Александр Амфитеатров
Пять пьес
Матрена. Тише ты, безумная! Неравно кто услышит, доведет до князя… и не размотать тогда беды!
Зина. Платье-то на Олимпиаде? Ха-ха-ха! Французская материя, издали видать. Серьги брильянтовые, браслеты, золотая цепочка… ха-ха-ха! A y меня башмаки дырявые, и Муфтель ждать просит: не смеет в расход включить, его сиятельство осердятся… Без башмаков держит! Барышню! Взрослую дочь!.. Нянька! Нянька! Есть где-нибудь на него управа или нет?
Матрена. Есть, надо быть, да мы то с тобою не сыщем.
Зина. В брильянтовых серьгах, в браслетах! A давно ли босиком по лужам шлепала, индюшек пасла?..
Матрена. Это – как есть.
Зина. Зиночкою смеет звать! Руку подает! Не целовать ли еще лапу свою прикажет? Тварь ползучая! Нашел сокровище на верх взять! С псарями под заборами валялась… Помню я!
Матрена. Ну, этаких деле помнить тебе не откуда.
Зина (очень надменно). Что такое?
Матрена. Говорю, что не видала ты таких примеров и слов подобных не должна выкликать. Ты девушка. Стыд нити.
Зина. Я где живу, нянька?
Матрена. В Волкояре живешь, y папеньки.
Зина. Откуда же мне было стыда набраться? У волкоярских людей стыда нет. Какой такой стыд на свете живет? Я не знаю. Всего в Волкояре насмотрелась, a стыда не видывала. Гувернанток, учительш не имела. С девками росла… С родительскими наложницами. Все знаю. Про всех. И про тебя, мамушка, тоже… какова ты была, когда он тебя молоденькую – наверху держал!.. Все до ниточки! По-французскому, по-немецкому, – этого я не могу: не научили княжну, не удостоилась… A кто с кем спит, это я тебе хоть про весь Волкояр. День деньской длиннохвостые сороки во флигель веси носят… Разве предо мною остерегаются? Что я? Не то барышня, не то «своя сестра»… дура полуграмотная! Решили люди, что «безчастная», так тому и быть. И не стыди ты меня! Не хочу я никакого твоего стыда! И так в неволе этой безумной… Что ты мне стыдом в глаза тычешь? Без стыда-то я хоть посмеюсь!.. Смехом из себя злобу выведу!
Матрена. Кровища в тебе гуляет, девка. Вся в отца! Ишь ощетинилась, зверь зверем. Замуж тебе пора, Зинаида Александровна.
Зина. Кто меня возьмет? Я необразованная.
Матрена. Зато из себя видная. Княжна! Если отец на приданое расщедрится, тебя женихи с руками оторвут.
Зина. Это он-то даст приданое? Он Муфтеля нарочно в Питер посылал, чтобы сделать Волкояр родовым, и все досталось бы брату. Чтоб ему, этому мальчишке…
Матрена. Не шуми, Зинаида. Пожалей ты свою и мою голову. Не шуми.
Зина. Да, и кого мы видим? Каких людей? Кто меня видит? Тюрьма! тюрьма! тюрьма!
Конста (поет в саду и играет на гармонике).
Ты зачем, зачем, мальчонка,
С своей родины бежал?
Ты покинул мать-старуху,
Отца стара-старика…
Никого ты не спросился
Кроме сердца своего!
Выходить из садовых ворот вместе с Антипом. Оба слегка выпили: Антип изрядно, Конста едва-едва.
Матрена. Конста поет.
Зина. Веселый он… Хороший y него голос…
Матрена. Да, во дворе взять – кроме Михаилы Давыдка, против Консты в песнях никому не выстоять.
Зина. Давыдок пожилой человек, a Конста молоденький. Сколько он прибауток всяких знает, историев…
Матрена. Да, как он с Москвы пришел, все y нас в павильоне стало как будто посветлее…
Конста (поет).
Уж как жил ты, мальчик, веселился
И имел свой капитал.
Капиталу ты решился
И в неволю жить попал…
Антип (подхватывает козлиным голосом).
Что во ту ли, братец, во неволю
В белый каменный острог.
Зина. Ты все поешь?
Конста. Как же мне, барышня, теперь не петь, если я подпевателя нашел?
Антип. Хе-хе-хе! Подпевателя… Бойкий парень… одобряю! Хорош сын y тебя, Матрена Никитишна, хвалю.
Конста. Барышня! Позвольте вам старика ракиминдовать: с нонешнего дня помощник мой… отставной козы барабанщик!
Антип. С того и выпито.
Конста. На приятном знакомстве, поздравемшись.
Зина. Зачем тебе помощник, Конста?
