Алексей Юрьевич Булатов
Гаремы. Все зло от баб?
Утро наступило раньше, чем обычно, в дверь вошли Мазур и Сафий. Выглядели они страшно.
– Спишь?
– Ну, уже нет! – ответил я.
– Такого похмелья у меня в жизни не было! – произнес Сафий.
– Ну! И пьяным я таким тоже ни разу в жизни не был! – вторил ему Мазур.
– Страшное это пойло, такое крестьянам нельзя давать, вообще нельзя, – сказал Сафий.
– Так держите все под городским контролем, старайтесь не давать пробовать, – ответил я.
– Но с другой стороны, аппарат совсем не дешевый выходит, одной меди нужно килограмм сто не меньше. И торговать этим по две серебряных монеты за бутыль можно. А если, как говорит Алексей, еще и в бочке выдержать, так вообще по десять серебряных пойдет. Все равно ведь пронюхают! Кий точно не удержится, похвастается, ну не убивать же его, чтобы тайну сберечь.
– Ну да, Сафий, если не сможем справиться, то нужно брать под контроль, так-то, если такое с собой взять в город городов, на жеребьевку, так там и по золотому за бочку выручить сможем. Вот только похмелье уж больно тяжелое.
– Если первак не жрать и еще фильтры угольные сделать, то похмелья не будет почти, – со знанием дела произнес я слова, которые каждое утро произносил мой отец с больной головой.
– Дело одно есть, Алексей, Фатий слег, видимо концы отдаст в ближайшие день два, если его можно спасти, то это было бы очень хорошо. Тогда бы главный церковник чувствовал бы себя обязанным и помогал в развитии города.
– Я не против, но не знаю, смогу ли я что то с ним сделать. Одно дело рану вылечить, а у него что-то с животом, боюсь, тут я могу не справиться. Но посмотреть, конечно, нужно.
– Хорошо, давай сходим к нему сейчас и узнаем, что и как.
Мы собрались и пошли к первосвященнику, который жил на той же улице, что и я, и Мазур. Эта была центральная улица, на которой жили все рыцари и самые богатые жители города. Мы зашли в дом Фатия, было очень людно. Люди в рясах сидели, стояли и ходили по дому практически всюду. Сафий, глядя на них, недобро произнес:
– Готовятся к собору. Как только сердце Фатия перестанет биться, тут будут выборы нового Первосвященника, это на неделю, а может и больше. Город весь в траур погрузят. Вон оно как, только две недели назад, Фатий ждал смерти Мазура, а теперь он сам лежит на смертном одре.
Мы зашли в опочивальню к Фатию, тут уже и правда шла подготовка к его смерти. Все было завешано черными покрывалами, священники жгли свечи и читали какие-то молитвы. Вполне возможно, что отходные. Фатий лежал на боку в позе эмбриона, держась обеими руками за живот и тихо стонал. Сафий подошел к нему, присел около его лица и что-то начал ему тихо говорить. Фатий открыл глаза и смотрел на него, с трудом ему отвечая. Видимо они о чем-то договорились, так как Сафий встал и вдруг громко на всю комнату сказал:
– Воля Святого отца, чтобы все покинули его спальню. И двери закройте! Все живо мигом!
Священники замерли, недоуменно глядя то на Сафия, то на Фатия. Фатий жалко махнул рукой, и все священники начали покидать его спальню.
– Алексей, осмотри его скажи, что думаешь, – сказал Сафий, знаками показав, чтобы я не пользовался сканером.
То есть мне нужно было поставить диагноз вот таким образом. Я вызвал на коммуникаторе медицинскую программу, и поискал режим диагностики без сканера. Такой режим был, мне выпала табличка, в которую я должен был вводить симптомы.
Я стал осматривать Фатия. Итак, у него сильно болел живот. Я попросил его лечь на спину и нажал внизу живота. Он взвыл. В общем-то, болезнь Фатия я бы смог продиагностировать и без сканера, это был аппендицит. Медицинская программа на основе введенных данных выдала однозначное заключение о необходимости оперативного вмешательства с целью удаления слепого отростка. Я отозвал Сафия в сторону и сказал ему:
– Тут вот какое дело, у него аппендицит, в моем мире это простейшая операция по удалению кусочка кишки. Но как это сделать тут, я без малейшего понятия. Я-то сам не врач.
– А ты знаешь, как делается эта операция? И где находится этот аппендицит? Как его удалять?
– Ну, у меня есть знания, но теоретические, сам я вряд ли смогу провести эту операцию!
– А Милл сможет! Если ты ему объяснишь, что конкретно нужно сделать и как, то он это сделает.
– Это сумасшествие! Может, Бог с ним?
– Он с ним, но давай все-таки попробуем с ним поспорить!
– Тогда это точно нужно делать не тут, а у нас в палате. Нужно очень чистое помещение, все протереть самогоном. Но если не выйдет, и он помрет, нам же несдобровать?
– Он и так, и так помрет, я сейчас все устрою, чтобы нам это ничем не угрожало. Скажи, ты можешь ему временно снять боль?
– Наверное, могу, но реально ненадолго, у него острый аппендицит, возможно уже перитонит, сканер пишет, что вероятность смерти в течение следующих 36 часов почти 94 процента.
– Я не понимаю то, что ты сейчас говоришь. Давай, сними ему боль, а я уже все устрою. Иди, готовь место, куда его принести и объясни все Миллу.
«Авантюра, чистой воды авантюра, я не медик, у меня нет соответствующего образования, я вообще буду зачитывать необходимые действия по медицинской энциклопедии местному палачу-кастрату и любителю вскрывать лягушек!» – думал я. Но Сафий был непреклонен, и я залез в программу, дал задание сгенерить анальгетик. Через пять минут загорелся ярлычок, что необходимый препарат синтезирован, мы развернули Фатия обратно на левый бок, я зашел с его спины, снял пластырь и ввел препарат в область шеи.
– Через сколько подействует?
– Минут через двадцать, ну и работать будет около часа. Но полного обезболивания не будет. Но легче ему станет точно.
Я пошел готовить операционную. Дойдя до клиники, я зашел в палату Милла и начал ему рассказывать, что нам предстоит сделать. Я думал, что Милл воспримет мои слова как шутку, но я ошибся. Он стал серьезен, в его глазах загорелся огонь, настоящий огонь естествоиспытателя. Он был готов провести эту операцию даже на себе, лишь бы понять, что и как, и начал задавать мне вопросы:
– Скажи где находиться этот отросток?
– В правой области внизу кишечника вот тут. Смотри, вот у меня есть как раз шов от такой операции.
Я расстегнул комбинезон и показал свой шов сантиметра в три длиной, который уже и разглядеть-то было невозможно.
– Ага, скажи еще, а тут ведь крови много не должно быть, если правильно разрезать?
– Да, по идее не должно.
– А ты можешь послать в мою мастерскую евнухов, чтобы они принесли мой инструмент?
«Мастерская!» – вот как он называл свою пыточную. Но лучше уж такой инструмент, чем совсем без инструмента. Милл сказал евнухам, что нужно было взять:
– Так обязательно возьмите два ящика с инструментами и стол. Стол привинчен к полу, нужно будет отвинтить, ключ висит на стене. Там ремни, осторожней, не повредите. И постарайтесь ничего не потерять по пути.
Потом он обратился ко мне, и начал рассказывать свой план.
– У меня есть стол, специальный стол с ремнями, это мое изобретение, я фиксировал на нем клиентов, чтобы они не могли нанести себе увечья. Я думаю, что если нам придется вскрывать ему живот, этот стол будет очень полезен. У меня еще есть несколько приспособлений, которые, по-моему, тоже будут полезны.
Дальше наш диалог строился так: Милл задавал вопрос, который я транслировал медицинской энциклопедии, а затем пытался ему передать ответ максимально простыми словами. Но Милл в строении человека знал побольше моего. Когда я прочитал, чем и как зашивать сальник, он сразу понял. А для меня сальник так и остался резинкой в двигателе моего мопеда. Также, когда я прочитал ему о последовательном разрезании слоев, его лицо прямо-таки засияло.
– Ага, значит, правильно я тогда придумал, что бы кожу-то на зацепках повесить. Вот сейчас-то мне это и пригодится.
Мы определили самую светлую комнату, которую и решили назвать операционной. Я притащил одну бутыль с самогоном, и заставил промыть все стены и пол раствором. Варварство конечно, но все-таки дезинфекция. В медицинской энциклопедии было сказано, как важно отсутствие постороннего бактериального фона, и мы все мыли и чистили, как могли. Установили стол, принесенный из мастерской Милла. Этот деревянный стол вполне мог служить прототипом хирургического. Я на секунду задумался, не связанно ли появление хирургических инструментов со временами инквизиции в Родном. Может быть, тоже вот такие вот натурные любители как Милл хотели лечить людей, но поначалу их мучали и убивали? Ох, не удивлюсь, если это действительно было так. Я объяснил значение чистоты Миллу:
– Каждый твой инструмент нужно будет прокипятить и потом еще обработать самогоном. Ты же вот понимаешь, до чего тебя чуть не довела всего одна царапина этим самым Шипом? А тут мы в самые потроха полезем. Без тотальной дезинфекции мы никак не сможем спасти Фатия. Нужно еще бинтов стерильных приготовить, чтобы забинтовать его, после того как зашьем.
Милл понимал. Он распоряжался евнухами, а они носились по дому как угорелые, выполняя его и мои указания. Когда в дом пришел Сафий, и пришел один, я, было, расстроился, подумав, что все отменилось, но Святого отца несли следом. Сафий выглядел уставшим, видимо он выдержал долгий и не простой разговор.
– Ух и не просто было убедить их, но в итоге нашли выход. Фатия причислили к лику мучеников, и он добровольно сам себя как бы в жертву принес, чтобы открыть народу таинство излечения, если выйдет. Как бы нас всех не сожгли тут прямо в доме за колдовство! Ты, Алексей, больше никому и ни при каких обстоятельствах вот эту штуку не показывай, остальным всем твоим талантам мы кое-как оправдания найдем, а вот эту штуку нужно прятать хорошо!»
– Само собой, и так стараюсь, как могу.
– Но когда боль у Фатия отступила, он в лице аж изменился, спросил: «И что, я могу выжить?» – Я говорю: «Да, обязательно», – ну а дальше уже этот их диспут. Ох, сколько я врал и сочинял, наверное, с полжизни не приходилось столько врать. Что в твоем городе это уже обыкновенное дело, и что опережают они нас в развитии, и что как бы их не наказали за это. Они хоть и святые отцы, но люди обыкновенные, – улыбнулся Сафий.
Он посмотрел за нашими приготовлениями и спросил, что нам еще тут будет нужно, и я передал ему список, а затем погрузился в работу с Миллом по дальнейшим приготовлениям. Пациента мы пока что определили в палату, где он лежал. Меня мучил вопрос обезболивания. Сканер не сможет выдать необходимых элементов в нужном объёме, как бы я ни хотел. И я полез в энциклопедию читать, как же все-таки на заре развития этого вопроса обходились с обезболиванием. Ответов было два: пациента либо в усмерть напаивали, либо били по голове деревянной дубинкой. Оперировать трезвого пациента в сознании было нельзя, так как он мог умереть от болевого шока даже во время такой простой операции как удаление аппендикса.
– Милл, как думаешь, когда мы сможем начать операцию?
– Я думаю, через час. Сейчас должны все принести, уже прокипяченное.
Я подозвал одного евнуха, и поставил ему задачу напоить Фатия самогоном. Благо Кий уже варил во дворе свежую партию.
– Смотри много за раз не давай, но чтобы каждые десять минут он выпивал половину кружки. Дай ему запить чем-нибудь, может закусить. Но чтобы обязательно выпил три полных кружки, ты меня понял?
– А мне можно?
– Нет! Ты должен проследить, чтобы он напился.
– Ну, так, за компанию, я понемногу…
– Увижу, что ты пьян, оторву голову нахрен!
– Ладно, ладно, я понял.
Вопрос с анестезией пациента был решен. Недоумевающему Миллу я ответил:
– Болевой шок, тебе ли не знать, что это такое, сколько у тебя на тот свет от него уходило?
– Да, это целое искусство, чтобы причинить боль, но не перейти грань, я в этом дока.
– Ну вот, а алкоголь снижает чувствительность, можно вот еще по голове чем-то тяжелым, но мягким шмякнуть, но мы лучше напоим, благо время есть.
Мы помылись, тщательно протерли руки самогоном, и продезинфицировали еще раз все инструменты, затем помогли друг другу одеть чистые рубахи и штаны, которые только что были прокипячены и даже еще не успели толком высохнуть. Потом мы повязали платки на головы. Лысому Милу было проще, но у меня волос было много, и нужно было избежать попадания волос в раны пациента. В итоге мы выглядели не как врачи, а скорей как пираты. Наконец, мы начали эту операцию. Я зачитывал последовательность проведения манипуляции из справочника и подавал ему инструменты, а Милл делал то, что должен был. Он действительно был мастером своего дела. Он аккуратно отделил кожу и закрепил ее по бокам. Потом развел мышцы, разрезал брюшную полость. Достав из этой полости кишечник, он начал перебирать его, пока не нашел тот самый слепой отросток. То, что это больной орган, не вызвало сомнений ни у меня, ни у него. Я сверился со справочником: у Фатия был уже гнойный аппендицит, который мог лопнуть в любой момент. Мы перевязали кишку ниткой и удалили отросток, максимально аккуратно, чтобы из него ничего не вытекло. После чего Милл погрузил все обратно в полость живота и начал зашивать пациента.
Фатий постанывал, но не просыпался. Все-таки пыточный стол с множеством ремней имел смысл: если бы Фатий проснулся, он, скорее всего, начал бы орать и дергаться, а стол был сделан так, что полностью исключал любое движение пациента. Я старался не думать, для каких целей применял его Милл. Я видел сейчас в нем хирурга, настоящего врача от бога, которого судьба или еще какая-то сила занесла в средневековье и сделала палачом, который вообще лечил того, кто чуть не убил его до этого. Фатия еще ждет это понимание, когда он очнётся.
Я приложил сканер к предплечью нашего пациента. Необходимость госпитализации отображалась, но вероятность выздоровления пациента была уже выше пятидесяти процентов. Сканер предложил сгенерировать необходимые вещества, на что я ответил отказом: спать вторую ночь в обнимку с мужиком я не хотел.
Милл закончил шить и продемонстрировал мне свою работу настоящего мастера. Мы с ним решили, что все, что могли сделать, сделали. Оставалось развязать пациента и пустить евнухов, чтобы они отнесли Фатия в палату. Волна усталости навалилась на мои плечи, я вышел из операционной, как мне показалось, постарев на десять лет. Меня ждал Сафий.
– Алексей, тебе сегодня бы еще к Фартину сходить, ну или уж ладно сегодня не ходи. Завтра тогда. Ну как вы, все будет хорошо?
– Я понятия не имею, как будет, я провел первую в жизни операцию. Я не имел на это никакого права, ни морального, ни профессионального. Я не знаю, выживет он или нет. Но, по крайней мере, от аппендицита он уже не умрет. От заражения крови или еще какой инфекции – запросто, а от аппендицита уже точно нет.
– А что ты говорил про антибиотики?
– А что я про них говорил? Это сок плесени, которая на хлебе растет, вот если ее выращивать и собирать научиться, это конечно многим может помочь. Все, я отдыхать. Нужно тут душевую с умывальником сделать… чтобы вода была всегда на автоматической подаче.
– Алексей, тебе жалование от города положено, вот держи тут двенадцать монет серебряных.
Сафий бросил мне кошелек в виде мешочка из тонко выделанной кожи. Денежка – это хорошо, правда, на что мне ее тут тратить… А хотя, как это на что, Лейла! Вот кому бы эти монетки-то передать. Она просила пару монет, вот ей и отдам. Но про Лейлу сейчас думать не хотелось, да и вообще ни про что думать не хотелось. Я ушел к себе в дом, где помылся, покушал и решил прогуляться, чтобы отдохнуть морально после проведенной операции и все же отнести денег Лейле. Мне-то они тут все равно были не очень нужны, все, что мне было нужно, мне приносил Сафий, и я подумал, что не плохо ведь будет оставить ей на столе сюрприз. Я перешел в соседнее измерение, и пошел через лес по направлению к центру города, поглядывая в Гаремы.
Соседнее с «Гаремами» измерение был практически лесопарковой зоной. Высокие деревья, похожие на сосны, и минимальный подлесок. Так было везде, куда хватало взгляда. И погода тут была комфортной, градусов восемнадцать-двадцать, не жарко и не холодно. В «Гаремах» была вторая половина осени и ночи уже были очень холодными, а днем еще более-менее ничего. Тут было значительно теплее. Кстати, все турниры в гаремах были ровно посередине каждого из времен года. Сейчас вот турнир, на который я попал, был посередине осени, как раз после сбора и продажи урожая. Следующий турнир – зимний, самый долгий, хотя сражений в день и немного, как рассказывал мне Хилт. А вот весенний турнир обычно самый большой и веселый.
Я шел по лесу, и слушал тишину. Иногда только слышны были птички да ветер, больше никаких звуков не было. Не было шума далеких дорог или звуков человеческого жилища. Может, конечно, все это было временно, и в любой момент в этом измерении мог пролететь, например, самолет. Элронд решил в этом измерении не задерживаться, и быстро перебросил меня в Гаремы, хотя сейчас я и понимал, что идти тут было бы существенно легче, нежели двигаться по разбитой дороге под мелким дождиком. Тут и тогда была такая же спокойная погода, и также красиво и однообразно.
Я шел по лесу, и тщетно старался все свое внимание переключить на него. В глазах стояла операция Фатия, кишки, которые доставал Милл, пока искал аппендикс. Сейчас меня тошнило, но почему-то во время операции я был максимально собран и сконцентрирован. Когда Милл резал, я относился к этому спокойно, сам от себя такого не ожидал. Четко вычитывал инструкции из энциклопедии, следил за выполнением процедур. Конечно все видео, которые были у меня в коммуникаторе, совершенно не соответствовали тому, что происходило в реальности. Там диктор мне рассказывал, каким скальпелем и какой толщины лучше всего резать ту или иную ткань. Милл же использовал острые как бритва кривые короткие ножи. Конечно шов, который останется после операции, будет ужасен, на половину живота, но какая разница, если Фатий выживет, это все равно будет величайшим медицинским прорывом для данного измерения. Нужно обязательно научить их вести историю болезни, хотя я и сам точно не знаю, для чего это делается, но раз это туда все что-то записывают, в этом точно есть какой-то смысл. Вообще, как много смысла в простых вещах, которые мы в цивилизованном обществе делаем, уже не задумываясь? Сколько жизней, например, положено на такой простой и привычной для всех вещи как мытье рук или чистка зубов? На том, что ранку нужно держать в чистоте, и что ее нужно обработать? Все это миллионы малых открытий человечества, которые мы можем даже не замечать вокруг себя. Да даже вот я, лишившись теплого унитаза, к которому так привык, сколько дискомфорта испытываю? Туалеты, в которые я хожу тут, это зловонная дыра, к которой и подойти-то страшно, а посидеть на ней и подавно. А сколько мудрых мыслей могло бы подарить человечеству это простое фаянсовое изобретение? Нужно обязательно в клинике изобразить нечто такое же!
