Алексей Юрьевич Булатов
Гаремы. Все зло от баб?
Глава 8. Зимний Турнир, часть I
Работа в клинике шла полным ходом. После выздоровления Фатия и Милла слухи о том, что здесь лечат все болезни, разлетелись мгновенно и потянулись караваны сирых да убогих. Кого-то удавалось спасти, кого-то нет. Милл стал, можно сказать, главным хирургом. Он отобрал себе учеников, даже взял детей, склонных к наукам. Он же придумал и отборочный экзамен. Конечно, самыми востребованными операциями в Гаремах были ампутация и вскрытие старых ран. Но процент излечиваемых возрастал многократно. Сафий вместе с Кием смогли наладить производство пенициллина, правда себестоимость произведенного препарата была очень высокой, а потому применялся он крайне редко. В планах было масштабное строительство, однако любые работы тут принято было начинать только весной. Зима была теплой и малоснежной, близилось время турнира. Я начал ходить на арену вместе с Мазуром, тренироваться. Первое занятие было посвящено боям на мечах. На нем я отлично понял, что, даже не смотря на мою суперподготовку с Элрондом, против действительно опытного бойца все мои навыки ничего не стоили. Мазур разоружил меня в первые десять секунд нашего поединка.
– Алексей, ты всегда должен внимательно изучать противника. Даже если тебе кажется, что он намного слабее, никогда не сражайся в пол силы. Ты и сам наказывал противников, которые недооценили твое мастерство. Никогда не пропускай возможность изучить противника при каждом удобном случае. Смотри на все: как он держит меч, как застегнут доспех, что за доспех. Продумывай тактику своего нападения заранее. Некоторые считают, что я предвижу события и думаю на три шага вперед. Что ж, и да, и нет. Я ничего, конечно, не предвижу, но все время внимательно наблюдаю и пытаюсь представить, как будет идти сражение. Вот ты, например, встаешь в стойку всегда одинаково, мечи выставляешь на уровне груди, сколько раз шел в атаку, всегда правой рукой вперед. Поэтому я ударил тебя слева, так как рассчитал, что ты начнешь поворачиваться ко мне, чтобы ударить правой, поймал тебя на этой атаке и выбил меч. А теперь, поскольку я сказал тебе это, я знаю, какую тактику ты применишь в следующий раз, так как ты воин молодой и потому предсказуемый. А вот если бы у нас планировался поединок, я б обязательно подослал к тебе кого-нибудь, кто подсказал бы тебе, как меня победить, но это и был бы мой козырь!
– Ну, так большинство воинов – правши, и большинство нападает справа…
– Да, большинство – правши, но то, как ты держишь меч, и как наносишь удар, в тонкостях по сути своей уникально. Ты вот как держишь меч, – Мазур показал мне, хватку как я держу меч. – И вот твой удар, – он показал движение, которое я действительно использую. – Это неплохое движение, но в определенные моменты твоя кисть открыта, то есть уязвима. Помнишь, как ты наказал «Грушу» в первый день соревнования? Ты увидел, что у него нелепо вывернута кисть, и ударил по ней. Я понимаю, что ты более серьезный противник, нежели «Груша», и твоя кисть уязвима существенно реже, но и этих моментов бывает достаточно для победы. Тоже самое и про уязвимость в доспехе. Как тебе говорил Хилт, не геройствуй, воткни меч в доспех Харина там, где у него дыра. Ты выбрал другую тактику, и ударил Харина по завязкам, которые он поленился правильно зашнуровать.
