Юрий Сергеевич Аракчеев
Джунгли во дворе
Мало изучены пока разнообразные способности пауков, такие, например, как предчувствие перемены погоды. Погода влияет на все живое на Земле, но ведь кроме органов чувств у пауков в отличие от других животных есть великолепный механизм исследования: паутина. Тончайшая сеть, чувствительная не только к звуковым колебаниям, но и к влажности и вообще к химическому составу воздуха. Известно также, что восьминогие нередко выходят на сеть при звуках музыкального инструмента, например скрипки. Правда, музыкальные вкусы арахнид пока мало исследованы.
А теперь перейдем к одной из наиболее интересных сторон паучьей жизни – любви.
«Любовь» и «коварство»
Хороший специалист мог бы написать целую монографию об этом предмете. Многое уже и написано. Я думаю, что хороший писатель мог бы написать даже роман.
Начнем с того, что различие между самцами и самками (половой диморфизм), как уже было сказано, очень развито у восьминогих. Только в очень редких случаях, у некоторых видов, самцы и самки схожи между собой. В большинстве же они различаются не только по окраске и форме (у самцов всегда относительно более длинные ноги, позже вы узнаете, для чего), но – главное! – по размерам. Есть виды, у которых самцы в 1000–1500 раз мельче самок. Самцы к тому же у многих видов попадаются реже самок, а у некоторых видов они вообще не найдены… У тенетных пауков (тех, которые плетут ловчие сети – тенета) взрослые самцы обычно ничем, кроме одного, не занимаются. Охваченные любовным томлением, эти профессиональные донжуаны не строят сетей, а бродят в поисках самок. Затем…
Чтобы вы не думали, что я фантазирую, далее я полностью привожу кусок статьи А. Б. Ланге о пауках из третьего тома шеститомного издания «Жизнь животных»:
«Обнаружив самку, самец начинает «ухаживание». Почти всегда возбуждение самца проявляется в тех или иных характерных движениях. Самец подергивает коготками нити сети самки. Последняя замечает эти сигналы и нередко бросается на самца как на добычу, обращая его в бегство. Настойчивые «ухаживания», продолжающиеся иногда очень долго, делают самку менее агрессивной и склонной к спариванию. Самцы некоторых видов плетут по соседству с тенетами самки маленькие «брачные сети», на которые заманивают самку ритмическими движениями ног. У пауков, живущих в норках, спаривание происходит в норке самки.
У некоторых видов наблюдается повторное спаривание с несколькими самцами и соперничество самцов, которые собираются на тенетах самки и, пытаясь приблизиться к ней, дерутся друг с другом. Наиболее активный отгоняет соперников и спаривается с самкой, а через некоторое время его место занимает другой самец и т. д.
Замечательны брачные танцы самцов бродячих пауков семейств ликозид и особенно салтицид. Самцы последних нередко ярко окрашены и имеют особые «украшения»: пучки ярких волосков вокруг глаз, волосистые бахромки на ногах и педипальпах и др. Приближаясь к самке, самец производит перед ней характерные движения ногами и педипальпами, принимает своеобразные позы. Самец Салтис улекс, переваливаясь с боку на бок, описывает около самки суживающиеся полукруги, а приблизившись вплотную, начинает неистово вертеться, увлекая за собой самку…
Любопытнейшие приспособления для сближения полов выработались у пауков Писаура мирабилис. Самец приближается к самке, держа в хелицерах своеобразный «свадебный подарок» – пойманную им муху, тщательно окутанную паутиной. Самка, обычно бросающаяся только на подвижное насекомое, на сей раз принимает муху. Пока самка высасывает ее, происходит спаривание. Сложность и целесообразность цепи инстинктов в данном случае превосходят все, что известно в области сексуальной биологии пауков. Интересно, что в опытах самец, за неимением мухи, обертывает паутиной и неживые объекты, например щепочку, предлагая затем такой сверток самке. Обычно самец успевает спариваться и в этом случае, но горе ему, если обман до времени обнаружен.
