Александр Амфитеатров
Пять пьес
Князь. Стало быть, Зинаида вся на твоих руках?
Матрена. Я призираю. Кому же?
Князь. Оно и лучше. Я тебе верю. Всегда верил. Ты знаешь?
Матрена. Облагодетельствована вашим сиятельством выше меры.
Князь. Смотри за нею. Хорошенько смотри.
Матрена. И то смотрю.
Князь. Густавсонша эта, если и выздоровеет, не годится. Никогда не годилась. Стара и добра слишком. Девченка забрала ее в руки, командует ею: дикою козою выросла. Мне нужен настоящий присмотр за Зинаидою, ежовые рукавицы… Поняла?
Матрена. Я, батюшка ваше сиятельство, ей не спускаю, a что характер y неё бедовый, так в том совладать нет моей возможности. Покуда махонькая была, страх имела. A большой девке, невесте, подзатыльника не дашь. Сама сдачи отпустит.
Князь (с судорогою). Невесте?
Матрена. Старики сказывают: наказуй дитя, пока поперек лавки ложится; когда дите вдоль лавки еле уложишь, наказывать поздно.
Князь. Мне не надо, чтобы ты Зинаиду наказывала, a надо, чтобы ты ее стерегла.
Матрена. Уж и не знаю, как еще стеречь? Кажется, стараюсь, не спускаю с глаз.
Князь. A вот как: была ты нянькою, тюремщицею будь.
Матрена. Господи, помилуй!
Kнязь. Я твердо решил: замужем Зинаиде не бывать. Хочу, чтобы в монастырь шла, нашего рода грехи замаливать.
Матрена. Нонче, говорят, нельзя этого, чтобы насильно…
Князь. И не хочу, чтобы насильно. Пусть добровольно идет.
Матрена. Ой! что-й-то вы? Добровольно? У неё мысли не те.
Князь. A какие же y неё мысли?
Матрена. Известно, какие бывают y девушек.
Князь. О женихах мечтает?
Матрена. Ну, что уж…
Князь. Женихов для неё по нашему краю нет.
Подступает к ней.
Ты ей внуши! внуши!
Матрена. Слушаю, батюшка… A молоденьких, до тридцати лет, сказывают, ваше сиятельство, и не постригают будто закона на то нет?
Князь. Знаю. Кабы не это, я бы ее в монастыре воспитал, a не в Волкояре. Глаза намозолила.
Матрена. На житье отдать, – княжну каждый монастырь с радостью примет.
Князь. A она из монастыря-то убежит, и замуж выскочить? Спасибо… Нет, мы лучше своим глазом досмотрим…
Матрена. Как прикажете. Оно конечно: свой глазок смотрок.
Князь. Только прозевай, ее украдут, уводом уведут… Собой недурна… Соседи нищие, жадные… Небось, так и шнырять вокруг флигеля-то? А?
Матрена. Кому шнырять? Мы, батюшка, как в пустыне, живем. Никого не видим… Антип – банщик, да Конста садовник, сынок мой, – только подле нас и людей…
Князь. Старик дряхлый и мальчишка! Хороши сторожа!
Матрена. Силы y них малые. От лихого человека не оберегут.
Князь. Я к павильону вашему Михаилу Давыдка приставлю. Велю ему дозорить. У этого медведя чужак через забор не шмыгнет…
Матрена. Покорнейше благодарим, батюшка, на ангельской вашей заботе.
Князь. Дура! Себя берегу, не вас.
Уходит.
Матрена. Чувствую, батюшка, да ведь на лишнем поклоне голова не отвалится.
Зина входит – белое лицо, с горящими глазами.
Чертушка ты, Чертушка! Сказано людьми, что Чертушка, так он самый и есть! (к Зине). Слышала?
Зина. Нянька, достань мне яду!
Матрена. Сбесилась?
Зина. Достань!
Матрена. Зинушка! Зинушка!..
Зина. Уйдем от него, нянька!
Матрена. Он те уйдет. Куда?
Зина. Не знаю… Только уйдем. Не то большой грех будет… Крысиною смертью… да!
Матрена. Не ори ты, по крайности! Стены услышат.
