Александр Леонидович Аввакумов
Казанский треугольник
Ермишкин сидел за столом и в знак согласия кивал. Перед ним лежали три фотографии, на одной из которых был изображен его знакомый Максим, Баринов Андрей и Фазлеев Алмаз.
Он взял со стола фотографию Баринова и стал внимательно изучать лицо. Повернув снимок, он прочел надпись на тыльной стороне – Баринов Андрей. Сознание Ермишкина неожиданно прострелила мысль, что разбойное нападение на его квартиру не было случайным, это мог организовать его знакомый Марков Максим, которого он не раз приглашал к себе в гости. Эта мысль словно гвоздь застряла у него в голове и не давала ему дальше слушать доклад.
«Рассказать ему о разбойном нападении на мою квартиру или нет? – судорожно решал он. – Для чего? Чем он мне поможет? Нет, исключено! Будет множество вопросов, в том числе и что у него пропало».
– Послушайте, а вот Марков Максим случайно не признается в каких-то других преступлениях, в том числе разбойных нападениях на квартиры граждан, кражах из квартир? – с нескрываемой надеждой спросил он заместителя министра.
– Похоже, что за ним больше ничего нет, иначе бы мы знали об этом, – ответил заместитель министра.
Получив отрицательный ответ, Ермишкин на время потерял интерес к фотографиям. Он отпустил заместителя министра и вновь вернулся к своим мыслям. Он никогда не верил в случайности и поэтому все больше склонялся к мысли о том, что налет на квартиру не мог обойтись без участия Маркова.
«Марков и только он один мог навести на его квартиру этого Баринова, а не Татьяна, на которую он раньше грешил. Тогда возникает другой вопрос, откуда он мог знать о ценностях и деньгах в тайнике? Ведь о них не знала даже Светлана. Единственным человеком, которому он рассказал о сбережениях, была Татьяна. Интересно! Знала ли кого из них Татьяна? Это другой вопрос? – снова подумал он, бросив взгляд на фотографии, лежавшие на столе.
Состояние Ермишкина было сродни охотнику, который шел по следу зверя. Он чувствовал, что истина где-то рядом, что он на пороге открытия, которое может перевернуть его жизнь. Ему очень хотелось приоткрыть завесу тайны, но с другой стороны, что это ему давало?
«Нужно тебе все это? – спрашивал он себя. – Ну, узнаешь ты, кто навел на квартиру, а что дальше? Побежишь в милицию? Нет, не побежишь. Тогда для чего тебе эта, правда, которую никому не скажешь?»
Ермишкин снял трубку и пригласил к себе секретаря.
– Принесите мне чашечку кофе, – попросил он ее.
Через минуту перед ним стоял поднос с чашечкой кофе и вазочкой сухого печенья, которое он очень любил. Ермишкин захрустел печеньем, прихлебывая горячим кофе.
«Жизнь удалась! Что тебя заставляет копаться в этом барахле? Что тебе нужно? У тебя все есть! Ну, узнаешь ты это, расстроишься, только и всего. Назад жизнь не отмотаешь, это не кино! Живи и наслаждайся!», – подытожил свои мысли он и, успокоившись, приступил к работе.
– Подготовьте мне к докладу эти документы, – попросил он секретаря и передал папку, в которую вложил справку представленную заместителем министра.
До обеденного перерыва осталось чуть более двадцати минут.
«Есть время немного прогуляться по набережной, – подумал он.
Ермишкин вышел из здания и направился в сторону реки Казанки.
***
Максим был один в камере, он лежал на «шконке», заложив руки за голову, и размышлял.
«Судя по тому, что меня стали меньше дергать угрозыск и следствие, их, по всей вероятности, устроили наши показания. Я бы на их месте поступил так же, лучше синица в руках, чем журавль в небе».
Все прошедшие после его показаний дни, его регулярно вызывали только для того, чтобы процессуально закрепить факты, которые он сообщил ранее. Фомин лежал рядом. Он потерял к Максиму всякий интерес и ждал, когда его отправят обратно в следственный изолятор.