Антип. Князя надо спросить… родителя… самого…
Конста. Я ничего не делаю, a он с меня и сей труд снимает… (Поет):
Свет небесный воссияет,
Барабан зорю пробьет…
Матрена. Смотрите вы, песельники: князь услышит.
Говорит с Антипом.
Конста. Ничего не обозначает: князь песни любит.
Зина. Ты, Конста, лучше вечером к нам в павильон приходи песни-то играть, на крыльцо.
Конста. Это уж, барышня, обязательно. По обыкновению. И приказывать не надо, будем-с.
Матрена (Антипу). Все о них говорят нонче, о новых местах, будто очень они приятны крепостному человеку, да не знаем мы, старичек почтенный, какие они бывают, новые-то места.
Антип. Я тебе все расскажу. Я тебе ужо расскажу. Про Херсон… Одест-город.
Конста. Мамонька! Оный старик, одного дня в Волкояр не пробывши, уже подбивает меня в бега.
Зина. В бега?
Конста. Так сладко поет, что эх, кабы хороший товарищ, да денег малую толику… Часу я не сидел бы в этой мурье! Ударились бы мы со стариком в Одест-город.
Зина. Только там тебя не видали.
Матрена. За каким бы это лихом, дозволь спросить?
Конста. Зачем за лихом? Добра сыщем!
Матрена. По этапу не хаживал, – должно быть, в охотку?
Конста. Этап для дураков.
Матрена. А ты умный?
Конста. Я, конечное дело, мамонька, рассудком в голов мамонька владаю.
Антип. В Одесте большие дела можно делать. Пшеница… Табак… Виноград…
Конста. A ежели смелый дух в сердце имеешь, так хорошо товар провозить мимо таможни: мое вам почтение, здравствуй да прощай!
Антип. По трюмам пароходным работать тоже дело не плохое. Будешь иметь свою халтуру.
Матрена. Чай, вашего брата за это не хвалят?
Конста. Да уж тут знамое дело: чья взяла!
Антип. Может – на всю жизнь богат будешь, а, может, и – рыбам на корм.
Конста. Пуля в лоб, – и шабаш! У-ах!
Матрена. Каторжный ты; Конста, истинно каторжный в тебе дух… И в кого такой уродился?
Конста. Как тятеньки не припомню, единственно надо быть, что в вас, маменька.
Матрена. Ах, жулик московский!
Антип. A живут там, на новых местах, иные из наших ребята, хорошо живут!
Матрена. Брехи вы, брехи. Как вы до тех месте дойдете? Пашпорта y вас где?
Конста. И без пачпортов, маменька, люди живут.
Антип. На новых местах пашпортов не спрашивают.
Конста. Да и велика ли штука пачпорт?
Антип. Дело рук человеческих.
Конста. На эту механику y нас завсегда имеются знакомые мастера.
Антип. Были бы деньги, пашпорт будет.
Матрена. A денег нет, стало быть, весь разговор ваш пустой, и напрасно вы его затеяли.
Конста. Денег, старые люди сказывают, нет перед деньгами.
Антип. Что нам деньги? Мы сами деньги!
Матрена. Вздор бредишь, Конста! Вздор!
Зина. Нет, не вздор!
Антип. Эге? слышала?
Конста. Ты, мать, больно засиделась на месте, зажирела на сытых княжеских хлебах; тяжело тебе мясами-то своими шевельнуть – вот тебе и кажется, будто вздор. A ты посмотри, каково забористы они, новые места. Инда барышня наша развеселилась… понравились ей наши речи… Так ли я, барышня, говорю?
Зина. Хорошо говоришь!
Матрена. Говорить хорошо, где-то сядет?
Конста. Зачем садиться? Мы сперва побегем… побегем, что ли, барышня?
Зина. Пожалуй, хоть и побегем.
Матрена. Куда бежать? Бегают от своего дома непутевые, как ты вот, да Антипка…
Антип. A почем ты знаешь, что я непутевый? Я своего пути не терял, да и тебя еще на путь наведу.
Матрена. Либо кому жрать нечего.
Антип. Кто кормы больше совести почитает, тому конечное дело не бечь, a в курятнике на лукошке сидеть, индюшкою, яйца парить.
Матрена. Уж и больше совести!
Антип. Что воля, что совесть, едино оно. Воли нет совести нет. Воля цветок, a совесть ягодка. В вольном человек она вызревает, a рабу зачем совесть? Эх, тетка! Даром, что соколеною смотришь, – индюшка ты! И как это, и откуда ты такого орла высидела?
Конста. Что? Видите: не врал я вам старик прыткий… Он не то, что меня, – Зинаиду Александровну в бега собьет!..
Матрена. А ты ври, да не завирайся. Зинушке бечь некуда. Зинушка – y себя дома: барышня, княжна.