Зина. Я ничего, мамушка, ничего…
Матрена. На беду свою я тебя послушалась, взяла сюда… Совсем тебе не надо было слышать.
Зина. В тюрьму нас с тобою, мамушка, посадили, значит – ха-ха-ха? И уже на всю жизнь? Ха-ха-ха! Оно вернее… Ну, что же, посидим… Уйти некуда. Это ты справедливо… Некуда! Всюду достанет: улететь на ковре самолете, вороном догонит, плотицею в Унжу юркнуть, щукою схватит. Совести он не слышит, управы на себя не видит… Пойдем в нашу тюрьму, мамушка!
В глубине сцены Конста и Антип выносят огромную картину – Леду с лебедем.
Матрена. Что вы?
Конста. Княгиню в оранжерею волочем. Велено.
Зина. Срамота глядеть!
Конста. Что с вами? На обеих лица нет… Княжна такая перетревоженная…
Матрена. А! лучше не спрашивай!..
Зина. Оставь, Конста. Словами горя не избыть.
Уходят.
Конста (опешил). Так…
Антип. Хе-хе-хе-хе-хе-хе.
Конста. Что ты?
Антип. Хе-хе-хе-хе-хе-хе.
Конста. Чорт тебя знает, старик. Смеешься, как кикимора.
Антип. Хе-хе-хе-хе-хе.
Конста. Который день о тебе гадаю; представляешься ты полоумным или впрямь выжил из ума?
Антип. Хе-хе-хе-хе-хе-хе.
Конста. Будет. Подымай идолицу-то…
Антип. Погоди… хе-хе-хе… Погоди, Константин… А?..
Конста. Да ты о чем?
Антип. Все о том же, парень. Что же? Только и будет твоей удали, что на тары бары, бабьи растабары, или и в самом дел побежишь?
Конста. Побегу, дедушка.
Антип (одобрительно закивал головою). Беги, парень, беги!.. Ты малый золотой. Я, брат до дурней не охоч, a тебя полюбил, человека в тебе вижу, добра тебе желаю. Что киснуть в этом погреб? Лес, да болото, да тиранство, – и люди-то все стали, как зверюги. В срам и подлости рабской задохлись. Только и радости, что издеваться друг над другом. Сильный слабого пяткою давит. Слабый сильному пятку лижет, a сам змеей извивается, норовить укусить. Твари! Гнуснецы!.. A там, брат, степнина… море… орлы в поднебесьи… Ветер-то по степи… жжжжи… жжжжжи… Народ вольный, ласковый, удалой… Ни господ, ни рабов… Все равные, всяк сам себе владыка…
Конста (с увлечением). Побегу, дедушка.
Антип. Один?
Конста. С кем же?
Антип (пожевал губами и y стремил на Нонету испытующий взгляд). С барышней-то давно слюбился?
Конста. Бог с тобою, дедушка! Откуда ты взял такое?
Антип. О? А ведь я, глядючи на веселые шутки ваши, грешным делом, думал, что вы в любви состоите.
Конста. Как можно, дедушка? Что ты?
Антип. А отчего нельзя, дурашка?
Конста. Отчего?
Антип. Хе-хе-хе-хе…
Конста. Не думал я ни о чем таком… видит Бог: в уме не бывало…
Антип. Хе-хе-хе-хе-хе.
Конста. Однако, какой гвоздь ты теперь мне в голову вбил!..
Антип. Хе-хе-хе-хе… Бери идолицу-то, понесем.
Конста. Понесем… Только я в своих мыслях смутился…
Антип. Говоришь: нельзя. Отчего нельзя? Чего человек хорошо захотел, все можно… О, тяжелая, пес!
Конста. Ты на меня напирай…
Несут картину.
Занавес.
Действие III
Сад. Справа балкон павильона, когда-то изящного и кокетливого, теперь довольно облупленного здания в стиле итальянского возрождения. Слева в глубине сцены полный контраста павильону старая русская баня, с черным срубом и покосившимся крыльцом. Между банею и павильоном развесистая яблоня и под нею скамья на столбиках. Сад совершенно и давно запущенный. Яркое вечернее заревое освещение. Матрена Слобожанка стоит на балконе павильона. Михаило Давыдок сидит на скамье под яблонью, бренчит на балалайки и поет.
