Александр Амфитеатров
Пять пьес
Взгляни в мои глаза!
Рогнеда.
Оставь меня!
Ингульф.
Взгляни!
Рогнеда.
Оставь!
Ингульф.
Ты любишь
Его, несчастная!
Рогнеда.
Нет, нет!
Ингульф.
Не обмануть тебе меня! Я начал
Давно подозревать тебя.
Рогнеда.
Неправда!
Верна я клятве…
Ингульф.
Так сверши ее.
Рогнеда.
О!..
Ингульф.
Замолчала ты?
Рогнеда.
В какую пропасть
Ты увлекла меня, святая месть!?
Ингульф.
Да! Месть свята настолько же, насколько
Грешна любовь бесчестная твоя!
Рогнеда.
Любовь?! Ингульф! Ингульф!
Ингульф.
Не отрицай!
Тебя люблю я… Любящие зорки,
К несчастью! Измученное сердце
Подсказывает правду их глазам.
Рогнеда.
Ты вырвать y меня признанье хочешь
Насильем?
Ингульф.
Твой вопрос само признанье!
Рогнеда.
Слова твои мне пытка.
Ингульф.
А мои
Сомнения тяжелее всякой пытки.
Опускается на скамью. Молчание.
Рогнеда.
Да будет же по-твоему, упрямый
И грубый человек. Да, я люблю.
Ингульф.
О, духи вечной ночи!
Рогнеда.
Злобы семя
Усердно я в душе своей ростила.
Ингульф (злобно смеется).
Ха-ха-ха-ха! А выросла любовь?
Когда засеет поле земледелец
Пшеницею, то урожая ждет
Пшеницей же.
Рогнеда.
Но кто же помешать
Тому сумеет, чтобы в желтом пол
Колосья не обвила повилика.
Не рос лиловый куколь, василек
Звездою синей не сиял? Не люди,
Но боги сеют их!..
Ингульф.
Лжешь! Злые духи!
Рогнеда.
Пусть будет так. Мне; все равно, откуда
Взялась моя любовь, но есть она,
И нет над нею власти.
Ингульф.
Злое семя
Из сердца с корнем вон!
Рогнеда.
Тогда все сердце
Придется вырвать.
Ингульф.
Любишь ты его!
Зачем же я здесь? Я? Глупец! Я думал,
Что, мученица долга, слезы льешь
На лож ты насильничьем, что давит
Тебя, как цепь, обязанность притворства!
И полетел к тебе я, как орел
На выручку пойманной орлицы,
И вот кого нашел!.. Передо мной
Господской лаской сытая рабыня,
Наложница, счастливая позором!
И ты Рогнеда?
Рогнеда.
Я была Рогнеда.
Зовусь я Гориславою теперь.
Жена и мать, люблю отца и мужа.
Двух сыновей вскормила я ему
Своею грудью, а они, быть может,
Платя мне за рождение свое,
За материнский труд, за дни и ночи
Заботы неусыпной, напитали
Любовью сердце гордое мое.
Притворство правдой стало. Все смешалось
В душе моей и ненависти старой
Заветный долг, и новая любовь.
Ингульф! Ингульф! я молода… а разве
Любви не стоит он, мой богатырь,
Мой князь?.. О, не кляни!
Не подобрать тебе таких проклятий,
Какими я сама себя казнила,
Когда чад страсти проходил, когда,
В просонках пробужденного сознанья,
Являлся мне отец мой, Рогволод,
В разрубленной кольчуге, с гневным взором,
Сурово мне грозящим…
Ингульф.
Конунг мой!..
Рогнеда.
Да! он грозил мне… мертвою рукою
Указывал на сотни привидений,
Летящие за ним, с протяжным воем:
Отмсти!.. Отмсти!..
С ужасом отходить от Ингульфа.
Такие же, как ты!
В глазах одно и то же выраженье,
Одни и те ж проклятья на устах.
Что ты пришел? что грозным судиею
Передо мной стоишь теперь?.. Уйди!
Ты долго ехал: стал живой Владимир
Милее мертвых мне за это время.
Убить его – себя убить!
Ингульф.
Когда
Не хочешь ты отмстить за Рогволода,
За самое себя отмсти, а боги!
В одно сведут с Владимиром[20] твой счет.
Рогнеда.
Смотри, как слабы, нежны эти руки…
Чего от них ты хочешь!
Ингульф.
Мало ль зла
Творится в мире нежными руками.
Рогнеда.
О, верный мой Ингульф! не надо крови!
Оставим Киев! Ты меня умчишь
В ладье своей под небеса другие,
Родимые и дружеские нам,
И страсть моя в разлуке истребится,
И жизнь, быть может, улыбнется нам
По-новому…
Ингульф (Холодно).
Куда ж умчать прикажешь
Тебя, моя красавица? Туда ли,
Где скальды бородатые, бродя
Из веси в весь, поют под звуки арфы
Про честную погибель Рогволода
И про измену дочери его?