Еще Мазур учил меня драться на копьях. Это было сложнее, чем я представлял. Сражение на копьях напоминало мне драку монахов Шаолиня из старых фильмов про кунг-фу. Копьем называлась палка с острыми лезвиями с двух сторон. Его можно было бросить, а можно было им колоть, рубить или толкать. Копьем можно было снести голову или проткнуть соперника насквозь, оно было и оружием, и щитом. И кстати вот на что мне были нужны деньги, так это на хорошее копье. Оно стоило шестнадцать серебряных монет или одну золотую монету. Для занятий с Мазуром мне было достаточно и обычной палки, но для того, чтобы сражаться с рыцарем, мне нужно было владеть им в совершенстве. Мазур показал мне упражнения для боя с тенью, чтобы я мог самостоятельно отрабатывать приемы, и провел несколько обучающих спаррингов. Я понял, что год для того, чтобы действительно стать рыцарем – очень маленький срок. Особенно если учесть, что я не был в состоянии посвящать все время тренировкам, хотя и тренировался активно, мне это нравилось. Хилт давал мне и груш, и партнеров по всем видам сражений. Лук, кстати, оказался не таким уж и тяжелым устройством, разве что, как по мне, больше был рассчитан на удачу, нежели на мастерство. Хотя может я и ошибался, все-таки растянуть лук и хладнокровно прицелиться в противника, и также спокойно выпустить стрелу, когда стрела противника уже летит в тебя – это реальное мастерство. Но зато тренировки на луковой стрельбе были самыми безопасными, так как стреляли мы все-таки по мишеням.
У меня появилась одна удивительная для меня самого привычка: мое утреннее посещение отца Фартина. Я себя оправдывал тем, что отец Фартин заваривает свои отвары, которые похожи и на чай и даже на кофе, но на самом деле меня влекла к нему возможность поговорить. Он спорил со мной, но делал это беззлобно и всегда легко останавливал меня, когда я уж совсем распалялся. Благодаря отцу Фартину и еще Сафию я понял, что мое преимущество цивилизованного человека, каким я себя тут мнил, ничтожно, а их житейский опыт и мудрость существенно ценнее всех моих умений и знаний. Я, конечно, был кладезю знаний для них, но и сам учился тут ничуть не меньше.
– Вот, Алексей, ты говоришь, что всюду видел церковников и что в твоем родном мире тоже церковь присутствует. Ты относишься к этому с негативом. А ты не думал, почему человечество всегда создает церкви? Ведь мы все – порождение человека. Человек стремится душой к богу, во всех народах и во всех вселенных, и, понимая свою недоразвитость, он создает посредников.
– Мне посредники вот ни к чему, я сам по себе помогу.
– Да, конечно ты у нас светлее всех святых и способен пройти через все тернии самостоятельно. Но много ли ты прошел сам? Тебе дан дар, ты ходишь между вселенными, ты нашел великого учителя, как ты его называл, Элронд. И сколько ты мне тут рассказывал, на что была похожа твоя жизнь до этого?
Тут Фартин бил в болевые точки, он был, как те болезненные уколы совести, которые действительно мучили меня постоянно. Что-то, что произошло со мной, скорей было вопреки, а не благодаря. Сколько раз я хотел, чтобы действие черного плода было отменено. Но долго бы я продержался в этом случае? Хотя, наверное, пройдя весь этот путь, я бы не спрятался больше на дне бутылки, так как понял суть жизни без алкоголя и наркотиков, уловил ее аромат. Но это судьба протащила меня, насильно, считай за уши. И зачем я все это рассказал Фартину?
– Роль церкви в обществе: давать иное питание обществу. Давать понимание, что есть и что-то другое, кроме женщин, хлеба и вина. Но сама церковь – это же тоже люди, и потому и возникает это раздвоение, на духовную и мирскую части. Церковники также хотят женщин, хлеба и вина, а самое главное: они хотят власти. Это самый тяжелый грех, который поражает церковника во всех мирах: желание властвовать над другими людьми. Люди сильные и свободные от этой власти шарахаются как от чумы, для них это великая ответственность, которую слишком тяжело нести, а люди более слабые видят во власти собственное могущество, которого у них нет, и не было никогда. Но они ее желают, а она их пожирает. Но ты не думай, что церковники не знают этого своего греха, мы пытаемся с ним бороться, отсеивать слабых. Увы, у таких людей есть особое умение: прятаться и вводить в заблуждение.