Михайло.
Как на Вологде вино
По три денежки ведро!
Хочь пей, хочь лей,
Хочь окачивайся!
Да поворачивайся!
Матрена. Загудел?
Михайло. Гудим, Матрена Никитишна, от унылой жизни для большей веселости.
Матрена. Не очень заливайся, певун. Князь в саду бродит с Муфтелем.
Михайло. Проверяют нашего брата: хорошо ли сторожим.
Убрал балалайку в баню.
Матрена. Ограду-то обошел ли, стража верная?
Михайло. Обошел.
Матрена. Много наших любовников наловил?
Михайло. Уж вы хоть бы пожалели, Матрена Никитишна, не издавались над человеком. Разве своею волею хожу?… Мое дело егерское… мне бы Сибирлетку свистнуть, да с ружьем в лес закатиться: вот какое мое расположение…
Матрена. Ты, должно быть, на лес слово знаешь. Мы все на тебя дивимся: как ты неделями в чаще живешь и дубравный страх терпишь?
Михайло. Вона! Чего?
Матрена. Как чего? Зверье это… сверчки… тишь… от одного лешего, чай, сколько ужасти наберешься.
Михайло. Что мне леший? Я сам себе леший.
Матрена. И точно никак сродни.
Михайло. Я, Матрена Никитишна, человек смирный, ем, что дадут, разносолов не спрашиваю, вина не пью, в подкаретную, в орлянку не играю. A вот без леса грешен, жить не могу. Душа дубравы просить… Душит меня возле жилья.
Матрена. Человеку, который вольготу возлюбил, y нас в Волкояре сласти немного.
Михайло. А – кому в душу совесть дана – даже и несносно. Пьянство, безобразие, девки, своевольство. На конюшне каждый день кто ни кто криком кричит…
Матрена. Княжая воля.
Михайло. A уж князя этого так бы вот и пихнул к болотному бесу в трясину!
Матрена. Что ты? что ты? Любимый-то егерь его?
Михайло. Что любимый? Я справедливость люблю, меня подачкою не купишь. Я за справедливость-то, может, людей…
Матрена. Что?
Михайло. Ничего…
Матрена. Ой, Давыдок! Давыдок!
Михайло. Тиранство мне его несносно видеть. Сколько народу из-за него мукою мучится…
Матрена. Уж чего хуже? Родную дочь – и ту томит, словно в остроге.
Михайло. Кабы не вы, Матрена Никитишна, я давно навострил бы лыжи.
Матрена. На что я тебе далась?
Михайло. Эх! Чувства мои неразделенные, и страдание в груди!
Матрена. Нежности!
Михайло. Матрена Никитишна! Отчего вы столь жестоки – не желаете мне соответствовать?
Матрена. Ой, что ты, Давыдок?
Михайло. Чем я вам не пара закон принять?
Матрена. Какой с тобою закон? У тебя, сказывают, первая жена жива.
Михайло. Жива, коли не померла… Это верно. Только я от неё разженился…
Матрена. Такого правила нет.
Михайло. Есть правило. Ежели баба о муже, муже о жене десять годов вестей не имеют, – могут новый брак принять.
Матрена. Страшно за тебя идти-то: ишь кулачищи… Убьешь, – и дохнуть не дашь.
Михайло. Зачем убивать? Греха на душу не возьму.
Матрена. А с обличья ты – сейчас с кистенем на большую дорогу.
Михайло. На большой дороге и без убийства работать можно очень прекрасно.
Матрена. Ишь ты! A ты работал что ли?
Михайло. A уж это наше дело: «нет», не скажу, a «да» промолчу.
Матрена. Видал ты виды, Давыдок!
Давыдок. Волю знал за волю стоял. Кабалу познал, – ну, стало быть, и жди, терпи, помалкивай… (Поет:)
Как на Вологде вино
По три денежки ведро…
Антип идет из сада с заступом на плече.
Матрена. Чего рыл, старик? Али клады копаешь?
