Юрий Сергеевич Аракчеев
Джунгли во дворе
Басня
Ну конечно же, «Стрекоза и Муравей». Известная басня И. А. Крылова, которую мы проходим в школе, – вот что вспомнилось тотчас.
Всегда что-то в ней меня настораживало. Ведь я не раз с удовольствием наблюдал за стрекозами, такими красивыми, сильными летунами, к тому же знал, что они охотятся на ненавистных нам всем комаров. «Ты все пела» по отношению к стрекозе не вызывало у меня недоумения: жизнь прекрасной летуньи действительно казалась похожей на песню. Но почему она осенью пришла к муравью? Это было непонятно. И тем более несправедливыми, даже какими-то злобными и завистливыми казались мне всегда упреки муравья, этого ворчливого скопидома: «Ты все пела? Это дело. Так пойди же попляши»…
Придя домой в тот памятный весенний день в Подушкине, я раскрыл «Жизнь насекомых» Фабра.
Да. Ясно. Я так и знал.
Ведь басня Крылова – это перевод басни французского баснописца Лафонтена «Цикада и Муравей». При переводе И. А. Крылов, вероятно, ошибся и слово «цигале» (цикада) перевел как «стрекоза». Однако, неправильно переведя название, он оставил выражения «попрыгунья-стрекоза» и «лето красное пропела», что к цикаде еще как-то подходит, а к стрекозе никак. Ведь стрекоза не прыгает и не поет.
Однако главное даже не в этом.
«На всю жизнь мы сохраняем в памяти грубые нелепицы, из которых соткана вся эта басня, – пишет Фабр о басне Лафонтена. – Цикада в нашем представлении всегда будет страдать от голода с наступлением зимы, в то время как зимой и совсем нет цикад; она всегда будет выпрашивать у Муравья несколько зерен – пищу, которая совсем недоступна для ее нежного хоботка; умоляя о милостыне, она будет просить хотя бы мух и червяков, которых никогда не едят цикады.
Кто же повинен в этих странных ошибках?
Лафонтен, который в большей части своих басен чарует нас острой наблюдательностью, здесь оплошал. Он прекрасно знает других своих героев – Лису, Волка, Кота, Козла, Ворону, Крысу и многих-многих еще; обо всех он рассказывает с очаровательной точностью и в подробностях. Жизнь их проходила у него на глазах. Но Цикады никогда не видел Лафонтен, он никогда не слыхал ее песен». Так пишет Фабр.
Справедлив ли упрек в энтомологической безграмотности? Как же не справедлив! Хотя и мог бы кто-нибудь обвинить Фабра в чрезмерной буквальности, в том, что он-де слишком много требует от баснописца, ведь в басне же под видом животных выводятся вовсе не животные, а потому, мол… Но ведь в том-то и дело, что те или иные животные фигурируют в баснях вовсе не случайно, и такое незнание образа жизни цикады лишний раз подчеркивает для нас тот печальный факт, что люди всегда мало знали о жизни насекомых.
Но важнее другое. Знаменитый энтомолог Ж.-А. Фабр потому так горячо рассуждает о басне, что он ведь тоже имеет в виду не только и даже не столько животных…
Продолжим чтение его замечательной книги:
«Наблюдение опровергает все нелепые выдумки баснописца. Что Цикада и Муравей встречаются – это верно. Только в этих встречах – как раз обратное тому, о чем говорится в басне. Никогда не приходит Цикада к Муравью, потому что ей никогда ни от кого не нужно помощи. Зато Муравей – грабитель и эксплуататор, который тащит в свои закрома все съедобное, – этот грабитель приходит к Цикаде. Он, Муравей, приходит к Цикаде, но он не просит, а попросту отбирает добытое ею добро.
Но расскажем, как совершается этот грабеж.
В июле, в удушливые послеобеденные часы, когда насекомые напрасно ищут отдыха и прохлады на увядших, поблекших цветах, – в эту пору торжествует цикада. Усевшись на ветке, ни на миг не прекращая песни, она сверлит своим тонким хоботком кору. Потом долго сосет из этой скважины вкусный сок, наслаждаясь чудесным сиропом и собственной песней.