«Да, если бы не Светлана, трудно было бы представить, как могло все закончиться. Обыграла она их вчистую! Что только они не делали, а доказать мою причастность к разбою не удалось! Больше всех психовал Абрамов! Ему особенно хотелось меня засадить и вдруг такой облом» – радовался собственным мыслям Максим.
Неожиданно, как это бывает лишь в тюрьме, открылась дверь, и конвоир выкрикнул фамилию Максима. Его завели в один кабинетов. Там сидели молодой оперативник и следователь.
– Максим, то, о чем мы сейчас с тобой будем говорить, не является допросом. Поэтому мы не будем вести никаких записей, и присутствие твоего адвоката необязательно, – произнес следователь и предложил парню горячего чая.
Он достал из стола и поставил перед Максимом тарелку с пряниками. Марков пил чай и с нескрываемой охотой отвечал на вопросы оперативника.
– Максим, ты говорил, что вы с Алмазом неоднократно ездили на улицу Кирова, где Баринов выходил из машины и изучал дворы, – как бы, между прочим, спросил следователь.
– Прошу меня извинить гражданин следователь, но вы меня с кем-то путаете. Я лично об этом факте нигде и никогда не упоминал. Может, об этом говорил Фазлеев Алмаз, я не знаю, но я не говорил.
Максим сразу вспомнил свой разговор в камере с Фоминым.
«Сука, «барабанщик», – мысленно воскликнул он. – Нельзя доверять никому! И этот сука! А пел-то, авторитет, авторитет! Сука!»
Следователь с оперативником продолжать тему не стали, и беседа потекла в том же благоприятном духе, что и до этого. Но вдруг оперативник опять начал:
– Марков, а ты сможешь показать нам дворы и дома, которые осматривал Баринов?
Максим удивленно посмотрел на него.
«А что, если это им сказал Алмаз? Тогда, почему спрашивают у него, а не у Алмаза? Или они перепроверяют его слова? Нет, Алмаз не мог им сказать! Хочешь, не хочешь, а это показания об их причастности к разбою! Алмаз этого сделать не мог!»
– Я не понимаю, о каких дворах вы спрашиваете? Не понимаю и прошу объяснить, с чем связаны эти вопросы? – спросил Марков оперативника. – Вы меня провоцируете? Я уже неоднократно давал показания, что к налету не имею никакого отношения!
Оперативник сделал удивленное лицо и ничуть не смущаясь, парировал:
– Как, ты не помнишь? Ты сам рассказывал следователю об этом. Следователь тогда не придал особого значения, а нас это очень интересует. И что тебе не ясно в моем вопросе? Если хочешь, могу повторить. Где и у каких домов вы останавливались, и что делал в этих дворах Баринов Андрей? Неужели так сложно понять мой вопрос?
То, о чем спрашивал оперативник, знали лишь два человека, он и Сергей Фомин.
– Знаете, я не буду отвечать на провокационные вопросы. Я житель Казани и хорошо знаю эту улицу с ее дворами и трущобами, но я, к великому вашему огорчению уже давно не был там и не могу сказать ничего конкретного. Прошу вас предоставить мне моего адвоката или я не буду больше говорить! – заявил Максим.
Сильный удар в голову опрокинул его на пол. Оперативник, взглянув на лежащего на полу Максима, погладил свою руку. Максим лежал на полу и, закрыв лицо руками, пытался защищаться. Сначала это ему еще удавалось, но получив сильный удар по печени, он затих. От следующего удара он потерял сознание. Трудно представить, чем закончилось бы избиение, если бы Абрамов не зашел в кабинет.
При виде Виктора сотрудники подняли Маркова с пола и с помощью нашатырного спирта привели в чувство. Марков обвел присутствующих в комнате рассеянным взглядом и остановился на Абрамове.
– Палачи! – тихо сказал Максим. – Не можете работать мозгами, решили поработать кулаками? Пользуетесь тем, что я арестован и не могу вам ответить. Пройдет время и вы, потеряете прикрытие государства. Кем вы будете без своих погон? Вот тогда с вас и спросят за все ваши дела, спросят те, кого вы здесь топтали.