Антип. A ты что знаешь? Может, я их не копаю, a закапываю.
Михайло. Это он, Матрена Никитишна, беспременно щикатунку свою закопал. Щикатунка y него такая есть. Когда спать ложится, под голову ставит. Надо думать: большие миллионы спрятаны.
Антип. Хочешь, наследником сделаю?
Михайло. Ну тебя! Может быть, там y тебя колдовство?
Антип (смеется). Колдовство… колдовство…
Михайло. Когда этот Антип будет помирать, беспременно потолок над ним разбирать придется, потому что своею волею душа из него не выйдет: не охота ей к нечистому-то в зубы идти.
Матрена. Ну, ты, однако, «его» не поминай. Время вечернее.
Конста входит с ружьем.
Антип. A вот и красавец наш.
Михайло. Месяц с одной стороны, он с другой.
Матрена. Откуда восходишь, красное солнышко? Второй день не видать, думала, что волки съели.
Конста. Где был, там нету.
Матрена. Рычи на мать-то, рычи…
Конста. Отвяжись… Тошно мне!.. Тошно!..
Михайло. По городу заскучал?
Конста. Не знаю… Бесы во мне… Тошно.
Михайло. Вона! Еще из Антипки не вылезли, a в тебя уже влезли?..
Конста. Дурова голова!
Уходить в баню.
Матрена. Слава Богу! Пожаловал милостью! До сих пор одна Зинаида бешеная была на руках, a теперь вся честная парочка.
Антип (смеется). Парочка! Парочка! Баран да ярочка.
Михайло (страшным шепотом). Барин!
Матрена слегка взвизгнула.
Михайло вытянулся.
Антип один смотрит равнодушно и почти презрительно.
Князь и Муфтель показываются в глубине.
Князь. Вы все… здесь? Это хорошо…
Проходить за павильон, сопровождаемый Муфтелемь, Матреною и Михайлом.
Антип (Консте в баню). Бери колотушку-то. Зачинай.
Конста. Сейчас…
Вышел.
Антип (хихикает). Стража!
Конста. Надоел ты мне, старец! Вот что!
Антип. В старину тоже, сказываюсь, случай был: поставили козла стеречь капусту…
Конста. Опять ты?
Антип. Чего?
Конста (бросает колотушку). Дьявола ты в меня посадил! Колдун ты!
Антип. Уж и колдун?
Конста. Что я буду делать? Гвоздь y меня в мозгах… всю вселенную она мне заслонила!
Антип. Стало быть, здорово забрало.
Конста. Старый ты черт! До твоих слов лукавых я к ней как слепой был!
Антип. А я тебе глазки растаращил? Ишь!
Конста. Открылись мои глаза! Несчастный я стал человек… открылись!
Антип. Открылись, так смотри. На то они под лоб ввернуты.
Конста. Прежде она для меня княжна была, барышня… Я красоты её не видал. Словно никогда в лицо ей не смотрел.
Антип. A теперича разглядел? Понравилась?
Конста. Нету больше княжны. Зинушку вижу… солнышко красное… девушку желанную… любушку… Эх!
Антип. Обыкновенно, женский пол.
Конста. A?
Антип. Девку-то, говорю, как ни назови и куда ни превозвысь, все она, девка, одинаков товар-от, выходит.
Конста. A, была не была, трещи моя голова, во всем ей признаюсь! Все скажу. Либо пусть и она любит. Или – пропадай душа! Хоть на свете не жить!
Антип. Скажи, брат, скажи.
Конста. Да! скажи! A она насмеется, надругается, нажалуется, велит прогнать со двора?..
Антип. Я тебе, дружок, не советчик. Старик я. Когда молод был, любливали и меня девки.
Конста (плюет). Девки!
Антип. Ну, известно, не всем княжны…
Конста. Ох, старик, не отвинтил бы я тебе нос твой!
Антип. Колотушку-то подыми… сторож!
Конста. Колотушку я подыму…
Антип. Любить люби, a стучать надоть.
Конста. Язва! Проказа египетская! (Уходит).
Антип. Ни-че-го!
Ушел в баню, дверь оставил открытою.
Князь (возвращается с Муфтелем и Матреною). Я тобою доволен, доволен.
Матрена. О том лишь, батюшка-князь, и радеем, чтобы вам угодить.
Стук колотушки.
Mихaило (поет).
Как летал-то, летал сизый орел по крутым горам,
Летал орел, сам состарился…
Матрена. Конста стучит.
Myфтель. Старательный молодец.
Князь. Да. Я его награжу… Я всех награжу.
Матрена. За что жаловать изволите? И без того много взысканы вашими милостями.
Князь. Ступай. Ступай…
Нижния окна павильона освещаются изнутри. Матрена уходить в павильон. Луна светит прямо на балкон.
Князь. Слушай, Муфтель. Когда народ болтал, что покойная княгиня ходит… где ее видели?
Муфтель. В разных аллеях, ваше сиятельство.
Князь. В разных?
Myфтель. Так точно. Тоже вот – будто бы на балконе этом… сиживали…
Князь. Здесь она умерла.
Муфтель. Да это, ваше сиятельство, что же-с?!
Князь. Нет, Муфтель, нет. Дух, исшедший из тела ранее, чем свершить земное в пределе земном, тоскует по местам, где он покинул свои страсти и страдания, стремится к ним и навещает их. Возможно, возможно.
Муфтель. Я того мнения, ваше сиятельство, что не иначе, как глупый народ принимал за княгиню княжну Зинаиду Александровну. Потому что сходство.
Князь. Она на меня похожа, не на мать.
Зина выходит на балкон павильона.
Михайло (поет).
Пробивала y него сединушка между сизых крыл.
Побелела его головушка, ровно белый снег.
Муфтель. Я имею в виду рост и фигуру… Извольте взглянуть.
Князь (с содроганием). Да… похожа… уйдем.
Муфтель. В лунные ночи княжна подолгу остается на террасе.
Князь (про себя). В лунные ночи… В лунные ночи… скверное сходство… Муфтель!
Myфтель. Ваше сиятельство?
Князь. Ты уверен, что это – там, действительно княжна Зинаида?
Myфтель. Помилуйте, ваше сиятельство? Кому же еще?
Князь (передразнил). Кому… кому!..
Myфтель. Прикажете их окликнуть… позвать?..
Князь. Нет… нет… не надо… уйдем!
Уходят.
Михайло поет.
Потупили y орла когти острые,
Ощипались y него крылья быстрые,
Налетели на орла черны вороны,
Да терзали они его, сиза орла…
Матрена открыла из павильона окно, глядит в сад, легла на подоконник.
Зина. Кузнецы трещат.
Матрена. Осень близко.
Зина. На березах лист пожелтел…
Матрена. Орех доспел.
Зина. Осень… дожди, слякоти пойдут… холода… дни короткие, ночи темные.
Матрена. Раньше спать ложиться будем.
Зина. Осенью сад-то под ветром гудит, к земле клонится…
Матрена. Мне под ветер лучше спится.
Зина. Прошлую зиму волки в сад забегали.
Матрена. Нонче Муфтель велел крепче забор забрать.
Зина. Совсем острог, значит?
Матрена (зевая, притворяет окно). Ты бы в горницу шла. Время.
Зина. Успею. дай воздухом подышать. Там несносно. Лекарства эти, больной человек…
Матрена. Густавсонша наша совсем плоха.
Зина. Охает она… сердце рвет…
Матрена. И зачем это дано человеку, что ему умирать трудно?
Затворила окно.
Зина. Кабы легко помирать кто жить бы стал?
Конста бьет в колотушку.
Михайло.
Эх, не прежняя-то моя полеточка орлиная!
Да не прежняя моя ухваточка соколиная!
Разбил бы я черных воронов всех по перышку,
Да разнес бы их по дубравушке.
Окно Матрены гаснет. Зина упала на скамью под яблонью и глухо рыдает.
Конста. Посматривай!
Михайло. Поглядывай!
Далекий голос сторожа. Слушай!
Конста (выходит). Посматривай!
Увидал Зину.
Что с вами, барышня? Господи, спаси! Кто вас изобидел!