Последим за ней. Быть может, нам придется присутствовать при неожиданных горестях. Много жаждущих бродит вокруг. Они замечают колодец цикады, спешат к нему. Сначала они довольствуются излишками – капельками сиропа, которые сочатся из ранки в коре. Я вижу, как толпятся тут осы, и мухи, и сфексы, и помпилы, и маленькие жуки-рогачики, но больше всего тут муравьев.
Чтобы пробраться к сладкому ручейку, незваные гости заползают под брюшко цикады. А та только привстает на ножках, чтобы пропустить гостей. Однако нахлебники скоро переходят в наступление – они не прочь отогнать цикаду от созданного ею источника.
Самые дерзкие среди этих гостей – муравьи. Я видел, как они покусывают лапки цикады; одни тянут ее за крыло, другие взбираются ей на спину. У меня на глазах один из этих нахалов ухватился за ее хоботок, силясь выдернуть его из колодца.
Рано или поздно у цикады лопнет терпение. Она улетит прочь, оставив этим карликам свой колодец. Этот колодец скоро иссякнет, так как перестал работать насос цикады. Разбойники спешат насладиться каплями сладкой влаги.
Итак, действительность меняет местами героев басни. Побирушка, готовый даже на открытый грабеж, – это Муравей. Труженик, которому не жаль поделиться с голодным, – это Цикада. После пяти-шести недель радостной жизни певунья падает наземь – ее время прошло. Солнце высушит ее трупик, нога прохожего раздавит его. Бродяга Муравей набредет на роскошную добычу, раскроит, рассечет, искрошит ее и пополнит кусочками свои запасы. Нередко увидишь умирающую Цикаду, крылья которой дрожат еще в пыли: она вся черна от муравьев, они рвут ее заживо на части, теребят, каждый спешит поживиться находкой.
Вот каковы отношения между Цикадой и Муравьем».
Да, «отец энтомологии», наблюдая повадки маленьких шестиногих созданий, изучал не только эту частную форму жизни…
Не только энтомологическая безграмотность, а сама суть басни, ее потребительская, буржуазная философия его не устраивала!
Знаменитый ученый оказался настолько неравнодушным, что в противовес Лафонтену сочинил собственную – да-да, собственную! – басню. Вся эта басня довольно длинна, однако я не могу удержаться от того, чтобы привести хотя бы вторую ее половину:
…Мы помним басню: летний зной
Сменился лютою зимою.
Томима голодом, украдкой
Ты к Муравью пришла с сумой
За горсточкой пшеницы сладкой.
Зерно из житницы своей
Сушил на солнце богатей,
Потом ссыпал в мешки тугие
Добычу жарких летних дней,
Ты молвила слова такие:
«Не погуби меня, мой свет!
Я вся издрогла, мочи нет,
От голодухи помираю.
Ссуди мне хлебушка, сосед,
Хоть горсточку, до урожаю!
Отсыпь мне – хоть одну суму!»
«Добро мне нужно самому.
Ты летом пела все, лентяйка?
Ну что ж, подохни. Никому
Беды не будет, попрошайка!»
Так басня эта поучала:
«Вы все должны, как обирала,
Затягивать мошну потуже».
Чтоб язва тем кишки сглодала,
Кто смеет нас учить тому же!
А эти враки про зерно!
Писака затвердил одно:
Тебе зимой кормиться надо.
Зерно! К чему тебе оно?
Ты сок медовый пьешь, Цикада!
А что тебе зима? Зимой
Твои малютки под землей.
А ты сама навек уснула.
И даже трупик твой сухой
Холодным ветром с ветки сдуло.
Из шкурки высохшей твоей
Клочков нарежет Муравей,
Грудь выест, разорвет на части,
К себе в подвал – для зимних дней
Утащит лакомые сласти.
Все это – правда; басня – вздор,
Проклятых жмотов разговор.
Канальи! Ваши басни лживы,
И Муравей – такой же вор,
Как вы, стяжатели наживы!