Да, я тоже про это думал, для чего люди стремятся во власть, чем там им намазано? Вот тут я приобрел какое-то значение в этом обществе, и, наверное, вполне мог бы стать очень важной фигурой, но почему-то меня это скорее пугало. Я бы не стал за это бороться. Так же и Сафий с Мазуром, они действительно боролись за свой город, и мне очень повезло (если это, конечно, было везение, а не точный расчет Элронда) попасть именно в этот город.
– А расскажи мне еще раз про цифры, что ты там говорил?
– Да это не я говорил, это теория, о которой я читал, из нашего мира. Просто Элронд сказал, что она очень близка к истине. Что частица, которая составляет человеческое Я ну или душа она проходит через цифры от единицы до восьмерки. Единица – это материя, двойка – это флора, тройка – фауна, четверка – человек, пятерка – ангел, шестерка – молодой бог, семерка – солнце и восьмерка – новая вселенная. Путано немного, я и сам до конца не понимаю, что все это означает.
– А я, кажется, начинаю понимать, хотя понятие вселенной для меня и новое: душа проходит эволюцию от состояния камня до создателя новой вселенной.
Для Фартина это было просто, а для меня не очень, у меня не укладывалось в голове, как мельчайшая частица может быть одновременно и целой вселенной.
Еще я ходил в гости к Лейле, но не решался к ней зайти. Доходил до ее домика и наблюдал за ней, как она мылась, как ложилась спать. Я чувствовал себя каким-то извращенцем, но меня тянуло к ней, я хотел ее, но не знал, как она отреагирует. Если появиться вот так вот перед ней, то реакция будет непредсказуемой. Поэтому я только наблюдал и наслаждался. «Ну, ничего», – утешал я себя, до турнира уже оставалось меньше недели, уж потом точно к ней приду, и тогда ей уже не устоять передо мной.
Время действительно шло очень быстро, каждый день был похож на другой, с утра я шел к Фартину, завтракал с ним, потом возвращался в клинику, где занимался тем, что ходил и ставил диагнозы. За прошедшие четыре месяца Милл провел семь операций по удалению аппендикса, из которых пять было успешных, а две – нет. В двух случаях аппендикс успел лопнуть, и мы ничего не могли уже сделать. Была одна операция, когда аппендицита не оказалось и пришлось вскрывать всю полость живота, чтобы найти причины болей. Дело было в другой надорванной кишке, которую Милл успешно зашил. Пациент даже поправился. Но в основном мы занимались травмами, и именно их мы лечили лучше всего. Однако всевозможные травмы были тут основной причиной смерти у мужской части населения старше двенадцати лет. Детской смертности я даже не касался, тут вообще детей до двенадцати лет за людей не считали, как и женщин. Как говорил мне Сафий:
– А женщин и не нужно лечить, они и так прекрасно живут.
Я старался не вдумываться в его слова, уж больно дикими они мне казались: менять правила тут было не так-то просто. Очень интересно сложились наши отношения с Фатием, он, после того как вылечился, стал чуть ли не святым мучеником при жизни. Все, кто приходил на лечение в нашу клинику, в первую очередь шли к нему, и он уже благословлял на лечение или нет, по своему усмотрению. Именно благодаря этому наша клиника приобрела роль инструмента Божия и благословленного. Сам Фатий, по-моему, верил, что мы ему не очень-то и помогли, и что только милость Бога его и спасла, так как после операции ему было очень плохо и очень больно, поэтому он считал, что он выздоровел сам. Но, тем не менее, он пользовался тем, что мы успешно исцеляли, и повышал свою значимость. К тому же он делал для нас доброе дело, благословляя на лечение тех, кого мы действительно могли вылечить, и отсеивал тех, кого бы мы все равно не вылечили.