Зина. Ох, зачем я только девушка? Родилась бы я мальчиком, уж не заперли бы меня в четырех стенах… сумела бы я найти свою волю. A девушка что может? раба!.. Муфтелю кланяйся. Липке кланяйся! Всякий надо мною измывается, и никто мне не поможет…
Конста (про себя). Расходилась… красивая! (Зине). A новые места, барышня?
Зина. Поди ты! Мне не до шуток. Я тебе по-настоящему говорю, что мне пришло хоть в петлю лезть.
Конста. Зачем в петлю? Петля – последнее дело. В петлю всегда поспеете, a надо бы придумать что-нибудь поскладнее.
Зина. Если бы какой-нибудь человек вывел меня из этой каторги, так я бы ему всю жизнь отдала, в кабалу к нему пошла бы.
Конста (присел к ней на скамью). Из кабалы-то опять в кабалу?
Зина. Хуже теперешней не будет.
Конста. A если такой человек найдется, да… не под пару вам, низкого рода?
Зина (не глядит на него). Говорю тебе, петля… Не все ли равно мне, мертвой, кто с дерева снимет?
Конста. И любить вы стали бы такого человека?
Зина. И любить.
Конста (резко схватил ее и притянул к себе на грудь). Коли так, целуй меня, Зинушка! Я как раз по тебе человек! Я тебя не выдам! И от лихого батьки вызволю, и на новые места… Да что на новые места? Хоть во все заграницы провожу!.. Удалой я – ух!.. A уж любить-то любить как буду!
Она молча лежит на его груди.
Михайло (поет).
Канарейка пташечка,
Вольная кукушечка,
Примахала крылышки,
По полю летаючи,
Сокола искаючи…
Антип выглянул из бани, слушает и смотрит.
Зина. Ты не обманешь?
Конста. Нет.
Зина. Помни, не тебя я люблю – волю в тебе люблю… Волю мне дашь, – тебя любить стану, обманешь, – прокляну… убью!
Конста. Сказал: выведу, стало быть, так, мое слово крепко. Не оправдаю слова, сам пойду к князю с повинною! Пускай тиранить! Потому, значить, поделом мне это, заслужил.
Обнял Зину. Она, вся в его объятии. Матрена, полураздетая, в большом ковровом платке, зевая, выходит на балкон… Увидала, ахнула, завизжала и – вцепилась в сына.
Михайло (поеть).
Проходила Сашенька
Свои резвы ноженьки,
Вдоль улицы ходючи,
Милого искаючи…
Матрена. Дьяволы вы этакие! Что же вы со мною делаете?
Конста. Мать! Постой! Мать! нельзя так!
Матрена. Нет, я сперва тебе, подлецу, виски выщиплю!
Конста. Мать! Больно! голова своя не купленая!
Матрена. Гляделки выдеру!..
Зина. Мамушка!
Матрена (сразмаху ее оттолкнула). Ты еще?.. Заступница!
Зина (отскочила). Демон в тебя вселился?
Конста. Мать! Оставь! сам драться стану!..
Матрена. Врешь! Не смеешь! Не можешь! Дай мне мое горячее сердце сорвать!..
Выпускает его и садится в бессилии на скамью.
Матрена. Коли вы Бога забыли, так хоть о князе вспомнили бы. Не жильцы мы больше на белом свете. Живых в землю закопает…
Конста. Эка волосьев-то надрала!
Матрена. A тебе, Константин, и казни такой не придумать, как он тебя расказнить.
Конста. Это еще бабушка на двое сказала.
Матрена (причитает). Ох-ох-ох-ох-ох-ох!
Конста. Мозги не y одного князя в голове положены, a земля велика.
Матрена (Зине). Ты хороша, с колокольню выросла, a ума не вынесла: слушаешь враки.
Конста. Я не вру.
Зина. Он не врет, мамушка. Я за то его и полюбила, что он выведет меня отсюда.
Конста. Ты, мать, слушай. Какого же добра нам тут дожидаться? Сама говоришь, что если слух о нас дойдет до князя, он нас живьем съест, в землю закопает.
Матрена. На сем самом месте. И никакой колдун потом не найдет!