(Перевод с провансальского М. А. Гершензона)
Что же касается пения, то цикады – самые громкие певцы среди насекомых. Некоторые из тропических цикад стрекочут настолько громко, что, по выражению путешественников, их песня напоминает визг автоматической пилы или даже пронзительный свисток паровоза. Издают звуки только самцы, у которых на нижней стороне брюшка есть пара выпуклых пластинок – мембран. Эти пластинки называют цимбалами. Звуки создаются благодаря быстрому вибрирующему втягиванию и выпячиванию цимбал. Часть брюшной полости самца пустая, она представляет собой резонатор. Моделью звукового аппарата цикады может служить, например, пустая консервная банка с выпуклым дном. Если нажимать пальцем на дно и отпускать его, то получится звук, принципиально схожий с «песней» цикады, только цикада делает это с очень большой частотой,
Но для чего же все-таки поет цикада? «К чему столько шума? – задавался вопросом Жан-Анри Фабр. – Может быть, самец поет для привлечения самки?»
Многочисленные опыты Фабра не подтвердили этого. Больше того, они навели его на мысль, что цикада… очень туга на ухо. «К ней вполне приложима поговорка: «Кричит, как глухой», – с улыбкой замечает исследователь.
Но тогда в чем же дело? А вот в чем.
Цикада – насекомое с долгим периодом развития. Обыкновенная цикада четыре года живет в почве в стадии личинки. Эта личинка, нимфа, очень неприглядна и всю свою долгую личиночную жизнь вынуждена без устали трудиться, причем не в самых прекрасных условиях – под землей. Питается она всякой гнилью и корнями некоторых деревьев. Только став взрослым, крылатым насекомым, она способна к размножению.
«Четыре года жизни в почве, во мраке и тесноте, и всего один месяц жизни на солнце – такова судьба цикады, – подытоживает свои наблюдения Фабр. – Не станем же сердиться на нее за громкое и надоедливое пение. Ведь четыре года она носила жалкий кожаный кафтан, четыре года рыла землю крючками своих ножек. И вот недавний грязный землекоп одет в изящное платье, украшен крыльями, купается в лучах солнца! Эта радость так кратковременна и достигнута таким трудом! Никогда цимбалы цикады не будут достаточно громки, чтобы прославить это счастье!»
Так вот же он, вывод. Песня цикады – песня радости жизни!
Добавим, что в Америке есть цикады (так называемая периодическая цикада), которые семнадцать лет вынуждены прозябать под землей ради того, чтобы всего одно лето потом полетать на свободе. Семнадцать лет в подземелье ради нескольких месяцев солнца, песен, любви! Можно ли осуждать «легкомысленную» цикаду за ее песни, за то, что не делает она зимних запасов?!
Турок и Серый
Погожим утром, в первых числах сентября, исследуя подушкинский овраг, я обнаружил в зарослях крапивы и конского щавеля две огромные ажурные сети. И познакомился с их хозяевами, большими крестовиками – красным и серым. Вскоре подружился с ними. И понял: вот они, самые любопытные и, если можно так выразиться, «умные» существа в Травяных Джунглях. Пауки!
Начнем с того, что, как я узнал впоследствии из книг, а затем убедился на собственном опыте, рисунок на спинке крестовиков никогда не повторяется. Крестовиком этот паук называется за то, что в пестроте орнамента на его спинке всегда можно различить крест; каждый паук-крестовик носит его, но у каждого он свой, только ему одному присущий. И в этом смысле пауки нам очень близки. Как нет людей с абсолютно похожими лицами, с одинаковым рисунком кожи на кончиках пальцев, так и нет пауков с абсолютно одинаковыми крестами! И различия между пауками, как и различия между людьми, не только в рисунке кожи – в характере!