Заканчивал я свой день в тренировках на арене и очень часто занимался с Мазуром. Как кандидат, на турнире я сам мог выбрать дисциплину, в которой мне предстояло сражаться. Я решил, что с грушами буду соревноваться на пиках, основную часть – на мечах, ну и вызов брошу. Хотя по правилам уже за участие полагался серебряный ярлык, право не бросать никому вызов. По рекомендации Мазура я наблюдал за сражениями своих и действительно стал подмечать стилистику. Например, когда Хвант делал взмах мечом, он как бы зависал на секунду, и в этот момент у него была открыта левая часть, этим можно было воспользоваться. У моего старого знакомого Харта тоже была одна слабость: он выворачивал руку при дальнем ударе, и при сильном ударе по мечу снизу, наверняка бы не удержал его, так как сила удара пришлась на область открытых пальцев. А даже если он меч удержал бы, рука была бы временно парализована. Ко мне подошел Хилт и спросил:
– Что, изучаешь стилистику боя?
– Да. Мазур посоветовал как можно больше наблюдать за потенциальным противником.
– Мазур прав, чем ты больше про него знаешь, тем больше шансов. Ты внимательно наблюдай. Хотя с нашими тебе сражаться в этот раз точно не придется, к нам воины прут, уже на две команды набрали иностранцев. Поползли слухи, что мы тут хорошо лечим, народ валит толпой. Покалечили Гектора нашего, даже пришлось сейчас приостановить набор. Гектор четыре года у нас привратником работал, молодец, не калечил никого без надобности. Он хоть и крупный и бестолковый, но добрый парень. А тут такой же, как он, прибыл, глупый, огромный, и совсем не добрый. Сбил его с ног да ребра ему еще поломал зачем-то, пока стражники бой остановить успели. Гектор-то у тебя уже в клинике, надеюсь, сможете его вылечить.
– Я не знаю, пациентов много уж больно, всех в лицо даже не запоминаю. Да и потом там моя роль, как у тебя тут. Лечат вот Милл и ученики его, а я руковожу.
– Блин вот как жизнь-то поворачивает, так-то раньше словосочетание попасть к Миллу было нарицательным, самый безжалостный палач всех времен и народов, про него легенды ходили. А теперь чуть ли не святой, ему вон руки целовать пытаются. Чему же ты его так научил?
– Да не так уж и многому, он большей частью сам овладел, – я практически и не врал, так как действительно считал, что научил минимуму, скорей послужив неким катализатором для пуска изобретений в этом измерении. Очень многие открытия сейчас происходили без меня, я только наблюдал за происходящим. Когда Сафий притащил архаичный микроскоп и еще более архаичную подзорную трубу, и сказал:
– Смотри, какая труба! Это ученик Кия, Касун, сделал, он со стеклами возился и сделал вот две трубки, одна вдаль показывает, а вот эта, смотри! – Сафий показал мне, как приближает микроскоп, но для меня эти приборы были вовсе не в новинку.
– Что у вас это уже все есть?
– У нас есть устройства помощнее, вот это мы называем «подзорная труба», а это – «микроскоп». Кстати, одного из первых изобретателей вот этой штуки, – я показал на подзорную трубу. – Сожгли на костре как еретика, за то, что он сказал, что земля вертится.
– Как вертится? – тут у Сафия отвисла челюсть.
– А, ну вот планета, она вокруг своей оси вращается и вокруг Солнца. Это у нас открыл один человек, его звали Галилео Галилей, но он плохо в итоге кончил. Поругался с церковниками, но, тем не менее, остался легендарной личностью.
– Да, церковь сильно боится потерять свою власть нал людьми, и я думаю, что в чем то они и правы, но не бывает видимо у людей без перегибов.
Вот в таких вот встречах и открытиях и проходили наши беседы с Сафием в последнее время. Я Сафия лечил принудительно, раз в неделю я заставлял его ночевать в моей комнате, с привязанным к его руке сканером. У него было целая куча возрастных болячек, типа начинающегося диабета, и атеросклероза. Вылечить полностью его был невозможно, но, по крайней мере, остановить некоторые процессы при помощи технологий Техно я мог. Я понимал, что все, что мы тут создали – это заслуга Сафия. Не станет его, и даже Мазур уже не сдвинет все это дальше, а церковники похоронят или прихватят результаты себе так, чтобы развития всего общества не было в принципе.
