Александр Федорович Чебыкин
Русь моя неоглядная
6. Илимовая гора
Небольшие речушки Поломку и Ольховку разделяла Илимовая гора, тянувшаяся от Пашицей дл Вертеней. Южные склоны, в сторону Поломки, были круты и обрывисты. Рассеклись овражками, поросшими густыми зарослями илима. Северные склоны, в сторону Ольховки, были положе, но верховья водораздела коробились глубокими оврагами, заросшими вековыми елями, а мыски между крутинами густым ельником. Поверху горы шла старинная езжалая дорога: Кошели-Казанка-Картыши-Карагай, пересекая железную дорогу в районе станции Менделеево. С Карагая шел тракт на Кудымкар. На взгорье между Жуланами и Платонами, на самом узком месте поперек дороги окопался красноармейский отряд.
Слева обрывистая осыпь, а справа выходы крутяков – оврагов с плотным ельником. Рядом с дорогой часовня. С колокольни вид во все стороны на десятки километров. Второй день отбивает белогвардейские атаки небольшой интернациональный отряд, сотни полторы бойцов. В отряде были и удмурты, и татары, и русские, и китайцы. Отряд перекрывает дорогу на Менделеево, куда рвутся колчаковцы, чтобы перехватить отступающие по железной дороге части Красной Армии. Перед часовней вся дорога была уложена убитыми солдатами вперемежку с трупами лошадей. Эскадрон Баглая по несколько раз в день бросался в атаку, но напрасно. Два пулемета, расположенные по центру, косили, как траву, конников. Проня с Мелехой крутились около бивуака, привозили свежеиспеченный хлеб, тушеное мясо, капусту, картошку, брагу. Науськивали конников, похваливали, стыдили, что увязли.
На третий день пришел обоз и две роты пехоты. Впереди атакующих, со связанными руками, погнали военнопленных и выловленных дезертиров. Еще в дороге Степан нашел кусочек серпа, и надрезали веревки. Федор сказал Степану: «Я эти места знаю, вон на том лобном взгорье моя деревня, сюда в детстве мы бегали на прогалины за земляникой».
Пулеметчики-китайцы заволновались: «Не будем стрелять по безоружным». Командир отряда, старый солдат Иван Журавлев, с костылем подмышкой, уговаривал китайцев, грозился. Приказал сменить хорошо защищенную позицию и выдвинуться с пулеметом на фланги: пропустить безоружных и ударить с боков по вражеской пехоте. Китайцы кричали: «Это опасна, деньги надо, тогда машинка работает, денег нет – китайца домой идет». Командир вытащил из нагрудного кармана Георгиевский крест, китайцы замотали головами – мало. Тогда он послал своего земляка Кошкина в часовню, тот быстренько притащил крестильную купель и паникадило, позолота которых ярко играла на солнце. Китайцы обрадовались. Китаец покрупнее прихватил купель и потащил пулемет вдоль ельника. Установил. Пропустил шеренгу пленных и застрочил по бегущей пехоте. Степан вырвал руки из пут. Федор крикнул: «Бежим!». Сделали несколько скачков вправо на четвереньках, сдирая в кровь лицо, руки, бока. Лезли между молодыми стволами елочек. Через несколько метров пробрались на прогалину. Федор сказал: «Тут есть тропинка», – и нырнул в елушник, Степан за ним. По тропинке сбежали вниз, в овраг. Выстрела было не слышно. По скалистому дну с перезвоном бежал ручей. Напились, обмыли лицо и ссадины и поспешили вдоль ручья. Своя родная деревня Чебыки была рядом, но там были белые недруги. Еще когда их гнали мимо бивуака, Федор узнал деревенских мужиков: Проню и Мелеху около возков с провизией. Дождались ночи. Зашли к куму в соседней деревне. Ни белых, ни красных там не было. Дали им кое-какую одежонку и харчи на дорогу. Решили идти в Сиву, к Степану.
7. Буйство
В Чебыках во всех домах разместились солдаты. В доме Прони командование, во дворе штаб. Дед мой Осташа и Сеня Тюнин в 1917–1918 годах входили в комитет бедноты, подались в Пашковские Ямы. Нетронутый огромный лес, в котором не было ни дорог, ни тропинок – глухомань.