Зина. Много я от того радости вижу?
Матрена. Не все же черные деньки, взойдет и красное солнышко.
Зина. До тех пор роса очи выест!
Конста. Ух!
Матрена. Куда вы? Непутевые!
Конста. Покамест хоть до павильона на перегонки, кто скорее…
Зина. A там как Бог даст!
Конста. Побегем?
Зина. Побегем!
Матрена. С цепи сорвались. Как в сумасшедшем доме.
Антип. Хе-хе-хе. Молоденьким бегать, стареньким смотреть. Хе-хе-хе…
Занавес.
Действие II
По-екатерининскому роскошный, двухсветный зал с белою колоннадою в глубине. За колоннадою огромные и широчайшие окна и стеклянные двери на террасу, за которою зеленеет сад. Мебель тяжелая, старинная, штофная. На стенах фамильные портреты. Выдается портрет отца князя Александра Юрьевича Радунского, князя Юрия Романовича молодого генерала в александровской форме. Все стоят, ходят. Никто не сидит. У первой от зрителей колонны Ковчегов пожилой, бритый, с орденом на шее – и Вихров, молодой, с наружностью скорее художника, чем чиновника.
Ковчегов. Понимаю я вас, молодой человек, очень хорошо понимаю.
Вихров. Нет, не понимаете. Если бы понимали, дело дали бы, не заставляли бы изнывать в бездействии.
Ковчегов. Мало ли вам дел поручается? Возами к вам из присутствия посылаем.
Вихров. Это раскол-то душить? В казенных потравах и порубках разбираться? Благодарю покорнейше. От этих шпионских дел душа протухнет…
Ковчегов. Лучших нетус.
Вихров. Есть! Только не шевелите вы их…
Ковчегов. Эх, молодой человек!
Вихров. Вот, позвольте мне приняться вплотную за хозяина здешнего: это дело!
Ковчегов. Нет, молодой человек, это вы оставьте. Чортушку трогать нельзя.
Вихров. Отчего?
Ковчегов. Оттого, что нельзя.
Вихров. Помилуйте, что за птица особенная князь Радунский? У царя он в давней и полной немилости, знакомые и родные от него отреклись, связи он растерял… И, все-таки, мы стоим пред ним в бессилии, a он в ус никому не дует и своеволит по уезду, как киргиз-кайсак.
Ковчегов. Молодой человек, отвечу вам татарскою пословицею: «нет острей зубов одинокого волка». Радунский он, сударь мой! Радунский!
Вихров. Ну?
Ковчегов. Только и всего. больше никакого страха не требуется. Радунский – значить, берегись! Порода змеиная.
Вихров. Не понимаю, что вредного он может нам сделать?
Ковчегов. Все!.. Решительно всего от него должно ожидать… Он в прадеда своего, говорят, в князя Романа, a прадед этот, молодой человек, костромского воеводу высек.
Вихров. Мало ли, что было при царе, Горохе!
Ковчегов. И вовсе не при Горохе, a императрица Екатерина правила.
Вихров. Вы уж не боитесь ли, что внучек нас с вами высечет?
Ковчегов. Высечь не высечет, а… Да нет-с! И высечет!
Князь (проходит между гостей, сопровождаемый Хлопоничем и исправником, который вьется, так сказать, y его локтя). На что ты нужен? За что тебя Россия хлебом кормить?
Исправник. Ах, ваше сиятельство, неровен час, пригодимся и мы. Маленькая мышка, в басни сочинителя господина Крылова, перегрызла тенета царя лесов-с.
Князь. Это ты говоришь напрасно. Я тобою не брезгаю. Я никем не брезгаю. Все люди одинаковы и все дрянь. Только не вижу надобности в тебе, зачем ты существуешь.
Исправник. А для порядка-с?
Князь. Во всей губернии только и есть хороший порядок, что y меня в Волкояре. Именно потому, что я вашей братье, чинушкам, y себя хозяйничать не позволяю. Нет большей ненависти, чем народ питает к подьячему семени, к подлой волоките вашей. Стало-быть, стоит только не пускать вашего брата на свой порог, тогда и порядок найдешь, и в уважении будешь, и во всем с мужиком безобидно поладишь… A не поладим – сам сокрушу, к тебе кланяться за помощью не пойду. Мои люди! Я им и отец, и барин, и царь, и бог. A ты – которая спица в колеснице? Брось! Так-то, господин исправник. A к столу прошу. По делам, объезжай Волкояр за версту до околицы, а к столу прошу.
Проходить.
Исправник. Слышали-с?
Вихров. Слышал и удивляюсь вам.
Исправник. Чортушка-с! Вам, как новому y нас человеку, конечно, дико, a мы притерпелись.