Ты проклята на родине.
Рогнеда.
За морем
Не мало стран счастливых…
Ингульф.
Как тебя,
Клятвопреступницу, на борт возьму я?
Потопить нас неистовая Рана,
Тор молотом корабль мой разобьет!
Наложница Владимира[21] не стоить,
Чтоб жертвовал собой варяжский викинг
С дружиной богатырскою.
Рогнеда.
Увы!
И людям я, и небу ненавистна,
И духи зла смеются надо мной…
Ингульф. (Снимает с пояса кинжал).
Вот нож, возьми!
Рогнеда.
Он руки жжет…
Ингульф.
Возьми!
Тебе он завтра ночью пригодится.
Рогнеда (прячет нож).
Возьму, но ничего не обещаю. Запомни это!
Ингульф.
Время есть еще
До ночи завтрашней тебе обдумать.
Убей!.. и нож мой, кровью освященный,
Брось из окна. Мне будет это знаком
К восстанию. Всю ночь я буду ждать…
Теперь прости! Мне тяжела беседа.
Печальные признания твои
Упали мне на душу, будто молот
На наковальню звонкую, и глухо
Гудит под их ударами она!
(Быстро уходит).
Рогнеда.
Учите ж вы меня, святые боги!
Путем, желанным вашей мощной вол,
Мою ведите руку, мысль мою
В угодный вам поступок воплотите!
Мои дела сомнительны и трудны,
Мой разум темен, страсть моя сильна.
На злобные загадки хитрой жизни
Не в силах я ответить!.. Пусть несет
Меня судьба, как мчат Днепра стремнины
Покинутую кормщиком ладью.
(Уходит).
Занавес.
Действие IV
Терем Рогнеды. Опочивальня. Поздняя ночь. Лунный свет. Владимир спит на ложе, за пологом. Рогнеда стоит y полога, прислушиваясь.
Рогнеда.
Уснул…
Ингульф. (Поет за окном).
Звенел мой меч в чужой стороне,
Никто не мог противиться мне,
Я князем был на трех кораблях,
Теперь я раб в плену и цепях…
Рогнеде.
Условный знак… Смелей, Рогнеда!
(Отбрасывает полог).
Ты весело уснул, могучий князь,
Вином и женской лаской упоенный;
Не чуял ты, что над тобой беда
Трепещущие крылья распустила.
(Вынимает нож).
Владимир.
Где ты, люба…
Рогнеда?
Рогнеда (отступая).
Люба!
Владимир (во сне).
Поцелуй меня…
Рогнеда.
Рука дрожит, слабеет воля…
Владимир (тише).
Люба…
Ингульф (поет).
Мой щит разбить и меч пополам,
Корабль морским игрушка валам,
А я, забыт в подземной тюрьме,
Живу, как гад, в грязи и во тьме!
Рогнеда.
Две птицы
Поют мне песни. Черная одна,
Другая – белая. Одна о мести,
Другая о любви. Кого же слушать?
Какая песня Локи внушена,
Какая светлым Бальдером?.. О, боги!
Когда сомненье допустили вы
И в этот миг решительный, то, верно,
Вам неугодна жертвы этой кровь.
(Смотрит на Владимира).
Как он хорош! Убить его? Из тела
Прекрасного ножем исторгнуть душу
Жемчужную, и жить потом самой,
И называть своими малых деток,
Сынов его?.. Какое детям дело
До Рогволода? Он безвестен им!
Удел их мать свою возненавидеть,
Как ненавидеть я тебя должна,
Хороший мой, желанный мой! Что – если
Любовь и долг возможно примирить?
Тень Рогволода ждет кровавой жертвы
Я заменю Владимира. Мне жизнь
Недорога и вовсе бесполезна.
Не мало женщин в северных краях
Кончает жизнь на жертвенниках грозных,
Подземным посвященных божествам,
А я отдам себя суровой тени
Родителя…
Вновь берется за нож и пристально смотрит на него.
О!.. холодно в могиле!
Приближается к Владимиру.
А ты?.. ты жить останешься, купаться,
Как пташка в небе, в свете и тепле?
Ты будешь видеть солнце золотое,
Дышать весной; полюбишь, может быть…
Другой отдать тебя? Чужим устам
Отдать уста твои для поцелуев?
Знать, что одной недели не пройдет
От похорон моих, а эти плечи
Другие руки женские обнимут,
Другая грудь прильнет к твоей груди?
К прошедшему мне ревности довольно!
Я не хочу в сомненьях умирать,
К грядущему мучительно ревнуя!
Нет, никому тебя не уступлю,
С собою уведу тебя! За гробом
Ты будешь мне супругом, как живой!
Сперва тебя, потом себя… мгновенно…
Чтобы моя душа явилась рядом
С твоей душой на правый суд богов!
Владимир (бредит во сне, Рогнеда быстро отходить в глубину терема).