Федулка Мелехин на рысаке гонял по деревне и стегал плетью мужиков, которые раньше сочувствовали Советской власти. Заскочил к Осташе, пискляво закричал: «Где Осташа?» Федосья сидела за кроснами, ткала половики. Федулка выхватил нагайку из-за голенища и начал стегать Федосью (тетку свою), приговаривая: «Пашенки захотелось, своим хозяйством решил обзавестись. Не будет этого; как батрачили, так и будете батрачить. Кофта на Федосье повисла клочьями, и окровавленная она рухнула с тюрика на пол.
Мой отец Чебыкин Федор Евстафьевич.
Служба в армии, 1912–1922
Деревня Чебыки, 1992 г.
Семен Самко с отрядом белых пришел из Перми. На заводе выступали колчаковские агитаторы: «Записывайтесь в освободительную армию, отныне вы будете жить богато, но для этого надо возвратить старую власть. Каждому будет двухэтажный дом и прислуга». Сенька хвалился: «Уж я погоняю этих краснопузых, решили всех равными сделать. Я при царе двенадцать рублей в месяц получал, каждый раз мог по корове покупать, а сейчас что? Хлеб и тот по талонам. Мне большевистское равенство не нужно с голытьбой Осташей и Игоней!».
К вечеру третьего дня колчаковцы прорвались по Ильинскому тракту и вышли у деревни Картыши. Ударили с тыла. Перебили всех, а оставшихся в живых пленных расстреляли.
Старший урядник Ощепков велел отделить православных, тех, кто с нательным крестом, от остальной нечисти. Православных похоронили у часовни. Остальных разделили на три кучи – китайцев, татар, красноармейцев. Вырыли три общие могилы. Торопились. Могилы вырыли неглубокие, зато сверху насыпали высокие холмики пахотной земли.
С годами все заросло лесом, а на холмиках до сих пор ни одно деревцо не приживается, только плотным ковром разрослась земляника. Весной ягоды как капли крови алеют в молодой зелени.
8. Дороги фронтовые
Федор со Степаном под Сивой попали в красноармейский заградительный отряд. Оттуда на формирование. У Федора снова тиф. Возвратный – сказались скитания и простуды.
Весной 1919 года бросили на Петроград на Юденича, оттуда на Деникина, из-под Новороссийска – на Дальний Восток.
Осенью 1922 года при штурме сопки Волочаевской был изрешечен осколками гранаты. Выжил. Но раны не заживали, гноились. Списали подчистую. Зимой 1922 года прибыл домой. Мать Федосья через день бучила его в деревянной бочке с распаренным овсом и можжевельником. К весне раны очистились и затянулись.
По приходу домой жены в доме не застал. Матушка сказала, что слюбилась с молодым колчаковским офицером. При отступлении, с девочками 6 и 5 лет, подалась с ним. Брат Сенька Самков, который отступал с колчаковцами до Иркутска, сказывал, что много раз видел Дарью с детьми в обозе.
Под Иркутском полк поднял бучу, перебили сочувствующих Колчаку офицеров и перешли на сторону красных. После этих событий он более не встречал Дарью, как в воду канула.
Закончилась эпопея гражданской войны, крестьянам надо было думать о хлебе насущном, растить детей, одним слове жить дальше.
Глава 2. Воинская доблесть
За Отчизну
«Война! Война! Война!» – с надрывным криком несется по деревне тетка Настя. Мужики и бабы побросали работы, бегут по звонку, стоят, судачат, не знают что делать. После обеда приезжает почтальон Степан, подтверждает горестное известие. Василий, высоченный, белобрысый, мордастый, конопатый парень, велит молодой жене укладывать вещи в дорогу. С молодой женой прожил только год. Он знает, что ему надо идти первому, как служивому, у него опыт боев на озере Хасан. Дуня упала на колени, обхватила ноги Василия, завывает: «Никуда не пущу, родненький мой, ребеночка не успели сделать». Василий успокаивает: «Япошек били и немца побьем, к Покрову вернусь». Приходит дядя Федор, советует: «Не дергайся, а отгуляй как положено рекруту, я этого немца знаю, три года с ним пластался, года на три драки хватит».
На другой день принесли повестку из военкомата. Василий три дня прощался с родней в соседних деревнях. В Бершетских лагерях из служивых в течение недели сформировали полк. Василия, как обстрелянного командира отделения, назначили командиром взвода. Обмундировали, вооружили. Перед отправкой командование заверило, что вышибут фашистов и будут воевать на его территории. Эшелон шел почти без остановок. На третьи сутки проезжали Москву.