Конста. Так и шишь ему с маслом!
Зина. Сами y идем и тебя уведем.
Матрена. Он вас на дне морском разыщет.
Конста. Ладно. Мы сами с усами. Тоже не дуром побежим, a с оглядкою, не сейчас за руки схватимся, да втроем в лес… Это дело надо устроить тонко.
Матрена. Антипкины сны бредишь!
Антип (из бани). Антипкины сны не кори: Антипка хорошие сны видит.
Плетется к ним.
Матрена. Ой, подкрался пес!
Антип. Мир честной компании… Душно в банька-то… Не поспалось…
Конста. Дед! слушай!
Матрена. Нет, уж ты, Конста, оставь. Я сама его поспрошаю… ты моей головы не морочь… Вы вдвоем не то, что мне, цыгану зубы заговорите.
Зина с Констою отходить сперва к павильону и остаются на ступенях балкона, – потом, пока идет беседа между Антипом и Матреною, скрываются в сад, мелькают там между деревьями…
Антип. Поспрошай, поспрошай…
Матрена (не то про себя, не то к людям). Что же в самом деле? Пишусь я вольною, a какую, из-за этого, прости Господи, Ирода князя, волю себе видела в жизни? Хуже крепостной. Ответ мой большой, и беда мне пришла неминучая…
Антип. Руками вертишь? Поверти: помогает.
Матрена. Смутилась моя голова. Всех ты засмутьянил, старый бормотун! О воле раздумалась.
Антип. О воле думать приятно.
Матрена. Скажи по правде; кабы тебе возможность, побег бы ты снова на волю?
Антип (помолчав). Десять годов назад, я убег с отчаянности, с большего горя, не понимаючи самого себя. Но, когда избыл я от себя первое сердце, да поглядел кругом на Божий мир, так и захватило мне душу волею. И понял я тогда, что только с волею и видать человеку мир Божий, a без воли y человека и глаз нету. В рабьей он слепоте. И стал я в ту пору себя корить и проклинать: с чего я, дурень, загубил свою жизнь на холопской привязи? Только на седьмом десятке и свет увидал! И все десять лет прошли, словно сон приятный… A вспомнить что в них радостного было? Какая сладость для тела? Ничего. Не покоил я старые кости, a трудами трудил… В тюрьмах сиживал. По этапам через всю Россию прошел, из под караулов бегал, и голодал, и холодал, и бивали меня, и обкрадывали.
Матрена. Сохрани Бог всякого!
Антип. Да, все на воле, Матреша, на вол! A с нею, голубушкой, все сладко. Лучше её не выдумал человек ничего. Воля весь человек! Есть воля, и человек есть. Нет воли, и человека нет… Так, склизь…
Матрена. Так что, Антип Ильич, если бы…
Антип. Нет, Матреша, ты меня не мани, сердца не вороши…
Матрена. Да я не маню – куда мне тебя манить? Бог с тобою?
Антип. Эх, родненькая! был конь, да уездился! Кому и какой я товарищ? Дряхлец! Кому куда бечь, a мне в могилу. Я свое изжил – дошел до ямы: мне, друг, уже и воля не нужна…
Матрена. Этого я уже не понимаю, почему, если волю так любишь, стала не нужна тебе воля.
Антип. Потому что старому ненужному кобелю всюду воля. И здесь мне воля. Я управителю так сказал и тебе говорю. Ха-ха-ха! С меня ничего не стребуешь. Взятки гладки. Пиши меня, чьим хочешь, холопом, a я свой стал. Божий! Ха-ха-ха! Поздно мне бежать. Некуда. Да и дело здесь есть… большое… Не доделанное. A то побег бы с вами, непременно побег бы!
Матрена (струсила). Что ты, дедушка, право? все с вами, да с вами? Я тебя так, для примера спросила, a ты уже невесть что подумал.
Антип. Эх, Матренушка! Полно! Не хитри! С кем хитришь? С Антипом-бродягою! Я не колдун, да под тобою в землю на три аршина вижу… знаю я ваши дела, все видел
Матрена. К…к…какие дела?
Антип. Не трусь. Князю доносить не пойду… Так ему и надо, злодею! Так и надо!
