ЮРИЙ МИХАЙЛОВ
В ожидании августа
– Как дела? Давай-ка памперс снимай, выброшу заодно. Что хочешь на ужин? С какой травой навести ванную? Знаешь, я соскучился по тебе, всю дорогу о тебе думал, почему-то вспомнил, как «Скорую» первый раз ночью вызывал, а потом полдня спал в кабинете, делая вид, что внимательно работаю с Интернетом. Как в больницу мы…
– Ты пахнешь очень дорогими духами… Ты не обижайся, я так это спрашиваю, не имею права даже задавать тебе такие вопросы: «У тебя появилась женщина?». – Она молчала минуту-две. Я тоже молчал. Наверное, мой вид настолько напугал ее, что она не знала, что делать, что говорить, как поступить в создавшейся ситуации. Я сказал:
– Да… Появилась.
Опять растерянное молчание: она снимает очки, механически приглаживает седые патлы на висках, лицо ее скукоживается, сморщивается, но это не от слез. Слез на глазах нет. Я понял, что Мила не скажет больше ни слова. Сказал я:
– Прости, я снял в эскорте сопровождения, грубо говоря, женщину для услуг. Лучше бы тебе об этом не знать. Но ты спросила, я сказал, как есть…
Она легче, легко задышала, на глазах появились живые искорки, губы заулыбались. Спросила:
– Молодая?
– Да, лет под тридцать…
– Ты ее видел в постели?
– Да, это было в номере отеля, забронированном на переговоры. Она – молодая, стройная и красивая девушка вот с такой необычной профессией и прекрасным иностранным языком.
– Господи, – сказала жена, – что за жизнь? Каждый выживает, как может, бедные люди…
– Не волнуйся, мы больше не встретимся: просто она мне не по карману. Особенно сейчас, когда я попал в такую маразматическую ситуацию… Кстати, боюсь сглазить, но у меня на службе могут произойти изменения…
– Как это?
– С повышением зарплаты и должности…
– Милый, дай-то Бог, мне страшно смотреть на тебя, как ты мучаешься…
– Да, ладно, ма, не говори не дело-то, работа как работа. Люди, вон, всю жизнь в консультантах сидят. И ничего. Что ж делать, дорогая и любимая, моя жена?
– Скажи еще раз…
– Моя любимая жена, девушка моя, мой единственный, немножко больной ребенок… Я очень тебя люблю. Можно я первым схожу в душ, чтобы смыть с себя кое-что, так неприятное тебе?
– Я буду ждать тебя всегда… И любить всегда, мой единственный и преданный мужчина… Несмотря ни на что, ни на какую чисто физическую… – она не договорила: я зажал ей рот ладонью, которую она стала целовать, измазав слюной и слезами.
Глава – 15.
Приказ о моем назначении к Ленскову вышел в понедельник. Позвонила Ирина из приемной моего нового шефа и первой поздравила:
– Вы теперь наш непосредственный начальник. Дождитесь вызова в кадры, распишитесь под приказом, получите копию на хранение, сдайте дела своему непосредственному начальнику и приходите к нам… Так слово в слово просил вам передать Григорий Иванович… Он у нас такой, пунктуальный. Старается всё за всех предусмотреть.
Я несколько растерялся, но поблагодарил за информацию: меня никто никуда не вызывал, никто со мной не оформлял документов, наконец, мною даже не поинтересовались в кадрах. Это – первое. Второе: встречи Юлии с Клемашиным так и не произошло ни в пятницу, чего она, практически, гарантированно ожидала, ни в понедельник. Хотя времени сегодня было всего-то начало двенадцатого дня.