Самка, приведенная поведением самца в состояние готовности к спариванию, обычно направляется навстречу ему, производя удары передними ногами и иные движения, или повисает на паутине в характерной позе. Нередко самец окутывает самку паутиной. В ряде случаев самка впадает в каталептическое состояние разной длительности…
Поведение партнеров после спаривания различно. У ряда видов самец всегда становится добычей прожорливой самки, а когда самка спаривается с несколькими самцами, она съедает их одного за другим. В ряде случаев самец спасается бегством, проявляя поразительное проворство. Крошечный самец одного тропического крестовика после спаривания взбирается на спинку самки, откуда она не может его достать. У некоторых видов партнеры расходятся мирно, а иногда самец и самка живут совместно в одном гнезде и даже делятся добычей. Биологический смысл поедания самцов самками не вполне ясен. Известно, что это особенно характерно для пауков, питающихся разнообразной добычей, а видам, более специализированным в выборе добычи, не свойственно. У тех пауков, у которых самцы могут спариваться только один раз, но после спаривания продолжают «ухаживания», конкурируя с неспарившимися самцами, их устранение самкой полезно для вида».
Вот такая картина. Разумеется, паучья «любовь», которая заканчивается для самцов столь трагично, не может не вызвать с нашей стороны, мягко говоря, протеста. Можно решительно возразить также и по поводу ошеломляющего неравенства полов. Это даже не матриархат, это нечто невыразимое, чудовищное, не поддающееся осмыслению с точки зрения человеческой морали, какая-то кошмарная дикость. Но все же, согласитесь, с паучьей точки зрения в таком положении вещей что-то есть… А потом вспомните: паук – это ведь заколдованная девушка Арахна… Женскому началу, так сказать, и карты в руки. Не говоря уже о том, что забота о потомстве у пауков целиком и полностью находится в ведении самки.
Так что если отвлечься от неприятных сопоставлений и смело взглянуть в лицо паучьей действительности, то судьба самца в общем-то не так уж и печальна. Смерть в состоянии любовного экстаза, тотчас же после счастливейших минут жизни, мгновенное освобождение от последующих трудов и забот… А если питательные вещества, содержащиеся в его теле, еще и способствуют нормальному росту яиц, как считают многие ученые, то согласитесь, что конец съеденного кавалера гораздо почетнее, чем судьба быстроногого донжуана, избежавшего этой благородной участи. Что он будет делать – маленький, одинокий, никому больше не нужный, несъеденный?..
Но читаем статью А. Б. Ланге дальше:
«…забота о потомстве очень распространена у пауков и чаще всего выражается в охране кокона и ухаживании за ним. Самки охраняют свои коконы в тенетах, норке или гнезде. У многих бродячих пауков и некоторых тенетных самки носят кокон с собой, прикрепив его к паутинным бородавкам или держа в хелицерах. Самка тарантула прогревает кокон, поворачивая его под солнечными лучами, проникающими в норку. Когда вылупляются паучата, мать помогает им выбраться, раскрывая шов кокона. В период охраны потомства самка обычно ничего не ест, сильно худеет, брюшко ее сморщивается. У некоторых видов самка погибает до выхода молоди, и близ кокона находят ее сморщенный труп. Обычно после выхода молоди из кокона самка более не заботится о ней, но у некоторых пауков молодь взбирается на тело матери и держится на ней, пока не перелиняет, или живет под ее охраной в гнезде. У паука Коэлотес террестрис молодь остается в гнезде более месяца и за это время трижды линяет. Мать защищает молодь от врагов, она узнает своих паучат, ощупывая их педипальпами. Пауки других видов того же размера убиваются или изгоняются. Мать кормит свое потомство убитой добычей, обработанной пищеварительными соками, причем паучки выпрашивают пищу, касаясь паучихи передними ногами и педипальпами, пока она не положит добычу перед ними.
При всем разнообразии и сложности заботы о потомстве в ее основе лежит инстинктивное поведение, целесообразность которого при необычных обстоятельствах нарушается. Например, если у самки ликозид отнять кокон и подменить его иным предметом того же размера, формы и веса, то она продолжает носить этот бесполезный предмет. Интересно, что известны пауки-«кукушки», которые подкидывают свои коконы в чужие гнезда, оставляя их на попечение других видов пауков…
Вскоре паучки расходятся и начинают жить самостоятельно. Именно в это время у ряда видов происходит расселение молоди на паутинках по воздуху. Молодые паучки забираются на возвышающиеся предметы и, подняв конец брюшка, выпускают паутинную нить. При достаточной длине нити, увлекаемой токами воздуха, паучок уносится на ней. Расселение молоди происходит обычно в конце лета и осенью, но у некоторых видов весной. Это явление бросается в глаза в погожие осенние дни «бабьего лета». Особенно эффектны массовые осенние полеты пауков в южнорусских степях, где иной раз можно видеть плывущие в воздухе целые «ковры-самолеты» по нескольку метров длиной, состоящие из множества перепутанных паутинок. У некоторых видов, особенно мелких, на паутине расселяются и взрослые формы. Пауки могут подниматься токами воздуха на значительные высоты и переноситься на большие расстояния. Известны случаи массового появления мелких пауков, залетавших на суда в сотнях километров от берега».