Вихров. Значить, часто эти надругательства приходится глотать?
Исправник. Каждый раз, что в Волкояре.
Вихров. Зачем же вы здесь бываете?
Князь (проходит – окончательно не в духе). Не до гостей мне, Хлопонич. Не по себе…
Исправник (Вихрову). Затем-с, что стол французский очень люблю. Хорошо кормит-с. В нашей глуши только и поесть сладко, что y Радунского. Девять поваров засечет, a десятого артистом своего дела сделает…
Князь. Лаврентий. Ужина громко не объявляй. Проси всех к столу приватно.
Ковчегов (Вихрову, про исправника). Врет! За оброками ездит. Оброк ему там y Муфтеля в конторе приготовлен… в пакете… особенный.
Исправник. Уж и оброк! Уж и в пакете особенном! Ах, Кузьма Кузьмич!
Ковчегов. Ну, и для выборов князь важен… Что велит, то дворяне и сделают.
Исправник. Для выборов князь важен.
Вихров. Ах, господа, господа! Тошнит от вас…
Исправник. Однако-с…
Ковчегов. Понимаю вас, Павел Михайлович, все понимаю-с… Сам не так давно был молод… не все забыл еще… Да ведь что же-с? С волками жить, по-волчьи выть…
Князь (который мимоходом прислушался к разговору). Господин Вихров.
Вихров (идет с неудовольствием). Зовет, как герцог какой-нибудь владетельный.
Князь. Господин Вихров. Прошу вас заменить меня на хозяйском месте. Я, по нездоровью, не могу присутствовать за ужином.
Вихров. Мне странно, князь… И неловко… Почему же я? Я здесь чужой человек, никого не знаю… И вы меня не знаете.
Князь. Именно потому, что не знаю, и прошу заменить меня. Из тех, кого я знаю, этой чести никому предложить не могу. A вы покуда кажетесь мне человеком порядочным.
Вихров. Мне, право, неудобно, князь. Здесь столько людей, старших меня и положением, и годами. Все обидятся. Я слишком молод и чин на себе малый имею.
Князь. Когда на вас будет большой чин, вы не будете молоды. Молодость пройдет, a с нею вместе; так часто проходит и порядочность. Сейчас вы мне нравитесь, я хочу вас уважать. A почем знать, будете ли вы стоить уважения лет через пятнадцать, когда y вас будет и там… и здесь…
Показывает на, шею и левый борт фрака.
А, может быть, даже и этакое…
Показывает как-бы ленту через плечо.
Вихров. У вас в доме наш маршал, предводитель дворянства.
Князь (с злобнейшею насмешкою). Неужели?! Проходить.
Вихров. Конечно, это честь, но, ей Богу, она похожа на оскорбление.
Ковчегов. У него всегда так. Не спорьте.
Исправник. Помилуйте! Ничего! Вы примите для вида, a в столовой мы уже сами распорядимся.
Ковчегов. Проверять не пойдет.
Вихров. Разве что так?
Ковчегов. Во главу стола, конечно, предводителя посадим… Ваше превосходительство! На два слова…
Взял предводителя под руку, и оба, скрылись за колоннами.
Исправник. A спорить с ним бесполезно-с. Да еще вы его спором раздражите, a он на нас выместить.
Вихров. Без ужина, что ли, оставить?
Исправник. Хуже-с: постными щами накормит… арестантскою баландою… в пустышку-с.
Вихров. Чорт знает, что.
Исправник. А, что он вам хозяйничать предлагал, – это ничего-с, это никому не в обиду. Вы, все-таки, наш брат, человек благородный, a ведь он мог и эту свинью, своего прихвостня Хлопонича, посадить…
Уходят. Сцена пустеет. Князь, прислонясь к колонне, сухо откланивается последним уходящим. При нем остается Хлопонич. Муфтель, вытянувшись, стоит в глубине, за колоннами, y входа на террасу.
Князь (тяжело идет). Княгиню я видел сегодня, Хлопонич, Матрену Даниловну.
Хлопонич. С нами крестная сила, ваше сиятельство? Может ли быть-с? Как же это? Где?
Князь. Разумеется, во сне. Садится в кресла на левой стороне.
Хлопонич. Во сне? Это, ваше сиятельство, ничего: покойника видеть к перемене погоды.
Князь. Уж очень нехорошо видел. Пришла, голая, желтая, обрюзглая… Ходит кругом, смеется и пальцем грозит… «Отольются, говорит, волку овечьи слезы».
Хлопонич. Панихиду отслужить надобно, ваше сиятельство.
Князь. Дурак. Хлопонич. Как прикажете, ваше сиятельство.
Князь. Муфтель!