«Что делать? – Задал я себе вопрос и пока не находил на него ответа. – Молчать и ничего не говорить Юльке – нельзя. Отец, ей, видимо, о наших договоренностях ничего, подлец, не сказал. Он, тем самым, уже заложил мину в наши с ней отношения. Хитер, ничего не скажешь! С Келиным – проще, я просто освобожу его от «трясучки» за его кресло. С Тужловым – выпьем виски, специально куплю приличную бутылку: Сергей Сергеевич настолько равнодушен ко всему, что не касается его взаимоотношений с «биг боссом», что даже не заметит моих проблем. С коллективом? Нинель неплохо бы посадить в кресло начальника отдела, она заслужила. Я ей так и скажу: спросят, буду рекомендовать только ее. Зама пусть выбирает сама. Итак, мне надо начать разговор с Юлией…»
Я набрал номер ее мобильного телефона, спросил шепотом: может ли она выйти на улицу. Она посмотрела в мою сторону, кивнула утвердительно. На улице было также тепло: только в воскресенье прошел небольшой дождь, стало чуть-чуть свежее. Я не надел плаща, пошел на выход. У своеобразного памятника – колесницы остановился, подумал: возьмет ли она сегодня меня или нет, помчит дальше по тернистой карьерной дороге или свалит, к чертовой матери, в кювет… С другой стороны, нового-то ничего нет. Уже все было в моей жизни: так высоко взлетал и так больно падал, что только Господь, наверное, уберегал меня от чего-то худшего.
На улице легкий ветерок шумел густо и однотонно в тополях. В это занудное однообразие вмешивалось более тонкое шелестение кустов сирени и акации, которые уже готовы были сбросить листву, да вот теплынь бабьего лета не позволяла им так скоро оголиться до будущей весны. Я зашел за угол здания, встал на солнце, подставив лицо под его нежные уже нежаркие лучи.
– Я в курсе твоих перемен… Мы с папой обо всем переговорили на даче. – Юля стояла рядом, облокотясь на ступеньки пожарной лестницы.
– Ты как Сергей Сергеевич – юная разведчица: неслышно ходим, негласно рулим, неочевидно любим…
– Вот с этого места…
Я перебил ее:
– Значит, ты все знала, но молчала? Я не в обиде… В конце – концов, Владимиру Викторовичу виднее, где, кого и как использовать… Я ему благодарен хотя бы за то, что он увел меня от этого маразма с Келиным-Тужловым. Но мы не будем и с тобой вместе тянуть лямку… И это тоже правильно. Я уверен, что ты ни с кем не сможешь делить власть. Я так и сказал твоему отцу. Видимо, он со мной согласился. Что остается в сухом остатке: ты невероятная любовница, женщина, от которой можно сойти с ума… Но ты все это знаешь, и я тебя ничем не удивил…
– Напротив, очень даже удивил… Переговорил с папой и молчок. Согласна, папа мог дать команду молчать, а с ним не забалуешь… Скорее всего, так и было. Он нас развел как двух медведей, готовых угодить в одну берлогу…
Я не выдержал серьезности ее тона, заулыбался. Сказал:
– Ты еще маленький медвежонок… В берлоге, по неосторожности, я мог бы тебя раздавить. Поэтому все, что сделал твой незабвенный папа, правильно… Но я иногда так тебя хочу, что на время теряю сознание. Что это, любовь? Ты считаешь, что нет… Наверное, я опять соглашусь с тобой, что это – влечение, что человек нашел идеального партнера: все винтики в их организмах оказались идеально подогнанными. Давай пока на этом остановимся…
– Я думала, что ты специально бросил меня на карьеру, чтобы освободиться навсегда… Сыграл на моем честолюбии. А я не смогу без тебя… Пока. Я буду стараться, потому что дала слово папе… Но сейчас – только ты, все только для тебя… Я хочу гордиться тобой… Хочу любоваться тобой, когда ты в зените славы… Все поменяй: костюмы, обувь, галстуки, духи, манеры, речь… У тебя все это было, когда ты был там, далеко, у премьера. Я мечтала о таком мужчине. И я тебя нашла! И гораздо раньше, чем Ленка из приемной моего папы… Учти, она – робот. Выстраивает схемы и идет к их реализации, несмотря ни на что. И у нее только одно преимущество передо мной – возраст, молодость… Но я женщина, а она – робот с дырками, красивыми ногами и руками… Запомни: ей не нужны ни семья, ни дети.
…– И у мня есть проблемы, обязательства… И я дал себе слово, что это все будет пока… Пока не выздоровеет жена. Мы не трогаем наши семьи, наши обязательства и помним о слове «пока». Так, да?
– Я больше не могу… Я уйду, – совсем тихо сказала Юлия.
