ЮРИЙ МИХАЙЛОВ
В ожидании августа
– А уж мне-то как приятно, что вам приятно… Тем более, я, действительно, не умею по-другому с женщинами говорить. Разве это плохо?
– Нет, даже слишком хорошо… Как бы не было последствий?
– А вот с этого места, как говорят у нас в отделе некоторые молодые сотрудники, вы мне расскажете поподробнее… Но позже. Все, пью кофе или умираю… Вы хотите, чтобы я умер?
«Нинель ушла, но Нинель озадачила своими намеками. Что еще ей стало известно? – Я обжигался горячим кофе, но не пить не мог, потому глотал его маленькими глоточками. – Надеюсь, это не про Юлию? (Скорее, хотелось сказать: «Надеюсь, это не про нас с Юлией?»). Нет-нет, еще рано, мы еще так осторожны, так чутки к чужим глазам, так бережем свой покой и накатанный образ жизни, что ничего предосудительного еще нет в нашем поведении. Кто же мог подумать, что в первые дни моего прихода сюда, я стану обладателем самой женственной и красивой сотрудницы, пожалуй, всей конторы? Тамара, конечно, может кое-что знать… Но это же Тамара – царица. У них другие мерки и понятия о дружбе, об отношениях мужчины и женщины… И она просто любит Юльку!»
Разложив бумаги на столе, я стал проигрывать варианты инструктажа с Юлией. Вот – главный документ, письмо на имя Клемашина. Его не надо пересказывать, надо добиться того, чтобы эту страничку шеф обязательно пробежал, хотя бы по диагонали. Тогда суть проблемы до него будет доведена, он поймет, о чем идет речь. Дальше от него могут последовать вопросы. А, может, и нет: лишь бы он сразу не передал бумагу кому-то из помощников и на этом временно, а, может быть, и навсегда закрыл проблему. Значит, надо успеть показать «Положение», затем «Структуру» и, наконец, «Штатную численность Пресс-службы». Обоснования более подробные будут во всех этих документах. Их (документы) надо изучить так, чтобы отскакивало от зубов. Другой возможности рассказать шефу о затратных проектах кратчайшим способом не появится…
«Поймет ли это неуемное дитя, что от нее требуется, что в этой проклятой жизни от нее зависит почти все? – Тихо ругал я себя, обстоятельства, Юльку, контору, которой ничегошеньки не надо: живут, как в пятидесятые годы прошлого столетия, и все довольны, никаких проблем. – Да и мадам забивать себе голову то же не слишком хочется… Она бы с огромным желанием выскочила ко мне в замы и работала бы в свое удовольствие. Но это уже не исправишь. Мне надо переключаться на Григория Ивановича.
Лен-сков, Лен-сков, – я могу повторять эту фамилию сто раз, ничего родиться не может. – Я его плохо знаю… Может, посмотреть в Интернете? Это мысль… Боже мой, сколько здесь всего. Так, о первой отсидке в сизо – пустое… Это было еще при мне. Не дал, символически, конечно, бюджетных денег на предвыборную компанию президента… Схлопотал девять месяцев СИЗО. Формулировка – потрясающая: типа, его сын взял взятку старым автомобилем, о которой знал отец. Потом – федеральный налоговый орган, сразу первый зам, далее – руководитель… Стон пошел по всей Руси Великой.
Олигархи быстро его сковырнули, власть упрятала аудитором в Госконтроль. Работает второй срок, утвержден Парламентом страны, имеет ранг министра, исполнительной власти не подчинен. Но, так как он был все-таки министром финансов, можно себе представить, что он знает об этих «фигли-мигли»!? У него интересное направление – доходная и расходная части федерального бюджета. Все, ребята, он вас уел в любое время дня и ночи: у него налоговые поступления…
Скандалов у него, фактически, нет, хотя высказывания в адрес отдельных крупнейший фирм настолько остры, что впору открывать уголовные дела. Видимо, в этом весь Ленсков. И его не сломали ни застенки, ни падения «мордой в грязь».