Ночью перед Смоленском их сгрузили и маршем за город. Смоленск бомбили. Город горел. В первый же день несколько раз попадали под бомбежку. Было много убитых и раненых. Командование приняло решение двигаться ночью. За Смоленском полк остановился в деревне Березовка. Василий зашел в соседнюю избу. Разговорились. Оказалось, что однофамильцы – Чебыкины. Очень удивился, что за тридевять земель тут живут люди с такой родной и непонятной фамилией. Дед сказал, что в этом конце деревни двенадцать семей – Чебыкины. После обеда передали, что прорвались танки в сторону деревни. Есть приказ: любой ценой задержать их.
Деревня была большая, полсотни домов рассыпались на взгорке. Справа и слева поля, за полями болота. Перед деревней поле уходило клином далеко за горизонт. Посередине клина вилась широкая наезженная дорога. Командир приказал одному батальону занять позиции справа, другому слева от деревни, а батальону Василия оседлать самое узкое место клина, между болотинами, шириной километра полтора. Батальон расположился на гривке. Впереди метров за тридцать овраг с крутыми берегами, по которому бежал ручеек. Быстро разобрали мост через овраг. Бревна пошли на блиндажи. Окопы в песчаной почве рылись легко, но быстро осыпались.
Танки появились внезапно; подойдя к краю оврага, открыли огонь. В батальонах находилась полковая артиллерия. Две сорокопятки открыли прицельный огонь по танкам с прямой наводки, но танки были в ложбинке, снаряды попадали по башням и отскакивали, как горох.
Комбат приказал прекратить бесцельный огонь из пушек, чтобы не демаскировать себя, но было поздно – расчеты были выведены из строя. Танки, расстреляв боезапас, отошли. Было приказано рыть волчьи ямы и укреплять их березовыми стойками. Из-за леска, слева, начали бить немецкие минометы. Тяжело ранило командира роты, комбат приказал командовать ротой Василию. Стемнело. Ночью было слышно, как гудели немецкие танки за оврагом. Выставили дозоры. Перед утром Василий решил сам проверить посты. Подполз к кромке оврага и услышал в овраге немецкую речь. Немцы готовились к атаке. Быстро доложил комбату, тот приказал забросать немцев гранатами. Гранаты гулко взрывались в глубине оврага. Немцы отвечали автоматными очередями, наши солдатики одиночными выстрелами. Патроны приказано беречь. На каждого человека было выдано по четыре обоймы и вещевой мешок с россыпью у старшины.
Утром немцы возобновили атаку. Танки подошли к оврагу и били по окопам прямой наводкой. Отвечать было нечем. В обед в воздухе появились самолеты. Они низко носились над окопами и поливали из пулеметов. Связного и телефониста убило. Василий побежал к командиру батальона просить их медленно начать контратаку на немцев, выползающих из оврага, иначе танки и самолеты расстреляют всех. Самолеты поднялись и начали сбрасывать бомбы. Василий видел, что одна из бомб неслась прямо на него. Успел спрятать голову в попавшуюся нишу. Слышал, как рвануло. Василия засыпало землей. Комбат видел гибель своего батальона и принял решение: тяжелораненых отправить в тыл. Оставшиеся три десятка онемевших от грохота солдат с криками «Ура-а-а-а!» ринулись к оврагу. Немцы не ожидали атаки. Бой был коротким. Перемолов немцев, десяток солдат с контуженным комбатом, придерживая раненых, по оврагу через болото вышли на правый фланг полка.
Василий очухался ночью. Рот и нос забиты землей. Земля тяжелой массой придавили сверху. Голова была в нише. Кисть правой руки высовывалась из земли, пальцы шевелились. Его вырвало. Стало лучше дышать. Рот и нос очистились от земли. Попробовал шевельнуться – не получилось. На третий день немцы обошли болотину, смяли левый фланг полка, не задерживаясь в деревне, устремились на Смоленск. Василий то терял сознание, то приходил в себя. Утром почувствовал, кто-то дергает его за руку. Хотел посмотреть, но повернуть голову не мог. Вспомнил, что днем, перед боем в карман скатки засунул и кусок свежеиспеченного хлеба. Над засыпанным окопом стояла корова и пыталась сжевать хлеб вместе с карманом. Не получилось, и она мордой разрывала землю. Девчонка-пастушок наблюдала, что все коровы прошли дальше, а Буренка задержалась. Подошла и увидела растрепанную скатку шинели и руку из земли, пальцы которой дергались. Побежала в деревню. Пришли две бабы и дед. Откопали Василия. Оставили до ночи в окопе. Два взвода немцев осталось в деревне. Искали раненых солдат разбитого полка. Ночью принесли штаны и рубаху. Василия переодели и на тачке привезли к деду Терентию, тому самому однофамильцу, к которому он заходил первый раз. Дед был один. Старуха погибла под бомбежкой, а сын Дмитрий работал на шахте в Кызеле. Дед смотрел на Василия и верил, и верил, уж очень сильно он походил на сына. Василий стал приходить в себя: все видел, все слышал, а говорить не мог. И все-таки кто-то донес, что у Терентия человек, наверное, раненый красноармеец. Пришли полицаи. Деда припугнули. Дед ответил: «Мне хорониться нечего – это сын, на шахте его придавило, вернулся домой». Полицаи были местные, но с другого конца деревни. Видели сына Терентия мальцом. Осмотрев лежавшего в кровати Василия, подтвердили: «Верно, это он». Больше их никто не беспокоил. К осени вернулась речь, но память была провалами.
Немцы после разгрома под Москвой стали бесчинствовать в деревне. Отбирали скот, зерно, картошку. Мужиков забирали на работы, а молодежь угоняли в Германию. Пошли слухи – в лесах появились партизаны. Вскоре вошли в деревню. Полицаи сбежали. Все, кто мог носить оружие, пошли партизанить. Василия не брали. Он пристроился в хозяйственном взводе. Командир заметил его сноровку и хозяйственность и назначил командиром хозроты. Василия переправили на главную базу. Место ее расположения хранилось в тайне. Кругом болота. На базе находился штаб партизанского движения смежных областей, госпиталь, семьи командиров отрядов, склады со своим и трофейным оружием. Василий с двумя стариками-оружейниками проверял готовность все арсенала к действию. Вечерами слушал по радио сообщения Совинформбюро, в том числе и о действиях партизан его бригады. После разгрома немцев на Курской дуге началось широкомасштабное наступление советских войск по всему фронту. Немцы стали очищать свои тылы. Направляемые из резерва немецкие дивизии развертывались для уничтожения партизан в Смоленских лесах. Бригада в августе вела тяжелые бои против двух немецких дивизий, которые охватили партизанскую зону полукольцом, сжимая ее каждый день. На базу привозили десятки раненых. Пришлось освобождать землянки, занятые под склады. Вооружение складировали на сухих местах, маскируя брезентом и ветками деревьев.
Бригаде был отдан приказ прорываться через линию фронта. Но куда с детьми, ранеными – не бросишь. Решили биться до подхода наших. Минировали все подходы к лагерям. Штаб передислоцировался ближе к передовой. Под командой Василия оставались десятка два ходячих раненых, старики и подростки. Василий приказал всем: раненым, женщинам, подросткам, старикам – занять круговую оборону. Оружия и боеприпасов было с избытком. Василий организовал три линии обороны: первая – за леском, впереди болота, вторая – на берегу реки Черной, которая огибала лагерь петлей, третья – по склону землянок. В середине сентября немцы прорвались до гати со стороны второго батальона. Бой шел весь день. Гать была заминирована. Немецкие танки подрывались на минах, их оттаскивали и новые танки лезли и лезли, и так весь день. В сумерках прорвались два танка. Василий успел поставить три мины друг за другом. Впереди идущий танк подорвался на первой мине, немного прополз, и грохнул второй взрыв. Задний танк стал отходить с боку, но сразу же завалился на бок в болотину и начал оседать. Оба танка вели огонь из пушек по землянкам, последнему рубежу обороны. Василий побежал к землянке с минами, там ничего не было, кроме канистры и бутылок с зажигательной смесью. В лесу, на болоте быстро темнело. Василий схватил канистру с зажигательной смесью и бутылку и сзади заскочил на увязший танк. Стал поливать из канистры, затем перескочил на другой, вылил остатки и бросил бутылку на моторную часть. Танки почти одновременно вспыхнули. Вспыхнул и Василий, для пламени он стал отличной мишенью. Раздалась длинная автоматная очередь. Василий свалился с танка в болотину. Ночью в помощь прорвалась группа из соседнего партизанского соединения и отбила атаки немецкой пехоты. Утром немцы поспешно отступили. Хоронили Василия всей деревней вместе с погибшими партизанами около оврага, рядом с братской могилой батальона, защищавшего этот рубеж в июле 1941 года. Дед Терентий рядом с памятником на общей могиле оставил деревянный крест, на котором долотом высек: «Василий Чебыкин, приемный сын Терентия Чебыкина».
1999, декабрь
Капитан Иван Агафонов – комендант Одессы
Прикамье
Лето, тепло, раздолье. Слышно, как в речке Пая бултыхаются ребятишки. Семен Еремеевич, рыжеватый мужичок с бородкой клинышком, печальными глазами, стоговал. Молодая девчушка лет шестнадцати, племянница по жене, сирота, с оспинками на лице, огненными глазами, черемной толстой косой, подвозила на Рыжке копны. Работали споро. Семен подшучивал над Танюшкой, та задиристо хохотала. Аксинья, жена Семена, поджарая баба, пришла на покос с узелком, в цветастом полушалке, светло-зеленой кофте и черной юбке до щиколоток, прокричала:
– Здорово, работнички! Наверное, проголодались? Я вот с богомолья иду, сорок дней куму Степану справляли, помолились, слава Богу, все хорошо.
Семен незлобно ответил:
– Каждый день богомолья и поминки, в дом стыдно зайти, лучше бы помогла грести, а то девку надсажаем. Иди, забери домой Ванчика, где-то тут в старице с малышней плескается.
Аксинья рожала каждый год, досмотра за детьми не было – редкие выживали. Иван был первенец, и выхаживали его дед с бабкой. Парнишка родился головастеньким. Перед школой уже читал Евангелие и Псалтырь на церковно-славянском языке.
Иван в школе учился с прилежанием, но учителя постоянно жаловались на его шалости: то в школу ужа притащит, то за пазуху насует лягушат, то осиное гнездо спрячет в коридоре, то запустит жужжащий самолетик с резиновым мотором. Вечерами читал допоздна. Подросткам рассказывал так убедительно, как будто сам был участником или очевидцем. Врун был неимоверный. Трудно было отделить правду от вымысла. Часто он попадал в какие-нибудь истории. Несколько раз уходил из дому путешествовать с холщовой сумкой через плечо, добирался до самой дальней родни, откуда его привозили.
Учитель в селе – это самый уважаемый человек, он дает грамоту детям. У крестьян, которые расписывались крестиком, учитель был вроде божества, он много знал, советовал. Иван поступил в педучилище городка Оханска. Учеба давалась легко, учился с наслаждением. Почувствовав ответственность, что самому придется нести знания, посерьезнел. Шалости отошли на второй план. На третьем курсе влюбился, будучи на практике в селе Сергино, в молодую учительницу Олю. Отношения зашли далеко. Дома поставил вопрос ребром: женюсь! Как ни уговаривали родители, что молод, что надо доучиться, ответ был один: мне восемнадцать лет, делюсь, беру свой пай. Что в крестьянском дворе взять, хотя и жил Семен Еремеевич справно: есть лошадь, корова, плуг, хлеба хватало до нового урожая.
Женитьба совпала с коллективизацией. Семен в колхоз идти не хотел ни в какую. На уговоры и угрозы не поддавался. Пришлось съезжать с обжитого места, бросать усадьбу и двор. Ивану выделили корову Чернуху. Беспокойная была корова, настырная, ходила во главе стада вместо быка. Любую изгородь быстро разбирала. Подходила в пряслу, снимала рогами верхнюю жердь, затем остальные. Если попадался переплет между кольями, то и его измолачивала. Пастухи были рады, что избавились от такой коровы. Иван закончил педучилище, молодоженам при школе дали комнатку. А куда корову? Привел ее Иван к нам и попросил: «Тетка Татьяна и дядя Федор, купите корову, смирная она, тихая, молочная. Нам с Ольгой деньги нужны на обустройство, да и куда мы с ней?»
Чернуха быстро привыкла к маме, по характеру одинаковы, но с отцом не заладила. Подойник летел в сторону, хвостом била по лицу, а то и рогом могла поддеть. Дойка заканчивалась криком, а молока в подойнике было «кот наплакал».
В 1938 году я с братом Семеном ездил навестить брательника. У Ивана уже было двое малышей: один еще в люльке, а старший, лет трех, бегал с нами по поляне. Иван поступил на заочное отделение Пермского пединститута.
Когда началась война, Иван работал директором семилетки в Сергино. В первый же день пришел в военкомат с заявлением об отправке на фронт. После коротких курсов Ивана назначили командиром роты, которая состояла из выпускников десятых классов и преподавателей начальной школы. Интеллигентная получилась рота.