Со всеми этими мыслями я дошел до серебряной части гарема, но решил дойти до золотой и посмотреть, что там, а потом уже вернуться и найти домик Лейлы. Но пройдя до золотой части, я увидел пустые дома с закрытыми окнами. Пройдя вокруг одного из таких, и даже зайдя внутрь, я не увидел ни одного живого человека. Видимо, как и говорил Мазур, тут когда-то делали комплекс бань с бассейнами только для мужчин. Все было выделено максимально шикарно и красиво. Однако сейчас все было законсервировано, и везде было темно. Я вернулся в серебряную часть, в которой жили женщины. Тут наоборот жизнь шла полным ходом. Я быстро нашел домик Лейлы и заглянул: ее, видимо, в доме не было. Я прошел в измерение и положил кошелечек с монетками на стол. В доме было тихо. Я увидел кровать, на которой провел пять дней, обнимая Лейлу, ванную комнату, в которой сейчас было все убрано. В доме было тепло и сухо, очень по-домашнему уютно. Я прошелся из угла в угол, мне не хотелось уходить, но поймал себя на мысли, что я как будто преступник или шпион, который незаконно проник на территорию, на которой ему быть не положено. Решив, что, пожалуй, хватит с меня адреналина, я перешел в соседнее измерение и пошел в сторону дома.
День близился к концу, нужно было ложиться спать, но в доме меня ждал Сафий. Вот уж семижильный старик, и откуда в нем столько сил! Я перешел в «Гаремы» в своей комнате и вышел из нее. В зале сидел Сафий и пил чай, видимо он нашел на кухне травки, которые дал мне Фартин, тоже любил эти отвары. Увидев меня вышедшим из комнаты, он побледнел и спросил:
– А где ты был?
– Да так, гулял.
– Гулял, но вышел не через дверь и вернулся тоже не через нее?
– Ну, Сафий, я решил в других местах погулять.
– А я вот тут с твоего разрешения травки заварил, люблю эти сборы Фартина! Мне от вина–то так плохо делается, а с твоего самогона думал, что вообще помру, а вот отвары эти в самый раз будут.
– У нас это чаем называют.
– Так у вас тоже пьют такое? Ладно, это интересно, конечно, но расскажи мне лучше про антибиотики»
Я начал рассказывать или точней зачитывать все, что было в энциклопедии про плесени пенициллина: методы выращивания, кристаллизации. Я рисовал на пергаменте устройства, которые можно было собрать тут. Сафий задавал вопросы и зарисовывал то, что понял. Вообще, уровень развития в «гаремах» был где-то на уровне конца шестнадцатого века в Родном, так называемая «Эпоха Рассвета»: человечество уже набрало немало знаний, но никак не решалось сделать скачек в технологическом плане. Возможно, этому способствовало отсутствие военных действий как таковых и очень большое церковное влияние. Сейчас многие вещи, которые я зачитывал из энциклопедии, Сафий воспринимал с радостью, как будто ему самому не хватало буквально секунды для того, чтобы сделать это открытие самому. В конце нашей беседы я нарисовал Сафию схему водопровода, унитаза, душа и простейшего смесителя, и предложил все это реализовать в клинике. Кроме того, я поставил задачу организовать производство перевязочного материала, объяснив-таки значение слова «бинт»:
– У нас бинты – это стерильные полоски ткани, метров по пять или десять упаковке. Любую рану забинтовывают, это помогает остановить кровь и предотвращает попадание в нее заразы. Вот видел, что произошло у Милла с царапиной? Она загнила. Я ее вскрыл, промыл, и нужно было забинтовать ее, чтобы дальше она проходила сама. Так-то я при помощи вот этого, – я показал на свое запястье. – Просто добавил несколько элементов для ускоренного заживления. Но я же не смогу оставить это в вашем мире навсегда, поэтому вам нужно научиться лечить и нарабатывать дальнейший опыт самостоятельно.
.