До турнира оставалось три дня, город начал наряжаться. Я шел с Арены домой, думая о своей роли в этом странном мире, о Лейле и о многом другом. Решил сегодня не ходить к ней, уж больно я устал на Арене, и понимал, что мужики, чтобы все время не думать о бабах, трудятся изо всех сил. Такое вот разделение с редким посещением вполне себе разумно, так как времени, потраченного эффективно существенно больше. Я вспомнил, как Настя выносила мне мозг каждый вечер в последнюю неделю нашего совместного проживания, постоянно недовольная мной, моей зарплатой, и вообще всем. Вот бы ее сюда в гарем, я бы прошел мимо нее и даже не посмотрел в ее сторону.
На следующее утро я по привычке пошел к Фартину. Время епитимий давно закончилось, но завтракать с ним для меня было уже делом привычным. Он специально для меня закупал продукты, и специально для меня готовил яичницу с беконом и заваривал свои корешки, которые чем-то очень были похожи на кофе, или скорее на напиток «Цикорий». Евнухи, которые прислуживали в моем доме, ничего подобного заварить не могли, и даже обычную яичницу они жарили из рук вон плохо, потому я предпочитал завтракать с Фартином, обедать с Сафием, а ужинать уже у себя самостоятельно, чем Бог послал.
Подходя к келье, я почувствовал запах жареного бекона и прибавил шагу. Зайдя в келью, я увидел Фартина, который готовил около печки. Сам он не ел практически ничего, в основном пил травяные отвары и варил себе кашу. От моих предложений провести сканирование и подлечить он всегда отказывался:
– Нет, Алексей, это ты Сафия лечи, ему нужно бегать и все решать, а я старик-монах, мне не нужно многого, я уж тут как-нибудь сам.
Конечно, Фартин приуменьшал свою значимость в городе. Он считался святым старцем и за его мудрым советом ходили все, кому это было дозволено. Фартин поставил передо мной кружку с бодрящим напитком и глиняную сковородку с поджаренным беконом и яйцами.
– Вот, Алексей, ты рассказывал мне про «Техно», где ты был, я все думаю, в этом мире по твоему рассказу много лет не было войн, и вообще конфликтов, и получается, так что именно отсутствие этих самых войн и привело к гибели человечества?
Фартин задавал вопрос, который меня тоже больше всего беспокоил. Ведь Элронд отправил меня в «Техно» именно после моего утверждения, что, если бы человечеству дали триста лет без войны, оно бы достигло неимоверных высот. И Техно действительно достигло этих самых высот, вот только почему-то вымерло человечество.
– Ну, я много про это думал, может, если бы не запрет церковников на искусственное осеменение и клонирование, человечество бы и не вымерло?
– Может и не вымерло бы, тут ты прав. Но можно ли было бы его назвать человечеством, и каким бы оно было – большой вопрос. Искусственное зачатие нарушило бы естественный ход вещей и привело бы к созданию какого-то иного общества.
– Мне сложно сказать, что бы это было за общество, Отец Фартин. Так уж сильно отличаются дети, искусственно зачатые от детей, рожденных натуральным способом? Вот в нашем мире, особенно разницы в этих вопросах пока никто не замечал.
– А в твоем мире это настолько широкое явление?
– Нет, в основном, бездетные пары по состоянию здоровья.
– Тогда твой пример не убедителен. Если предположить массовое искусственное зачатие, то для начала возникнет вопрос, как заставить женщин хотеть рожать в нужном количестве? Ты ведь говорил, что в вашем мире и в «Техно» женщины свободны и наравне с мужчинами. И значит, если они не хотят рожать, то уже их и не заставишь. И не искусственное зачатие значит виновато. А если предположить полностью искусственное создание детей, то и воспитание их будет как у нас тут. И вроде бы все ничего, но для тебя же сюда не просто так прислали.