Муфтель (вырос как из под земли). Здесь.
Князь. Цереру эту мраморную… которая с княгини делана… ты из сада… убери.
Муфтель. Слушаю, ваше сиятельство.
Князь. Чему обрадовался?
Муфтель. Народу спокойнее будет, ваше сиятельство.
Князь. Какое же народу было беспокойство… от Цереры?
Муфтель. Глупые люди, ваше сиятельство. Боялись её очень.
Князь. Боялись?
Муфтель. Пустили молву, выдумали, будто она ходит по ночам.
Князь. Ходит?
Хлопонич. Необразование!
Муфтель. Руки ломает, стонет, плачет…
Князь. Кто слышал?
Муфтель. Как можно, чтобы слышать, ваше сиятельство? Одна пустая молва.
Князь. Да-а-а…
Хлопонич. Охота вам, Карл Богданович, князя беспокоить?
Муфтель. Прошу меня не учить. Я свои обязанности знаю. Если господин меня спрашивает, мое дело отвечать.
Князь. Не суйся не в свое дело, Хлопонич… Вот что Муфтель: тоже там в картинной галлерее… Леду эту… знаешь?
Муфтель. Голую? с лебедем?
Князь. О черт! Описывает еще!.. Княгинин портрет!
Муфтель. Слушаю-с.
Князь. Тоже убери… Подальше.
Муфтель. В оранжерею можно поместить.
Уходит.
Князь. Подлец я выхожу перед нею… Какая ни дура, все жена была… A я ее Ледами да Церерами заставлял позировать пред художниками… на позор людям тело ее выставлял… хвастался, что хороша!.. Подлец!.. Ох, Хлопонич! Хлопонич! Какая жизнь! Темная, скверная моя жизнь…
Хлопонич трясется.
Смолоду и до седых волос хоть бы день светлый!.. Мать варварка… Отец… Дьявол был y меня отец, Хлопонич!.. ненавидели мы с ним друг друга! Замучить он меня хотел: на Кавказ под пули упрятал… из гвардии, Хлопонич! Я на флигель-адъютанской дороге был, a он меня – на убой, к черкесам… Если бы император Александр Павлович не вступился, я бы от родителя моего нищим остался… Что ты трясешься?
Хлопонич. Я, ваше сиятельство, ничего.
Князь. Хорошо «ничего»… рожа алебастровая!
Хлопонич. Простите, ваше сиятельство, я этого равнодушно не могу…
Князь. Чего ты не можешь?
Хлопонич. Вы лучше на меня ножками топайте… А, когда вы так откровенно… про родителя… и себя словами обзываете… не могу!.. Удручен! Подавлен!
Князь. Что значить «подавлен»?
Хлопонич. Страхом ничтожества моего!
Князь. Боишься, что потом разгневаюсь, зачем пред тобою каялся?
Хлопонич. Хи-хи-хи! И это ваше сиятельство! И это!.. A главное, что я уж такой – про большое слышать не могу… робкий.
Князь. Маленькая душонка видит обнаженное страдание большой души – и трепещет. А, впрочем, кто это решил, что y меня большая душа? Может быть, души-то еще и вовсе нет!.. Вот тебе и штука!..
Схватился за голову.
Господи! И слова-то в тоски обменить не с кем!.. Холопы!
Крики за сценою. Ура-а-а-а!
Князь. Что такое?
Хлопонич. Гости пьют за здоровье вашего сиятельства.
Входить Вихров, за ним оффициант, с бокалами на подносе.
Вихров. Ваше сиятельство, общество пирующих гостей ваших поручило мне выразить вашему сиятельству сердечнейшие к вам чувства и пожелания благ.
Князь. Благодарю вас, господин Вихров. Желал бы, чтобы слова ваши были хоть сколько-нибудь искренни. Присядьте. Не люблю, когда стоят. Я с вами стакан выпью… охотно. Вы образованный человек… Это хорошо. Я люблю образованных людей. Я когда-то сам был образованным человеком!.. давно! Байрона по-аглицки читал. Во франмасонской ложе молотком стучал. С Пушкиным в Кишиневе был приятель. Да-с! Теперь вот с Хлопоничем приятель, a был с Пушкиным.
Хлопонич. Хи-хи-хи! Смею ли я мечтать, ваше сиятельство? В веселом расположении духа изволите быть. Шутите-с.
Князь. Он хорошо писал стихи, Пушкин…
Декламирует.
Вхожу в отдаленный покой я один,
Неверную диву лобзал армянин.
Вихров. Пушкин кое-что и получше этого написал, ваше сиятельство.
Князь. Да? Может быть… не знаю… Все равно… Ваше здоровье, господин Вихров.
Пьет.
Вихров. Ваше здоровье, князь. Живите много лет на блого общее.
Князь (улыбается). На блого общее приказываете жить? Какое же от меня, господин Вихров, и кому может быть блого?
Вихров. Князь…
Князь. Кому желаете? Чортушке желаете! Вы знаете, как меня по губернии зовут? Чортушкой. Скажете: не слыхали?
Вихров. Нет, слыхал…
Князь. Стало быть, вы, господин Вихров, меня Чортушкою не находите?
Вихров. Князь…
Князь. Вы прямо. Я, когда с умными людьми, не обидчив.
Вихров молчит.
Князь (как бы даже с удовольствием). Ага! То-то!.. Люди правду говорят… Я сам пуще всех себя Чортушкой почитаю… Видали фигуру?
Показывает на портрет отца и сам впивается в него ненавистным взглядом.
Вихров. Красавец какой!
Хлопонич. Родитель ихний…
Князь. Я зверь, я Чортушка, но-кто меня сделал таким? Ты, изверг, ты!..
Хлопонич. Всегда это y них, когда в меланхолии: перед портретом князя Юрия часами стоят и кулаками им грозятся.
Князь. У меня сын есть, господин Вихров. Единственное мое утешение, что y меня есть сын.
Вихров. И прекраснейший мальчик. Мы подружились. Резвый, умненький, чувствительный…
Князь. Благодарю вас… Я из него хорошего человека сделаю, господин Вихров.
Вихров. Не сомневаюсь.
Князь. Воспитаю его чистым, как стеклышко. Он снимет с меня все пятна. Он должен сделать для нашей фамилии все, на что я оказался бессилен, по злосчастной, отравленной натур моей, по воспитанию подлому и по суровому ожесточению моей молодости. Пусть он будет и умен, и образовать, и великодушен, добрый слуга своей родине. Пусть он воскресит Радунских для истории.
Вихров. Прекрасный слова, князь! Прекрасные чувства!
Хлопонич. Ура!
Князь. Тогда и меня помянуть люди не злом моим, но добром моего сына: спасибо скажут, что я родил и воспитал такого хорошего, не загубил его, как меня загубил мой старик…
Крики за сценою. Ура-а-а-а!
Князь (взбесился). Хлопонич! Прикажи этим скотам, чтобы молчали.
Вихров. Князь! Там ваши гости…
Князь. Ну-с?
Вихров. Удостоившие меня выбрать своим депутатом…
Князь. Ну-с?
Вихров. Думать о них вы вольны, как вам угодно, но вслух я просил бы вас лучше выбирать ваши выражения.
Князь. Зачем?
Вихров. Один из этих «скотов» пред вами.
Князь. Так что же?
Вихров. Да, если так, конечно, ничего… (Муфтелю). Милейший, прикажите, чтобы подали моих лошадей…
Муфтель. Ваше сиятельство?
Князь (очень любезно). Ночь без луны и темно. Вы желаете ехать ночью?
Вихров. Ночью-с.
Князь. Не имею причин задерживать. Муфтель, проводи.
Вихров. Имею честь кланяться…
Уходит.
Князь. Дурак какой: вздумал мне замечания делать. Щенок.
Хлопонич. Растет, сударь, дерзость человеческая.
Князь. Вот они, голубчики: побалуй их в ровнях, уже и зазнался.
Хлопонич. Посади свинью за стол, она и ноги на стол.
Князь. A ты молчи! Не тебе судить… Он порядочный человек, a в тебя природа всунула, вместо души, поношенную ливрею. (К возвратившемуся Муфтелю). Отольются волку овечьи слезки… Страшно, Муфтель, нехорошо. Страшно!
Муфтель. Все в руке Божией ходим, ваше сиятельство.
Князь. Но говори так! Страшно впасть в руки Бога живого.
Муфтель. Осмеливаюсь спросить ваше сиятельство: стол для сеанса прикажете готовить?
Князь. Сеанс?.. Да, сеанс будет… Я хочу сеанса… Зови этих… Олимпиаду и Серафиму… как их там?
Муфтель. Слушаю, ваше сиятельство. Он тут. За колоннами сидят, приказа ожидают.
Князь. Да, сеанс мне нужен, нужен сеанс… Я, Муфтель, с нею говорить буду, с княгинею… Пусть она мне объяснить… Я прямо спрошу – по-солдатски: чем она мне грозила? Каким страхом должен быть отравлен конец моей жизни?
Муфтель. Напрямик, по-солдатски, ваше сиятельство, чего же лучше?
Князь. Я спрошу… спрошу… Отчего моя погибель? Спрошу.
Погружается в глубокую задумчивость. Олимпиада и Серафима вошли.
Муфтель (тихо). Девки! На совесть вам говорю: врите князю, что хотите, только веселое. В нем черная меланхолия расходилась, давно таким не помню: сам на себя не похож.
Хлопонич. Девушки! помните: я с вами по чести… Сережки отдал, бархат на платье отдал, сто рублей отдал…
Олимпиада. Не беспокойтесь: имеем свою совесть…
Серафима. Очень хорошо знаю: в первую очередь, как князь бумажку с вопросом под шандал положить…
Олимпиада. Уж будьте благонадежны: сколько ни спросит, на все один ответ, взять!
Серафима. Взять! взять! взять!
Князь (очнулся, увидал Хлопонича с Олимпиадою и Серафимою). Ты что здесь? Мне лишних не надо.
Хлопонич. Ваше сиятельство, извините великодушно. Осмелился замешкаться… Ожидал, пока изволите из задумчивости выйти, чтобы напомнить: не забыли ли о дельце моем?
Князь (идет к столу для спиритического сеанса). Помню, братец… Спрошу.
Хлопонич. В первую очередь обещались, милостивец?
Князь. В первую, в первую…
Хлопонич. В самую первую, ваше сиятельство?
Князь. В первую… сказано!
Хлопонич. Чувствительнейше благодарю.
Хлопонич уходит, подмигивая девкам, и из-за колонны показывает им указательный палец, как цифру один.
Князь подозрительно глядит на девок. Ан врешь. Не в первую. Вы, может быть, перешептались тут… Не до деревенек мне. Сперва судьбу свою узнать, a потом уже мирские дела… Вслух: Садитесь вы. О, Господи! Господи! Господи!.. Садитесь! сколько раз повторять? Муфтель! Притуши свечи…
Муфтель гасит свечи всюду, кроме верхней люстры и канделябра в глубине сцены y колоннады, и, по знаку князя, ставит пред ним на стол тяжелый, высокий шандал. Тишина. Олимпиада притворяется спящей.
Князь. Спит?
Серафима. Завела глазки.
Паузa. Тишина.
Князь. Готово?
Серафима. Как мертвая.
Князь. Княгиня Матрена Даниловна! Если добрый и кротки дух твой витает в земной сфер, если справедливый гнев твой перестал гореть против меня, окаянного, то удостой подать знак, что ты слышишь меня и согласна отвечать мне…
Пауза. Сильный таинственный удар, точно удар кости о кость.
Князь. A-а-а-а… Княгиня Матрена Даниловна! Это вы?
Удар.
Князь. Не верю… Может быть, шаловливый дух издевается… Шутка. Недоразумение… (Серафиме). Ты спроси.
Серафима. Я-с?
Князь. Ты, ты…
Серафима (вскочила). Ваше сиятельство, княгиня Матрена Даниловна, это изволите быть вы-с?
Князь. Зачем ты встала? Все испортила! Как ты смела встать?
Серафима. Как же я смею сидеть пред княгинею? они госпожа наша.
Князь. Дура! все испортила.
(Садится.)
Серафима. Они ответят. Ничего-с. Все равно-с. они ответят.
(Три удара.)
Князь. Да… да… да…
(Ударяешь кулаком по столу.)
Верю… Нельзя сомневаться. Все подтверждено. Верю! Матрена Даниловна! Дозволишь ли ты спросить тебя? Очень нуждаюсь в совете твоем. Ответишь ли на вопрос, который я пишу!
Пишет. Ударь.
Да? А-а-а-а… Каким знаком ответишь ты мне?
Удары быстро сыплются, как дробь.
Серафима. Дух требует азбучку-с… и музыку…
Князь. Муфтель! Заведи орган…
Серафима. Посмотрите, какая пиеса, Карл Богданович, a то прошлый раз запустили: «Крамбамбули», дух принял за насмешку и отлетел с неудовольствием.
Муфтель (смотрит валы). «Как мать убили» из оперы «Жизнь за Царя», сочинение Глинки.
Князь (вздрогнув). Мать… Убили?.. Что ты нарочно выбрал?
Муфтель. Никак нет. Следующий номер по реестру. Прикажете переменить?
Князь. Не надо… Какое совпадение!.. Да, верю, Матрена! Ты здесь… Это – её упрек… жалуется… намекает… Ну, виноват! каюсь! виноват!
Дух стучит неровно и будто сердито.
Серафима. Гневаются; что заставляете их ждать.
Князь. Сейчас, сейчас… Подожди, Матреша.
Орган играет: «Как мат убили», князь прячет свою записку под шандал и берется за азбучку.
Князь. Матрена Даниловна, удостой: я жду ответа…
Орган играет. Спиритические удары выколачивают сперва такт, потом синкопы к мелодии. Князь следит по азбуке.