Ну, возьмем, к примеру, этих двух, красного и серого. Серый так и остался для меня Серым, так я его и назвал, а вот красного я вскоре окрестил Турком. Рисунок на его спинке был какой-то восточный, красно-бурый, и вообще надутое, лоснящееся, покрытое густыми короткими волосками брюшко очень напоминало бурдюк с вином, сделанный из шкуры верблюда и разукрашенный восточным орнаментом. Дело в том, что соответственно рисунку в характере его действительно было что-то янычарское. Взять хотя бы то, что не в пример Серому он совершенно меня не боялся. Стоило – посадить в его сеть муху, как он тотчас выскакивал из своего убежища – кое-как свернутых и скрепленных паутиной наподобие трубочки ржаво-красных листьев конского щавеля – и лихо набрасывался на отчаянно жужжащую жертву. Он и в паутину закутывал ее лихо, и лихо транспортировал потом в свое пристанище. Толст был до неприличия – я говорю, даже лоснился, – а все же не пропускал возможности угоститься. Чревоугодник страшный. Стоило, может быть, с целью исследования кормить его до тех пор, пока он сам не остановится или не лопнет, но что-то меня от такого эксперимента удерживало. Был он мне все-таки симпатичен, и, наверное, я разочароваться боялся. Смелый такой, лихой, из себя красивый, а обжора. Стыдно!..
Вообще был он натура широкая. Это проявлялось не только в его «манерах», но и в том, как была сплетена паутина и в каком месте. Место было выбрано наивыгоднейшее – в просвете между двумя крапивными массивами, – а основой для большой сети, смело перегораживающей просвет, послужил высокий и прочный стебель конского щавеля. Конечно, наряду с выгодностью в таком расположении сети был свой риск: в просвет запросто могло ступить какое-нибудь большое существо – лось или человек, но Турок, по обычаю всех смелых широких натур, видимо, решил рискнуть. И вот ведь что удивительно: в продолжение оставшегося лета до самых осенних дождей сеть его висела никем не тронутой! Правду говорят, судьба любит смелых.
Не таким был Серый. Я и сеть-то его обнаружил не сразу, хотя она тоже была немаленькой. Но натянута как-то бочком, в очень неудобном месте, среди крапивы, с этакой интеллигентской застенчивостью, деликатностью. Уже самим выбором местоположения сети Серый как бы извинялся перед всем миром за свое существование на этом свете, он выражал свое огорчение и неловкость оттого, что создан вот пауком и теперь ему ничего не остается, как мух ловить… И ловил. Правда, ловил редко – какая же дура муха в столь неумело расположенную сеть полетит? Разумеется, мухи настолько глупы и беспечны, что они все равно ему попадались, но был Серый не в пример Турку худ, изящен и бледен.
Свое существование в этом мире Серый оправдывал не только робостью, но и недюжинным мастерством. Сеть его была образцом тонкой работы. К сожалению, никак не возможно было ее сфотографировать – так неудачно на фоне крапивных листьев он ее поместил, – а то ее можно было бы предложить как образец совершеннейшего, тончайшего кружева, а фотографию послать на ткацкую фабрику. Вот и еще один минус такого характера: даже выдающееся самооправдание не достигает цели, если оно преподносится в столь бесхребетной, столь субтильной манере. Ох уж эти застенчивые, неуверенные в себе таланты!
Характер, конечно, переменить трудно, и Серый из-за собственного характера жестоко страдал. Окраска паука, как говорят ученые, зависит от места его обитания, но мне кажется, что особая бледность Серого объяснялась не только этим. От недоедания он был бледен просто-напросто, от скрытого недовольства жизнью! Вообще был он в отличие от веселого и смелого эпикурейца Турка необычайно труслив. Посажу я ему муху в сеть – она бьется, бедная, того и гляди вырвется, а Серый ни за что не вылезет из своего укрытия, пока я на приличное расстояние не отойду. А ведь голоден же! Но нет, сидит, сдерживает себя, слюнки глотает, трясется небось от страха, желчью изливается. Я иной раз нарочно подолгу рядом стоял, муха или совсем затихала, утомившись от бесполезных усилий, или, бывало, срывалась и улетала, победно жужжа, а он так и не показывался. Ну не чудак ли? А вот стоило мне отойти на достаточное, с его точки зрения, расстояние, как он метеором вылетал из укрытия, поспешно набрасывался на муху, кусал своими ядовитыми хелицерами так, что чуть ли не клочья летели, и, не запеленав как следует, тащил скорее в свой дом. И, поев, долго еще небось успокаивал свои вконец расшатанные нервы.