Фартин воспринимал мое присутствие в их мире, как практически кару небесную, я не был с этим согласен, но его доводы были настолько железобетонными, что против них любые контраргументы были бесполезны:
– Если бы у нас было бы все хорошо, то ты бы к нам мог прийти просто так, а тебя именно прислали.
Мне было не очень приятно осознавать, что я – то самое орудие, без глаз и мозгов, которое эффективно, несмотря на отсутствие оных. Но утешало меня то, что Фартин в беседах со мной искал то самое общество, которое было бы правильным и в глазах создателя, и людей. И пока что он не мог найти ответа на этот вопрос.
– А вот ответь мне на вопрос, в твоем родном мире женщин ведь тоже не сразу вот сделали свободными?
– Да, и даже сейчас они не всюду свободные. В нашем мире нет однородности, у нас можно сказать есть и гаремное устройство, и цивилизованное общество.
– И видимо в так называемом цивилизованном обществе детей рожают существенно хуже, чем в гаремном.
– Да, это так, как бы мне ни было это неприятно.
– А ты не думал, что именно благодаря вот этому балансу, твой мир и живет?
– Наверное.
– У нас просто тут как сложилось, после того как «Первый Пророк» дал учение про устройство Гаремов, было триста или четыреста лет постоянных войн. Но постепенно все места, где есть люди, приняли это устройство, и наступил мир. У тех, кто не хотел жить по этому образцу, просто отбирали женщин и девочек, и они исчезали. И в итоге это устройство в нашем мире победило.
– Я бы сказал, что если сравнивать ваш мир с моим, то вы застряли в одном шаге от эпохи просвещения, где-то на уровне пятнадцатого-шестнадцатого века. Я вот сейчас-то ничего особенного не делал, а открытия научные прямо как из рога изобилия посыпались.
– Твое явление неспроста случилось именно в этом городе и именно в это время. Я пока не могу тебе рассказать всего, но то, что Сафий с Мазуром – это не просто совпадение. И то, что Мазур ходит к одной и той же женщине тоже. Я расскажу тебе все это, после турнира! Ты ко мне не приходи больше до окончания турнира. И сейчас уже иди, Бог тебе в помощь, Алексей, надеюсь, что это он тебя прислал.
Я вышел от Фартина и пошел в клинику. Как это очень часто бывало, он поселил во мне очень странное чувство, что я тут все-таки не просто так, и это не фатальное стечение обстоятельств. И пусть я орудие без мозгов и глаз, но все-таки творю добро. Мне хотелось ходить к Фартину и дальше, и не навещать его почти три недели было тяжело. К тому же он повесил некую интригу про Сафия и Мазура.
В клинике дела шли полным ходом, она жила уже своей жизнью, без меня, но Милл считал своим долгом всегда встречать меня и докладывать о состоянии дел. Милл сильно изменился в последнее время, он похудел и от этого стал казаться выше ростом. Глаза у него горели бешеным огнем, он просто кипел энергией. Это было очень странно для кастрированного мужчины. Все евнухи, которых тут было очень много, отличались одним общим свойством, они абсолютно все делали без охоты. Единственное что им нравилось так это еда. Есть они могли везде и всюду, постоянно, поэтому отличительной чертой любого евнуха был лишний вес. Кроме того, у них были высокие детские голоса, так как большинство из них было кастрировано до 12 лет и потому полового созревания с ломкой голоса у них не наступило. Да и боялись они только плетей, и ради того чтобы получить еду и не получить плетей, они и работали. В общем, тут кнут и пряник, были самыми настоящими.