Товарищи! на слом!.. громи в тараны!..
Гей! меч на меч и щит на щит! вперед!..
Рогнеда.
И я скажу: вперед! Напомнил кстати
Ты прошлое своим бессвязным бредом!
(С поднятым ножом).
О Рогволод! ты, в тишине ночной
Блуждающая тень! приди! две жертвы
Тебе покажет месяц!..
(Замахивается на Владимира).
Не могу!..
Опускает руку с ножем и стоит во нерешительности. Потом, собравшись с духом, вторично заносит нож. Владимир внезапно пробудившись, приподнимается на ложе.
Ах!..
Владимир схватил Рогнеду за руку, она роняет нож.
Владимир.
Это что… с ножем? моя Рогнеда!..
Ингульф. (поет),
Но тверд мой дух, мне цепи смешны!
Я сплю и вижу дивные сны:
Я слышу, море бьет о скалы,
Я вижу, в небе реют орлы…
Владимир тащит Рогнеду к свету и бросает на пол.
Владимир.
Глазам не верю!.. ты меня убить
Хотела?…
Рогнеда (лежа y ног его, после долгого молчания, холодно).
Да.
Владимир.
Как будто сон волшебный?
Я на яву ли, полно?
Рогнеда.
На яву.
Владимир.
Так вот твоя любовь!
Рогнеда (встает).
Любовь меня и сделала убийцей!
Владимир.
Неслыханно!
Рогнеда.
Ты разлюбил меня,
А мне тебя милее видеть мертвым,
Чем не своим.
Владимир (смутясь).
Откуда ты взяла
Такую мысль, безумная?
Рогнеда.
Мне тени
Ее в ночи прошедшей нашептали.
Владимир.
Какие тени?
Рогнеда.
Старый Рогволод,
Родитель мой, и мужи полочане,
Убитые тобой…
Владимир.
Семь лет прошло,
Семь лет молчала ты. Теперь охота
Пришла из гроба мертвых вызывать?
Рогнеда.
Я не звала; они явились сами
И говорили: нас тебе не жаль,
Ты за погибель нашу не отмстила
И нашему убийце отдалась
Так мсти за самое себя! забвенье
Святого долга боги покарали:
Тобой наскучил муж… Ах, эту правду,
Владимир[22], ты не можешь отрицать!
Владимир.
Ты y детей отца отнять решилась
И князя y Руси?
Рогнеда.
Какое мне,
Варяжке, дело до Руси? А дети
Не одного отца теряли: мать
Они с тобой бы вместе схоронили…
Теперь одну меня схоронят…
Владимир.
Да, –
Велик твой грех и не минует казни.
Рогнеда.
Я жду её. Отныне ты не можешь
Любить меня, а без любви твоей,
На что мне жизнь?
Владимир.
Иди! наряд венчальный
Одень и жди меня. К твоей красе
Палач рукою наглой не коснется:
Я сам тебя казню.
Рогнеда.
Благодарю.
(Уходит).
Владимир.
Бывают сны, но это пробужденье
Тяжелее всяких снов…Прочь этот нож!
В окно его!
Выбрасывает нож во окно. Взрыв воинственных криков.
Ингульф.
Оден! Оден!
Владимир.
Что это?
Слышна сеча. Лунный свет сменяется заревом. Путята вбегает, с зажженной сосновой веткой в одной руке и с булавой в другой.
Пyтята.
Князь! князь! беда! сошли с ума варяги!
На терем твой, с мечами на-голо,
Валом валят, секут твою дружину.
Всех впереди Ингульф. Да я его
Угомонил, разбойника!
Владимир (срывает меч со ставца).
Измена!
Пyтята.
Куда ты без шелома и кольчуги?!
Владимир.
Двум не бывать смертям, а от одной
Я только-что ушел. Вперед, Путята!
Бросается к дверям, но навстречу ему входят Добрыня и Вышата с богатырями. Звуки тише. Зарево меркнет. Начинает светать.
Добрыня (влагая меч в ножны).
Зачем вперед? Все кончено. Варяги
Кто перебиты, кто бежали в лес.
Мы поутру облаву им устроим,
Что кабанам…
В дверях появляется – тяжелораненый – Ингульф.
А вот и зверь бежит
Сам на ловца!
Владимир.
Ингульф!
Пyтята.
Так ты не умер?
Ну, и здоров же ты! Моя рука
Болит еще доселе от удара,
Которым я попотчевал тебя!
Ингульф (Владимиру).
Ты жив!.. Судьба с тобою в заговор,
А больше бабья глупость, бабья трусость
И подлость сердца женского! Ты жив,
А умираю я! О, справедливость!
Знать, далеко от мира ты живешь!
Владимир.
Варяг, варяг! тебя зовут Ингульфом,
Ты знаменитый пенитель морей,
Ты жизнью был однажды мне обязан,
Ты гость мой. Как же мог ты на меня
Поднять свое оружье?
Ингульф.
Где Рогнеда?
Владимир.
Рогнеда!?
Ингульф.
Князь Владимир![23] на упреки
Я отвечать не стану. Не затем
Теперь сюда приполз я, полумертвый.
бесчестно ли напал я на тебя,
Моих убийцу братьев, или честью
К тому обязан был, – рассудит Тор,
С кем пировать в сияющей Валгалле
Я полечу на черных крыльях смерти.
Князь! где твоя? В последний час
Дай мне проклясть изменницу!
Владимир.
Рогнеду!?
Ингульф.
Она дала мне ложный знак восстанья,
Она в окно мне выбросила нож,
Что мною был на смерть твою отточен.
Ропот между богатырями.
Владимир.
Меня спасло невидимое чудо,
К какому не способен наш Перун!
Узнайте все: немногие мгновенья
Тому назад, Рогнеда покушалась
На жизнь мою.
Вышата.
Княгиня!
Добрыня.
Хороша!
Пyтята.
Ах, ты змея варяжская!
Ропот между богатырями.
Владимир.
Я выбил
Нож из руки её. Мне стало гнусно
Оружие убийства потайного. Ингульф!
Я сам в окно булат твой бросил,
Сам подал знак тебе…
Ингульф.
Великий Тор!
Благодарю! Ты возвратил мне право
Рогнеду уважать: так тяжко было
Любить и презирать. Теперь умру
Спокойно я, с душою примиренной…
Склоняется на руки богатырей. Его уводят в глубину сцены и сажают на скамью, где он и остается, в забытье.
Владимир.
Что делать мне с Рогнедою, бояре?
Добрыня.
Твоя жена, что хочешь, то твори.
Вышата.
В семейные дела твоей дружине
Мешаться грех.
Пyтята.
Что порешишь, то ладно.
На сцене совсем светло.
Владимир.
Так пропади ж, изменница!
Идет с обнаженным мечем к дверям боковым. Рогнеда выступает навстречу ему в пышном наряде, опираясь на Изяслава.
Владимир (опуская меч).
Мой сын!
Зачем ты здесь?
Рогнеда.
Чтоб смерть мою увидеть.
Владимир.
Не чаял я…
Рогнеда.
Не бойся, порази,
Но на глазах его! Пускай запомнить
Мой Изяслав, что ты меня казнил,
Как помню я убийство Рогволода,
И отомстить когда-нибудь тебе,
Как я сегодня отомстить пыталась.
Владимир (задумчиво).
Все месть, да месть… Нет, жутко, тяжело!
Булатный меч сам из руки валится.
Бросает меч.
Пускай другие судят нас с тобою:
Я не могу… Дружина! как истец,
Вам кланяюсь! на вашу честь и правду
Надеясь, отдаю на вашу волю
Рогнеду и себя.
Кланяется и садится к столу. Рогнеда с Изяславом садятся на ложе. Молчание.
Добрыня (выступает вперед).
Великий князь!
Ты ведаешь, что мы с твоей княгиней
Не из друзей, что всяческое зло
Друг другу мы усердно измышляли
Семь полных лет, – и все же я скажу:
Нельзя ее казнить!
Пyтята.
Что правда правда!
Добрыня.
Взята она убийством и грозой,
Оставлена без племени и рода, –
С чего бы ей добра тебе желать?
Однако, ты смирил ее. Ведь бабий
Короток ум, а память что вода:
Следа не держит долгого. Рогнеда
Тебя ласкала, сына родила,
Потом другого, к детям привязалась,
Да и тебя, отца их, полюбила.
А ты на запоздалую любовь
Ответил ей остудой, да изменой!
Владимир.
Не сам ли ты смущал меня, Добрыня?
Добрыня.
Что делает Добрыня, перечтешь,
Когда судить Добрыню будешь: так-то,
Надежа-князь! Теперь Рогнеду судим, –
О ней и будет речь. Что говорить!
Не без вины я, точно, в этом деле,
Досадовал, что ты свою дружину
На женину указку променял, –
Вот и смущал! А ты не поддавался б,
Когда любил!
Владимир.
Эх, дядя!
Пyтята.
Даже пес
И тот кусаться станет, коль из пасти
Кусок последний вырвешь y него.
А женщина, хоть прока в ней немного,
Все ж не собака, человек. Одно,
Хорошего что было y Рогнеды,
Любовь свою похитил ты. Казнись
За это сам.
Добрыня.
Когда бы не остуда,
Не подняла бы на тебя ножа
Она, не то, что ради Рогволода,
А хоть Оден ей с неба прикажи!
Вышата.
А я скажу: остуда-то остудой,
Но, будь ты вовсе чистым пред женой,
И то простить советую. Имеет
Дочь право мести за отца.
Богатыри.
Прости,
Прости ее, надежа-князь.
Владимир (встает с поклоном).
Покорен
Я вашему решению. Рогнеда!
Свободна ты.
Рогнеда.
Но не жена твоя?
Владимир.
Я видел нож в руке твоей, ты знаешь
Мою остуду.
Сгинуло доверье,
Любовью нас дарившее. Прости!
Даю тебе родной твой город Полоцк:
Да будет он уделом твоему
Спасителю, сынишке Изяславу…
Когда б не он, мой первый строгий суд
Свершился бы… будь благодарна сыну!
Рогнеда (кланяется богатырям).
Спасибо вам за милостивый суд,
Дружина богатырская! Не радость
Мне жить, да и не радость умирать
Опальною женой. Другая станет
Княгиней вашей… Кто же защитить
Моих детей от мачехи ревнивой?
(Обнимает Изяслава).
Пойдем, мой сын, мой Изяслав, в леса
Родимые мои, к Двине широкой!
Я сберегу твой княжеский удел
От ворогов, навстречу нам грядущих,
И выростешь ты грозен и велик,
Как грозен был твой дед неотомщенный.
Владимир (растроганный, мягко).
Княгиня…
Рогнеда.
Нет, княгиня умерла
И вместе с ней угасла жрица мщенья
И грешная любовница твоя,
Мой добрый князь. Несчастная Рогнеда
Отныне! только мать!.. Прости!..
Низко кланяются, друг другу. Рогнеда, опираясь на Изяслава, медленно удаляется. Богатыри расступаются перед ними с почтительными поклонами. Ингульф встает со скамьи, делает несколько неверных шагов к Рогнеде, но, потеряв силы, падает к её ногам.
Рогнеда.
Ингульф!
Ингульф.
У ног… y ног твоих последний
Мой вздох хочу Одену передать…
Прости!.. всю жизнь любил…
(Забывается).
В глазах темнеет… Туман… У ног твоих…
(В бреду).
А! вот она!
Валькирия, свершительница смерти!
Смеется… как похожа на тебя!..
Лети! готовь мне место на Валгалле
Близ Рогволода! Я иду… иду…
Опираясь на руку Рогнеды, поднимается во весь рост и обводить окружающих грозным взором.
Рабы! почтите викинга!
Падает.
Рогнеда. (Склоняется над трупом).
Ингульф!
Занавес.
1886–1891.
Отравленная совесть
Драма в 4-х действиях
К представлению дозволена. Петербург, 31 июля, 1897 г. № 0915 (в первой редакции) и 27 октября того же года во второй редакции, печатаемой в настоящем втором издании пьесы. Написана в 1891-96 годах. Впервые поставлена на сцену в Москве в театре Корша (по первой редакции) и 8-го января 1898 года в Петербурге в Малом театре Литературно-Артистического Кружка, по второй редакции.
ПОСВЯЩАЕТСЯ
Гликерии Николаевне Федотовой
Действующие лица.
Степан Ильич Верховский, директор банка, 56 лет.
Людмила Александровна, его жена, 36 лет.
Митя, 17 лет.
Лида, 16 лет.
Яков Иосифович Ратисов, действительный статский советник, не служит, 48 лет.
Олимпиада Алексеевна, его жена, 39 лет; по первому браку, мачеха Людмилы Александровны.
Андрей Яковлевич Ревизанов, 44 лет.
Петр Дмитриевич Синев, судебный следователь, дальний родственник Верховских, лет под 30.
Аркадий Николаевич Сердецкий, литератор, 48 лет.
Леони, наездница.
Горничная.
Человек в гостинице.
Действие в Москве, в восьмидесятых годах[24].
Действие I
Гостиная в доме Верховских. Богатая обстановка.
Людмила Александровна одна перед зеркалом. Входить Олимпиада Алексеевна Ратисова.
Олимпиада Алексеевна. Скажите пожалуйста! Любуется!
Людмила Александровна. Липочка!
Олимпиада Алексеевна. Здорова? что дети? Степан Ильич? Впрочем, по лицу вижу, что все благополучно. Ведь ты, когда в дом не ладно, сама на себя не похожа. А сегодня совсем в аккурате и даже перед зеркалом вертишься.
Людмила Александровна. Начались милые выражения.
Олимпиада Алексеевна. А ты ко мне снисходи. Не всем же быть сшитыми по твоей кройке. Ты y нас одна в империи. Мой супруг, – на что дурак! – и тот говорит о тебе не иначе, как самым высоким штилем. Я советую тебе за него замуж пойти, если с ним разведусь, а твой Степан Ильич, сохрани Бог…
Людмила Александровна. Липа, не болтай вздора.
Олимпиада Алексеевна. Не могу, это выше сил моих. Как вышла из института, распустила язык, так и до старости дожила, а сдержать его не умею.
Людмила Александровна. А ты уже записалась в старухи?
Олимпиада Алексеевна. По секрету, милая. Нам с тобой нечего чиниться друг перед другом, обеим по тридцати шести.
Людмила Александровна. Ой, Липа! Как же это? Мне-то, действительно, тридцать шесть, а ведь ты старше меня на три года!
Олимпиада Алексеевна. Да? Ну, значит, с нынешнего дня будет тебе тридцать три, потому что я больше тридцати шести иметь не желаю. А, впрочем, не все ли равно? Разве годы делают женщину? Лета c'est moi! Кто мне даст больше тридцати? О тебе же и речи нет. Помню тебя девочкою: красавица была; помню барышней – тоже хоть куда. Замуж вышла, пошли дети, – подурнела, стала так себе; а теперь расцвела, прелесть, и только. Впрочем, зеркало перед тобою.
Людмила Александровна. X-а-ха-ха!
Олимпиада Алексеевна. Нечего смеяться, правду говорю. А если не веришь на слово, что мы еще можем постоять за себя, вот тебе документа.
Людмила Александровна. Что такое?
Олимпиада Алексеевна. Billet doux. Так это называется. «Обожаемая Олимпиада Алексеевна! Давно скрываемое пламя любви»… и прочая, и прочая. Сегодня получила. И ему двадцать два года. Нет, старая гвардия умирает, но не сдается!
Людмила Александровна. Любовная записка? Вот чего я никогда не получала. Покажи.
Олимпиада Алексеевна. О, невинность!
Людмила Александровна (возвращает письмо). Глупо-то, глупо как!
Олимпиада Алексеевна. Это тебе с непривычки. А мне ничего, даже очень аппетитно. Я ведь специалистка, всю жизнь провела за этою корреспонденцией. И теперь пишу.
Людмила Александровна. Вот как.
Олимпиада Алексеевна. Право, пишу. Особенно артистам, которые в моде.
Людмила Александровна. И отвечают?
Олимпиада Алексеевна. А что им еще делать-то?
Людмила Александровна. А муж как смотрит на твои подвиги?
Олимпиада Алексеевна. Очень он мне нужен. Состояние мое и воля моя. Попутала меня нелегкая с этим браком.
Людмила Александровна. Если не любишь Ратисова, зачем вышла за него? Кто неволил?
Олимпиада Алексеевна. Думала, что он – порядочный человек, мужчина, а он размазня, тряпка, губка… Ты своего Степана Ильича хоть и не любишь…
Людмила Александровна. Это кто тебе сказал?
Олимпиада Алексеевна. Логика. Он старше тебя на двадцать лет.
Людмила Александровна. Лжет твоя логика. Замуж я шла, действительно, не любя. Но теперь я, право, даже и представить себе не могу, как бы я жила не в этом доме, не со своим Степаном Ильичем, без Мити, без Лиды…
Олимпиада Алексеевна. Ну, тебе и книги в руки. Не очень-то я тебе верю. Сама жила за старым мужем: ученая!.. Неужели ни один мужчина не интересовал тебя в эти годы?
Людмила Александровна. После замужества? Ни один.
Олимпиада Алексеевна. Даже Аркадий Николаевич?
Людмила Александровна. Как тебе не стыдно?
Олимпиада Алексеевна. Да я ничего… болтали про вас много в свое время… Ну, и предан он тебе, как пудель… Спроста этак не бывает.
Людмила Александровна. Аркадий Николаевич был мне верным другом и остался. Между нами даже разговора никогда не было такого, как ты намекаешь, романтического.
Олимпиада Алексеевна. Вам же хуже: чего время теряли? Сердецкий – и умница, и знаменитость… чего тебе еще надо? Ну, да ваше дело: кто любит сухую клубнику, кто со сливками, – зависит от вкуса… Итак, ни один?
Людмила Александровна. Ни один.
Олимпиада Алексеевна. А меня, кажется, только один не интересовал: мой муж. Однако, что это я завела все о мужьях, да о мужьях? Веселенький сюжетец, нечего сказать. А, знаешь, не думала я, что из тебя выйдет недотрога. В девках ты была огонь. Я ждала, что ты будешь ой-ой-ой!
Людмила Александровна. Что-то не помню в себе подобных задатков.
Олимпиада Алексеевна. Ну, как не помнить? Да – что далеко ходить? Ревизанова разве позабыла? Чего мне стоило отбить его y тебя… Ну-ну! Мила! глупая! Зачем же бледнеть? Даже губы побелели…
Людмила Александровна. Вовсе нет, что ты выдумываешь?
Олимпиада Алексеевна. Ой-ой-ой! сударыня, злопамятна же ты. Пора бы простить и смеяться над прошлым. Невесть сколько лет вы расстались…
Людмила Александровна. Ах, перестань, Липа! Ты знаешь, что мне не могут быть приятны воспоминания об этом человеке.
Олимпиада Алексеевна. Да, красиво вел себя мальчик, – удавить, и то, пожалуй, не жалко. Хоть ты и злилась на меня в то время, зачем я стала между вами, а ты должна записать меня в поминание, за здравие рабы Олимпиады. Не вскружи я Андрею Яковлевичу голову, быть бы тебе за ним.
Людмила Александровна. Ах, Липа!
Олимпиада Алексеевна. А из него, Милочка, вышел, говорят, превеликий мерзавец…
Синев (входит). Батюшки! кто это здесь произносит столь жестокия слова?.. Здравствуйте, кузина. Здравствуйте; неувядаемая тетушка… Кого вы изволите громить, тетя Липа?
Садится.
Олимпиада Алексеевна. Стоющего человека.
Синев. А имя такового?
Олимпиада Алексеевна. Андрей Яковлевич Ревизанов.
Синев. О!..
Людмила Александровна. Вы знакомы?
Синев. Встречаемся… Да-с, это гусек! Как его не знать? Он всю московскую зиму переполнил шумом своих успехов. Кто скупил чуть ли не все акции Черепановской дороги? Ревизанов. Кто пожертвовали пятьдесят тысяч в пользу голодающих черногорцев? Ревизанов. Кто съел ученую свинью из цирка? Ревизанов. Чей рысак взял первый приз на бегах? Ревизанова. Чей миллионный процесс выиграл Плевако? Ревизановский. У кого на содержании Леони самая шикарная в Москве кокотка? У Ревизанова.
Людмила Александровна. Чем он собственно занимается?
Синев. Состоит в звании интересного незнакомца.
Олимпиада Алексеевна. Я первая его отлично знаю.
Синев. С чем вас и поздравляю.
Людмила Александровна. Он старый наш знакомый, Петр Дмитриевич. Мой отец поставил его на ноги, вывел в люди.
Синев. Помню и знаю. Но между тогдашним Ревизановым и настоящим пропасть. Тот был бедняк, этот капиталист, тот кандидат в герои романа, этот из героев герой.
Людмила Александровна. Вы шутите?
Синев. И да, и нет. Я хотел бы рассказать вам биографию Ревизанова, но y него нет биографии. Есть легенда. Факты вот. Ревизанов был дважды женат на богатейших купчихах и, вдовея, получал в оба раза чуть не по миллиону в наследство. У него золотой промысел в Сибири. Он строил Северскую дорогу. Он директор и повелитель Северного банка. На Волге и Каме y него свое пароходство. Вот и все. Затем начинается легенда, то есть слухи и сплетни. Прикажете сплетничать?
Людмила Александровна. Пожалуйста.
Голос Мити, поющего куплеты из «Кармен».
Олимпиада Алексеевна. Что же ты?
Синев. Юношество грядет, учащаяся молодежь. При ней не дерзаю.
Митя входит бойко и весело, но, увидав Олимпиаду Алексеевну, конфузится.
Митя. Здравствуй, мама.
Робко кланяется Олимпиаде Алексеевне.
Людмила Александровна. Здравствуй. Отчего так рано?
Митя. Физика не пришла. Распустили после большой перемены.
Олимпиада Алексеевна. Какой Митя y тебя хорошенький становится, Мила.
Синев. А вам нельзя не заметить? О, неисправимая тетушка! (Мите). И ты тоже хорош! Такая, можно сказать, неподражаемая со всех сторон дама тебя хвалить, а ты краснеешь, конфузишься… Стыдись! «Мужчина должен быть свиреп», говорит испанская пословица.
Людмила Александровна. Оставьте Митю в покое.
Синев. Уму-разуму учу: я буду тлеть, а он цвести. Ты, Митя, не стесняйся: тетушка тебе слово, а ты ей – двадцать; она тебе: ах! хорошенький! – а ты ей: смотрите и страдайте.
Людмила Александровна. Какие вы оба с Олимпиадою несносные пустословы!.. Липа! пойдем ко мне… Я покажу тебе новые мои туалеты: это по твоей части.
Олимпиада Алексеевна. Еще бы не по моей! Не иду – лечу! (проходя мимо Мити). А ты все дичишься меня, волчек?
Синев. В самом деле, Митька, зачем ты глядишь на тетушку таким сконфуженным быком?
Митя. Ну ее!..
Синев. Глупо. Подобных дам юноша твоего возраста должен ценить на вес золота. День для них прошел, вечер не наступил, а развлечения сердце дамское требует.
Митя. Не люблю я ее… Говорит она как-то эдак… как будто и ничего особенного, а покраснеешь от её разговора… Смотрит, ухмыляется…
Синев. Увы, мой друг! От своей судьбы не уйдешь. И думается мне, что никто другая, как блистательная Олимпиада, и есть твоя судьба. Ваш брат, молокосос, самой природой приспособлен для сих сорокалетних пожирательниц мужчин.
Митя. Веришь ли, как не люблю ее, как она мне надоела: даже по ночам сниться стала.
Синев. Даже по ночам сниться? Finitа lа comediа: сдавайся на капитуляцию, – и да будет над тобою благословение твоего доброго, старого дяди. Затем прощай… К обеду я вернусь, а до тех пор мне предстоит привести в совесть и чувство одного неблаговоспитанного конокрада.
Верховский и Ревизанов входят.
Верховский. Пожалуйте сюда, милости просим, батюшка Андрей Яковлевич. Вот гость, так гость! Прямо скажу: не жданный, но радостный… Где Людмила?… А! Митяй! Здравствуй! И ты тут, Петенька?… Андрей Яковлевич! Вам, чай, и не узнать этого молодца?
Ревизанов. Петр Дмитриевич Синев, – не правда ли? Я помню вас еще мальчиком в курточке. Я памятлив на лица и имена.
Синев. Качество королей.
Верховский. Служит, батюшка Андрей Яковлевич, судебный следователь и на отличнейшей дороге, Станислава имеет… Анну. Аль Анны-то y тебя, Петя, нету?
Синев. Hету, Степан Ильич, поторопились. Нету.
Верховский. Hет так будет, непременно будет, ты не горюй!
Синев. С чего мне?! помилуйте!
Верховский (подводить Митю). А это мой. Видите: весь в мать. Со мною точно на смех – ни черточки схожей, а мой баловень. Да что же это, Людмила? где она? Людмила Александровна! Людмила Александровна!
Людмила Александровна и Олимпиада Алексеевна входят.
Ревизанов кланяется. Людмила Александровна…
Она отвечает ему очень холодно.
Ревизанов. Кого я вижу? Вы ли это, Олимпиада Алексеевна?
Олимпиада Алексеевна. Разве я так переменилась?
Ревизанов. О, да! – но к лучшему.
Олимпиада Алексеевна. Как и вы. Вы всегда смотрели таким… джентльменом, а теперь стали точно принц Уэльский.
Синев. Вошла в колею… А конокрад-то мой дожидается. Сбежать под шумок… (берется за шляпу).
Олимпиада Алексеевна. Петя, ты на службу?
Синев. Да, тетушка, время.
Олимпиада Алексеевна. Я подвезу тебя: я на своих лошадях… Надеюсь, Андрей Яковлевич, что, навестив одну старую знакомую, вы и другой не забудете, посетите меня?
Ревизанов. Мне остается только просить извинения, что я раньше не был y вас.
Олимпиада Алексеевна. Смотрите же, я буду ждать. До свидания, Мила, до свидания, Степан Ильич. Руку, Петя.
Уходят, в сопровождении Мити.
Верховский. Присаживайтесь, Андрей Яковлевич… Так-то, так-то, батюшка. Сколько лет, сколько зим не видались! что воды утекло!
Ревизанов. Да, перемен не сосчитать. И в людях, и в обстоятельствах.
Верховский. Взять хоть бы вас, дорогой: куда широко шагнули. Туз из тузов, рукою вас не достанешь.
Ревизанов. О, что вы, Степан Ильич!
Верховский. А без лести скажу: остались такой же милый, непритязательный, простой, как были… Давно пожаловали к нам в Белокаменную?
Ревизанов. Второй месяц.
Верховский. Одни или с супругою?
Ревизанов. У меня нет семьи, Степан Ильич. Я вдовец.
Людмила Александровна. Я слышала, – даже дважды.
Ревизанов. Совершенно справедливо, Людмила Александровна, дважды.
Верховский. Ого! Значить, искушены супружеским опытом вполне?
Ревизанов. И сыт этим опытом по горло.
Верховский. На третий брачный дебют не посягаете?
Ревизанов. Ни в каком случае. Разве уж влюблюсь безумно… но это мне не по годам.
Людмила Александровна. К тому же, безумно любить три раза в жизни – не слишком ли много счастья для одного человека?
Ревизанов. Вы ошибаетесь: я не любил своих покойных жен.
Людмила Александровна. Откровенно.
Ревизанов. К чему же скрывать? Мы люди деловые, коммерческие, и браки y нас дело коммерческое, сделка по договору. У людей обыкновенных душа выходит за душу, тело за тело, любовь за любовь. А y нас деньги выходят за деньги же, либо за ум, за распорядительность, деловитость. Касса, мол, ваша велика и обильна, а порядка в ней нет: приди володети и княжити ею. Моей первой супруге был нужен, по её огромным, но расстроенным делам, хороши приказчик на отчет. Выбор её пал на меня. Она предложила мне, вместо всякого контракта, свою руку. Я принял и не раскаялся. Вторая моя жена крупная пароходовладелица, вышла за меня, чтобы объединить в одном деле два капитала, мой и свой: до брака мы конкуррировали, а, обвенчавшись, стали не только в плоть, но и в кассу едину… и затрещали наши конкурренты.
Людмила Александровна. Вам бы уж и продолжать в том же духе… Зачем же вы ищете для третьего брака «безумной любви»? Даже непоследовательно.
Ревизанов. Затем, что я достаточно богат, чтобы позволить себе эту маленькую роскошь, и, без неё, жениться более не намерен.