А мне приятно было вернуться к Турку, порадоваться, что мир так разнообразен, что встречаются разные характеры, в этом-то и прелесть его. Сеть Турка, кстати, была хоть и крепкая, но какая-то неаккуратная, вечно дырявая. Мух к нему и так достаточно попадало, и он, как видно, решил не осложнять себе жизнь, не чинить сеть без конца, а жить в свое удовольствие…
Ради точности я должен тут сказать, что и Серый, и Турок были самками. Вообще те крестовики, которых мы часто встречаем висящими на своих паутинах, – самки. У пауков очень сильно выражен половой диморфизм (различие между самцами и самками), и самка крестовика гораздо крупнее самца. У всех пауков, а у крестовиков особенно – явный матриархат…
Раз мы заговорили о точности и стали употреблять научные термины, то тут как раз самое время сделать небольшой экскурс в биологию и рассказать кое-что о пауках вообще.
Восьминогие арахниды
Как всем, конечно, известно, живой мир на нашей планете строго классифицирован учеными. Все живые существа подразделяются на типы, классы, отряды, семейства, роды и виды. Эту классификацию впервые ввел шведский ученый Карл Линней, и это очень хорошо, потому что без строгой научной классификации просто невозможно было бы исследовать живой мир, находить аналогии, связи и т. д. Маленькие обитатели зеленых Джунглей, ползающие, бегающие, прыгающие и летающие, в основном относятся к типу членистоногих, если не считать улиток и слизняков, принадлежащих к типу моллюсков, а также земляных червей, которые к типу червей и относятся. Тип членистоногих подразделяется на несколько подтипов и классов, в частности на класс насекомых и класс паукообразных, или арахнид. Различие между насекомыми и паукообразными существенное, но первое, что сразу бросается в глаза: у насекомых шесть ног, у паукообразных – восемь. Так что пауки вовсе не насекомые.
Латинское название паукообразных – арахниды. Происхождение этого слова удивительное.
Среди легенд Древней Греции есть легенда о девушке Арахне. Арахна была прекрасная ткачиха: из тончайших нитей она ткала ткани прозрачные, как воздух, не было ткачих, ей равных. И Арахна загордилась.
« – Пусть приходит сама богиня Афина-Паллада состязаться со мной! – воскликнула как-то Арахна. – Не победить ей меня, не боюсь я этого!
И вот под видом седой, сгорбленной старухи, опершейся на посох, предстала перед Арахной богиня Афина и сказала ей:
– Не одно только зло несет с собой, Арахна, старость. Годы несут с собой опыт. Послушайся моего совета: стремись превзойти лишь смертных своим искусством. Не вызывай богиню на состязание. Смиренно моли ее простить тебя за надменные слова. Молящих прощает богиня.
Арахна выпустила из рук тонкую пряжу, гневом сверкнули ее очи. Уверенная в своем искусстве, смело ответила она:
– Ты неразумна, старуха. Старость лишила тебя разума. Читай такие наставления своим невесткам и дочерям, меня же оставь в покое. Я сумею и сама дать себе совет. Что я сказала, то пусть и будет. Что же не идет Афина, отчего не хочет она состязаться сомной?
– Я здесь, Арахна! – воскликнула богиня, приняв свой настоящий образ.
Нимфы и лидийские женщины низко склонились пред любимой дочерью Зевса и славили ее. Одна лишь Арахна молчала. Подобно тому, как алым светом загорается ранним утром небосклон, когда взлетает на небо на своих сверкающих крыльях розоперстая Заря-Эос, так зарделось краской гнева лицо Афины. Стоит на своем решении Арахна, по-прежнему страстно желает она состязаться с Афиной. Она не предчувствует, что грозит ей скорая гибель.