Матрена. Ох, дедушка! пропала моя голова. И охватить умом не умею, чего мы натворили… Мысли то так вот и мчатся кувырком, будто турманы…
Антип. Погоди. Я тоже поднесу ему, демону… закуску в жизни! За всех за себя, за княгиню-покойницу, за Матюшу, неповинную душу, племянника загубленного… Что мы знаем, то знаем! Сладкая будет закуска. Хо-хо! Скрючит его от неё.
Матрена. Ты что же, дедушка, неладное, стало быть, что-нибудь проведал про князя?
Антип. Это, друг, не твоей головы дело.
Матрена. Пожалуй, не сказывай: я спросту.
Антип. Ни тебе и никому не узнать, пока не придет смерть либо за мною, либо за князем. Должно, я помру ранбше… Хо-хо! Посмотрю перед смертью, как его задергает… Хо-хо!
Матрена. Не смейся, дедушка! страшно!
Антип. Хо-хо-хо-хо-хо… Без того сам не помру и его со света не отпущу… Хо-хо-хо!
Михайло (поет).
Ходил, гулял добрый молодец,
Искал места доброго.
Не нашел-то добрый молодец места доброго,
A нашел-то добрый молодец море синее,
Камыши высокие, лопухи широкие…
Антип. Вожака в бега ищешь?
Матрена. Да… с одним Констою уходить боязно…
Антип. Напрасно. Парень головитый.
Матрена. Я парня своего не хаю, да молод и горяч и сторону нашу плохо знает: московский человек, городской.
Антип. Зови певуна.
Матрена. Давыдка?
Антип. Михаилу.
Михайло. Не пойдет…
Антип. Пойдет. Кто его удержит? Вольная душа. Загнала беда сокола в клетку, – ну, и терпит. Спит воля. A ты позови, разбуди. Пойдет.
Матрена. Да, уж лучше-то нельзя… О, Господи! просто затмение нашло, что я о нем забыла.
Конста и Зина, обнявшись, стоят в глубине сада.
Антип. Поминай, как звали!
Зина. Хорошо… привольно…
Матрена. Спасибо, Антипушка, что надоумил…. Как рублем подарил.
Зина. Звезды на небе…
Конста. Сама ты – звезда изумрудная!
Михайло (выходит).
Как во этих камышах стояла избушечка.
Во той ли избушечки была светлая горенка…
Матрена. Что ты, Давыдок, все грустное поешь? Веселую пой.
Михайло. Я, Матрена Никитишна, больше по причине одинокого горлодеру.
Матрена. Довольно по саду основу сновать садись рядком, потолкуем ладком.
Михайло. С великим моим удовольствием.
Антип. Вы потолкуйте, a я послушаю…
Зина. Кузнецы трещат… трещат…
Конста. Много их к осени-то.
Зина. Трещите, стучите! Я теперь не боюсь…
Михайло. Вся полная зависимость от вас, Матрена Никитишна. Без вас я с места не тронусь, a с вами хоть во все преисподния.
Антип. Князь-то спит, чай, либо чертей вызывает.
Михайло. беспременно, что вызывает чертей.
Конста. Немного ему черти расскажут…
Зина (взвизгнула, и убежала). Конста! Лови меня.
Михайло. Константин!
Конста. После!
Михайло. Опосля, твою маменьку повидавши, y нас с тобою теперь большие разговоры будут.
Конста. Хорошо, хорошо… (Убегает).
Зина. Конста! ау!
Антип. Земля-то, стало быть, под ногами горит.
Матрена. Этаких чертей князю не вызвать!
Михайло. Ночь-то светлая, благодатная…
Антип. Месяц бродяжье солнышко!
Михайло (запевает).
Ах ты, душечка, удалый молодец,
Ты горазд, душа, огонь высекать!
Часты искры сыплются,
В ретиво сердце вселяются,
Сиротою называются…
Зина. Конста! ау!
Конста. Ау!
Голос далекого сторожа. Посматривай!
Михайло (дразнится). Поглядывай!
Смеющийся голос Зины. Слуша-а-а-ай!!!