Оперативник вновь шагнул к нему с намерением ударить его, но его остановил голос Абрамова.
– Все вышли! – приказал Виктор. – Что, не понятно? Все вышли из кабинета!
Следователь и оперативники пулей вылетели из кабинета. Он помог Маркову присесть за стол и протянул ему кружку, в которую уже успел налить чай. Максим отставил кружку и дерзко глянул на него.
– Сначала чай, а затем кулаком в морду? Это сегодня уже было! Я не буду отвечать на ваши вопросы без адвоката!
Максим посмотрел Абрамову в глаза, но он выдержал его взгляд.
– Ты, знаешь, я просто хотел поговорить с тобой о твоей женщине, то есть о Светлане. Мне интересно кто из вас кого нашел, ты ее или она тебя? Не удивляйся, я ее хорошо знаю, мы вместе учились в одной школе, и я даже дрался за нее в юности. Прошло столько лет, но ее судьба для меня по-прежнему небезразлична.
Марков сидел на стуле. Его глаза смотрели в пол. Он никак не рассчитывал, что здесь будут интересоваться его личной жизнью.
– Я знаю, что у тебя больная мать. Насколько я владею информацией, ближайшие родственники открестились от тебя? Твой родственник Игорь Жданов, что работает у нас в министерстве, написал рапорт, в котором пишет, что никогда не был с тобой в близких отношениях. Удивлен? А, я нет! Каждый выживает, как может! Но, он и по натуре своей, прости меня – крыса. Ладно, с тобой все ясно, а вот в чем виновата твоя мать? Она не учила тебя врать и воровать! То, что ты рассказывал на следствии, чепуха, я это знаю! Не верю тебе, ни на грош! И будь моя воля, я бы добился от тебя всей правды! Но, у меня законом связаны руки, это раз. Руки мне связала и Светлана, это два. Это она организовала шоу адвокатов, когда вы вдруг с Алмазом стали в один голос давать эти лживые показания! Это она через своего бывшего мужа организовала свидания с тобой! Она умная женщина, и если ты выскочишь из этого дела, то ты по гроб обязан ей. Ей и больше никому, слышишь? Завидую тебе, Марков, большой и белой завистью! Ты – вор и вдруг стал ее путеводной звездой! Об одном тебя прошу, береги ее. Без нее ты ничего в этой жизни не стоишь! Ты просто ноль без палочки!
Марков сидел и молчал. Молчал только оттого, что не знал, что ответить. Все, что говорил этот мент, было правдой. Кто он в этой жизни? Никто! Кроме того, что воровать он больше ничего делать не умеет. Рано или поздно он все равно бы попался. Правильно говорит начальник, если бы не Светлана, сидеть бы ему пятнадцать лет, это точно.
Ревность вдруг жаром охватила Максима. Похоже, что он до сих пор любит ее, хотя и пытается это скрыть. Наверное, начальник прав, если бы не она, то он бы стер его в порошок, и доказал все его преступления.
«Судьба и фортуна, видно, на моей стороне, но это долго продолжаться не может. Необходимо, что-то предпринимать», – думал Марков.
Абрамов смотрел на него в упор.
– Отведите меня в камеру, – попросил его Максим.
Вошел конвой и Максим, еле двигаясь, направился в камеру.
***
Фомин лежал на топчане, глаза его были закрыты, и было трудно понять, спит или просто лежит. Максим присел на угол его лежака и внимательно посмотрел в лицо. Ровное дыхание говорило о том, что он спит, но Марков в это не верил. Он уже не раз видел, как Фомин преображался в доли секунды и из спящего человека, моментально превращался в бойца, готового к драке. Такой реакции научила Сергея тюремная жизнь, так как спящий человек, там становился легкой добычей. Поэтому Максим и не верил.
– Фомин, а ты сука! – громко сказал Максим и посмотрел на него.
Фомин, словно ждал, сразу открыл глаза и резко соскочил с топчана.
– Ты, фраерок! Ты отвечаешь за свой базар? Ты, что «быкуешь»! Ты знаешь, что за это бывает, если это не сможешь обосновать? Да я тебя за такие слова могу опустить, падла! Ты знаешь, какая жизнь у опущенных?