Милл ждал меня в кабинете, который мы специально для этого выделили, и как только я зашел, он начал свой отчет:
– Я вылечил и отпустил сегодня десять человек утром, все раненные. Но у нас новых пятнадцать человек, сейчас прибыли. Класть уже некуда, приходится отказывать. Сафий сейчас соседнее здание освобождает, но там хозяин дурной, не хочет с этой улицы съезжать. Скорей бы весна, построим новое большое здание, тут конечно уже тесно нам. Да у меня вот ученики молодцы, двое: Марус и Макин, ну просто умники, все на лету схватывают. Кий вот тоже радует, он такой чистоты Самогон научился гнать, вообще без запаха. А крепость такая, что сгорает без остатка. Тоже говорит, что нужно строить отдельное помещение для производства, что весной начнет. Сафий обещал выделить на это средства. Но говорит, что ему лучше вообще быть загородом, на севере. Уж больно воняет все это производство нехорошо.
– Оба правы, и Сафий, и Кий. Тут мы только экспериментировали, дальше то нужно развиваться уже самостоятельно, думать, что и как удобней для города.
Дальше Милл задавал мне вопросы, которые были уже не ко мне, а к моей медицинской энциклопедии. Он описывал мне диагноз, я заполнял карту вопроса в энциклопедии и зачитывал ему ответ и возможные планы лечения. Одним досадным открытием, к которому мы пришли, было то, что нужно строить как минимум две больницы: одну – инфекционную, вторую – травму. И больных располагать отдельно друг от друга, так как зараза первых могла заразить вторых и усложнить лечение. Производство антибиотика, зеленки, йода и еще части препаратов тоже уже было отлажено, но также требовало тиражирования и отдельных помещений. Сафий переживал, что ресурсов города на такие масштабные стройки может не хватить, но с другой стороны в город шел народ и нес золото, а слухи о том, что первосвященник Фатий – святой мученик, которому даровано волшебство исцеления, распространялись со скоростью купцов, торгующих между городами.
После общения с Миллом ко мне пришел Сафий. Он выглядел усталым, но для него усталый вид уже стал нормой. Я закрыл дверь, снял пластырь, приложил сканер к его предплечью и ввел препараты, которые были синтезированы по моему заданию. Сафий поморщился от укола, и тоже начал мне задавать вопросы.
– Алексей, я вот хочу вопрос задать, может, поможешь, как учитывать торговые операции? Мы ведем книги с записями, но приходится вести под каждую сделку чуть ли не отдельный лист, и что бы понять, кто кому и что должен уходит массу времени.
Иногда мне задавали вопросы, на которые я мог ответить без применения коммуникатора. Уж что-что, а объяснить Сафину принцип двойной записи, программист, который пять лет программировал с применением этого принципа, мог легко. Другой вопрос, как же этот простой принцип использовать без компьютера. Но как говорится, тут все уже придумано до нас. Я объяснил Сафию принцип записи слева дебета, а справа кредита и перенос остатков со страницы на страницу. Видно было, что мое объяснение сломало ему мозг, но, когда мы на листе пергамента отразили несколько операций и я посчитал итоги, Сафий начал понимать, и, взяв пергамент, ушел, а я пошел в дом к Мазуру, где меня ждал обед. На обед была похлебка в горшочках, моя привычка кушать что-то жидкое в середине дня тут тоже прижилась. Правда, то, что тут варили, назвать супами было сложно. Это были скорей тушеные овощи с мясом в собственном соку с небольшим добавлением воды. Но все-таки это было вкусно и полезно для желудка. Мазур сидел за столом, он видимо тоже только закончил приемы граждан по городским вопросам. Этих самых граждан было еще много внизу, при входе в дом. Но обед есть обед. Ну а после обеда у Мазура приема не было, так как шла подготовка к турниру. Я сел за стол, где меня уже ждала моя порция. Мазур сел рядом и заворчал:
– Не хотят они платить, много, говорят двадцать процентов в доход города. И так обманывают, как могут, а еще и платить отказываются. А как я им турнир устрою? Всем платить нужно. Я эти деньги себе, что ли, беру? Прямо как поборник какой-то выгляжу.