Князь. Земля… я… твердо… ерь…
Стуки прекращаются.
Ну? Дальше? Ну?
Дух молчит.
Больше ничего?.. Земля… я… твердо… ерь… Зять?.. Гм!.. Зять?
В недоумении трет себе лоб, потом приподнимается, с широко открытыми глазами.
Постой… постой… А-а-а? Вот оно что? Понимаю!.. Вот оно с какой стороны?… Так, так!..
Громко, твердо и очень почтительно.
Княгиня Матрена Даниловна! Благодарю тебя, матушка. Так как вопрос мой важный и великая судьба им решается, снизойди к просьбе моей: повтори, что сказано, еще раз…
Прежние стуки. Князь следит по азбуке.
Земля… я… твердо… ерь… Зять!.. Никакого сомнения!.. Верю!.. Так и должно быть! Оттуда на меня смертным духом веет… Так я же…
Вскочил и бешено кричит.
Еще повтори, слаженная душа! Спасением твоим заклинаю: еще!..
Прежние стуки. Князь слушает, весь трясется.
Земля… я… твердо… ерь… Зять!.. Так врешь же! Не бывать y меня зятю!.. Не дамся погубителям!.. не бывать!
Рвет записку. Музыка затихла, Олимпиада потягивается, открывает глаза, тупо озирается.
Серафима. Олимпиада проснулась… Княгиня изволили отлететь-с…
Князь. Врешь! врешь!.. Не дамся!.. Не бывать! Муфтель! Матрену Слобожанку ко мне! Живо!..
Муфтель бежит..
Хлопонич (просунулся из-за колонны ему навстречу). Кончился сиянс?
Муфтель. Входите, можно.
Убегает.
Хлопонич. Душа не терпит…
Князь. Земля… я… твердо… ерь…
Хлопонич. С благодатью вас, благодетель мой, с великою благодатью! Удостоившись загробных вестей!
Князь. А?
Хлопонич. Благодетель! Сердце горит! Осчастливьте верного слугу: как изволила княгиня изъявить волю насчет моей деревеньки?
Князь. Какой деревеньки?.. что такое деревенька?
Хлопонич. Симбирская-с… Выразили милостивое желание приобрести…
Князь. Как ты смел, старый болван, войти ко мне без доклада? Звал я тебя? а? звал?
Хлопонич. Ваше сиятельство… Ваше сиятельство…
Князь. С деревенькою лезешь?.. Да гори она, твоя деревенька!.. Тут жизнь моя решается, a ты с деревенькой? Вон!
Хлопонич. Милостивец… Я ничего… милостивец.
Князь. Вон!
В бешенстве уходит.
Хлопонич. Девки! Девки! Что вы, мерзавки, с моею головою сделали?
Олимпиада. Я не знаю, Андрей Пафнутьевич: все, что сулили, исполнили в аккурате.
Серафима. Не весть, с чего взбеленился!
Олимпиада. Словно его черт хвостом в глаз хлестнул.
Серафима. Никогда его таким не видывали.
Хлопонич. Пропало мое дело!..
Олимпиада. Не горюйте: утро вечера мудренее.
Серафима. Князь ведь грозен да отходчив.
Олимпиада. Уж мы будем стараться.
Серафима. Взялись за дело, так сделаем.
Хлопонич. Не верю. Одно осталось: пойду Муфтелю в ноги кланяться… Может быть, он как-нибудь вокруг пальца обвертит.
Уходить.
Олимпиада. Какую тамашу устроил.
Серафима. А ты зачем «веди» пропустила?
Олимпиада. Забыла, которою буквою в азбучки стоит.
Серафима. За что он на Хлопонича ощетинился?
Олимпиада. А пес их разберет?
Серафима. Может, он не про Хлопонича спрашивал?
Олимпиада. Может!
Князь (выходит в халате с канделябром в руке, тихо мрачный). Что вы тут? Идите себе…
Олимпиада и Серафима скрываются.
На террасе появляются Матрена и Зина. Последняя – невидимо для князя – остается за колоннами. Матрена входит.
Князь (в глубокой задумчивости). Опять эта девчонка. Всюду и всегда она y меня на дороге! Даже самая погибель моя через нее! A люди удивляются, что я её не люблю! Наши натуры противны между собою. Она с тем и родилась, чтобы уморить меня… Врет! Перехитрю!.. Судьба грозит?… дудки! Я с отцом воевал, офицерство целого полка однажды на дуэль вызвал, с двумя царями спорил a с девчонкою не совладаю? Чушь!
Матрена вошла, стала перед князем, отвесила низкий поклон.
Князь. Немка эта… которая… при… княжне… все больна?
Матрена. Совсем обезножила. Конец горемычной. Не встанет.