Началось состязание. Великая богиня Афина выткала на своем покрывале посередине величественный афинский Акрополь, а на нем изобразила свой спор с Посейдоном за власть над Аттикой. Двенадцать светлых богов Олимпа, а среди них отец ее, Зевс-громовержец, сидят как судьи в этом споре. Поднял колебатель земли Посейдон свой трезубец, ударил им в скалу, и хлынул соленый источник из бесплодной скалы. А Афина в шлеме, с щитом и в эгиде потрясла своим копьем и глубоко вонзила его в землю. Из земли выросла священная олива. Боги присудили победу Афине, признав ее дар Аттике за более ценный. По углам изобразила богиня, как карают боги людей за непокорность, а вокруг выткала венок из листьев оливы. Арахна же изобразила на своем покрывале много сцен из жизни богов, в которых боги являются слабыми, одержимыми человеческими страстями. Кругом же выткала Арахна венок из цветов, перевитых плющом. Верхом совершенства была работа Арахны, она не уступала по красоте работе Афины, но в изображениях ее видно было неуважение к богам, даже презрение. Страшно разгневалась Афина, она разорвала работу Арахны и ударила ее челноком. Несчастная Арахна не перенесла позора; она свила веревку, сделала петлю и повесилась. Афина освободила из петли Арахну и сказала ей:
– Живи, непокорная. Но ты будешь вечно висеть и вечно ткать, и будет длиться это наказание и в твоем потомстве.
Афина окропила Арахну соком волшебной травы, и тотчас тело ее сжалось, густые волосы упали с головы, и обратилась она в паука. С той поры висит паук-Арахна в своей паутине и вечно ткет ее, как ткала при жизни» (Н. А. Кун. «Легенды и мифы Древней Греции»).
Волнующая легенда… И правда ведь, трудно не симпатизировать Арахне. Уверенная в своем искусстве, не побоялась она всесильной богини. Жестоко была наказана за смелость, но заслужила бессмертие – и в памяти людской, и в образе вечно возрождающихся многочисленных ткачей-пауков…
Недаром же и я почувствовал особый интерес к паукам! Увлекаясь фотографированием их, я не знал этой легенды, как не знал и многого другого. Лишь познакомившись и заинтересовавшись, начал читать книги об этих маленьких, чрезвычайно любопытных созданиях.
Оказывается, пауков на земле очень, много, фактически ими заселена вся суша, они одни из самых распространенных животных. Уже сейчас их известно больше 20 тысяч видов, а ученые открывают все новые и новые виды. Существует даже целая наука о пауках – арахнология. Но по признанию самих арахнологов, изучены эти многочисленные маленькие существа пока еще очень неравномерно и неполно. Крестовики, о которых мы говорили и к которым как раз и принадлежат Турок и Серый (именно в крестовика, по-видимому, превратила Афина-Паллада Арахну), – это лишь один из паучьих родов. Но даже один этот род (по-латыни он называется аранеус) насчитывает более тысячи видов. А есть пауки-птицеяды, пауки-волки, пауки – бродячие охотники, пауки-скакуны, пауки-бокоходы. И все они хищники, и все умеют ткать паутину.
Далеко не все, правда, ткут сети, подобные сетям крестовиков; некоторые плетут воронкообразные сети, сети наподобие полога или гамака. Есть такой паук – он называется по-латыни мастофора, – который выпускает одну длинную клейкую нить и, держа ее в вытянутой передней ноге, размахивает ею до тех пор, пока к ней не прилипнет насекомое. Ну чем не рыболов с удочкой?
Другие «рыболовы» пошли еще дальше: их снасть напоминает нашу наметку или подъемник. Есть такой охотник, который выстреливает в убегающую жертву паутинной нитью, и бедная жертва, лишенная возможности передвигаться, становится его заслуженной добычей.
А маленький паучок Дипоена тристис подкарауливает муравьев, повисая на нити над почвой. Он внезапно опускается на пробегающего муравья, а затем поднимает его на ветку растения. Не правда ли, словно лесной разбойник времен Робин Гуда?
Среди же крестовиков есть виртуозы, которые плетут сети до двух метров в диаметре. Таковы самые крупные наши крестовики, встречающиеся на Дальнем Востоке. А вот тропические кругопряды-нефилы, близкие родственники наших крестовиков, делают сети, в которых запутываются не только насекомые, но и птицы. Диаметр этих сетей – до восьми метров. Высота двух-трехэтажного дома! Паутина их, кстати, очень прочна и на редкость эластична – не дай-то бог в такую сетку попасть.
Интересно, что паутина бывает не только мутно-серой или серебристой, но и… золотистой. «Паучиха мадагаскарской нефилы, с золотой грудью и огненно-красными ногами в черных «носках», прядет сверкающую золотом паутину, – пишет И. Акимушкин в книге «Первопоселенцы суши». – Огромная (вместе с ногами – с большой палец), она словно царица-исполин покоится на ковре, сотканном из золотистой шерсти, в окружении невзрачных самцов-карликов. (Самка весит граммов пять, а ее супруг в тысячу раз меньше – 4–7 миллиграммов!)»