Когда на маленьком индонезийском острове Кракатау извержение вулкана уничтожило все живое, то первым существом, появившимся на острове через девять месяцев после извержения, был паук, одиноко плетущий свою паутину… Не семена растений, не споры папоротников, а крошечного паучка на тоненькой паутинке принес ветер в первую очередь, к удивлению ученых. Ближайший остров находился от Кракатау в сорока километрах…
Одна из экспедиций на Джомолунгму (Эверест), высочайшую гору мира, обнаружила на высоте 7300 метров, где, казалось бы, не могло быть ничего живого, кого бы вы думали? Ну конечно же, паука. Маленького паука-скакунчика из рода Ситтикус…
Говоря о пауках, нельзя не сказать и о паучьем яде. Паук – это не только паутина, это еще и яд. Ядовитые железы есть у всех пауков, однако далеко не многие из них могут прокусить кожу человека. Яд нужен им для умерщвления жертвы – как правило, насекомого или другого паука (наиболее крупные из них – птицеяды, достигающие 11 сантиметров длины, а с ногами – 20 сантиметров, поедают еще и змей, лягушек, ящериц, а также небольших птиц), но некоторые из пауков снабжены таким сильнодействующим ядом, который может запросто убить не только человека, но даже лошадь. В нашей стране самый ядовитый паук – каракурт, длина его всего 10–20 миллиметров, а его яд в 15 раз сильнее яда одной из самых страшных змей – гремучей змеи. В Боливии же встречается крошечный паучок-скакун размером 4–5 миллиметров. Его укус вызывает сильнейшую боль и смерть через несколько часов…
Необычайная токсичность паучьего яда – одна из величайших загадок арахнологии. Зачем пауку такой сильный яд? Интригует такой, например, факт, что яд каракурта особенно сильно действует именно на млекопитающих, хотя питается он ведь не млекопитающими, а насекомыми. Яд другого паука – агелены лабиринтовой – гораздо сильнее действует на насекомых, чем яд каракурта. Для млекопитающих же он гораздо менее токсичен, и это понятно, это вполне оправданно. Зачем же и боливийскому скакуну такое губительное оружие? Непонятно…
Каракурт, кстати, очень красив. Бархатно-черная смертельно опасная самка «носит» на спинке тринадцать (чертову дюжину!) ярко-красных пятен, похожих – когда самка еще достаточно юная, но уже вполне ядовитая – на «сердечки» червонной карточной масти…
Один из виднейших наших арахнологов, П. И. Мариковский, рассказывает, что у калмыков есть легенда, согласно которой «души людей, обиженных при жизни, поселяются после смерти в пауков-каракуртов, для того чтобы мстить людям за их обиды»…
Вы слышали, конечно, о танце тарантелла? Это темпераментный, веселый итальянский танец, танцуют его на праздниках до упаду… А знаете, с чем связан этот искрящийся танец? Рассказывают, что в Италии, в окрестностях города Таранта, водилось особенно много крупных (до 60 миллиметров длиной) мохнатых пауков, живущих в норках. Этих пауков так и называли – тарантулы. В средние века считалось, что укус тарантула чрезвычайно опасен. Сывороток не было, и в качестве лечения предлагалось только одно – танцевать до упаду. Знатоки уверяли, что укушенный, доплясавшись чуть ли не до потери сознания, падает и засыпает, а просыпается здоровым. Вот, оказывается, чем объясняется столь пылкий темперамент зажигательного итальянского танца…
История с зеленым крестовиком
Итак, первыми моими любимчиками стали, конечно же, пауки. Фотографировать их было одно удовольствие. Во-первых, они никуда не убегали, не улетали, а сидели, спокойно позируя. Во-вторых, рисунки на спинках крестовиков были все разные, и, обнаружив в лесу колесообразную сеть, я с замиранием сердца ждал, каким на этот раз окажется ее хозяин. Да ведь и сами сети были разнообразны по своим конфигурациям и размерам. Фотографируя однажды маленького паучка на сети против солнца, я открыл, что паутина – это же просто сказочное, радужное сияние. А если на ней есть еще и капли росы, то это уже не что иное, как кружево, затканное алмазами из пещеры Аладдина…
Именно на сетях крестовиков разыгрывались иногда страшные трагедии Джунглей. В паутину попадали не только мухи, но и бабочки и даже сильные, мощные летуны стрекозы. Интересно было наблюдать и за цветочными пауками рода Мизумена. Они никогда не плетут паутины, а сидят на цветке, терпеливо подстерегая свою законную добычу – любителей сладкого нектара. Рывок, смертельное объятие, укус – и вот уже пчела или оса парализована и бесполезно ядовитое жало, могучее ее оружие…
Такова жизнь!