Он не успел закончить свои угрозы, как на его голову обрушился кулак Максима и Фомин, словно подкошенный, рухнул на пол. Падая, он ударился об угол шконки, и из разбитой головы, ручьем потекла кровь.
Он попытался встать, но у него ничего не получилось. Следующие удары пришлись по руке и лицу стукача. Он опять свалился и с криком пополз к двери.
– Ломись, сука из хаты, иначе я сам опущу тебя! – заорал Максим.
Фомин с большим усилием дополз до двери и стал застучать в дверь.
– Помогите, убивают! – закричал он.
Из его открытого рта текла кровь. Через минуту дверь открылась и на пороге появился сержант. Увидев окровавленного Фомина, милиционер растерялся и стал спрашивать, что произошло.
– Упал. Пошел на парашу, споткнулся и упал, – невозмутимо ответил Максим.
Сержант вызвал наряд. Они втроем стали оказывать Фомину первую помощь. Старший по наряду позвонил руководству и доложил о происшествии. Потом вызвал скорую помощь.
Карета приехала через двадцать минут. Фомин лежал на полу без движения, по всей вероятности, без сознания. Врач бегло осмотрела и порекомендовала доставить его в межобластную больницу для заключенных, которая насколько знал Максим, находилась при ИТК-2.
Сделав какие-то уколы, врачи уехали. Милицейская машина прибыла быстро и, погрузив Фомина на носилки, работники изолятора понесли его в машину.
Минут через пять в камеру вошел майор. Это был начальник изолятора временного содержания МВД.
– За что ты его избил? – спросил он Максима.
Максим повторил свою версию падения, однако, судя по лицу майора, эта версия его не устроила.
– Мне что, дважды спрашивать тебя? За что ты его избил? Свою сказку расскажешь в другом месте! Это ЧП и будет служебная проверка! Я не хочу, чтобы из-за такого гавнюка, как ты, меня сняли с должности! Хочешь сберечь здоровье, говори правду!
– Вы мне скажите, что мне говорить, и я буду говорить так, как вы хотите. Но я не знаю, что вы хотите услышать от меня, и поэтому просто говорю, как было дело, – произнес Максим.
Майор со всей силы ударил Максима в лицо. Марков сразу потерял сознание. Он очнулся оттого, что двое сотрудников тащили его за ноги по коридору ИВС. Затащив в туалет, они принялись его там избивать. Били ногами, стараясь попасть по почкам и печени. Прекратили лишь тогда, когда Марков опять потерял сознание. Очнулся он на следующий день в специальной больнице. Попытался подняться, но от сильной боли в пояснице вновь отключился. Как он оказался в больнице и сколько времени находится в ней, Максим не знал. Он лежал на спине, не имея возможности, повернуться на бок. Санитар принес ему «утку» и сунул ее ему под кровать. Но, помочиться было невозможно, сильная боль сковала тело. Максим почувствовал, что его тело начинает постепенно отекать. Максиму казалось, что мочевой пузырь вот–вот разорвется от наполнившей его мочи. Через час к нему подошел дежурный врач и принял решение о срочной операции. Максим снова потерял сознание и его обездвиженное тело переложили на каталку и повезли в операционную.
***
Мать Максима таяла буквально на глазах. Светлана, как могла, помогала ей справиться с недугом. Она разыскала светил татарского кардиологического сообщества, мать Максима консультировали и осматривали и приезжие врачи, в частности из Москвы, но никто не мог предложить оптимального лечения. Врачи противоречили друг другу, ставя разные диагнозы, и назначая разные медицинские препараты.
– Дочка, – как-то позвала она Светлану. – Мне осталось совсем немного, я это чувствую. Мне очень жаль, что я больше не увижу сына, и он не закроет мне глаза. Это божья кара и мой крест за то, что я совершила в своей жизни большую ошибку. Я бросила любимого человека, когда он заболел и вышла замуж за нелюбимого, с которым и прожила всю жизнь. В жизни у меня была только одна радость – сын. А, теперь его нет рядом! Света пока я еще жива, хочу переписать эту квартиру на тебя. Я уверена, что ты его не бросишь, что ты его любишь. Пригласи завтра нотариуса, я хочу оформить завещание.