По химическому составу паутина близка к шелку гусениц шелкопрядов (известно ведь, как прочен натуральный шелк), но она гораздо эластичнее и прочнее. Не разрываясь, паутинная нить может вытягиваться на одну треть. Нагрузка разрыва для паутины составляет от 40 до 260 килограммов на один квадратный миллиметр сечения. По прочности она приближается к самому высококачественному нейлону, однако в сущности паутина прочнее – она более растяжима и эластична. Говорят: «тонкий, как паутина» или «легкий, как паутинка». И действительно, паутинная нить, которой можно было бы опоясать земной шар по экватору, весила бы всего-навсего около 300 граммов! На шнуре толщиной в один сантиметр, сплетенном из хорошей паутины, можно поднять около 75 тонн груза – целый железнодорожный вагон!
Люди давно заметили великолепные свойства паутины. Попытки изготовления ткани из нее делались с давних времен. В Китае, например, известна прочная легкая полупрозрачная ткань, сделанная из паутины. Она называется «ткань Восточного моря» – тонг-хай-туан-тсе. Не подобные ли ткани ткала когда-то легендарная девушка Арахна?
Издавна пользовались паутиной для своих целей и полинезийцы на островах Тихого океана. Они шили ею, как нитками, и плели рыболовные снасти. А в начале XVIII века во Франции один мастер сплел из паутины перчатки и чулки. И представил их в Академию наук. Этим мастером был знаменитый натуралист Орбиньи. Говорят, что сам он ходил в панталонах, сотканных из паутины бразильских нефил, – они были настолько прочны, что очень долго не снашивались. В 1899 году из паутины мадагаскарского паука пытались даже получить ткань для покрытия дирижабля. И получили великолепный кусок длиной в пять метров. На большее, видимо, терпения не хватило…
Да, трудно разводить крестовиков и нефил во множестве, трудно их прокормить. Кто будет ловить, да и где выловить таксе огромное количество мух, бабочек и других насекомых для того, чтобы насытить армию паутинопрядилыциков?
А вообще-то говоря, получать паутинную нить довольно просто. Сажают крестовика или нефилу в маленькую клеточку и прямо из его паутинных бородавок, находящихся на конце брюшка, наматывают нить на катушку. От одного крестовика за один прием – за несколько часов – можно намотать до 500 метров нити. Вот какая производительность!
Паутина, кстати, используется даже в медицине. Еще в начале прошлого века испанский фармаколог Олива приготовил из разных видов паутины препарат арахнидин – жаропонижающее средство, по своему действию равное хинину. А африканские знахари использовали катышки из паутины для лечения от малярии уже много веков назад.
По некоторым сведениям, паутина, прикладываемая к долго не заживающим ранам, способствует их заживлению. Она обладает бактерицидными свойствами. Конечно, если сама паутина достаточно чистая.
Итак, паук – это обязательно и паутина. В иностранной литературе существует даже внушительный термин «паутинная индустрия». Ведь брюшко хорошего паука – это настоящая паутинная фабрика. Вообще, если задуматься, то приходишь к удивительному, хотя и весьма простому открытию: паук, пожалуй, единственное, кроме человека, существо на земле, которое широко пользуется «орудием труда» – паутиной! Каждый плетет свою сеть, каждый творит на свой вкус и лад, а потому можно, пожалуй, сказать даже так: если труд с применением орудий труда создал из обезьяны человека, то «труд», связанный с использованием паутины, сделал из паука индивидуальность.
Много интересного можно узнать о восьминогих. Известны случаи, когда пауки великолепно жили в дружбе с человеком, привыкая к хозяину. И не только выходили из укрытия на сеть при звуках хозяйского голоса, но и смело покидали ее, чтобы погреться на хозяйской ладони! Меня это, впрочем, ничуть не удивляет. Хотя я лично и не пытался пауков приручать, но после знакомства с ними уверен: это вполне достижимо.