И именно вот этой своей кровожадностью пауки строго регулируют численность некоторых летающих насекомых, главным образом мух. Пауки прожорливы: считается, что каждый за день может съесть столько насекомых по весу, сколько весит сам.
По подсчетам, приведенным в упомянутой книге И. Акимушкина «Первопоселенцы суши», «в лесу или на лугу, на пространстве в гектар, то есть в квадрате сто метров на сто, живет нередко миллион (в Брянских лесах), а местами (в Англии, например) пять миллионов всевозможных пауков! Если каждый паук от восхода до захода поймает хотя бы две мухи (это уже наверняка) и пусть пауков в тысячу раз меньше (в среднем пять тысяч на гектар), то сколько же этих окаянных насекомых гибнет каждые сутки на каждом квадратном метре нашей страны?»
Некоторые пауки уничтожают опасных сельскохозяйственных вредителей, таких, как хлопковая тля, вредная черепашка, а также хермесов, малярийных комаров и даже… постельных клопов (балканский паук танатус).
Главная же добыча пауков – это, конечно, мухи. Вредные и весьма плодовитые существа, настоящие наши враги. На теле одной только мухи, на густых волосках насчитывается до 26 миллионов микробов! Среди них бациллы туберкулеза, сибирской язвы, холеры, брюшного тифа, дизентерии, а также яйца глистов… Плодовитость мух просто невероятна: когда лето жаркое, каждая муха производит до десяти поколений себе подобных. Трудно даже себе представить, что было бы, если бы каждая муха выживала и давала потомство… Вот тут и приходят на помощь всем нам враги мух, главные среди которых – восьминогие арахниды. То есть пауки.
Оказывается, мои любимцы – настоящие друзья человека!
Но вот парадокс: очень многие пауков не любят. Странные они какие-то, ни на что не похожие… Страшные… Да и паутина еще. Запустение с ней связано, неопрятность жилища… А если паук, пусть даже совсем не опасный, внезапно окажется на ноге, руке, на шее и дальше побежит, то приятного в этом, конечно, мало. Или идешь, например, по лесу, пробираешься сквозь кусты за орехами и малиной, и вдруг лицо разом накрывает что-то почти невидимое, неприятно щекочущее, липкое. Паутина! И содрогаешься от неприязни, и с ужасом ждешь, что сейчас сам огромный паук тебе за шиворот побежит. Да еще и укусит…
А «фильмы ужасов»? Как часто в роли самого страшного злодея в них фигурирует не кто иной, как огромный, мохнатый, кровожадный… паук.
Кто не знает народного поверья: за убитого паука сорок грехов простится! Почему?..
И даже не убить, а просто повстречать паука, просто увидеть его и то, согласно поверью, что-то значит. И далеко не всегда хорошее.
А ведь на самом деле не так уж много у нас столь полезных и верных друзей, как паук.
Если же вспомнить античную легенду… Как же можно получить прощение в сорока грехах, убивая девушку, пусть даже и заколдованную?
Противоречие. Дикость. С суевериями всегда так.
Расскажу теперь историю с зеленым крестовиком, которая приключилась со мной в сентябрьский день в Подушкине.
Хотя и было у меня в то счастливое лето немало насыщенных, ярких дней, полных захватывающих путешествий, однако никак я не мог ими насытиться. Пленки летели десятками, я едва успевал их проявлять и вставлять слайды в рамки, едва успевал просматривать, а хотелось еще и еще. Ведь сколько их, обитателей Джунглей! И пауки, и клопы, и жуки, и мухи, пчелы, осы, кузнечики, улитки, бабочки, гусеницы, муравьи, ящерицы, лягушки, стрекозы… Всех разве перечислишь? А цветы? А травинки-листики всякие? А паутина? А капли росы?