Я первым пошел к лазейке в заборе… Проходом с соседней улицы пользовались многие сотрудники конторы, но сегодня, на наше счастье, никого не было. Я прошел узкими переулками, миновал несколько дворов и очутился в парке. Недалеко шумел кроной ставший мне родным белый тополь, скамейка под ним была пустой, и я уселся на нее, чувствуя, как сильно бьется мое сердце. Надо было крепко подумать.
«Главное для меня: насколько я предаю свою жену? То, что я ее люблю, нет сомнений. К этому добавилась моя ответственность перед ней, ее здоровьем: она год от года становится все беспомощнее. На фоне всего этого, как мне относиться к Юле? Мне бы хотелось считать ее счастливым случаем… Гнусно, цинично, но, если трезво смотреть на вещи, она не моя любимая женщина. Двадцать лет разницы в возрасте… Что будет со мной через 10-15 лет? Она бросит меня, не раздумывая, как только я надоем ей. Вот это точно может обернуться для меня трагедией…Она никогда не будет моей, никогда не бросит семью, своего папу. Я никогда, об этом даже глупо и смешно думать, не разобью ее любящее сердце». – Вот так телеграфно я излагал самому себе соображения. Они были для меня грустными.
«Да, я должен признаться себе, что, видимо, только секс влечет меня к этой юной, изумительно красивой, но до предела порочной, развращенной и страшной женщине… Предаю ли я ее? Думаю, что нет. У нас все получается предельно гнусно, но по обоюдной договоренности. Использую ли я ее в своих целях? Да… Но и здесь есть цена вопроса: я отдал ей весь свой багаж, опыт, знания, научил ее быть грамотным лидером… Это сейчас бесценный товар. Все остальное – за ее отцом. Он легко продумывал варианты, я соглашался и реализовывал их. Без торга, ибо проигравших здесь не должно было быть: мы оба могли выкинуть такие финты, что, мама дорогая, мало никому не покажется…
И последнее, что мне надо как-то отладить с женой: хоть иногда иметь полноценный секс. Половой жизни у нас третий год практически нет. Она как-то спокойно говорила о моей возможной физической разгрузке. Ну, что-то типа того, чтобы заказывать себе женщину на час-два. Я отмолчался, второй раз – отшутился. Теперь вот пришлось сказать о женщине из эскорта… Конечно, это ужасно, в моей ситуации – тем более. Но это – единственный шанс: хоть изредка, хоть раз в полгода-год бывать вместе с Юлькой. Все остальное – полная херня: новая должность, новые галстуки, гордость… За что? За то, чтобы где-нибудь в компании шепнуть:
– Это – мой протеже.
Я знал новых мультимиллионеров, хозяев масс-медиа, которые, бывая на приеме среди самого высшего круга чиновников, говорили, глядя в телевизор:
– Сейчас ведущий скажет, что Милославский – козел, что он у государства (народа) наворовал кучу бабок, но он их скоро так же легко потеряет, – и заливисто ржали, ожидая реакции присутствующих у телевизора вицмундиров.
И, действительно, известный аналитик, приближенный к Кремлю политтехнолог, через пару минут говорил, что Милославский – козел, что он наворовал кучу денег… Только в более мягких выражениях. Медиамагнат платил самому свободомыслящему политологу страны 50 тысяч у.е. в месяц. За такие деньги, по нынешним временам, и не то скажешь.
Вот на этом давай, мой дорогой назначенец, и поставим точку. Пора идти в контору, ждать вызовов, расшаркиваться, играть свою нынешнюю роль…»
Я встал, посмотрел на гигантскую крону моего любимца, и прошел к стойке бармена в кафе.
– Виски! – сказал уверенным тоном молодой элегантный человек.
– Не угадали, «Хеннесси»…
Сделал пару глотков, постоял, мысленно поздравив себя с новым назначением, допил рюмку коньяку и, расплатившись, пошел по алее парка. Тепло проникало в кровь, на душе было легко.
…В кабинете стоял небольшой переполох: Нинель Иосифовна заламывала руки, то и дело куда-то звонила.
– Вас ищет начкадров! – Вскрикнула моя заместительница.
– Ну, и что из того?