Светлана попыталась ее отговорить, но та по-прежнему настояла на нотариусе. Процедура составления завещания оказалась довольно быстрой и через полчаса мать Маркова подписала уже готовый документ. После этого ей опять стало плохо. Светлана вызвала машину скорой помощи. Врач, осмотрев пожилую женщину, отозвал Светлану в сторону.
– Вы, наверное, дочь? Я вам должен сказать, что госпитализировать больную не стоит, она умирает и я бы посоветовал вам подготовиться к похоронам.
Светлана почти не знала эту женщину, но совместное горе сроднило их, и она с искренней болью, восприняла это известие. Бригада скорой помощи уехала, а Света осталась наедине с умирающей женщиной. Она внимательно всматривалась в лицо этой женщины, которая дала жизнь ее любимому мужчине и видела, как жизнь медленно покидает ее тело и разум. Около двенадцати часов ночи Маркова умерла.
Светлана с достоинством похоронила несостоявшуюся свекровь на Арском кладбище. Родственники Марковых узнав, что покойная отписала квартиру Светлане, в похоронах участие не принимали.
***
Максим узнал о смерти матери через три недели после ее похорон. Ему сделали сложную операцию, которая спасла ему почки и мочевой пузырь. Если бы не тот дежурный врач, он бы до утра тогда не дожил.
Марков лежал на койке и смотрел в потолок. Он, не замечал никого и ничего вокруг, рассматривая эти трещины, пытаясь составить из них какую-нибудь фигуру. К нему подошел молодой человек, на плечах которого был наброшен когда-то белый халат.
– Марков Максим? – спросил он и, пододвинув табурет к кровати, присел на него. – У меня к тебе целый ряд вопросов. Первое, о чем хочу тебя спросить, это о твоей драке в камере с осужденным Фоминым. Расскажи мне, что случилось?
Максим сделал удивленное лицо и как раньше, сообщил неизвестному старую байку.
– Сергей Фомин упал сам, за что-то зацепившись ногой.
Человек улыбнулся:
– Вы по-прежнему настаиваете, что Фомин упал самостоятельно без вашей помощи?
– Почему вы не верите в это или вы считаете, что так упасть нельзя? Вы ведь же поверили, что я упал на унитаз так, что пришлось мне делать операцию? А тут не верите!
– Откуда вы знаете, поверил я работникам милиции или нет? Я ведь не ребенок и не наивный. Я знаю, как падают люди, и какие бывают от этого травмы и последствия. Поэтому не верю ни вам, ни милиции. Расскажите тогда, за что вас избили работники милиции? Ведь сдать ментов у вас не считается «западло»?
Максим не стал вступать в полемику:
– Никаких показаний я давать не намерен. Если у вас есть доказательства, доказывайте.
Следователь еще посидел в ожидании, но потом резко встал и удалился. Не успела за ним закрыться дверь, как к Максиму подошел один из заключенных, тело которого пестрело от татуировок.
– Слушай, братишка, какое у тебя погоняло? – спросил он и, увидев удивление, в глазах Максима, продолжил. – Так жить нельзя! У всех есть имена, у собак и кошек клички, а у тебя ничего! Я знаю про тебя все. Как ты гонял ментов на воле и как они с тобой расправились в ИВС. Ты наш парень – вор, а вор не может быть без погоняла. Я слушал, как ты говорил с этим прокурорским. Мне нравится твоя линия. Я бы дал тебе погоняло, если не возражаешь. Будешь Максом. Это хорошее погоняло. Ты должен соответствовать своему второму имени, оно дается, как и имя, всего один раз. Меня можешь называть Резаным. Ты, когда тебе разрешат ходить, найдешь меня на двойке. Меня там каждая собака знает.
– Слушай, Резаный! Я еще не поднялся на зону и числюсь за следствием. Куда меня потом повезут, не знаю, может, в Мордовию или Соликамск, а может, куда-нибудь и на лесоповал. Я это к чему, может, мы больше с тобой и не увидимся никогда. Но, ты здесь первый кто протянул мне руку, спасибо.
– Слушай меня, Макс. Меня знают на зонах, я человек авторитетный и где бы ты ни был, всегда можешь рассчитывать на моих корешей. Они сейчас по всему Союзу сидят. Если они уважают меня, то будут уважать и тебя. Ты вор и этого никогда не забывай. Помни, вор не работает, ты всегда в «отрицаловке» к любым законам. Теперь это твоя жизнь! Поменяешь масть, потеряешь жизнь! Понял? Я знаю, что ты с ребятишками взял меха и хорошо сбыл. Я тебе посоветую помочь пацанам за колючкой. Не забывай этого! Если забудешь, мы тебе напомним!
И получив утвердительный кивок, Резаный с гордо поднятой головой вышел из палаты.
***
Время в больнице текло медленно. Дополнительно обследовав Максима, врачи обнаружили повреждения селезенки и предложили ему еще одну операцию. Марков дал согласие и через день его стали готовить к операции.
Он очнулся на той же койке, в той же палате. Ужасно болел послеоперационный шов, и это не давало ему нормально заснуть. Максим не выдержал боли и застонал. К нему подошла молоденькая медсестра и сделала обезболивающий укол.
Поправлялся Максим медленно. Прошло уже больше месяца, как он находился в больнице. Светлане удалось получить разрешение на посещение его в этом медицинском учреждении. Это был редчайший случай в практике этого заведения. Когда женщина вошла в палату, слезы брызнули из ее глаз. Такого убогого места она еще не видела. Она сразу же почувствовала, что в больнице катастрофически не хватает медперсонала и эту роль исполняли осужденные, работающие в хозяйственном блоке. Халаты на врачах были не первой свежести, а простыни покрыты бурыми пятнами крови и гноя. Светлана присела около кровати на табурет и посмотрела на Максима.
– Максим! Как ты себя чувствуешь? Как попал в больницу? Что произошло?
Максим не стал ничего скрывать и все рассказал. Светлана была в шоке! Это абсолютно не соответствовало тому, что ей сообщали в МВД! Они говорили, что Максим случайно упал в туалете. Теперь она все поняла. Марков попросил ее не поднимать шум, так как не исключал, что ему может быть только хуже от этого скандала.
Когда она рассказала о смерти матери, о ее последней воле, о родственниках, не пришедших на похороны, он нежно погладил ее по голове и попытался поцеловать. Но, боль в животе не дала ему возможности даже приподняться. Его очень волновали результаты следствия, как ведет себя Алмаз, какие показания дает. Подруга рассказала о последних новостях, о том, что Алмаз держится молодцом и за рамки договоренности не переступает. Похоже, милиция решила списать эти преступления на Баранова, а их хотят протащить по делу просто, как скупщиков краденого. Адвокаты довольны таким раскладом и надеются на небольшие сроки.
Это известие обрадовало Маркова. Он впервые за последний месяц улыбнулся. Светлана достала из сумки пакеты с продуктами, но Марков остановил ее. Она не знала, что в тюрьме есть одному нельзя, необходимо делиться с товарищами по неволе. Максим, крикнув дневального по палате. Он попросил его разделить передачу между всеми, кто лежал в палате.
Света смотрела на Максима и не узнавала его. Он стал совершенно другим человеком! От его обычного пренебрежения к людям не осталось и следа. Перед ней был взрослый мужчина, его мысли и слова стали мудрее, справедливее. Он больше говорил о справедливости, о нежности и любви. Эти изменения и радовали, и настораживали ее. Она уже все это слышала раньше от людей, вернувшихся из тюрьмы. Их размышления были однотипны. Все они считали себя обиженными обществом и всегда были готовы мстить ему.
«Ничего отсидит, выйдет и все будет совершенно по-другому, жизнь будет другой, другими будут и мысли. Сейчас он обижен на весь мир и эта обида не дает ему покоя», – успокаивала себя Светлана.
В палату вошел контролер и молча, посмотрел на нее. Она встала, поцеловала Маркова и направилась к выходу. Свидание было окончено.
***
Оле работал в лесничестве. Первое время было трудно привыкнуть к одиночеству. Он жил в небольшом срубе и в принципе был доволен новой жизнью. Сам он никому не писал, и ему никто не писал. Все что происходило в Казани, да и вообще в мире он не знал.
При оформлении на работу ему пришлось сказать кадровику, что паспорт потерял в поезде и назвать все данные своего далекого родственника, которые он хорошо помнил. Кадровик не стал проверять его данные, так как он все моментально понял. С такими людьми он часто встречался в своей жизни. Многие бежали в тайгу от семейных неурядиц, многие скрывал от суда и следствия. Вот и теперь он, молча, оформил карточку формы Т-1, вклеил в нее фотографию Олега и разрешил приступать к работе. С этого момента больше не существовало Лозового Олега. Теперь в место него был Прохоров Александр, уроженец и житель села Алексеевское Алексеевского района Республики Татарстан. Он вышел из конторы и увидев Матвеева направился в его сторону.
– Вот и все, дядя Ваня. Я устроился на работу и теперь, я твой заместитель по охране лесного богатства нашей родины! Так, что давай, дядя Ваня, командуй! Думаю, надо обмыть это назначение, как ты считаешь?
Матвеев направил подводу к ближайшему магазину, где Олег купил все необходимое для работы. Он захотел еще купить ружье, но с этой затеей у него ничего не вышло. Продавец потребовал паспорт и, ему ничего не оставалось, как уйти из магазина.
Матвеев сразу же понял состояние Олега.
– Ты особо не переживай. У меня дома целых пять ружей, я тебе одно обязательно отдам. Только ты с ним прошу тебя, не балуй, ладно?
Олег кивнул, и они поехали по лесной дороге. Он тогда не предполагал, что в это самое время Марков, корчась от боли, валялся в тюремной больнице, а его школьный друг Алмаз, вот уже который месяц «чалился» на нарах, ожидая суда. Теперь он уже не сомневался, что жизнь – это карточная игра, и не всем в ней выпадают козыри.
***
Виктор находился у себя в кабинете, когда его вызвал к себе Носов. Абрамов давно с ним не общался, так как он после выхода с больничного сразу же ушел в очередной отпуск, в котором пробыл более месяца.
– Ты с кем? – спросил он его, как только Виктор переступил порог его кабинета.
Абрамов удивился вопросу и, присев на стул, посмотрел вопросительно на него, давая понять, что не совсем понимаю смысл его вопроса.
– Абрамов! Ты хорошо знаешь мои возможности и сейчас должен определиться на какой ты стороне. Ты, со мной или с начальником Управления. Сегодня министр будет решать вопрос, кто из нас останется у руля, он или я. Предлагаю тебе должность своего заместителя, то есть мою. Но, у меня одно условие, ты должен меня поддержать.
Виктор был ошеломлен! Ходили слухи, что министр недоволен работой Управления, но он никогда не думал, что руководство МВД решиться поменять опытного руководителя их подразделения, на Носова.
– Если ты за меня, подпишись вот под этим заявлением. Я тут пишу о том, что начальник Управления потерял профессиональные навыки, стал удаляться от нужд рядовых сотрудников сыска, погряз в пьянстве и роскоши. Разве ты этого не заметил? Мне, например, это сразу бросилось в глаза, как только я пришел в Управление! Запомни, если ты не со мной, то прямо сейчас, можешь искать работу. Мы вместе работать не сможем! Надеюсь, ты меня понимаешь, ты или заместитель начальника Управления, или никто!
Абрамов не стал читать того, что он написал о начальнике Управления и наотрез отказался подписывать.
– Свободен! Вон из моего кабинета, – прошипел Носов.
Виктор развернулся и молча, вышел.
Около шести часов вечера ему позвонил начальник Управления и пригласил зайти. В кабинете помимо него находился начальник второго отдела, он же заместитель начальника управления Бобров Александр Александрович.
Виктор поинтересовался причиной вызова, но увидев его жест рукой, молча, присел за стол.
– Виктор, я давно наблюдаю за тобой. Ты, сильно вырос за последнее время во всех отношениях. Мы здесь посоветовались с Александром Александровичем и решили тебе предложить должность заместителя начальника управления уголовного розыска. Думаем, что не ошибаемся с ним и рассчитываем на то, что ты нас не разочаруешь.
Поблагодарив за оказанное доверие, Абрамов спросил, кому передать дела своего отдела.
– Решай сам, кто из твоих ребят более достоин. Я верю твоему выбору.
Виктор вышел из кабинета начальника Управления и направился к себе в кабинет. Радость от назначения на новую высокую должность распирала его, но стоило ему только подумать о новых обязанностях, об ответственности, которую он добровольно взвалил на свои плечи, чувство эйфории моментально улетучилось.
Из кабинета он позвонил жене и сообщил ей эту новость. Единственным человеком, кто не разделил с ним эту радость, была именно она.
– Я все понимаю. Понимаю, что ты рад, что руководство заметило тебя. Я тоже рада этому. Но Витя, ты и так совсем не видишь дочь, уходишь утром, она спит, приходишь поздно, она спит. Сейчас будет еще хуже, ты будешь пропадать на работе целыми сутками, а ребенку нужен отец, а не руководитель уголовного розыска! Не получится так, что в борьбе с преступностью ты сам потеряешь дочь? Смотри! А так, я очень рада и горжусь тобой!
Дома он был в районе девяти часов вечера. Дочь уже мирно сопела в своей кроватке, а посреди нашей небольшой комнаты стоял стол с закусками и спиртным.
– Витя, поздравляю! – воскликнула жена. – Какой ты у меня молодец! Давай, выпьем за это!
Он разлил вино по бокалам, и они выпили. Жена обняла его и крепко поцеловала.
– Не шуми только, – шепнула она. – Дочка так ждала тебя, но не выдержала и недавно уснула.
Ему тогда показалось, что дочка опять заметно подросла, а он, к его большому сожалению опять этого не заметил.
***
Был конец октября. Летняя жара была уже в прошлом, дни стали заметно короче и прохладнее. Максима Маркова вывели из камеры и под конвоем повели на тюремный двор, где стоял автомобиль для перевозки заключенных.
Максим быстро по команде конвоира забрался в фургон. Его усадили в специальный отсек, прозванный заключенными «стаканом» и машина плавно тронулась.
Максим слышал, что в соседнем отсеке был еще один заключенный.
– Алмаз! – тихо позвал он.
– Я здесь! – послышался голос Алмаза. – Как брат дела, как здоровье? Я слышал, ты был на больничке, тебя дважды оперировали? Держись Максим, мы еще с тобой погуляем! Сейчас главное – сберечь здоровье!
Алмаз не успел договорить, как вдруг раздался удар резиновой дубинкой по двери и окрик конвоя:
– Что козлы, «разбазарились»! Давно «дубинатором» по почкам не получали? Если желаете, можем напомнить!
Алмаз моментально замолчал. Максим не видел Алмаза с апреля и был несказанно удивлен его внешним обликом, когда увидел его выпрыгивающим из фургона. Парень сильно похудел, и от былого Алмаза осталась лишь половинка, да еще его лучезарная улыбка. Максим с трудом выбрался из фургона и, щурясь от яркого осеннего солнца, стал осматриваться по сторонам, пытаясь определить, куда их привезли.
Первым человеком, которого Максим увидел, была Светлана, стоявшая в стороне от любопытствующих людей и со слезами на глазах следившая, как он с большим трудом шагал от машины в здание суда.
– Давай, поторапливайся! А то бредете, нога за ногу, словно на прогулке! – прикрикнул конвоир и ткнул Максима дубинкой в спину.
В здании суда, их сразу завели в зал заседаний и усадили на лавку у стены. Они сидели рядом и изредка переговаривались между собой. Максим не отрываясь, смотрел только на Светлану, а Алмаз на Лилию, которая была на последних неделях беременности.