Так уж устроен человек – все ему мало.
И вот в самых первых числах сентября я после довольно долгого перерыва сумел-таки вырваться из Москвы. Приехал в Подушкино на велосипеде и в странствия с фотоаппаратом отправился тоже на велосипеде. Дело в том, что за все лето я так и не смог отойти от своего сарайчика дальше, чем километра на три-четыре. Выйдешь обычно и тут же увлечешься каким-нибудь крошечным существом. Пока снимешь, пока что, тут и вечер незаметно подбирается. Вот я и взял велосипед – отъеду, думаю, на этот раз куда-нибудь подальше, так сказать, «межконтинентальное» путешествие совершу… И отъехал километров на пять сразу.
Была там опушка березовой рощи, и под одной березой нашел я великолепный экземпляр личинки пилильщика – так называемую ложногусеницу. Ложногусеницей она называется потому, что очень похожа на гусеницу (неспециалист и не отличит), но если из настоящей гусеницы выводится обязательно бабочка, то есть представитель отряда чешуекрылых, то из ложногусеницы – кто-то другой. В данном случае березовый пилильщик цимбекс, похожий на большую синеватую муху с красивыми перепончатыми крыльями.
Гусеницы, а с ними и ложногусеницы уже начали мне нравиться, ненамного меньше даже, чем фавориты-пауки, и, найдя этот великолепный экземпляр юного цимбекса, я очень обрадовался. Нежно-желтовато-зеленоватая, салатная, с голой, почти белой, словно костяной, головкой, на которой две черные точки обозначали глаза, очень пластичная, с декоративными складками и пупырышками, с темной продольной двойной полоской на спине, личинка пилильщика, казалось, с удовольствием мне позировала. На одном снимке она получилась даже с поднятой как будто бы для приветствия лапкой. Я был весьма доволен своей находкой – истратил на нее почти целую пленку.
Пока я по-всякому фотографировал очаровательную личинку, поднялся довольно сильный ветер. Небо поначалу еще чистым было, но вскоре в той стороне, откуда дул ветер, начало что-то такое собираться. Правда, мне-то что – у меня велосипед, долго ли до дома добраться. Никакой дождь мне не страшен. Так думал я, радуясь хорошей добыче.
Сняв ложногусеницу и, по обычаю, отпустив ее, не подозревавшую о том, что образ ее, возможно, останется в памяти людской надолго, я решил пройтись по опушке. И уже издалека заметил несколько торчащих полузасохших стеблей крапивы. Направился к ним и, приближаясь, увидел большую колесообразную сеть крестовика. Вторая удача! «Успею снять до грозы», – подумал я и, положив велосипед на траву, подошел к сети.
Сеть была пуста – хозяин сидел в укрытии, домике из листьев крапивы. Он оказался необычного тускло-зеленого цвета с белым крестом. Снять его было трудно – я и так и эдак вертел домик из листьев, а хозяин прятался. Странный какой-то. Если Турок был очаровательный сорвиголова, а Серый – откровенный трус, то этот Зеленый сразу показался мне патологически скрытным, болезненным, как будто его в свое время очень сильно обидели. Может быть, у него было трагическое прошлое, полное несправедливостей и лишений? Или просто с самого рождения он имел характер чрезвычайно застенчивый и обладал «комплексом неполноценности»? Во всяком случае мне стало ясно, что он позеленел не случайно, и можно было только пожалеть, что сезон съемки кончается и я вряд ли смогу повидать Зеленого еще раз. Впрочем, он так старательно меня избегал, что я даже подумал: после съемки он тотчас же отсюда сбежит и, если приеду завтра, все равно его не застану.
А тут еще сильный ветер. И тучи все наползали, и край одной из них уже закрывал солнце. Потеряв терпение, стараясь все-таки вытащить Зеленого на свет божий, я резко отогнул крапиву. Подсохший стебель не выдержал и сломался. Зеленого я кое-как снял, но с огорчением обнаружил, что паутина и вообще все пристанище паука безнадежно испорчены. Сломанный стебель падал и увлекал за собой паутину, жилище Зеленого оказывалось на земле, и спрятаться ему было некуда: кругом только низкорослая трава, до леса далеко, и дождь уже начинался. Смешно, может быть, по этому поводу переживать, но я увидел вдруг всю перспективу жизни бедного паука в течение ближайших часов: дождь, гроза, паутина безнадежно испорчена, новую натянуть поблизости негде, не на чем, как дальше жить?