– Дважды уже звонил…
– Зачем?
– Просил вас явиться незамедлительно к нему в кабинет.
– Нинель Иосифовна, вы в армии служили? Нет, ну, так что же вы играете по их лекалам… У нас что, штаб военной обороны? Да мало ли какому полковнику в отставке вздумается тряхнуть стариной, придет в голову бредовая идея построить всех нас! И вы побежите строиться?
Нинель Иосифовна смутилась: для нее любой начальник из аппарата – немедленная стойка «смирно» и «чего изволите?». И вдруг от меня она слышит такую крамолу.
– Вам передали, вы скажите, что, как увидите человека, обязательно скажете ему. Меньше эмоций…
Я набрал по телефону номер действительно полковника МВД в отставке, Кучера С.Т.:
– Станислав Тихонович! Горячо и сердечно приветствует вас капитан запаса Ермолов! …Да, я понимаю, что для такой фамилии лучше бы быть генералом. Не получилось, сугубо штатский человек, да еще и журналист…
С другого конца трубки звучал трубный голос:
– Лично хотел вас поздравить с высоким назначением! Приказ имеется в наличии, зачитать?
– Мне Григорий Иванович уже сказал…
– Ах, вам уже Ленсков передал… Ну да, ну да, мы ему уже послали копию… Но, тем не менее, еще раз прими…те мои поздравления… Как говорится, с вас магарыч, чтобы звездочки обмыть… Зайдите к Наине Израилевне Фрумкиной, начотделом по кадрам аппарата, надо копию получить, расписаться…
– Хорошо, Станислав Тихонович, магарыч с меня, спасибо за заботу и поздравление… Служу Отечеству!
Положил трубку, все сотрудники отдела смотрели на меня.
– Что смотрите в недоумении? Сам недоумеваю, что все так быстро произошло… Вот объявили, что вышел приказ о моем назначении руководителем аппарата аудитора Ленскова, с сегодняшнего дня… Велено прибыть к новому месту службы…
– Я так и знал, – сказал в сердцах Сергей Щеголев, – невозможно поработать с нормальным человеком…
– Нам надо поговорить, Андрей Юрьевич, – это Нинель Иосифовна. Она вдруг стала собирать какие-то бумаги со своего стола, будто это она намылилась куда-то переходить.
– Братцы мои, работаем без нервов. Нинель Иосифовна на хозяйстве, отдел не должен ни на миллиметр допустить сбоя в работе. Впереди такие крупные мероприятия… Соберитесь, и я пока с вами.
Из-за перегородки вышел Павел Сакс:
– Перекурим это дело на пару минут?
– Конечно, Паша… Хотя я стараюсь не курить, пойдем выйдем. – Прошли в курилку, стояли друг против друга без сигарет, не было желания закуривать.
– Я чувствовал, что это вот-вот произойдет… Правда, думал, что ты примешь наше управление. При всем моем уважении к Келину… Ну, что сейчас говорить? Собачья должность у вас будет, сэр! Сто горлохватов, бесконечные командировки доводят людей до бешенства по любому поводу… Правда, аудитор-класс, безупречный профессионал и авторитет. Ему даже голос не надо повышать. Он туфту видит, не открывая отчета о проверке… Пишет ужасно тяжело, по изложению, но сколько проблем, примеров, анализа, выводов! Я с огромным удовольствием работаю с его отчетами при публикации после коллегии. А теперь, надеюсь, мне будет полегче, ты все-таки часть редактуры возьмешь на себя…
– Паша, возьму, если не утону в текучке, если впишусь в коллектив и т.п. Ты не дави на меня сразу, дай мне оглядеться, а?