«Как же быть? – Думал я. – Ведь мне, если все сложиться у него со мной, придется разгребать все его завалы, улаживать с прессой и не только с ней обострения и т.д. Он явно попросит связей со СМИ, так? Отказать я ему не смогу. Но и защитить я его в полной мере не смогу… Он никому не дает денег. Никогда, ни копейки. Это его официальная позиция, как министра финансов или любого другого федерального начальника, какую бы должность он ни занимал. А, может, вранье все это? Припрет, последнее отдашь. Такое сделают предложение, что не сможешь отказаться… Да мало ли чего бывает…
Стоп, парень. У тебя есть выбор?! Ты что, не говорил с Макиавелли? Значит, вылетишь, в принципе… Тем более, он все сделает, чтобы обезопасить свое чадо. Тебя в этих схемах просто нет… А может, не дергаться, оставить все так, как есть. Худо-бедно есть отдел, укрепить его созданным пресс-центром, собрать с миру по нитке еще пару-тройку вакансий и жить спокойно, как все живут… Нет, добра все равно не будет: Юлька – это во всех отношениях смертельная опасность. Главное в том, что я ей буду нужен еще месяц – полтора. Потом она найдет «другого члена политбюро»… Да, мало ли, что она найдет.
У Ленскова все надежнее: статус, зарплата… Я, думаю, у него в направлении она повыше будет раза в три. И остается всего-то пол шага до директора департамента, должности, которую он уже больше года держит вакантной… Вот тогда можно говорить, что ты, брат, восстановил почти все, что потерял после отставки с генералом Бородой и на госслужбе до него, в большом Совмине. Нет, я ни о чем не жалею… Я проработал почти два страшных, нервных, напряженных, но замечательных года. Мы с Бородой многое успели сделать, нам Господь сохранил жизни. Это опыт, который не пропьешь, это школа, которая дорогого стоит… Значит, я звоню прямо сейчас».
Нашел в справочнике приемную аудитора, набрал номер. Приятный женский голос:
– Приемная Ленскова…
– Скажите, Григорий Иванович на месте?
– Да.
– И с ним можно переговорить?
– Запросто… Как вас представить?
– Ермолов, Андрей Юрьевич… Начальник отдела по работе со СМИ…
– Минуту…
Через пять-семь секунд раздался голос с явно московским яканьем и хрипотцой:
– Привет, Андрей Юрьевич… Мне говорил Мосеев, я в курсе… Но надо повидаться… Сейчас я гляну, когда лучше это сделать… Слушай, а можешь прямо сейчас заглянуть? У меня как раз окошко образовалось, не пришел тут один товарищ…
– Григорий Иванович, я ведь на выселках, пока доберусь, минут двадцать пройдет…
– Это не страшно, готов? Я приемную предупрежу… До встречи.
И в это самое время в наш кабинет вошла Юлия. Я, наверное, имел вид человека, которого поймали на какой-то лжи. Даже покраснел, слегка. «Великая актриса» прошествовала мимо меня, поздоровавшись кивком головы. Сняла плащ, стала вешать его в шкаф. Она так красиво тянулась к высоко прибитой перекладине, что все ее тело превратилось в тонкую лозу. И, что удивительно, она знала, что делает, что за ней наблюдают и что она прекрасно выглядит в этой естественной позе.
Я дал ей возможность разместиться на рабочем месте, включить компьютер, привести волосы в порядок. Она не поднимала на меня головы: знала, что моя заместительница наблюдает и за ней, и за мной. А мне надо было переброситься с ней хоть парой фраз: я уже почти собрал папку для встречи с Ленсковым и готов был убегать. Встал, подошел к ее столу, сказал:
– Юлия Владимировна, нам надо сегодня переговорить… Но сейчас у меня встреча. Через час–полтора я вернусь, приготовьте отчет по аккредитации СМИ на совещание…
– Хорошо, Андрей Юрьевич, все готово, буду вас ждать с нетерпением…
Нинель Иосифовна одобрительно кивнула, давая мне понять, что я все правильно делаю: манера общения, тон, постановка задачи. Без перехода сказал, повернувшись к ней:
– Нинель Иосифовна, насчет прогулок – поговорите сами. Это не возбраняется, но только не в ущерб работе… Если что, я на встрече, связь через приемную Ленскова.