Короче говоря, опять постигла Зеленого досадная жизненная неудача. Так уж, видимо, на роду ему написано – быть обиженным. Жаль, правда, что обидчиком на этот раз поневоле выступил я. Ко всему прочему, и снял-то я его кое-как, так что о бессмертии образа в памяти людской говорить не приходится…
Печально все это, однако пришлось в конце концов стебель бросить. Он упал с трагическим шорохом, и сеть Зеленого, лишившись опоры, обвисла и слиплась, превратившись в жалкие лохмотья. Я попытался укрепить стебель, чтобы сохранить хотя бы домик Зеленого, однако он никак не держался. А тут еще ветер…
Дождь то капал потихоньку, то переставал. Ветер вдруг зловеще утих, а тучи совсем закрыли солнце. Стало быстро темнеть.
Я вскочил на велосипед, нажал на педали, но, не проехав по полю и километра, почувствовал, что с велосипедом что-то не в порядке. Так и есть – прокол! Попытался кое-как накачать камеру, она вроде бы держала воздух, удалось проехать метров двести, но потом камера опять села. Стало почти совсем темно, как поздним вечером, тревожно, и сначала медленно, а потом все сильнее и сильнее, с каким-то многозначительным нарастанием полил дождь…
Это в летнюю пору дождь не только не страшен, но даже приятен, а в сентябре прохладно. Но главное, в сарайчике нет печки, а мне ведь предстояло в Подушкине ночевать. Велосипед отказал совсем, он уже не транспортом был, а обузой, я бежал под проливным дождем по дороге, скользя на размокшей глине, спотыкаясь и балансируя, опасаясь за фотоаппарат, объективы и пленки. Как назло, в этот раз не взял с собой полиэтилен – такая погода хорошая с утра была, кто б мог подумать! Короче, когда добежал наконец до сарайчика – еще спасибо, ноги не переломал, перебираясь через овраг вместе с велосипедом, – дождь уже кончался. Именно теперь-то ему бы и лить, а он лишь едва моросил. Но солнца все равно не было.
Промок я, как говорится, до нитки. Хорошо, хоть фотоаппарат, объективы и пленки удалось все же в сумке спасти.
Что хотите думайте, но мне было неприятно оттого, что так нехорошо получилось с Зеленым. Да еще этот внезапный дождь и прокол. Ненастье началось, неизвестно, прояснится ли завтра, а у меня только один завтрашний день свободен. Возможно, это последние съемки в году.
А в сарайчике моем, надо сказать, и в ясную-то, сухую погоду воздух обычно сырой был. Мокрое полотенце так и оставалось мокрым; если на солнце не вывесишь, так и не высохнет. Масло сливочное и то за несколько дней зелеными узорами покрывалось, я такого раньше вообще никогда не видел. Можно было бы, конечно, в Москву ночевать уехать, но мне это и в голову не пришло – вдруг прояснится завтра? Последние дни! И принялся я свои вещи над электроплиткой сушить. Высушить не высушил, а пару в сарайчике напустил. И вот, помню, среди ночи проснулся оттого, что одеяло на сторону сбилось и спина открыта, да так замерзла, что окоченела даже, не чувствует ничего. Утром, смотрю, нагнуться как следует не могу. С утра солнце было, вышел я в овраг поснимать, а не получается – наклониться никак нельзя.
Понял, что дело плохо, вещи собрал, рюкзак кое-как на спину взгромоздил. Чтобы дверь сарайчика запереть, нужно ее приподнять немного. Так я минут пятнадцать у двери стоял, и так и так пристраивался, не получалось никак. Боль в спине такая, что в глазах темнеет и дыхание перехватывает. Чуть на автобус не опоздал. Не знаю уж, как до дома доехал. И две недели пластом лежал. С боку на бок повернуться большая проблема была. И пчелиным ядом поясницу мне натирали, и змеиным, и горчичники ставили – ничего не помогало. Так весь сентябрь и проболел.
Вот такая история. Поведал я ее одному своему приятелю, а он сказал: «Все правильно, это заслуженное наказание было, нельзя тебе пауков обижать. Послушай, а может быть, пауки были тотемом у твоих предков?..»