– Да, не психуй ты, все будет хорошо, через месяц-два мы тебя не узнаем: приемная, секретарь, машина к подъезду…
– Не слышал анекдот про «машину к подъезду»? Мне его в «Комсомолке» Гена Бочаров рассказал, замечательный журналист, писатель. Начальника все повышают и повышают. Сменил квартиру, завел любовницу-секретаршу, естественно, молодую, костюмы от «Валентино», галстуки из Лондона ему везут. Машина ему, машина для обслуживания семьи во главе с женой. Домработница кормит завтраком. Он поел, набрал номер по телефону:
– Машину к подъезду! (Длинная пауза). Как идите на фуй?…
– Ха-ха-ха-хиии, – смеется Павел, он не может остановиться, достает носовой платок, вытирает слезы. – Поучительный анекдот, ничего не скажешь… Ну, я, думаю, ты переживешь, без газеты не останешься, на хлеб всегда заработаешь… Тебе хочу сказать спасибо за то, что, зная все о нас с Келиным, первым протянул мне руку… Я даже как-то отвык от такой открытости. Отплачу тем же: заходи, звони в любое время. У меня главврач ЦКБ в родственниках, есть хирурги, другие спецы в больницах… Не дай тебе Бог попасться, но помни о нашем разговоре, хорошо?
– У меня жена…
– Я слышал, правда, краем уха… Давай, встанешь на ноги и встретимся с кем надо, поговорим. – Он, на удивление, крепко обнял меня и затем тут же вышел из курилки.
«Вот тебе и друг Келина, вот тебе и Сакс… Ай, да Пашка, – мне так захотелось закурить, но сигарет не было, а в нашей курилке не принято мешать начальству вести разговоры. Так что ближайший куряка может появиться здесь минут через 5-10. – Ладно, обойдемся без отравы. Надо идти, кадры ждут…»
Нинель Иосифовна сидела на стуле у моего стола. Я посмотрел на нее ласковым взглядом, сказал:
– Если спросят, обязательно буду рекомендовать вас на место начотдела… Только вас! Заместителя тогда подберете сами, но мужика, обещайте мне…
– Господи, о чем вы? Никогда этого не будет… Но дело не в этом… Что мне теперь делать, что делать? Я только успокоилась, я почувствовала свободу, вкус к работе… Я стала отдыхать, хорошо спать… Что теперь будет?
– Я не знаю, честно скажу… Мое мнение такое: если у меня будет возможность, я вас обязательно заберу к себе… Более надежного зама, чем вы, у меня не было… Вру, были, но это в газетах, журналисты были… А вы – просто идеальный зам по чиновничьей линии…
– Мне вам что-то доложить, какие-то цифры…
Я покачал головой:
– Все в прошлом, дорогая Нинель Иосифовна… Кому теперь нужны наши цифры по аккредитации журналистов, по количеству написанных и опубликованных статей… Ленскову? Кучеру или Наине Израилевне Фрумкиной?
– Ну, да, вы правы… Господи, береги вас… Пусть у вас все получится… Не забывайте нас, приходите к нам хоть иногда… Разрешите нам хоть изредка забегать к вам…
– В столовой будем видеться…
– Что вы, у начальства своя столовая…
– Что вы говорите, не знал. Тогда в парке будем встречаться, на прогулке… Мне пора идти, простите, до обеда надо успеть закончить процедуру…
Я поднял голову, посмотрел на Юлию. Она работала на компьютере, сосредоточенно, даже увлеченно. Только левая рука иногда энергичнее, чем обычно, старалась отбросить упрямую прядь волос, спадающую на лицо. Нинель тихо брела к своему столу. Щеглов раскладывал сигареты в портсигар, в который была вмонтирована зажигалка. Соседки слева и справа от него (три дамы бальзаковского возраста) смотрели на меня: кроме любопытства их глаза ничего не выражали. Я помахал им рукой и вышел из кабинета.
Глава – 16.
Двое начальников инспекций приняли меня нормально: они оказались старше по возрасту, у них были персональные машины, собственные приемные, получали они «за вредность» больше меня… Третий и четвертый – «выкаблучивались»: им особенно не нравилось, когда в отсутствие аудитора, я раздавал указания по контрольным поручениям высшего руководства Комитета. Нет, они понимали, что проигнорировать установленный в документе срок они не имеет права. Тут аудитор так задницу надерет, что мало не покажется. Но задать вопрос: «А почему Ермолов дает мне поручения?» – сколько угодно.
Я пришел к Федору Ивановичу, третьему, самому шумливому начальнику инспекции, после очередной его бурной реакции на очередную бумагу, о которой мне только что рассказала Ирина. Правда, перед этим референт аудитора, Любовь Даниловна, милая и простоватая хохлушка, сказала:
– Я вас умоляю! Всем известно, что он гамнюк… Не берите в голову, не портите свои нервы!
Застал я его врасплох: он только что покурил в кабинете, приоткрыл фрамугу и пытался выгнать дым. Это был смертельный грех: курение разрешалось только в одном, отведенном на первом этаже здания, месте. Увидел меня, в глазах – недоумение, даже испуг. Не выдержал, поднялся с кресла, пожал мою руку.
– Хорошо, что фрамуга открывается, – сказал я, – у меня – забита наглухо, уже не покуришь… Не угостите сигаретой?
Он достал из стола пачку сигарет, зажигалку. Я с наслаждением затянулся сигаретой, мечтательно произнес:
– Еще бы рюмку коньяку и можно умереть от блаженства…
– Запросто, счас сообразим…
Достал дорогой коньяк, две рюмки граммов по 50, не больше, умело разлил буроватого цвета жидкость из начатой бутылки.
– Ну, что, со знакомством, дорогой Федор Иванович! Продолжение за мной, но в другое время и в другом месте, чтобы не было мучительно больно нашим подчиненным…
Мы чокнулись, я смаковал прекрасный коньяк. Он наблюдал за мной, потом залпом опрокинул рюмку, достал из стола шоколадку. Закусили, я докуривал сигарету.
– Можно, я за кампанию еще одну выкурю? – Спросил он.
– Вы хозяин дома, это я у вас просил разрешения…
– Вы за аудитором – второй хозяин… По старшинству, так сказать, и спрашиваю…
– Звонил Григорий Иванович, просил особо по бумаге с Карелией отработать. Его смущают сроки, кажется мы заявили не очень реальную дату окончания проверки… И, если аппарат Комитета поставит ее в план рассмотрения на коллегии, нам уже не уйти от скандала…
– Он мне звонил, уже влил! Мой промах… Не волнуйся… Мы – на «ты»? – Я кивнул головой. – Мы все поправим…
– Спасибо, Федор Иваныч, за понимание, за угощение, за «ты», за все…
– Нам надо держаться крепко вместе… С Ленсковым непростая ситуация… Если он упрется, а это уже было несколько раз, беда! Как бык идет напролом, председателя посылает, только так… Я понимаю, что ты – его человек, хотя и не финансист. Буду помогать, приходи в любое время…
– Как сейчас?
– Да, брат, обезоружил ты меня… Вижу, что не пацан, не козел залетный… Я с Григорием – около 20 лет рядом, в основном, по министерствам, членом коллегии у него был… Все порушили, поломали в 91-м, козлы… Чуть в тюрьму с ним не угодил, но, Господь милостив, отстояли мы его… Ни один наш сотрудник не дал на него показания, как ни пытались говнюки из генпрокуратуры давить на них… Вот такие, брат, дела.
Я понял, что легкое опьянение от выпитого уже прошло, что пора ретироваться. Встал, пожал руку самому непокорному начинспекции и вышел в проходной кабинет, который был рядом с его уютным, небольшим кабинетом, и служил ему приемной. Женщина – координатор поручений начинспекции, т.е. не секретарша, а полноценный сотрудник инспекции, сказала:
– Как он? Буянил? Вроде бы у вас все было тихо…
Я заулыбался следом за ней, показал большой палец и вышел в коридор. Это была моя такая большая победа, что мне хотелось петь и прыгать. Шел к себе в закуток необычайно легкой и упругой походкой. Я отказался от огромного кабинета, расположенного рядом с приемной аудитора, в котором сидели Ирина, Любовь Даниловна, еще два профильных советника Григория Ивановича.
Куда эту «кучу малу» было выселять: у них одних цветов хватило бы на целый коридор, шкафы с архивом, папками, канцтоварами, чайники-кипятильники и т.д., и т.п. Поэтому я занял скромный кабинет в конце коридора, подальше от глаз начальства, «поближе к народу». Единственное, что плохо, долго устанавливали правительственную связь. Я уже потерял всякую надежду звонить шефу напрямую по массивному телефону из слоновой кости с гербом РФ. Зато, в отместку, он дал мне номера всех своих телефонов: домашний, дачный, два мобильных номера (один у водителя) и самый закрытый, о котором знала только семья.
…Не успел я оглянуться – сентябрь уже пролетел. В сутолоке событий, в которые я попал как новичок, в незнании сотрудников, в нервозном состоянии «духа и тела» блекло и незаметно прошел мой юбилей. Банкета не было, кто хотел, приходил ко мне в кабинет: рюмку чего-нибудь крепкого я всегда мог налить не в ущерб трудовой дисциплине, не в нарушение субординации, поскольку она еще не народилась. Видели многие, что бегает по коридору какой-то «хрен в очках», носится с какими-то папками и бумагами… Все сам, никого не вызывает, приемной нет, в столовую высшего начсостава не ходит.
Вот таким «недотепой» представлял я самое крупное в Комитете направление деятельности аудитора Ленскова. Григорий Иванович, я чувствовал, был доволен: ничего не прошу, до всего стараюсь дойти сам, ошибаюсь, но не вру, не выкручиваюсь перед ним, честно говорю, что «прокололся», прошу его научить, как сделать то-то и то-то или как поступить правильно.
После двух недель вступления в должность он вызвал меня на чашку чая. Сели мы с ним в комнате отдыха, задней части его большущего кабинета. Там, за перегородкой с отдельным входом, размещались модерновая душевая кабина с туалетом, тренажерные кресла и велосипед, нагреватели чая, кофеварки, шкаф с приличным количеством чайных и кофейных сервизов и диван, на котором Ленсков нередко мог всхрапнуть после обеда. Естественно, куча правительственных телефонов, запараллеленных с его рабочим столом. Вставал он не позже пяти утра, а к семи уже приезжал на работу.
– Как? Трудно? – спросил он на полном серьезе.
– Да,– ответил я.
– Не паникуешь, не жалеешь, что перешел ко мне?
– Нет… Хотя не мешало бы провести разъяснительную работу с начсоставом: пришел новый человек, не финансист… Но это – не беда: за финансы и результаты проверок у вас есть, с кого спросить… А вот за организацию работы четырех инспекций, планирование, командировочную эпопею, когда в отъездах в месяц бывает до 30 человек и т.п., неплохо бы напоминать и начальникам инспекций, и их замам, и всем остальным. И сказать, что спрашивать теперь с них будет этот новый человек…
– Ты все сейчас взял на себя … Я это почувствовал. Ты уже разгрузил меня на добрую половину дел, особенно бумажных, особенно бездарно-отчетных. Это прекрасно. Но зачем идем дубляжем? Зачем ты запрашиваешь отчеты по проверкам? Я же их веду, черкаю, заставляю дотягивать, наконец, подписываю, как вы, издатели, говорите, в печать. И ты туда же… Это раздражает начинспекций.
– А как я еще узнаю, как ведется отчет, какова процедура его прохождения? Ведь сейчас аппарат Комитета звонит уже не вам, а мне. Они с меня спрашивают сдачу материалов по графику… И это правильно. Раньше глупо было: начальники инспекций и так затраханные, а им звонит департамент подготовки коллегий и «срочно требует» представить материалы… А они, эти бумаги, еще у вас на столе, или у советников ваших, или в приемной запурхались девчата, а им некому дать по одному месту, подсказать, что главное, что – второстепенное… И забегали десятки людей с выпученными глазами. Систему надо отработать. Все должно соответствовать процедуре: инструкции по делопроизводству, другим основополагающим бумагам. А у нас – полный бардак, разброд и шатания. У вас времени нет, ваши приемная и секретариат еще не доросли до принятия решений такого уровня. В итоге, мы – худшие, срываем сроки, готовим материалы в спешке. В общем, несерьезно все это! Вот такие мои соображения.
– Да, ты во многом прав… Жилка аппаратчика у тебя, пожалуй, даже получше, чем у меня выработана. И то правильно: школа того, еще Большого Совмина СССР… Ты как с Премьером-то уживался?
– Вполне нормально…
– А меня он не долюбливал… Считал занудой, бумажным червем. Но работал я хорошо, придраться было не к чему, и он отправил меня на повышение, вдруг сделал министром финансов РСФСР, из замминистра финансов СССР отправил на республику. Это, в принципе, хорошо, столица, свое здание министерства, статус… В общем, я поначалу-то обиделся… А потом, так ему был благодарен.
Я слушал, молчал, но уже вполне понимал, что сегодня он объявит меня полноправным хозяином коллектива не только на время его отсутствия или, не дай Бог, болезни… Он даст 10 дней на то, чтобы мы вместе с начинспекций поработали процедуру и т.п., и т.д. Так и получилось: Григорий Иванович нажал кнопку на рабочем телефоне:
– Любовь Даниловна, настал ваш час… Зовите всех начальников инспекций и их замов ко мне… Сама приходите с бумагой для ведения протокола, чтобы потом я подписал Распоряжение на исполнение…
И без перехода, ко мне:
– Одна просьба: ты сегодня сиди и молчи. Я все скажу сам, хорошо? Только не обижайся, что буду торговать твоими идеями… И, второе, Андрюш, не пыжься: зачем эти модные ботинки, галстуки, сорочки за тыщи рублей… Финансисты – народ страшно консервативный и скупой! Хрен они тебе купят рубашку за три тыщи, если рядом лежит такая же за тыщу…
– Я – журналист, у нас было так: или джинсовая рванина, или все от Дольче Габбана… Я ваше пожелание принимаю, наверное, за годы работы в Совмине я тоже уже стал "вицмундиром".
Мы допили чай, посидели еще минуту в комнате отдыха, и тут дверь приоткрылась, просунулась голова милой хохлушки:
– Хлопци у сборе… Григорий Ваныч, чаем будем их поить?
– Нет, сегодня серьезное совещание, не будем расслабляться.
Следом за Любовью Даниловной Григорий Иванович, а за ним и я, вышли из комнаты отдыха. В кабинете за большим столом собралось вместе с советниками около 15 человек. Все напоминало интересную восточную церемонию. Перед двухметровыми часами, стоящими прямо за креслом начальника, уселся аудитор. По стенке справа от него расселись четверо начальников инспекций: я понял, что здесь главенствует чисто возрастной принцип. Слева от Григория Ивановича – пустое кресло, потом восседали советники, Любовь Даниловна, трое малознакомых мне молодых людей, видимо, заместители начальников инспекций. Все остальные (человек 8-10) сидели на стульях, близко расставленных у стола. Я стоял рядом с аудитором, не смея занять пустующее кресло.
– Друзья мои, поздравляю вас с окончанием бюрократических пыток и мук! Вот представляю вам Ермолова Андрея Юрьевича, который две недели назад был утвержден моим заместителем, руководителем нашего аппарата. Я специально выждал такую длинную паузу: думал, что не выдержит человек, сбежит от нас… Нет, выдержал, еще и принес свои идеи «как нам реорганизовать рабкрин» (помните такую знаменитую работу классика?). Прошу любить и жаловать. А вас, Андрей Юрьевич, прошу сесть по левую руку от меня.
Я плюхнулся в кресло, смотрел на молодые и старые лица, заметил, что совсем мало женщин-руководителей. Любовь подсунула мне новенький блокнот и шариковую ручку.
– Поехали! – Сказал Ленсков. – Прошу в течение 10 дней представить Ермолову графики прохождения материалов после окончания проверок. Отчеты он будет представлять мне лично, но только в установленные им сроки… Никакой суеты, беготни, хлопанья дверями… Все вопросы по взаимоотношению с аппаратом Комитета и региональными властями, где проходили проверки, – решает Андрей Юрьевич… Не вы, начальники инспекций, а Ермолов! Это – закон. Вы – аппарат, исполнители, он отвечает головой передо мной… А я – выше и перед Господом Богом!
И понеслось… С примерами, ярко, образно, с рассказами и пересказами разговоров с руководителями регионов и акционерных обществ, попавших под контрольные проверки, Григорий Иванович вел рассказ о том, как мы теперь будем работать. Все писали, блокноты разбухали от мыслей, которые излагал аудитор. Сидел, не открыв блокнота, один Федор Иванович.
– Что, мой лучший друг, Ушаков, дорогой Федор Иванович, ты все как всегда знаешь лучше всех? Избавляйся…
