кто только мог, а я отбивался, чем только мог. То в моих руках были мечи, то вдруг мечи стали неподъёмными и тяжелыми, и я сражался кусками сыра и хлеба. То вдруг на меня пошел Милл, мило улыбаясь и вертя в руках какое-то страшное устройство, типа тисков для гениталий, а у меня в руках была дубина, и я боялся, что Милл зажмет этими тисками мне руку, и она отвалится. Я проснулся весь мокрый и практически не отдохнувший, но радостный от того, что наконец-то наступило утро. Я вскочил и решил, что если не смою с себя эту ночь, то весь день пойдет насмарку. Я пошел к колодцу, который был во внутреннем дворе и вылил на себя два ведра воды, стараясь стоять под струей и медленно ее выливать на себя, а не махом опрокидывать все ведро. После второго ведра я пришел в себя.
– Что, не спится тебе?
Я аж подскочил от неожиданности, за моей спиной стоял сотник Хилт.
– Да вот, проснулся уже, не могу уснуть.
– Ну, понимаю, понимаю, Сафий мне вчера рассказал про тебя немного, какой ты герой. Ну, одевайся, пошли, я за тобой-то и шел как раз, чтобы поднять. А ты вон уже процедуры банные принимаешь.
– Так Сафий сам хотел ведь проводить?
– Ну, пожалей старика, на нем дел городских столько, что тебе и не снилось, он придет после службы за тобой. Но ты не бойся, я-то свой человек.
Ох уж эти мне свои люди, ладно главное, что нужно помнить, молчание золото. Ну а мечи -серебро.
– Сегодня последний день перед турниром, день отдыха, все будут спать до обеда потом как раз на исповедь и на вечернюю службу, но для тебя, видимо, исключение сделали за подвиги твои, так что пошли, до обеда уже вернешься.
Я оделся и хотел, было, повесить мечи, как Хилт меня остановил:
– Стой, нельзя оружие, в церковь идешь, а не на арену, оставь тут. Теперь-то твоего никто ни за что не тронет, не переживай и доспех не трогай, вот рубаху и штаны, и хватит с тебя.
Я послушался Хилта, но вдруг понял, что чувствую себя на улице, без доспехов с мечами, каким-то голым. Так я уже свыкся с этим видом одежды за последнее время. Мне хотелось хотя бы палку в руки взять. Руки сжимались и разжимались в кулаки совершенно бессознательно. Хилт усмехнулся:
– Что, привыкла букашка к панцирю? Ну да ничего, терпи, нужно иногда и без побрякушек в люди выходить.
Видимо, воин без доспехов, что букашка без панциря, действительно было чем-то вроде психической болезни, особенно после вчерашних событий. Мы шли с Хилтом в сторону большой церкви, которая была в другой стороне от дома Мазура, а я все пытался понять его слова: «Ты его не боишься, я тоже так хочу». Я должен бояться священника? Нужно не забывать, что все их боятся. При подходе к церкви я изо всех сил пытался изобразить на лице «страх божий», и у меня не выходило, так как я с трудом сдерживал смех. Все эти священники и попы в рясах смешили меня с самого детства, и я никак не мог воспринимать всерьез тот факт, что люди ходят со свечками по кругу и что-то бормочут с самым серьезным видом. И все вокруг многозначительно молчат, благоговейно внимая словам, которых не понимают. Даже теперь, когда я понимал, что, в общем-то, за религиями действительно стоят создатели и это действительно просветлённые люди, я не мог заставить себя относиться к этому серьезно. Я и сам стал уже кем-то вроде злого божества в одном из измерений, и от этого мне было еще смешнее. Ну, какое из меня божество? А ведь могут и культы Лехи Злодейского возникнуть, и вот так будут ходить по кругу со свечками и бубнить: «Помилуй нас, Леха, сукин сын». От всех этих мыслей мой живот скрутило от подавляемого смеха, и я понял, что в церковь мне в таком настроении нельзя, побьют точно. Но потом я вдруг вспомнил про Милла с его «милой» комнаткой под церковкой, и тут мне стало не до смеха. И живот уже закрутило в другую сторону, и, может быть, они и служат Богу, но инструменты у них, конечно, для этого реально страшные. Стараясь не упускать из головы воспоминания об инструментах Мила, я и дошел до церкви. Церковь все-таки была больше католической, огромной, для большого числа прихожан. В зале были деревянные сидушки, видимо, многочасовые проповеди были тут делом обычным и постоянным. Сейчас тут еще не было народу, но священники уже ждали. Я сразу увидел отца Фатия, он стоял спиной ко входу, в белой праздничной рясе, ну или как она там называется по-умному, не знаю. Хилт тихонько прошептал мне на ухо:
– Алексей, подойти к нему и скажи: «Отец мой, душа путника исповеди просит, отпусти грехи мне мои», – он тебя пригласит вон туда, в кабинку. Там уже рассказывай, все, что тебе вчера Сафий говорил. От себя старайся не прибавлять ничего и все время кайся. Говори мол, душа горела, но долг требовал, и что вот как только все сделал, сразу прибежал вот спозаранку.
Новая волна смеха, было, начала расти внизу живота, но, посмотрев, насколько серьезен взгляд Хилта, я сразу вспомнил комнатку Мила. Причем в этот раз на той самой дыбе я увидел уже самого себя, и смех улетел, а я проникся всей серьезностью момента, и пошел по направлению к отцу Фатию и, подойдя, все-таки оробел. Слегка прокашлявшись, я произнес:
– Кхмм, это, я тут это, путник, душа моя раскаяния, ой, исповеди просит, грехи мне нужно простить, – Вот блин, все слова перемешались, в итоге ржал-ржал, а сам-то и струсил в итоге, так, что горло то аж перехватило. Но видать мой язык с акцентом сгладил мою неказистую речь, так как Фатий, повернувшись ко мне лицом, милостиво показал мне рукой в сторону кабинок, куда я и отправился. Ну а дальше я валял дурака, в кабинке страх отпустил, и на его место вернулось веселье, которое я решил выдать за надрыв страдающей души. Я вдохновенно начал пересказ истории, которую вчера мне велел передать Сафий, приукрашивая страданиями надрывающегося сердца и играя дурачка и простофилю.
– Вот, мой старый друг Силка, он прибыл такой, говорит нужно срочно и тайно в Эгиль ехать. А я вроде как один-то в городе, вашему языку-то и обучен. Ну, я у отца нашего благословился, да в путь и тронулся. Вот при подходе к городу-то меня Сафий и остановил. Я говорю, мне бы в церковь надо, а он мне дело, говорит, государственной важности, и в городе нужно быть, как там это слово-то, инкогнито. Ага, вот, а у меня-то душа не на месте. А он говорит, ну потом, значит, покаешься обязательно, сейчас вот дело безотлагательное и срочное. В общем, говорит, озорничает у вас в городе кто-то, а кто, понять вот не могут и нужно вычислить. Оружие мне, значит, по наследству-то врученное, хорошее оружие, говорит, посвети им на арене, обязательно, значит, на тебя клюнут. Ну, я ему опять говорю, в церковь мне надо, а он говорит дело очень секретное и нельзя, значит, чтобы меня видели где, – и так далее, и в таком духе, как на духу я нес полную околесицу, стараясь выглядеть намного тупее, чем был на самом деле.
И, по-моему, мне это удалось, так как на второй минуте моей жаркой исповеди священник по другую сторону задремал. Видимо, ночка была не из простых, и потому мой монотонный, хоть и жаркий рассказ сморил бедного Святого Отца, и он повесил голову на грудь, а я продолжал бубнить, и бубнить на всякий случай, не отходя от своей основной легенды. Когда я закончил, я подождал с минутку и позвал:
– Святой Оте-е-ец, святой Оте-е-ец, – немного подождав еще, я громко хлопнул в ладоши.
– А! Кто тут! – встрепенулся священник.
– Это-о-о я-я, путник.
– А, да, – видно было, что он усиленно собирается с мыслями, пытаясь понять, кто перед ним и что случилось. – Так, скажи мне, сын мой, как перед Богом скажи, болен ли Мазур?
– Это воевода-то ваш? Да плох совсем, еле ходит.
– Ты не обманываешь меня?
– Да какой там, да вы понюхайте его, гнилью от него за милю несет, совсем плох. Уж прямо и не знаю как вам тяжело это.
Я увидел, что священник просветлел лицом от моих слов, значит, смерти Мазура ждали не только Липин, но и эти светлые-светлые люди.
– Иди, сын мой, епитимия тебе, что сердца своего не послушался и сразу на исповедь не явился, каждый день после турнира ко мне на исповедь будешь ходить в течение трех недель и службу утреннюю стоять на коленях.
– Да, Отче.
Вот, блин, я попал, еще и на службу ходить на эту, да еще каждый день. Ну ладно, может, Мазур отмажет после исповеди-то. Я пошел на выход и увидел Сафия, который сидел на лавочке около входа в церковь. Он улыбнулся мне старческой улыбкой и встал. Сейчас, при свете дня я увидел, что он действительно стар. И еще я понял, что стариков в данном измерении не видел. Он был один такой тут старый, но все-таки еще очень крепкий. На вид ему было лет шестьдесят или семьдесят, но возраст в этом мире обманчив, так как условия жизни тут совсем другие.
– Пойдем, Алексей, пойдем, я смотрю, все хорошо прошел, исповедовался?
– Да, Сафий.
Мы вышли из церкви, и Сафий спросил:
– Так, что тебе известно о нашем городе, а чего нет?
– Да сложно сказать, что известно. Вы расскажите мне сами, что считаете нужным, слушать я умею.
– Так, ну хорошо. Вот церковь, из которой мы вышли это церковь первого пророка.
– А вот, можно с этого прямо места поподробнее? Кто такой этот первый пророк?
Видимо, мой вопрос опять поверг Сафия в шок:
– Мда, ты настолько издалека, что даже про первого пророка не знаешь?
– Ну, да, в общем-то.
– Тогда ты мне все-таки расскажешь, откуда ты и что тут делаешь?
– Ну, если вы мне сможете поверить. Я из другого мира, совсем из другого, могу вам показать, как туда переходить, но нам нужно найти безлюдное место.
В глазах Сафия засветился интерес с недоверием, но он провел меня в безлюдный дворик, и я перевел его в соседнее измерение, в которое мог выйти из этого мира. В соседнем измерении был красивый сосновый лес, ну или точнее деревья, максимально похожие на сосны с минимальным подлеском. Тут шел небольшой дождик и шумел ветер. Сафий удивленно озирался, но, что удивительно, он не был напуган.
– Так, и ты отсюда?
– Нет, до моего мира нужно пройти еще порядка шести миров.
– То есть их много?
– Очень много, как я понимаю.
– И зачем ты тут?
– Это очень сложно объяснить, меня отправил сюда на разведку эльф Элронд, он говорит, что в вашем мире, что-то не так, он остановился в развитии, и потому Создатель просит помощи, а я вроде как наемник, который ради интереса путешествует по мирам и помогает, чем может.
– Создатель просит помощи? Это ведь богохульство в самом понимании! И что же, по-твоему, в нашем мире не так?
– Ну, я еще не разобрался, но вот женщины у вас как-то все отдельно живут. Такого я не встречал еще.
– Вот как? Это становится интересно, давай, наверное, вернемся к нам и пойдем потихоньку. А то тут дождик, мы промокнем, а я все-таки уже стар, и простуда мне ни к чему.
Я вернул Сафия и перешел сам, и мы с ним пошли по городу на обещанную мне экскурсию.
– Так у вас женщины-то что, вместе с мужчинами живут?
– В мире, откуда я родом, да, живут и работают наравне с мужчинами.
– Интересно, а есть ли у вас войны?
– Да, воюем регулярно.
– Вот, первый пророк как раз и принес весть, что если женщин не отделить от мужчин, то наш мир будет захлебываться в войнах и интригах. И, в общем-то, после изменения мироустройства мы и перестали воевать. Вся мужская агрессия выплескивается на турнирах, награда за которые – доступ к женщинам. Больше трехсот лет в нашем мире действует это железное правило, все младшие государства подчинены крупным государствам, все малые города подчинены крупным. Дети отбираются у женщин в пятилетнем возрасте и передаются на воспитание церкви, где их воспитывают и потом передают по способностям, которые они продемонстрировали в момент своего обучения.
Сафий взглянул на меня внимательно, видимо, мое лицо отражало мои мысли, и продолжил, уже обратившись ко мне:
– Алексей, ты молодой парень, молодость – это тот возраст, когда ты знаешь ответы на все вопросы, даже если это и не так. Не торопись осуждать наш путь, даже если он и завел нас в тупик, не торопись осуждать церковь, даже если в ней и полно людей неправедных. Все возникло не просто так, и каждому событию предшествовало очень много предпосылок. Твой опыт, конечно, сейчас доказывает тебе, что наш опыт неправильный, но все ли так хорошо в вашем мире?
Сафий бил по самым больным точкам, и он был прав. Я надменно глядел на это измерение, которое зависло в глубоком средневековье. И он был прав по поводу цены, какие кровавые войны проходило, да и проходит человечество в Родном? Мы за одну войну кладем миллионы жизней, а сейчас вообще находимся опять на лезвии бритвы, соскользнув с которого можем запросто уничтожить все живое на планете в течение нескольких часов. Да и не говорил про наше измерение ничего позитивного тот же Элронд. Откуда я могу знать, может и у нас есть какие-то разведчики, которые ходят и собирают информацию.
– Да, ты прав, старик, у нас тоже не все так уж и гладко.
– Вот про это я тебе и хочу сказать. Первый пророк пришел к выводу и создал определенные установки, которые вывели мир из постоянной войны, и позволил создать устойчивое общество, которое вот уже четвертый век существует. Но церковники захватили слишком много власти в моем понимании, и не дают развиваться человечеству. Так что я тут-то твой сторонник, а не противник. И ты удивишься, сколько у нас людей, которые бы хотели изменить эту систему. Но система слишком устойчива и умеет сама себя защищать, и потому очень непросто ее изменить. Фильтрация детей с самого детства по их признакам уже закладывает прочность этой системы, самое ее основание. Я вместе с Мазуром смог только сдвинуть этот камешек настолько, чтобы население перестало голодать, мы наладили свободную торговлю, и это нам удалось почти за десять лет. Хорошо, что достижения одного города видно другим, и они тоже стараются подтянуться до нашего уровня. Плохо то, что Церковь чувствует, что начинает терять власть над умами, и начинает сопротивление, ей нужно наказывать жителей, чтобы они несли подати, чтобы управление умами было на самом высоком уровне. Поэтому-то Мазур и я – фигуры, крайне не приятные для церкви, а молодой Липин, который просто мечтает иметь золотые ярлыки без сражений, крайне желателен, так как максимально управляем.
– Я тут у вас не все до конца понял, то есть женщины живут отдельно совсем самостоятельно?
– Ну не то что бы совсем, есть мужчины у них в подмогу, но все скопцы. Так-то нет ничего проще, чем попасть к женщинам без яиц, но вот, чтобы попасть к ним с яйцами, нужно постараться. Это у нас пословица такая. Когда мы все проходим обучение в церковной школе, любое серьезное правонарушение заканчивается именно этим наказанием.
Вот это да, то есть тут, конечно, фашизм в чистом виде. В Родном, пожалуй, такого не было в истории. Даже в самых ортодоксальных исламских республиках в самые суровые времена было мягче. Хотя Сафий, с другой стороны, прав, нет серьезных конфликтов, и даже правонарушений. Все ярые и смелые кастрируются еще в молодом возрасте. Мы гуляли по городу, и Сафий в роли экскурсовода рассказывал мне об устройстве города, поясняя, что где и как. Тут все было понятно дальше, женщины жили в центре города, охраняемые и снабжаемые мужчинами. Женщины тоже производили полезную продукцию для города, ткали ткань и пряжу. Дети до пяти лет оставались внутри женского круга, вместе с матерями, после пяти лет их забирала на воспитание церковь до двенадцати лет, и потом, в зависимости от навыков воспитуемого, он получал имя на определенную букву и передавался как ученик взрослым мужчинам. Так вот Сафий взял Мазура к себе в двенадцать лет и сделал из него рыцаря и градоначальника. Но Сафий был редкостью, так как дожить до его возраста в этом городе могло очень маленькое число людей.
– А много в городе людей твоего возраста Сафий?
– Да, пожалуй, двое я и Фартин, священник. О, кстати, а какую епитимию на тебя наложил Фатий?
– Да, исповедь и присутствие на службе, в течение трех недель.
– Хорошо, ты легко отделался. После турнира хоть?
– Да после турнира.
– Тоже хорошо, ну, в общем, когда придешь к нему в следующий раз, скажи. Отче, ты же ведь самый заслуженный и самый занятой священник в городе, можно мне епитимию нести у старца Фартина, я думаю, он тебе не откажет. А Фартина я предупрежу, просто с ним будет проще, он стар, но мудр.
– Хорошо, спасибо, тут, конечно, я больше на вас полагаюсь, для меня и слово-то это новое, «епитимия», я только по тональности догадался, что это наказание.
– А что, Церковь в твоем мире не играет такой роли?
– Ну, как сказать, для кого-то играет, для кого-то нет. По крайней мере, она не является чем-то, обязательным для всех. Но у нас много разных стран и у каждой страны по-разному с этим вопросом дело обстоит.
– Удивительно, я бы хотел побывать в твоем мире и посмотреть, что он из себя представляет.