Опять коридорчик, ступеньки… Я замер: вот что напоминает мне это сооружение в конце ступенек – колесницу. Не фонтан, ни что-то другое, а именно колесницу. Одну из тех, на которых военачальники древних времен выезжали на бой. Раненому персидскому царю колесница спасла жизнь: кони вынесли его живым, и он еще долго воевал со своими врагами. Я даже постоял у перил лестницы, чтобы получше рассмотреть еще недавно казавшееся мне нелепым сооружение – «фонтан с кольцами».
«Моя колесница оказалась не нужной мне в Чутне, – усмехнулся я про себя, – Бог миловал. Хорошо бы не понадобилась она и сейчас: ни в плохом, ни в хорошем смысле своего значения… Как-нибудь постараемся обойтись без литавр, лишь бы не было смертельных ранений…»
…– Я хорошо знал твоего да и моего начальника, Премьер-министра. – Ленсков мало изменился внешне: только морщинки разбежались по всему лицу да чуточку отвис подбородок. – Бузотер был, но профессионал. Не было у нас в правительстве такого финансиста да и экономиста, пожалуй. Но сначала, финансиста, особенно ценовика… Понимаешь, о чем я говорю?
– Смысл понятен, частности, увы…
– Это хорошо, что честно говоришь… У нас сколько угодно засранцев в министрах, на департаментах сидят, ни хрена не понимают, но щеки надувают… Ермолов? Как вы с Бородой подходили друг к другу в Чутне! Но только твою фамилию надо было ему отдать…
И без перехода:
– Я плохо знаю твой участок работы. Но мне казалось, что и премьера, и генерала ты прикрывал достойно…
– И главное – без денежных вложений…
– А что, это необходимый атрибут?
– Один министр, вы его знаете, сто тысяч у.е. платил в месяц самой известной газете только за то, чтобы в негативе не упоминалось его имя…
– Все, пи…, приехали! Неужели так? Назови фамилию…
– В…-в, информация от первых лиц… – Подонок! Но это на него похоже, я что-то слышал о его делишках… Ну, у меня, во-первых, денег нет. Во-вторых, я бы даже под ружьем ни копейки все равно бы не дал.
– Я знаю, в журналистских кругах об этом вашем качестве ходят легенды.
– Значит, ты меня не сможешь защитить?
– Я ведь сказал, что и с премьером, и с Бородой мы работали без копейки денек…
– А как тогда?
– Во-первых, пресловутый административный ресурс… Но главное, на интересе, на срочной живой информации, даже на скандале. Никуда журналисты не денутся: интерес, сенсация для них – прежде всего. Вы – носитель информации, у вас немало «громких» проверок… Можно так все это раскрутить…
– Что-то улавливаю, но до конца понять не могу. Но это твоя епархия. Я – верю тебе, твоему профессионализму… Но ты понимаешь, что это только пятая часть того, на что ты идешь: аппарат аудитора. У меня около сотни инспекторов, четыре начальника инспекций, у них по два зама у каждого. Все спецы, все с гонором, со стажем, с именами, заслугами… Хотя, что я тебя пугаю? Год уже скоро – нет руководителя, зашиваюсь я. Ничего: потихоньку, оба вместе и наведем порядок, а? В приемной – секретариате очень хорошие женщины работают, помогут; инспекция анализа и прогноза – практически в твоем распоряжении будет по составлению бумаг. Остальным скажу: шаг влево, вправо – расстрел, без права помилования… Разберемся! Справки-отчеты будем делать по образцу и прецеденту. Я тебя не напугал? Уж больно мне не хочется своего человека терять. А то ведь навяжут какого-нибудь чудака на букву «М», жизни не рад будешь.
– Когда приступать?
– В приемной Ириша даст тебе прецедентный вариант представления на имя председателя. Поспроси у нее узнать максимальный должностной оклад по вилке и впиши его туда же… Далее: делаешь представление за моей подписью, не выходя из приемной, чтобы тебе не бегать туда-сюда, подписываем, и я сразу иду к Клемашину, лично получу у него резолюцию: «В приказ». А ты спокойно работаешь и ждешь выхода документа. Вот такие наши действия будут… Да, в свободную минуту можешь почитать «Налоговый кодекс РФ», все положения и инструкции по нашему направлению, должностные обязанности и т.п.
– А если Клемашин…
– Я ведь беру руководителя своего, подчеркиваю, своего аппарата, а не начальника инспекции, где он может что-то сказать, возразить… Фактически я выбрал себе советника. Мое это дело, не дергайся. Наберись терпения и не развязывай язык. Друзей у тебя в кавычках, тоже, видимо, хватает… Извини, что кофе-чаем не угощаю: столько работы, что мне страшно даже произносить слова: «Давай попьем или выпьем…»
В течение получаса мы в приемной подготовили представление, девчата отпечатали его и заслали меня снова к Ленскову. Он пробежал листок буквально по диагонали, сказал:
– Хороший слог у тебя. Вижу, что уже творчески поработал… Это хорошо, а то финансисты такие грамотеи, что умрешь – не встанешь. Я иду, жму тебе руку, договорись в приемной, чтобы тебя срочно известили по выходе бумаги…
«Вот и все? – Хотелось мне сказать утвердительно. – Но я суеверный… В отделе проработал всего-то ничего. И вдруг – перевод с новым назначением, с таким явным повышением, с отрывом и от Тужлова, и от Келина… А они вхожи, он (Клемашин) может их спросить, как это произошло? Хотя вряд ли: что они ему скажут, что они знают? Работаю я хорошо, коллектив меня принял. Остальное все происходит под ковром. Вот если бы Мосеев ему позвонит и сказал, что он передумал рекомендовать меня Ленскову. Но это уже фантазии… Хотя, Юльке – ни слова, что может родиться в ее головке, одному Богу известно», – так я размышлял, проходя по дороге в обратном порядке корпуса мединститута, морг, наш тихий и уютный дворик.
В кабинете душно, солнце берет свое от бабьего лета, которое ничем не отличается от жарких деньков августа. Кондиционеров нет, и это стало проблемой, которую из-за временного нашего месторасположения никто не хочет решать. Да и глупо было бы сейчас тратить деньги на установку кондиционеров, если к зиме обещают нас переселить в новый корпус. Хотя подтверждаю на своей личной практике: ничего нет более постоянного, чем временное решение любого вопроса.
…Юлия сразу подходит ко мне, наклоняется между компьютером и шатким столбиком, собранным из раздвижных пластмассовых папок, показывая, что ее крупные тугие груди сохраняют форму даже без лифчика. Шепчу ей:
– Почему лифчик сняла?
– А я и трусики сняла… Жарко, товарищ начальник, кондиционеров нет, в обморок можно грохнуться…
– Надо сходить в читальный зал, – продолжаю шепотом, – там я расскажу все, что касается встречи и беседы с Клемашиным по Пресс-службе, покажу все бумаги, разжую, с чего начинать, чем закончить…
– Я знаю, чем надо заканчивать… Но я умру от такой духоты… Я тебе нужна мертвая? – Тоже шепчет она. – К черту читальный зал. Вечером мы можем встретиться на моей старой квартире. Помнишь, я ключи показывала? Там хоть душ можно принять…
– А сын, муж с машиной?
– Все – на даче, до вечера воскресенья включительно. А я сослалась на срочные дела по совещанию, приеду к ним только завтра, после работы, что вполне логично. Не могу же я в четверг рвать когти с работы!? Кстати, муж, чтоб ты не дергался, про эту однокомнатную квартиру даже не знает… Так папа захотел и сделал. Мы там никого не принимаем, кроме его самых близких друзей…
– Ну, все, – довольно громко сказал я. – Если так будем работать, нас всех разгонят… Есть еще неделя, давайте я подключусь, солидные издания приглашу… А, главное, нужны телеканалы. – Я посмотрел на Нинель Иосифовну. Она буквально трепетала, сочувствуя мне и понимая, о чем я пекусь.
– Хо-ро-шо…, – включилась в игру Юля, – я все поняла! Дайте мне еще три дня, можно, я доложу во вторник…
– Сергей Иванович, если надо, подключитесь, помогите Юлии Владимировне, – сказал я, обернувшись к столу Щеголева.
– Нет проблем, Андрей Юрьевич! Только у Юли это всегда так здорово получалось…
– Помогите, – отрезал я, дав понять, что разговор закончен. И тихо спросил:
– Как мы встретимся?
Юля положила бумажку на край стола, встала, и, махнув подолом еще летнего платья и специально оголив почти всю попу, пошла к своему рабочему месту. По дороге она остановилась у стола Нинель Иосифовны и достаточно громко спросила:
– Не хотите покурить, Нинель Иосифовна?
Та закивала головой, достала пачку сигарет, зажигалку, поднялась, и они уже вдвоем направились к выходу. После их ухода я открыл лист бумаги, прочитал текст: «На скамейке у Великого доктора встретились двое. Вы бывали здесь раньше? Да, но чуть позже 18. Так же много народу? В эти часы всегда много народу, особенно студентов. Что же делать? Сидеть на скамейке и есть мороженое. Я люблю мороженое, особенно вафельное…»
Я невольно заулыбался, подумал: «Какой же она еще ребенок… Но смелая, когда любит, когда хочет, чтобы кто-то принадлежал ей… Надо позвонить домой, пока дамочки ушли в курилку». Набрал номер домашнего телефона:
– Привет, ты пару часов обойдешься без меня? – Спросил я жену. – Только, пожалуйста, ничего не предпринимай, хорошо? Памперсы есть? Ванную я сделаю, когда приду… Не скучай, пей чай и жди ужина, я все приготовлю. Целую тебя и люблю. – Этого слова я давненько не говорил жене. Надо приготовиться к вопросу. «Нет, ничего она не спросит… Она будет просто рада моему приходу. Она просто любит и счастлива этим». – Я материл себя, и, чтобы отвлечься от черных мыслей, стал собирать папку с бумагами для Юлии: их надо было передать ей вечером.
Глава -14.
На этой улице всегда, сколько я себя помню, было одностороннее движение. Старые гигантские тополя по обеим сторонам дороги ураганы вырывали с корнем, на их место подсаживали новые деревья и поэтому казалось, что улица всегда зеленая, тихая, окраинная, хотя и находилась в десяти минутах езды от центральной магистрали города. Давным-давно здесь облюбовали местечко члены коллегии МВД страны, построили свой кирпичный дом и жили, имея квартиры в других концах города, как на запасном аэродроме: на случай ругани с супругой, небольшого промежуточного запоя среди рабочей недели и т.п. Их черные «Волги» не часто сновали по утрам, но уж если на работу двигалась какая-нибудь машина с номерами от «00-04 до 00-13», то все: дело принимало серьезный оборот. На перекрестках застывали машины ГАИ, регулировщики, невесть откуда появлявшиеся там, вытягивались по стойке «смирно». Весь местный машинный мусор разбегался в разные стороны ровно до той поры, пока промчатся «нули».
В остальном, жить здесь было просто замечательно: рядом Лосиный Остров, его лесной массив плавно переходил в ближнее Подмосковье. Соколиной охотой гордились еще первые московские цари: можно себе представить, какие здесь были естественные леса. Мне несколько раз предлагали обмен в разных районах столицы, даже на большую жилплощадь. Я отказывался наотрез: привык, столько лет прошло, протопал вместе с пацанами все тропки-дорожки в этом лесу. Мои мальчишки закончили школу, институты, обрели свои семьи. Но сюда приезжают всегда с огромным желанием.
Здесь жена стала чувствовать свое недомогание: всё списывали на ревматизм и прочие «измы». Я пахал, как папа Карла, не до ее здоровья, честно говоря, было. Когда возвращался из командировок, Мила держалась молодцом, лицо ее светилось неподдельным счастьем. Дом полон гостей (родители ее, моя мама приезжала, коллеги по работе, старые друзья-журналисты), она все сама делает: готовит, всех угощает, поет и танцует. И только раз, случайно проснувшись ночью, я не увидел ее в постели, встал, добрел до ванной комнаты, услышал сдавленный плач. Постучал в дверь, оттуда донеслось: «Открыто». Она не могла больше терпеть боли, сидела на маленькой табуретке в середине ванной, ноги держала в воде и плакала. Я наклонился к ногам, увидел безобразно разбухшие коленные суставы, лодыжки голени. Увеличенные водой, они походили на студень.
– Ну, и что ты молчала, не разбудила меня, глупышка? Почему я только сейчас узнаю, что тебе так плохо. Что плохо, в принципе… Прости, прости меня, Мил… Давай-ка, я заверну тебя в простынь и отнесу в кровать.
– Ничего не изменится, будет еще хуже… Здесь хоть вода отвлекает, как-то снимает боль… Ты прости, что разбудила тебя, что досаждаю своими болячками.
– Так, давай договоримся сейчас и на будущее: нет твоих болячек, есть наши с тобой проблемы, наши… Они связаны с твоим здоровьем, так? Их надо решать! Давай серьезно займемся здоровьем! А сейчас я пригоню этих умельцев из поликлиники, чтобы они при мне все сделали, чтобы снять боли…
– Не стоит, Андрюш, глубокая ночь на дворе, людям тоже поспать надо…
– Это – их работа. Закрывай ноги простыней и прыгай ко мне на руки.
Мила пыталась вылезти из ванной, вытереть ноги она не смогла. Я обернул ее в простыню и понес в постель. Насухо вытер, она дала мне какой-то крем, которым я натер ее ноги – от стопы до самого паха. Сказал:
– Лежи тихо, постарайся уснуть…
– Это бесполезно.
– Хорошо, прими снотворное…
– Я уже скоро буду лекарственной наркоманкой.
– Звоню в «срочную помощь на дому», не встревай и ничему не удивляйся…
Набрал номер, указанный в моем пропуске в поликлинику президента РФ. Соединился почти тут же. Поздоровался, представился, сказал, что жене очень плохо. Что это давняя история, у которой, к сожалению, нет хорошего конца.
– А мы можем с вашей супругой поговорить?
– Можете, но лучше будет, если вы приедете к нам и снимите боли…
– Вот мы и хотим уточнить, что за боли…
– Хорошо, – я отдал телефонную трубку Миле.
Она долго слушала, что ей говорят по телефону, сказала, что она это уже не раз делала, но боли большие и не проходят… Потом уже совсем отрешенно:
– Хорошо, я попробую еще раз, – и положила трубку на рычажки телефона.
– Что, что ты согласилась сделать еще раз, если это тебе уже не помогает!? – Буквально заорал я.
– Не кричи… Они говорили, что нужно лекарство, по-моему, кетонов, но в другой концентрации, что его у них пока нет, будет только на днях, что можно перейти на вольтарен, но для инъекции. У меня такого нет. Они сказали, чтобы я купила в аптеке утром и сделала себе инъекцию… Тогда легче будет.
– Так, молчание… Ни слова! – Я снова набрал, но уже «Скорую помощь» при поликлинике, спросил:
– Вы сейчас разговаривали с моей женой? А кто? Дайте тогда мне старшего по смене, пожалуйста. Ага, значит, и вы разговаривали, да, с Ермоловой Людмилой Ивановной…, – на том конце трубки мне что-то пытались объяснить: утро вечера мудренее, что можно вызвать кого-то из группы лечащих врачей (запись с 7-30 утра)… – Послушайте, доктор, – сказал я вдруг совершенно спокойно, – если вы дорожите своей должностью, то вы немедленно отправите по моему адресу бригаду для оказания срочной медпомощи. Я вам говорю последний раз и на самом полном серьезе!
Машина приехала минут через 40. В квартиру первой зашла женщина-врач в белом халате, высокий плотный молодой человек в синем халате и шапочке заявил эдаким баском:
– Кто это тут нас пугает?
– Больная в спальной комнате. Займитесь делом…, – сказал я.
Женщина-врач буквально втолкнула молодого бодрячка в спальню. Потом они по одному выходили, просили полотенце и воду, снова уходили к Миле. Я собрал все силы, подошел к двери и встал, как часовой на посту. Осмотр, щупают ногу, поднимают ее вверх и снова опускают вниз, вторую – та же процедура. Вскрики жены… Они отходят к дверям открытой лоджии, долго о чем-то шепчутся, поворачиваются ко мне:
– Вы не медик? – Спросила женщина-врач. Я отрицательно покачал головой. – Мы решили снять боли новым очень сильным препаратом, хотя, по истории болезни, нам бы этого не стоило делать. Мы говорим с вами попроще, чтобы было понятно… Нам показалось, что здесь уже не только ревматизм и все прочее… Короче, мы предлагаем вашу супругу госпитализировать.
Я посмотрел на Милу, по ее щекам бежали слезы. Сказал:
– Ничего, прорвемся… Это, видимо, действительно, надо…
– Хорошо, что вы настояли на нашем приезде…, – заключила врач, – мы, из «Скорой», более решительные и агрессивные специалисты, что ли. А с вашей супругой надо разбираться в стационаре…
Она постояла в какой-то нерешительности, раздумчивости, сказала, не обращая ни на кого внимания:
– Инъекция сейчас подействует, больная уснет, проспит долго, часов 12-14… Давайте тогда так поступим: я запишу для ее лечащего врача свои соображения… Вы пригласите лечащего врача домой, у вас это получится, учитывая ваше упорство и смелость. Посмотрит она, посоветуетесь, приготовитесь к госпитализации и, не спеша, в ЦКБ. Там будет намного лучше! Ну что, принимаем такой план? Если что-то, вдруг, немедленно вызывайте снова нас, тогда мы сами госпитализируем Людмилу Ивановну. Укол сами сделаете? Хорошо, вольтарен поможет на промежуточном этапе. Вот вам ампулы.
Когда мы прощались, Марина Валерьевна Хилтунен, так звали врача, сказала, что я молодец, но пугать так не надо, дежурные врачи на телефоне, как правило, сами не ездят по скорой, они и призваны успокоить, дать советы, помочь в чем-то разобраться… У нас ведь скорую вызывают даже тогда, когда больные плохо чистят уши, забивая их серными пробками.
– Вы предупреждайте, когда работаете на «наркоз», – сказал я, – тогда и разговор будет другим. Вы бы видели боли моей жены…
– Я представляю… До встречи в ЦКБ. Приготовьте супругу и обязательно приезжайте вместе с ней, сопроводите ее. Ведь это в первый раз?
– Если не считать родов…
Плотного телосложения молодой врач молчал все время пребывания в квартире: похоже, доктор Хилтунен что-то ему сказала, отбив желание совершать наезды на больную и ее семью.
…Я почему-то именно об этом думал, вспоминал, когда в машине Юлии ехал на свою заветную улицу. «Инструктаж» прошел достаточно быстро, но успешно. Она дергалась, думая, что именно отец позвонит и не на ее мобильный телефон, а на домашний, и, не застав ее дома, сделает определенные выводы. Но Юлька не была бы такой, если бы поступила иначе. Она ничего не стала отменять: встретились мы у памятника Великому доктору. Я замешкался, забыв, что девушка ездит на настоящем американце – «Форд-Мондео» черного цвета. Она тряхнула меня в буквальном смысле этого слова, приподняв со скамейки, головой показала на стоящую у тротуара машину.
– А мороженое, с вафлями? – Спросил я, прикидываясь идиотом.
– Это мы успеем обсудить позже, в другой обстановке…
– Гоните лошадей? – Первым сказал я выигрышную фразу, про себя подумав, что она, также как и я, спешит, что проволочек и задержек с нашим свиданием не должно случиться. «Хотя, хотя…, как пойдет, все может быть, – подумал я. – Этот вихрь, ураган, как удержишь?»
Ехали недолго, где-то на берегу реки буквально вползли в уютный дворик старого кирпичного дома на четыре подъезда. Как-только она открыла дверь однокомнатной, но довольно большой по размеру квартиры, в разные стороны полетели все ее причиндалы. Она осталась голой, просто, в чем мать родила.
– Ты часом не нудиста? – Спросил я, не отводя глаз от ее тела. Оно было прекрасным, на него нельзя было наглядеться. Глаза горят, блеск расширенных зрачков делал ее чуточку шальной. Черные без краски волосы спадали на спину и груди, такие крупные и тугие, что просто удивляешься, как можно обойтись здесь без хирурга и силикона. Шторы она не стала открывать, включила по всей комнате три нижних бра. Мебели было немного, треть площади занимала кровать, два кресла, низкий небольшой журнальный столик, буфет-стенка. Всё. Оставалось даже приличное пространство, где моя партнерша, как девочка, бегала на носочках, изображая маленького лебедя из классического балета.
Она подскочила ко мне и ловким движением рук сорвала с меня трусы. Я смутился, промычал:
– Девочка моя, я не совсем готов… Мы так мало еще общались…
– О чем речь? Секс не должен смущать, никого и никогда…
Что она вытворяла в следующие 10-15 минут, нормальному, по моим меркам, человеку трудно передать словами. Но я точно понял: она осталась очень довольна тем, как вел себя немаловажный орган моего организма.
Потом мы голыми лежали поверх одеяла на кровати, и я, как последний чудак на букву «М» (по Шукшину и Ленскову), инструктировал ее для встречи и беседы с Клемашиным. Из наших разговоров я понял, что руководить пресс-службой она не собирается, это, несмотря на всё ее тщеславие, слишком обременительно. Поэтому лидером она признала меня. То, что идет на встречу она, а не я, у нее не вызвало вопросов: Клемашин меня бы не принял. Но назначить руководителем готов, потому что за меня попросил ее папа. Вот такая у девочки простая логика. Я передал ей разложенные в папке в нужной последовательности все бумаги, увидел, как она небрежно бросила эту папку на кресло, как расстегнулся замок, и часть бумаг вывалилась на пол. Я был готов прибить ее, но лишь спросил:
– Вопросов у тебя больше не будет?
– Нет, мой строгий и милый учитель. Давай поиграем с перекатом на спинку…
Еще «играли» минут 15… Я почувствовал, что она выдыхается, скорее, можно сказать, что она уже выдохлась.
Я спросил:
– Останешься здесь?
– Нет, что ты! Я собираюсь еще и тебя до дома подбросить… Расскажешь о дороге?
Собирались молча и быстро. Всё мероприятие вместе с инструктажем заняло у нас меньше двух часов. «Если она меня подбросит хотя бы до микрорайона, – думал я, – то я почти уложусь в два часа. Успею накормить, помыть и уложить спать своего малыша».
Когда ехали в машине, я спросил:
– Почему ты не предохранялась после первого раза?
– Я и на первом могла не предохраняться. Это твоя перестраховка – презерватив. Отстаете, сударь… Вы с современной девушкой имеете дело. Это на предмет забеременеть. А по тебе, дорогой, в поликлинике все известно: не был, не участвовал, чист… У меня подруга работает в терапевтическом…
– На этой откровенно звенящей ноте мы и будем прощаться…, – опять пошлостью закончил я наше свидание. Машину она остановила на углу моего дома.
– Ты напрасно рефлектируешь… Все, что надо, я сделаю. Я признаюсь тебе: за тебя я была бы готова выйти замуж. Но папа, 20 лет разницы… Он меня убьет…
– Вопросов больше нет, комплексов тоже, рефлекс…, – она мне закрыла рот рукой, дождалась, когда я умолкну, отняла свою руку от моего рта и поцеловала меня так, что у меня закружилась голова.
– Хреновый у тебя дом, хреновый микрорайон… Но не это главное. Я, кажется, влюбилась… Вот это главное… Я уже по тебе скучаю, хотя мы еще и не простились.
…Дверь открыл тихонько, почему-то мне хотелось, чтобы Мила спала. Разулся, не зажигая света в прихожей, напоминающей вытянутую кишку с дверями сразу во все три комнаты. Подошел к спальне: горел ночник, жена читала, повесив новые модные очки на кончик носа.
– Привет, жена…
– Поцелуй меня…
– Сейчас умоюсь и приду.
– Нет, прямо сейчас поцелуй, а то я чуть не умерла от тоски по тебе.
Подошел к изголовью постели, наклонился, обнял за плечи, нашел ее сухие горячие губы и стал их нежно заглатывать своим ртом. Жена не сопротивлялась, я лишь почувствовал, как напряглась ее спина. Поцелуя не получилось, во всяком случае, такого, как это было недавно, в машине.
Присел на край кровати, спросил:
