ЮРИЙ МИХАЙЛОВ
В ожидании августа
– Что, страшненькие?
– Мил, прекрати! – Уже просто хамлю я. – Обычные ноги, только ты перестала сопротивляться. Давай массаж делать, двигаться, давай на солнце поедем?
– Давай… Только ты ведь знаешь мою болезнь… Что здесь я могу поделать?
– Тогда не терзай себя… Я ведь не могу делать укол через твой халат… Ну-ка, быстро повернись на живот! Вот так. Сейчас мы тебе впендюрим в попу под самую завязку…
– Хулиган, просто бандит с большой дороги…
Укол сделан, я чувствую по ее голосу, что она немного успокоилась. Сейчас боль отступит, и она уснет. А что делать мне? Времени-то восьми нет. Хоть бы выпить с кем немного, что ли. А впереди еще воскресенье… «Так, – размышляю, – надо приготовить еще один шприц, проснется она не раньше 2-3 часов ночи. Сделаю опять укол, пусть поспит до утра…»
Приглушенный звонок телефона: громкость я почти снял полностью. Старший сын:
– Здравствуй, па. Давно не виделись, вот решил позвонить… Как вы, как мама?
– Спит, только что укол я сделал… Также, сын…
– А у нас хорошая новость: Алка была у врача… К Новому году ждем мальчика!
– Что, уже и пол определили!? – Буквально крикнул в трубку и осекся, зашептал:
– Поздравляю! Вот это новость так новость. Обрадовал сынок… А ты рад?
– Еще бы! Ты даже не представляешь, как я рад… Это что-то фантастическое. Ты порадуй маму, а завтра созвонимся.
– Ты бы, сын, приезжал завтра с женой к нам. Вот бы сами маму и порадовали. Я, конечно, скажу маме, но уже утром…
– Нет, мы приехать не сможем, приезжает ее мама с Алкиным отчимом, будет застолье…
– Ладно, понял… Поздравь и поцелуй от меня Аллу. Скажи, что будущий дед просто безумно рад…
Положил трубку, посмотрел, как ровно дышит жена, спит безмятежно, значит, боли отступили. Оставил включенным ночник на тумбочке и пошел на кухню. В холодильнике стояла начатая бутылка водки, достал, налил треть стакана, выпил залпом, не закусывая, налил еще – и снова выпил залпом, правда, уже поздравил себя с будущим внуком. Поел холодца с черным хлебом, запил минералкой вкус чеснока и пошел читать. Вспомнил, что надо не проспать пробуждение жены, завел самый тихий будильник на 2 часа ночи и лег на диван-кровать. Скоро от водки меня разморило так сильно, что я, едва успев выключить лампу, крепко уснул.
Будильник я не услышал, проснулся от легкого покашливания жены. Включил лампу, обомлел: скоро 5 часов утра. Значит, Мила мается третий час, а, может, и больше. Пробегая в туалет, я крикнул из коридора:
– Потерпи чуток, сейчас глаза промою и прибегу…
Почистил зубы: от водки и чесночного холодца во рту была помойка, ополоснул лицо, хорошо вытерся и бегом в спальню.
– Глупыш, не надо было так далеко убирать шприц и лекарство. Я бы сама все сделала…
– Забыл, заспал будильник… Сейчас все поправим…
Делал укол и рассказывал о звонке сына. Жена лежала расслабленной, мышцы отпустило: похоже, новость о внуке действовала не хуже лекарства. Я помог ей перевернуться, удивился умиротворенности, которая была на лице.
– Я чувствовала, что будет мальчик… Ты так ждал наследника.
– А ты тайно ждала девчонку!? Я знаю ваш женский род…
– Почему ты так думаешь?
– Мне сын сказал, что и Алла, и ты хотели бы девочку. И я бы с радостью принял ее. Честно говоря, я устал от наших обалдуев…
– Ладно, привирать-то… Они вон как тебя любят! А мне даже важнее, как они тебя уважают!
– Все-все, без комплиментов… Уж кого они любят и уважают, я бы сказал, боготворят, так это тебя.
– Да, я знаю. Потому что я их так люблю, что это дает мне силы жить… Но в этом и твоя огромная заслуга. Они у тебя учились отношению к женщине. Даже в сексуальном смысле этого слова…
– Ма, ну, поехала в философию…
– Они бы простили тебе небольшие интрижки, зная, в каком я состоянии… А ты человек живой, эмоциональный, честолюбивый, почти тщеславный… Лидер!
– Мил, не мучай себя… У нас, у меня – все нормально. Даже переспав с молодой особой, я ей на прощанье скажу, что коммунизм мы все-таки построим. И приду к тебе… Потому что я люблю тебя… Я не знаю, что такое любовь… Но я знаю, что без тебя я могу находиться всего несколько часов. И тут же начинаю умирать… Вот такие, жена, пироги. Можно я посплю еще у тебя в постели, ведь сегодня – воскресенье.
Я снял халат, забросил его в ноги кровати, подлез под одеяло с левой стороны, там, где на тумбочке лежали книги, включил ночную лампу и стал читать «Департамент» Дины Рубиной. Жена после укола уснула быстро, буквально через пять минут. А я хохотал над текстом книги умницы Дины и думал: вот бы к старости вдруг начать также писать, как пишет она.
Проснулся от лучей солнца: опять забыл занавесить шторы. Вечно у меня с мелочами проблемы. Это потому, что не живу в этой комнате. Значит, надо представлять себя на месте больной жены. Мне-то ничего не стоит вскочить, задернуть шторы на окне и снова завалиться спать. А жене? Я все так и сделал, только не быстро, чтобы не разбудить жену, а с чувством, с толком, с расстановками.
Глянул на часы – скоро десять. Классно! И жена спит. Значит, сегодня день пройдет нормально. Двух уколов практически хватает на полтора-два дня спокойной жизни в будущем. Это, правда, без учета сна. Значит, очередной укол – вечером в понедельник, помни, лучше в это время не задерживаться. Хотя я все приготовлю, и жена сама может сделать инъекцию. Но, все равно, лучше, если это сделаю я сам.
Решил вставать. Халат оставил на кровати, натянул трусы и бегом, через туалет, за палкой. Пыхтел, сопел, поглядывая телевизор в своей комнате. Все упражнения на уход от ревматизма и на работу сердца. Аппарат, слава Богу, пока практически не подводил. Так, иногда, чувствовал, что есть скачок давления. Но знакомый кардиолог из ЦКБ посоветовал пол таблетки «Капотена», лучше без воды, как нитроглицерин под язык. Облегчение наступало быстро. И снова вперед, нас ждут великие дела.
Пошел на кухню, заглянул к Миле. Она проснулась, но стеснялась показаться после такого глубокого и многочасового сна.
– Готовься, ма, сейчас пойдем в ванную, а уж потом – завтрак…
Она помахала рукой, почти не вынимая ее из-под одеяла. Я закрутился в своем обычном ритме. Когда нес ее в ванную, спросил:
– Ты помнишь, что я тебе рассказал ночью?
– Во-первых, не ночью, а утром, около шести часов. Во-вторых, от таких новостей вырастают крылья… Поэтому мы поедем сегодня кататься на машине!
– О, кей… Как я рад! Хоть покатаешь меня по городу. А то метро-работа, работа-метро… Жизни городской не вижу. Заодно в магазин забегу, хлеба надо.
После всех приготовлений, где-то уже после двенадцати, я вывел «Гольфик» из пенала, подогнал почти к подъезду, побежал за женой. Она решила обойтись без коляски. Это – прогресс! Действительно, насчет крыльев она не шутила. Взяла уверенно костыли и пошла. Дошла до лифта, пока я закрывал двери, держала кнопку задержки аппарата.
– С Богом, в добрый путь, – сказал я, и мы очутились на улице. Мила прошла сама пять ступенек внутри подъезда и пяток – на улице. Обошла машину, села на водительское кресло, костыли передала мне. Я притулил их в проеме первого и второго сидений. Легко завела машину, спросила, не поворачивая головы назад:
– Пристегнулся?
И легко, красиво тронулась с места. Поворотник щелкал, скорость то падала, то бралась разгоном с места. Это было красиво.
– Как красиво, мне бы так водить!
– Учись, парнишка, – радостным смехом отозвалась жена.
– Но и не зазнавайся, соблюдай правила. Все-таки Действительного государственного советника I класса везешь! Моя голова высоко ценится…
– Не бойся, я слишком люблю тебя, чтобы вот так просто взять и потерять тебя…
Мы не только заезжали в магазины, были в «Шоколаднице», где жена с удовольствием выпила горячий шоколад. На рынке я купил картошки и фруктов… В общем, вернулись домой часа через три.
– Так можно жить? – спросила жена.
– Запросто! – Сказал я. – Я даже не заметил, что ты с костылями…
– И я – тоже! Давай на выходные будем делать такие вылазки?
– Согласен! Но в будни, без меня, ты тоже будешь выходить во двор… Мил, от кого ты прячешься? Плюнь, семья с тобой… А тетки – скоро привыкнут…
– Я постараюсь… Но без тебя мне страшно.
– А ты выходи вечером и жди меня на скамейке или прогуливайся по дорожке у остановки. Я выскочу из автобуса, как схвачу тебя и потащу в дремучие леса.
–Ха-ха-ха-хи-ии, – смеется жена. – Вот и выходной пролетел, – оборвала она смех. – Опять я буду целый день одна… Буду ждать тебя. Господи, что со мной творится такое? Я по-прежнему люблю тебя… Как 30 лет назад. Ведь уже пенсионерка по возрасту, а люблю тебя, как девочка…
– И я уже с колесницы, поднимавшейся вверх, слетел: все, родная моя, 50 лет – это уже с горы. Красивая золотая колесница проскочила мимо и оставила меня на обочине… Вот и пойдем дальше, неважно куда… К детям, внукам, к здоровью, творчеству… Главное, что мы будем вместе столько, сколько нам Господь отведет.
Я поцеловал глаза, щеки, губы жены, погасил вторую, кроме ночника, яркую лампу и пошел к себе на диван.
– Андрюш, – едва услышал из-за двери, – посиди со мной… Чуть-чуть… Дай я подержу твою руку…
Вернулся к кровати, сел на половине, на которой горел ночник, взял руки жены в свои и стал их гладить. Слезы душили меня. Я больше не мог видеть не только Юлию, но и вообще всех женщин.
Глава – 12.
На такси проехал «Дворянское гнездо», где получали, в свое время, прекрасное жилье мои коллеги по Совмину, того, старого, который имел аббревиатуру «СССР». Но это была все-таки не наша епархия – ЦК КПСС. У нас – все скромнее, правда, на Фрунзенской набережной построили несколько домов. Короткую улочку, соединяющую две крупнейшие магистрали, – улицу Профсоюзную и Ленинский проспект – выбрала для своего монстра – офиса крупнейшая в стране корпорация, куда спокойно перетек после отставки из Совмина Мосеев. VIP-этаж, картины на стенах, похоже, дорогие, в приемной несколько девочек, просто красавиц. Ко мне никакого интереса: не заказал номер на проезд машины (приперся пешком), их шеф не дал команду на коньяк и т.п. Значит, гость, в лучшем случае, обойдется чаем или кофе.
Я сел напротив плазменной доски: признаюсь, первый раз видел такое телевизионное чудо. Держал в руках японский подарок: папку из крокодиловой кожи с ремешком, которую мне подарил Ватанаба – пресс-секретарь Премьер-министра Японии. Вот на это они тут же обратили внимание: «Боже, какая красота, из крокодила, какая расцветка!», – щебетали, крутя в руках заморское чудо. А я думал: «Что-то долго не принимает меня Владимир Викторович. Неужели еще помнит обиды? Ерунда, кто я для него был – так, мальчишка-выскочка, без роду-племени, без капитала, связей и поддержки…»
Рядом со мной процветали сын личного фотографа премьера, именовавшийся спичрайтером, но делавший почему-то четыре ошибки в слове «впрочем», было несколько старших офицеров федеральной службы безопасности, наглых, вороватых, тут же начинающих справлять свой интерес, создавать бизнес – структуры, особенно, совместные с иностранцами. Владелец конезаводов и других сельхозструктур (типа, ёгуртовых заводиков), став советником премьера, все передал своей жене. Один известный медиамагнат, посмотрев, как я кручусь, словно белка в колесе, на пресс-службе, пожелал идти сразу на должность министра печати. Не без участия Владимира Викторовича стал им. Думаю, что не за большие заслуги перед отечеством…
– Может, вам чайку-кофейку, пока Владимир Викторович занят? – Это уже ко мне подошла длинноногая секретарша. Я отказался, хотел сказать, что так в приличных домах не поступают. Но промолчал.
– А вы сказали ему, что я пришел?
– Да, он знает, но просто у него еще остались люди после совещания…
«Смотри-ка, она симпатизирует мне… Ерунда, наверное, видела меня в Совмине. Тем более, она выглядит старше своих подруг по цеху», – стал я думать об этой миловидной девушке.
– А я вас знаю по Совмину. Я в приемной Мосеева работала дежурным секретарем…
– А сейчас вы кто?
– Заведующая приемной, референт Владимира Викторовича…
– Поздравляю с повышением!
– Вы не обижайтесь… На Мосееве практически все хозяйство. Он раньше 10-11 часов ночи с работы не уходит…
– Наверное, много получает тогда?
Она искренне улыбнулась, тихо сказала:
– Да уж, с Совмином не сравнить…
– Может, меня пристроите тогда, я работоспособный и обучаемый… Секретарь по личным вопросам приемной Мосеева…
Она заразительно засмеялась, сказала:
– А я почему-то была уверена, что вы идете на работу к Владимиру Викторовичу… Ему, по-моему, как раз и не хватает пресс-секретаря или писарчука для докладов.
– Спичрайтера, – поправил я.
– Точно, спичрайтера.
…Открылись сразу две широченные двери, из них выходило три человека. Чуточку сзади, за ними, шел Мосеев. Он попрощался за руку с гостями и направился ко мне. Я поднялся с дивана, низкого, неудобного, еле распрямил спину.
– Лена, последний раз говорю: замените диван! Вы что – глухая?
Протянул мне руку, кивнул, ни слова не сказал, повел как-то боком к себе в кабинет. Это было нечто! Прошли в сектор, назовем его так: левого заднего ряда. Там стоял журнальный столик и четыре полноценных кресла. Столик по размерам был как малый бильярдный стол.
– Что будешь? Я уже нахлебался всего, хочу рюмку чистой водки…
– Чай, лучше бы зеленый…
Он пошел в комнату отдыха, шел долго, у огромного письменного стола остановился, нажал кнопку, сказал:
– Лена, зайди, обслужи своего любимчика, – и скрылся за дверью в стене. Лена вошла с пылающими щеками, зачем-то надела очки в модной оправе. Подошла ко мне.
– Я не ослышался?
– Нет.
– И давно я у вас в любимчиках?
– Давно…
– Это, видимо, на фоне тех уродов, которые бродили возле вашей приемной…
– Нет, я вас знаю давно, видела в доме отдыха с семьей, в бассейне, в буфете с журналистами…
– Вот, черт, Леночка, а я вас не помню, простите…
– Вы, правда, работать к нам идете?
– Нет, меня никто не приглашал…
– Как жаль… Вот мои телефоны, позвоните… В общем, надо поговорить… Я уже кое что могу предпринять…
– Спасибо, вы так добры…
Вышел Мосеев в другой рубашке и новом галстуке, в руке он держал тонкий стакан со льдом. Видимо, это и была водка.
– Ну, заказал свой чай? Бегом Елена, неча глазеть на свою неразделенную любовь…
Елена буквально выбежала из кабинета.
– Что, старый хрен, ты, наверное, и не знал, что такие молоденькие могут тебя еще любить?
– Да, будет, вам. Разыгрываете!
– Нет, дорогой… Я по своей Юльке понял, что в тебя еще можно втюриться… А ей всего-то 31, сын скоро в школу пойдет, мужа сама себе выбрала, говорила, что по любви… А я-то вижу, что он просто дебил… Но хороший дебил, охранником у меня был… Тебе уже сколько?
– 50…
– Я так и думал, что ты младше меня почти на 10 лет. Но суть – не в этом. Суть в том, что она теперь, на какое-то время, как кошка прилипнет к тебе… Сиди и молчи. Я все это проходил, все видел. Но тогда проще было: не надо было сына и внука к школе готовить… Что думаешь?
– Юля – честолюбивый и перспективный человек. На фоне наших гигантов, в кавычках, она имеет полное право возглавить новое настоящее пиаровское подразделение. Я об этом искренне и честно говорю. Даже готов быть у нее заместителем и всячески помогать ей. Она такой пробивной силы, что потянет такую же пресс-службу, какая у нас была в Совмине…
– А на хера ей это нужно? Ну, подумай сам! Семья, худо-бедно у нее есть, деньги – тоже, квартира такая – тебе и не снилась, свой загородный дом, со временем, я ей передам … Ну, подумай, зачем ей пресс-служба? А, может, ты хитришь, зажег, девку, на «фу-фу», а она на меня набросилась: «Помогай!». А это ты, на самом деле, свои интересы справляешь? Знаешь, что Клемашин никогда не поставит тебя руководителем самостоятельного структурного подразделения, вот и решил сделать обходный маневр…
– Владимир Викторович, я сейчас уйду… Меня в Комитет привел Пал Палыч, поручился за меня. Мы с Бородой не только прятались в Чутне в охраняемых гостиницах… Мы – работали…
– Ладно, прости… Как мне, отцу, поступить? Ведь все может рухнуть у моей дочери…
– Не бойтесь… У меня, вы знаете, больная жена, я ее люблю, за нее отвечаю… Ну, а если тридцатилетняя женщина захочет совершить акт сближение, то никакой отец…
– Да, знаю, не трави душу… Одно утешение, что ты – свой, гарантированный, чистый… Может, даже благородный. А то, что ее не возможно остановить, я это знаю, по этому, долбанному, ассирийцу помню! Не знаешь эту историю?
Я отрицательно покачал головой.
Он пил водку маленькими глотками, думал. Я молчал. Что я ему скажу? Что сам мечусь между обязательствами и природой, которая, нередко, берет свое. Что никогда, ни при каких обстоятельствах я не брошу свою жену. Он это знает, наверное.
– Ты бросил курить? – Спросил он меня. – А мне иногда так хочется сигаретой подымить…
В это время в дверь вошла Елена с подносом, аккуратно расставила на столе приборы, чашки, заварной чайник.
– Ленок, принеси-ка мне сигарету…, – бросил Мосеев тоном, не терпящим возражения. – Одну, только мне…
– Сами нальете чаю? – Спросила она меня.
Я кивнул и сразу стал разливать зеленый чай. Налил в чашку треть светло-зеленой жидкости, покачал ее из стороны в сторону и снова вылил в чайник.
– Что ты там колдуешь? – Спросил Мосеев.
– Во всесоюзной газете отвечал за Среднюю Азию, четыре года не вылезал оттуда из командировок. Научился всякий чай заваривать…
– Уважаю тебя за творчество, читал твои заметки. На хрена ты полез на госслужбу-то. Писал бы да писал, главным редактором стал бы…
– И стал, и был, и новую газету экономическую создавал… Но уж так получилось… Тебе делают предложение, от которого нельзя отказаться.
Лена принесла сигарету, зажигалку, отдала все Мосееву, подошла ко мне:
– Налить?
– Что ты его обхаживаешь? Хоть бы меня спросила: «Не хотите ли чайку, дорогой Владимир Викторович?»
– У вас другой чаек…
– Спасибо, Лена, я уже наливаю чай повторно, спасибо, – сказал я.
Она пошла к двери, улыбаясь, как ребенок, ожидавший, что пройдет секунда, еще немного и его оставят в комнате рядом со взрослыми гостями.
– Вот что я предлагаю, – сказал Мосеев, и в голосе его зазвучали прорабские нотки. – О пресс-службе я Клемашину скажу. Это раз. Но пойдет с твоими документами к нему Юлька, пусть сгорит, дура! А если не сгорит, то он сделает ее заместителем, а туда поставит своего разведчика…
– Это мрак, Владимир Викторович…
– Ничего-ничего… Он старше тебя намного, пенсионер уже, помучает годик, максимум, народ и уйдет. Вот тогда, может быть, и Юлия Мишина подрастет, а?
– Реально, так может быть. А мне, уходить?
– А ты иди-ка к Грише Ленскову…Он чудик, конечно, но работать с ним можно. Он глотку перегрызет за своего человека. Любому начальнику. Но ты должен пахать, реально помочь ему с аппаратными делами. Он буквально, насколько я знаю, зашивается. Тетеньки в секретариате не успевают, потому что их мало, четыре инспекции, все «наполеоны-гиганты», на козе не подъедешь… Не боишься финансистов-инспекторов?
– Я давно уже никого не боюсь… Я – журналист, без куска хлеба не останусь.
– Это хорошо, даже отлично! И с Юлькой я тебя разведу, и новую должность приобретем… Ну-ну, опять нос начал воротить? Я же любя и для твоего блага. Нельзя же падать так, как вы с Бородой е…, уровень надо держать! Он, мудрила, генерал армии, а его сопляки – засранцы схарчевали в два приема.
– Не его одного. Вашего шефа тоже проглотили эти ребята и не поморщились. А уж, куда выше, премьером был. Вы – рядом, с таким-то опытом! Макиавелли…
– Ладно, язва… Ты принимаешь такую конфигурацию? Тогда я звоню прямо сейчас Грише Ленскову…
Он прошел за письменный стол, через минуту оттуда донеслось:
– Гриш, привет! Да, это я… Меня вот тут один посетитель Макиавелли обозвал… Даже не знаю: обижаться или радоваться? Андрюха Ермолов, не помнишь его? В Совмине, да, с Бородой служил в Чутне… Вот хочу его порекомендовать тебе руководителем аппарата, а? Да, ругался я с ним… Дак, ведь с дураком и ругаться-то не будешь… Не знает он, конечно, финансы! Я что, знал ваши долбанные финансы и экономику. Надо было, освоил в пределах. Руководить надо! У тебя сколько народу? Вот видишь, а ты один. Нет, дорогой, начальник инспекции – не проводник твоей непосредственной политики, он – исполнитель. А вот, чтобы до него довести эту политику, идеологию и т.д. – нужен руководитель аппарата. Он же и спросит за исполнение твоих поручений и твоей политики… Вот и хорошо, я знаю, что ты не отрицаешь роль аппаратной работы. Ты мне еще спасибо скажешь!
Они еще долго говорили о поездке в Европу, о туре с постоянной визой, о внуках, о каких-то литрах выпитого на юбилее. Наконец, расцеловались. Стукнув рычажком массивного телефонного аппарата, Мосеев встал и направился ко мне.
– Что, брат, он помнит тебя, уважает за Палыча-Бороду, за то, что ты остался с ним до конца, не спрыгнул с подножки… Он возьмет тебя к себе. Но запомни две вещи… Прошу тебя. Он зануда и говнюк, каких свет не видел. Но должность у него – Действительный государственный советник, на нее не стыдно идти. Это первое. Второе – постарайся тихонько уйти от Юльки. Она закрутится, завертится, сама забудет, редко будет тебя видеть, все пройдет. Ты можешь мне дать слово?
– Могу, если это не унизит мое достоинство. Вообще, я стараюсь достоинство блюсти…
– Дай руку! Григорию Ивановичу Ленскову позвонишь сам… Юлии скажешь, что к Клемашину со всеми бумагами пойдет она сама… Скажешь, так надо, так папа, то есть, я сказал. Научи ее всему, чтобы от зубов отскакивало… Ну, а теперь иди, огорчи свою вздыхательницу в приемной. Она почему-то уверена была, что я заберу тебя к себе… А, кстати, пошел бы? У нас – раз в десять больше получают сотрудники.
– К вам – нет. А так, почему бы не рассмотреть, как вариант на будущее. Но мне приглянулся вариант с Григорием Ивановичем, теперь уже о пенсии пора подумать, с армией – почти 15 лет госслужбы, жалко терять. Вы-то свою пенсию успели оформить?
– Тютелька в тютельку…
–Небось, тысяч в 25?
– Бери больше, но не скажу, говорят плохая примета, я еще ни одной пенсии не получил, первую жду.
– Да зарабатываете тысяч 500 в месяц сейчас?
– Бери больше, больше, брат… Вот если бы у тебя все это было, я бы еще подумал, не разменять ли мне Юльку на тебя…
– Пошляк вы, сударь…
– Иди, а то опять поругаемся…
Я вышел в приемную, увидел глаза Лены, наполненные радостью.
– Договорились? – Спросила она.
– Да, но в другом месте…
– Как мне не везет…
– Проводите меня…, – я попытался заговорить ее, чтобы она не расплакалась прямо в приемной. – Знаете, мы отлично поговорили, но есть обстоятельства, стаж госслужбы…, который никак не решишь в ваших родных пенатах. Что же мне делать, Лена?
– Конечно, ничего: Владимир Викторович дурного не посоветует… Значит, вы будете в Комитете?
– Мы говорили о возможности перебраться к вам, но после выработки стажа…, – стояли лицом к лицу: один кивок головы и наши губы встретятся.
– Лен, у меня старший сын – ваш ровесник… Я – скоро дедом буду… Вы думаете, что я везде такой, как на людях, с журналистами… Господи, девочка, прости меня, я такую чушь несу…
– Это потому что вы меня совсем не знаете. Но я не обижаюсь… Вы для меня как герой с красивой открытки… Я даже на журфаке учусь, чтобы как-нибудь сказать вам об этом…
– Вот и сказала… А я не закончил журфак, не получилось, армия, женитьба, дети, то да се… Пришлось учителем становиться.
– Приходите к нам на кинопросмотры, лучшие фильмы сначала идут у нас… Я буду заказывать и на вас пропуск, а?
– Интересно, вы даже говорить стали, как Владимир Викторович…
– С кем поведешься… Но он – хороший человек, какой семьянин… И о вас несколько раз нечаянно заходил разговор: он говорил, что в Чутне вы не раз были на волоске от смерти… Но не бросали людей, с кем работали… Я вас заговорила. Андрей Юрьевич, телефоны мои у вас, машину я заказала, ждет внизу на стоянке «Тайота», номер 444.
– У вас и транспорт?
– Да, как референт и завприемной Мосеева, я заказываю машины по своему усмотрению.
– Лен, вы просто девочка еще… И все так серьезно… Сколько вам, простите, лет?
– Двадцать шесть, я не замужем, журфак – это второе образование, по первому – я юрист. Плюс курсы иняза при МИДе РФ, свободно владею английским, учу итальянский…
– Можно я поскорее удалюсь… Вы – просто из какого-то другого измерения… Так не бывает в жизни…
– А вам и не нужно другое, наше, измерение. Живите с семьей, работайте на здоровье и иногда радуйте меня своим присутствием.
– Это жизненная философия другого поколения!? Лен, да я умер бы от боли, горя и обиды, если бы узнал, что моя любовь, любимый человек, с кем-то другим… Что я чем-то недотягиваю до ее любви, что я стал неинтересен ей… Господи, я свихнусь сейчас оттого, что меня переполняет. Неужели твое поколение этого не понимает?
– Думаю, что нет… Оно, как раз, все наоборот понимает… Есть целая теория, обосновывающая легкость связей, общения, соответствие сексуальных возможностей и т.д. Я все это знаю, могу так поступать, но не могу так жить. Поэтому-то вы… и симпатичны мне…
– Тогда ты точно напридумывала. Нашла ископаемого мамонта и изучаешь его… До встречи, мне очень хочется продолжить этот разговор.
Она промолчала, нажала кнопку скоростного лифта, стояла, чуть наклонив голову, чтобы я не видел ее глаз. Кабина подошла пустая. Видимо, только убедившись в этом, Лена осмелилась поцеловала меня в щеку. И уж потом, буквально очумевшего, легонько подтолкнула в кабину. Сказала совсем тихо:
– Нажмите «Ц», там стоянка машин…
Нажал, слетел вниз, очутился в огромном, с футбольное поле, наверное, гараже. У дверей – будка, спросил у дежурного о стоянке разъездных автомашин. Он махнул рукой направо. Не прошел и десяти метров, как увидел машину с зажженными фарами, идущую прямо на меня. Номер – «444».
До Комитета я домчался с комфортом, водитель в галстуке и приличном костюме промолчал всю дорогу. Это так напомнило мое недавнее прошлое, что я кашлял всю дорогу, чтобы скрыть свои растрепанные чувства…
Глава – 13.
Павел посмотрел в мою сторону, махнул приветственно рукой, давая, одновременно, понять, что в конторе все по-прежнему, мною никто не интересовался, работа идет нормально. Нинель Иосифовна дожидалась, когда я настрою компьютер, чтобы сразу примчаться к столу. Свершилось, я кивнул, мы уселись рядышком. Она спросила:
– Чаю сделать? Нет, вижу, что лучше кофе подойдет… Вы выглядите очень грустным и усталым. Что-то не получается, неприятности?
– Нет, дорогая Нинель Иосифовна, можно сказать, сдрейфил перед молодой красивой женщиной… Все в прошлом…
– Да, ладно вам, все шутите… Вы и струсили? Ерунда… Под пыткой не поверю… Ха-ха-ха-хии, – искренне и заразительно засмеялась моя заместительница.
Я рассказал ей о консультациях, которые, якобы, проводил по функционированию пресс-центра (специально не упомянул слово «пресс-служба»), о затратности и выгодах этого мероприятия, о его возможностях вплоть до использования аутсорсинга.
– Вот, смотрите: «Аргументы и факты» имеют свой шикарный пресс-центр, тираж издания – миллионы. Мы, только это обязательно надо понять, работая в режиме собственного пресс-центра, объединяемся с ними и устраиваем пресс-конференцию на их территории. То есть, мы готовим шефа, предварительные вопросы, ориентировочные, сами оповещаем группу изданий, в которых мы особо заинтересованы (финансовые издания) и все это передаем в «АиФ». Они, со своей стороны, имеют аккредитованных журналистов, издания, ТВ и радио, которые специально кормятся от них. Представляете, какую мощь мы объединяем. Ну, и сами «АиФ» дают заметку о прошедшей у них пресс-конференции. Каково?
Она молчала, сидела почти с раскрытым ртом. Выдохнула, наконец:
– По-тря-са-юще… Костик Першин всегда говорил, что вы работаете на грани таланта! Но, простите, пресс-центр надо создавать?
– Да, – слукавил я, – и на базе нашего отдела… Но только со своими кино-и фотокамерами… У нас пока ничего нет: журналисты зажимают нашего дорогого шефа где-нибудь в углу, нацеливают на него объективы… И только потом в вышедшем на ТВ сюжете мы видим, что он стоит ровным счетом у туалета и еще не полностью успел застегнуть ширинку.
– Господи, ну, что вы такое говорите!? Срам-то, какой! Неужели такое бывало?
– Пока нет, но в Совмине бывало, сам видел, и самому попадало за подобное.
– Что мне прикажете в этой связи делать?
– Пока думать, как из нашего штата выкроить и на пресс-центр, и на работу с аудиторами, и с аппаратом Комитета… Думайте, прикидывайте, заодно, начинайте искать фотографа и оператора…
– Все поняла, Андрей Юрьевич! Можно я вкратце доложу по готовности освещения в СМИ совещания контрольных органов страны?
Она говорила как настоящий офицер штаба, четко по пунктам утвержденного плана. Пару раз просила подключиться для оказания помощи: нажать на Келина, а может, и выше… Я обещал сегодня же выправить ситуацию. Пожаловалась на Юлию: с аккредитацией СМИ хуже, чем всегда.
– Это ее личная недоработка: с прохладцей, с какой-то мечтательностью стала работать. Это недопустимо, нам Вадим Иванович не простит!
– Да, вы, как всегда, правы, – сказал я, – немедленно переговорю с Мишиной. Кстати, а где она?
– Видите ли, на улице, вышли подышать… Позвать ее?
– Ну, это бывает, давление, духота… Сама сейчас придет. И я с ней разберусь.
– Так я сделаю кофе?
– Большое спасибо, буду с нетерпением ждать…
Я оглядел все столы, Юлин пустовал единственный, значит, она вышла без Тамары. «Где мне проводить с ней инструктаж, готовить на встречу с Клемашиным? – Думал я, дожидаясь кофе, которого мне вдруг так захотелось выпить. – Здесь не получится. На сторону теперь не уйдешь… Все кончиться, знаем чем… Ха, у нас есть шикарный читальный зал при библиотеке. Загруженность его минимальная, я там уже успел несколько раз побывать, поработать с подсобными материалами. Пойдем туда. Дискеты ей ни к чему, по бумагам можно понять все не хуже, чем на компьютере… Ну, где же кофе? – я посмотрел на Нинель Иосифовну. Она не спускала с меня глаз, закивала, показала палец, типа: дайте еще минуту. – Что буду говорить о встрече с ее отцом? Ни слова о том, что он обо всем знает. Но мне при встрече с ним было бы глупо отрицать, он-то знает свою дочь! Обо всем другом – только суть, выжимка, телеграфным стилем. Да ей и не нужна эта информация. Так, идет кофе…».
– Спасибо, дорогая Нинель Иосифовна. Вы, как всегда, вовремя: несете живительную влагу путнику в пустыню…
– Андрей Юрьевич, если бы я вас не знала, то могла бы обидеться… Но, самое удивительное, что вы говорите…
Я вставил:
– Эту пошлость…
Она продолжила:
– …Так красиво и даже почти искренне… Как вас жена терпит, другие женщины? Но я вам признаюсь: все равно – это чрезвычайно приятно слушать.