В общем, дела у главного рыцаря города Мазура были скорее классическими делами главного чиновника. Мне совсем не хотелось за обедом разговаривать с ним про налоги, сборы и несознательных граждан, поэтому я решил задать вопрос, который меня беспокоил с утра:
– Мазур, поясни, мне тут Фартин сказал о некоей связи тебя и Сафия, – Мазур смутился очень сильно, он затравленно посмотрел на меня и по сторонам:
– Тебе Фартин обещал это рассказать?
– Да, сказал, что после турнира мне что-то расскажет.
– Вот пусть он тебе и говорит, ты мне лучше вопросы про мечный бой или еще про что задавай. Ты какие виды сражения выбрал? – Мазур перевел тему, видимо эта была действительно полным табу.
– Я решил на «Грушах» с Пикой потренироваться, ну а дальше на мечах. По поводу вызова рыцарю еще не решил.
– Да не торопись, в этот раз турнир большой будет: две команды к нам едет, и у нас тоже команды будет. Такого в нашем городе еще ни разу не было, чтобы с двух городов приезжали. Но слухи достигли, что мы тут лечим, вот и прут. Да, кстати, после Турнира мы с тобой в город городов поедем, там будет выбор города на весенний турнир. Вот если еще и Большой турнир у нас решат провести…
– Куда это, в город городов?
– Каллеб, это столица нашего государства, самый крупный город. Там проводится выбор города для Великого турнира. Обычно города заявляют, что хотят повести у себя турнир, но Каллеб оказывается всегда в выигрыше, когда проходит голосование, так как может предоставить лучшие условия. В этом году мы всех сильно удивим своим предложением.
– Каким это?
– А мы пообещаем, что выживут все воины, которые не погибнут во время сражения, и я думаю, большинство великих рыцарей проголосует за нас.
– А зачем вам это?
– На Большом турнире главная награда это женщины. Каждый город ставит сто двадцать женщин. Двадцать девушек от каждой команды уходит в город устроитель, а остальные девушки – командам-призёрам по золоту и серебру распределяются. Обычно команд не меньше пяти и это сто женщин и они все отбираются очень придирчиво. Ну а новые женщины – это большой гарем, новые налоги и устойчивость. Эгиль – это мой город, я хочу, чтобы он был самым лучшим. Вот и тебя нам прислали, видимо по молитвам Фартина.
– Он считает, что я демон-разрушитель, которого прислали разрушить ваш мир! – неожиданно для самого себя ляпнул я. Мазур измерил меня долгим внимательным взглядом. И задумчиво произнес:
– Может так оно и есть, и ты действительно прислан разрушить наше устройство, но видимо тот кто тебя послал, поумней всех нас тут будет. В общем, делай, что должен, и будь что будет.
Вот и Мазур повторил слова Фартина, про то, что тот, кто меня послал, умней. Я не был уверен, то Элронду вообще есть хоть какое-то дело до людей и что он не посылает нас сюда ради потехи и развлечения. Тренировать на мечах он меня начал со словами, что ему самому нужна тренировка, и я до последнего думал, что я просто «Груша».
– Да, Алексей, если захочешь вызвать рыцаря на дуэль, вызывай Хаббира из Завнии. Я тебе расскажу, как его одолеть, он вчера в наш город прибыл. Я его давно знаю, он старый уже воин, и в былые годы ты бы в жизни с ним не справился. Но, как и большинство рыцарей, он слишком много сил отдал вину, и потому он сейчас нестрашный соперник для месячного дела. А сегодня на арене возьми кого-нибудь из копейщиков, пусть тебя помолотит немного деревяшкой, я сегодня пропущу. Ты отработай тот прием, который я тебе показал на пиках в прошлый раз.
Я поблагодарил Мазура за обед и отправился на арену, где сказал Хилту, что пойду к копейщикам, и он пошел на другую часть арены. Чтобы овладеть копьем хотя бы на том же уровне, что я владел мечами, мне нужно было не менее пяти-шести месяцев ежедневных тренировок. Клим, сотник копейщиков, выдал мне в спарринг-партнеры Кима, со словами:
