Яна Бендер
Сотерия
Через несколько мгновений я увидела мужчину в алом сюртуке. Он сел рядом со мной. Вокруг нас была просторная солнечная поляна. Усадьба, из которой я пришла сюда, пылала светлыми, теплыми тонами, но стоило отойти от дерева на несколько метров, можно было снова оказаться в бесцветном, унылом, мрачном месте.
Мужчина повернулся ко мне, и я узнала в нем Германа. Да, это был мой пациент.
– Расскажешь мне, – заговорил он, – как там, в вашем пустом мире?
– Объясни мне сначала кое-что, – попросила я.
– Спрашивай, – отвечал покровительственно он, топя меня в своем глубоком, бархатном баритоне.
– Почему я такая маленькая? Я ведь намного старше на самом деле.
– Такова твоя душа. Ты еще достаточно невинна, чтобы быть во сне того возраста, какой ты имеешь в реальности.
– Почему весь мир черно-белый, а здесь все цветное?
– Цветной мир – это то, что создал я. Я пригласил тебя к себе в гости. Черно-белый – это ваш – реальный мир. Ты пришла сейчас из него.
– Так, значит, ты живешь во сне?
– Нет. Я живу в другой реальности, потому что та, к которой привыкла ты – жестока ко мне. Я же могу создать собственный мир, в котором нет ни насилия, ни зла.
– Что ты думаешь обо мне?
– Что ты слишком много уделяешь мне внимания.
– Разве тебя это раздражает?
– Ни сколько! Ты – единственный человек в черно-белой реальности, который так добр ко мне.
– Что тебя мучает?
– Ох, девочка, ты никогда не узнаешь, как пылает мой ад, и в чем нуждается мое сердце… Ты не сможешь понять, от чего я замерзаю или, что заставляет меня дышать…
– Позволь мне хоть немного больше… – я просила, почти молила его о том, что еще сама не до конца осознавала.
– Со временем…ты всё поймёшь, но тогда, боюсь, сама откажешься от меня.
– И что ты прикажешь с тобой делать?
– Ты была права, когда отменила мои групповые занятия. Я терпеть не могу этих идиотов! Просто будь чаще со мной. Сегодня в моей душе что-то треснуло, но что именно – я не знаю. Ты должна доказать мне, что черно-белый мир лучше моего «цветного» и, тогда мы вместе с тобою раскрасим привычную для тебя и остальных реальность в яркие тона!
– Так я должна продолжать твое псевдолечение?
– Я хочу тебя видеть в том мире. Как ты поняла из этого сна – ты единственный человек в реальности, который, для меня, обладает цветом.
– Я сделаю всё, чтобы вытащить тебя из твоего состояния.
– О каком состоянии ты говоришь?
– Ты…здесь…заперт. Я помогу выбраться тебе наружу, понять все преимущества реальности…
– Знаешь, – он опустился на пол октавы ниже и его тембр стал глубже, – не могу поверить, что ты по-прежнему хочешь остаться, потому что теперь я знаю, что испоганю тебе жизнь. Лучше оставь меня, ведь я могу причинить тебе боль.
– Я останусь, с твоего позволения, и постараюсь защитить тебя от жестокости врачей…
– Спасибо тебе, – он ласково улыбнулся, но для меня это было как-то чуждо, привыкнуть к его эмоциям мне еще только предстояло в будущем.
– Я могу идти? – решила закончить я нашу странную беседу.
– Можешь. Приходи сюда, когда у тебя появятся вопросы или, если ты устанешь от черно-белой действительности.
Я встала со скамьи, пошла по направлению к усадьбе, затем обернулась и снова увидела бесцветный мир в контрасте с его – цветным.
14.47.
Я проснулась и посмотрела вокруг. Палата была пуста, но в паре метрах от меня спал Герман.
«Интересно, – подумала я, – этот сон мы видели оба или только у меня такие странные представления об онейроидном синдроме?»
Я спустила ноги на пол, сунула их в ботинки, застегнула молнии. Расправив футболку, я встала с кровати и подошла к своему подопечному. Он улыбался во сне.
«Что же ему снится?» – возник вопрос в моей голове.
Часы показывали «без десяти три». Я, сонно потянувшись, вышла в коридор и посмотрела по сторонам. Здесь не было ни души.
«Действительно, – прошептала я, – черно-белая реальность».
Я пошла в каком-то направлении, наткнулась на дверцу с буквой «Ж», зашла внутрь, умылась и вытерла лицо и руки бумажными полотенцами. Окно в этом помещении было открыто и веяло прохладой.
Я снова вышла в коридор и минут десять бездумно скиталась по клинике, пока не нашла комнату «Для персонала». Постучав, я открыла дверь и прошла внутрь.
– Ох! Мы думали, что это Филин! – воскликнул один из санитаров.
Ваня подвинулся к краю дивана, уступая мне место посередине, между ним и Валерой.
– А кто такой «Филин»? – поинтересовалась я, садясь между коллегами.
– Филин? Ты, серьезно, не знаешь? – засмеялся веселый блондин, сидевший на подоконнике, куря в открытую форточку. – Это наш главврач. Он кажется очень умным, но на самом деле всех пациентов кормит сульпридом и в ус не дует.
– Он и Германа им «кормил»?
– Было время! – ответил мне Ваня.
– Ему же нельзя этот препарат! Основным противопоказанием является агрессивное поведение!
– А ты ему это скажи! Он, наверное, хотел, чтобы этот псих поубивал тут всех нас! – подхватил Валерик.
– Он не псих! – возразила я.
– По всем признакам – псих!
– Ну, – усмехнулась я, – назови, по каким!
– Я не медик! Но то, что он кидается на людей – уже о чем-то говорит!
– Это говорит о том, что и абсолютно здоровый психически человек, попав в психушку, стал бы агрессивным!
– Тебе виднее. По крайней мере, из нас двоих – только у тебя есть диплом медсестры и два курса института за плечами.
– Вот именно, – подтвердила я и встала с дивана. – Пойду я, а то накурено тут у вас.
Я вышла из комнаты и перевела дух.
«Он не псих!» – вертелось в голове.
Как я могла доказать обратное? Только вылечив его от всего. Но как? Ответ сам вдруг всплыл в мыслях. Он сам сказал мне во сне, что мне нужно делать.
15.08.
В моем кабинете было тихо и пусто. Я открыла окно, обхватила пальцами металлические прутья, словно мне ужасно не хватало воздуха, и прислонилась лбом к решетке, которая ограждала обитателей этого заведения от прыжков со второго этажа.
Через несколько секунд, отойдя от своего странного состояния, я достала историю болезни своего подопечного и перелистала еще раз.
В дверь постучали. Я попросила войти, и на пороге показался Ваня. На вид ему было лет двадцать пять. Высокий, сильный, симпатичный… Темные волосы, гладковыбритые щеки, голубые глаза. Все бы ничего. Но он был совсем мальчишкой, несмотря на то, что был немного старше меня.
Мне всегда нравились мужчины: чтобы разница в нашем возрасте лет десять, мужественный, взрослый, ответственный. Всегда хотела, чтобы относился ко мне, как к ребенку и заботился обо мне, а я дурачилась и заставляла бы его тем самым улыбаться…
Я предложила санитару сесть. Он занял место у стола напротив меня и смущенно улыбнулся.
– Ты по поводу Германа? – спросила я.
– Нет. Не совсем.
– Что же тогда?
– Видишь ли, завтра – суббота…
– И?
– Обычно с Германом на выходные остается Валера, и я освобождаюсь…
– Так, давай сразу к теме.
– Может, сходим с тобой завтра куда-нибудь?
Я потеряла дар речи. По правде говоря, я не хотела никуда с ним идти. Я вообще никуда не хотела идти, и это даже не зависело от моего спутника. В моих планах на выходные было – зарыться в плед, поскольку метеорологи обещали холода посреди лета, и литрами пить горячий чай с лимоном и медом, смотря «Титаник» или еще какую-нибудь любовную ересь.
Еще больше я не хотела обидеть Ваню, который, по-видимому, совсем отчаялся в поисках девушки, являясь санитаром психиатрической клиники.
Что делать – я не знала. Пришлось импровизировать на ходу.
– Ваня, понимаешь, я хотела в эти выходные поехать к родителям…
– Да, конечно… Извини, что потратил твое время.
– Послушай, – остановила я его, когда он собирался покинуть кабинет, – моя однокурсница этим летом очень грустит. Ей не мешало бы развеяться. Давай я позвоню ей сейчас и, если она согласится, я дам тебе ее координаты.
Он радостно заулыбался и оставил меня одну.
«Да…совсем затосковал парень».
Я нашла в телефоне номер Насти Макеевой и позвонила ей. Она тогда обиделась на очередного парня, в которого была влюблена, но не получала в ответ ничего. Теперь она искала новую жертву, которую могла бы любить и страдать
Когда я ей предложила прогуляться с Ваней, она сразу же согласилась (в этом я не сомневалась). Я записала на бумажке ее номер, имя и отложила в сторону, подумав, что потом отдам этот листок санитару.
Настя не отличалась особым интеллектом, поэтому жених – санитар в психбольнице ее нисколько бы не смутил. За ее глупости, которые она иногда «выдавала», группа прозвала ее «Зиной», вот только сама она об этом не догадывалась и, когда ее спрашивали: «Насть, скажи, что Зина – тупая», она кивала и всецело поддерживала общее мнение.
16.10.
После недолгих раздумий я приступила к очередному знакомству с историей болезни Германа. Поймав себя на мысли, что мне это не нужно, поскольку все, что было написано до моего появления – неверно и бесполезно, я захлопнула все папки и открыла его новую тетрадь. Я решила назначить ему обычные седативные средства, чтобы они уменьшили его тревожность и агрессию, а также витамины группы В для поддержания иммунитета и снятия стресса. В конце концов, такие «легкие» препараты еще никому не вредили: ни здоровым, ни больным.
Закрыв историю болезни, я взяла листок с номером Насти, свой телефон, блокнот и ручку.
В палате №8, где лежал мой подопечный, находился Ваня. Я отдала ему бумажку, сказала пару слов о своей однокурснице и отправилась в кабинет главврача.
Он стоял возле стеллажа и перебирал стопку папок.
Я постучала и, когда он меня пригласил, вошла внутрь. Он указал мне на стул. Я села.
– Как обстоят дела? – поинтересовался он.
– Для первого дня, очень даже хорошо, – ответила я. – Контакт с пациентом налажен. Агрессию в мой адрес он не проявляет.
– Значит, Вас все устраивает?
– Более чем.
– Значит, будете приходить сюда с понедельника по пятницу к девяти утра, а уходить в шесть. Питание за счет клиники, как сотрудника. Характеристика развернутого типа в личное дело для Вашего института.
– Благодарю. Можно вопрос?
– Спрашивайте.
– Почему Вы решились на такой эксперимент, где в роли врача предстает студентка?
– Вы не представляете, как мы все устали от Вашего пациента. Избавьте нас от него. Конечно, желательно, с положительным исходом. Кстати, что Вы решили с диагнозом и лечением?
– Все-таки я больше склоняюсь к онейроидному синдрому, но пока специфическое лечение назначать не стала. Проведу профилактическую терапию.
– Без транквилизаторов?
– Я решила отказаться от них.
– Смело. Не боитесь «синдрома отмены»?
– Нет. Я ознакомилась с препаратами, которые ему назначали. При отказе от них – его не бывает.
– Я бы Вам уже дал диплом врача.
– Со справочной литературой все мы – врачи.
– В любом случае, Вы – его последняя надежда.
– Николай Васильевич, а что с ним будет, если у меня не получится?
– Сначала электросудорожная терапия…
– А если не поможет?
– Давайте будем надеяться, что у Вас все получится.
Я улыбнулась и вышла из кабинета. Комок подступил к горлу, я спустилась на первый этаж, встала под лестницей, бросив блокнот и ручку на пол и, сунув телефон в карман, зажала рот рукой и сползла по стене. Я плакала. Я! Сангвиник! Экстраверт! Плакала!
Я не могла себе представить, что мне делать с Германом, как его лечить. Я должна была казаться сильной, но я сломалась в первый же день. Причиной этому был не пациент, а я сама.
Перевоспитать кого бы то ни было – невозможно, а вылечить от психического заболевания – еще труднее.
Я слышала шаги Вани по коридору, когда он вышел из палаты. Я тихо с заплаканными глазами прокралась в комнату №8. Мой подопечный внимательно следил за каждым моим движением.
Я села на край его кровати и взяла в ладони его пальцы. Он слегка вздрогнул и снова посмотрел на меня.
– Можно задать тебе вопрос? – спросила, всхлипывая и вытирая слезу с щеки, я.
Он улыбнулся мне в ответ.
– Конечно, – продолжала я, – он может показаться тебе глупым… Ты ведь в курсе, что мне снилось сегодня днем?
Герман снова улыбнулся, а потом подозрительно прищурился.
– Не смотри на меня так. Я действительно хочу тебе помочь. Вот, только, не знаю, как. Тебя все пытались затравить лекарствами и это не помогало. Я не хочу причинять тебе вред…
Я замолчала, посмотрела на него, отвернулась и заплакала. Он сжал мою ладонь, и я почувствовала слабую боль. В сердце что-то замерло и защемило. Я испугалась, но потом, взглянув в его глаза, я поняла, что он пытается меня поддержать. От него веяло добром и свежестью. В этот момент я не могла бы себе представить, что этот человек когда-то душил медсестру, проявлял агрессию к окружающим. Мне вдруг стало так спокойно, что я вовсе забыла о времени.
– Спасибо за понимание… – улыбнулась я и попыталась встать с кровати.
Он сжал чуть сильнее мою ладонь, и я поняла, что вырваться из этих цепких лап будет непросто
– Ты не хочешь, чтобы я уходила? – спросила у него я.
Он улыбнулся в ответ и тоскливо посмотрел на меня. Его взгляд пробрал меня до костей. Он, казалось, видит всю мою душу. Впрочем, он ее видел в нашем общем сне.
– Ты ведь не причинишь мне зла? – почему-то выдала я.
Он отрицательно покачал головой. Как я узнала потом (от него самого) это был первый раз за последние двадцать лет, когда он ответил на чей-то вопрос.
В коридоре раздались шаги. Они приближались к двери и остановились возле нее. В палате показался Ваня. Он в ужасе взглянул на меня и Германа.
– Яна, ты слишком рискуешь! – заметил он.
– Нет, – ответила я и, свободно подняв руку, встала с кровати.
– В шесть будет ужин. Пойдешь?
– Ради него? – я посмотрела на пациента. – Пойду.
Ужинать здесь я не собиралась. Дома меня ждал в холодильнике обезжиренный йогурт. Я хотела накормить Германа, отвезти его в палату и закончить на этом свой первый рабочий день.
Ваня пожал плечами и вышел из палаты, оставив меня наедине с моим подопечным. Я снова села на край кровати.
– Ты во сне сказал, что, если у меня появятся вопросы, то я снова могу прийти в твой мир.
Он улыбнулся мне и раскрыл свою теплую ладонь. Я дала ему свою руку, и он, зажмурив глаза, стал прощупывать каждую косточку запястья, затем пястья, а после – фаланги пальцев.
В этот момент я поняла, чего ему не хватает. Он хотел тепла. Простого человеческого тепла. В своем мире он мог создать многое, но тепло, передающееся от тела к телу – этого вообразить он не мог.
17.29.
Я поднялась в свой кабинет и начала собираться домой. Я засунула в сумку стационарные дневники по его поведению, свой блокнот, справочник и телефон.
Минут через пятнадцать за мной зашел Ваня, и мы вместе спустились в столовую, где в кресле-каталке сидел Герман. Я подошла к нему и разместилась рядом. Санитар принес мне поднос с ужином для пациента.
На тарелке была картошка-пюре и тушеный фарш, не имевший формы. В стакане – лиловая жидкость, по-видимому, морс. Гарнир казался слишком жидким. В кухне, определенно, добавляли воду, чтобы меньше чистить картошки. Я попросила Ваню принести пустую тарелку. Он выполнил мою просьбу.
Я, придерживая всю массу пюре ложкой, слила воду в чистую посуду.
– Отстегни ему руку! – обратилась я к санитару.
Он достал из кармана ключ и расстегнул ремень на правом запястье Германа
Я подала своему подопечному ложку, и он самостоятельно, хоть и с презрением к еде, начал ужинать.
– Ты можешь идти, – сказала я Ване, и он, положив на стол ключ, удалился.
– Давай договоримся, – предложила я пациенту, – если ты ничего не натворишь за эти два дня, то в понедельник я привезу тебе что-нибудь вкусное.
Он внимательно осмотрел меня, словно убеждаясь в том, что я не шучу, и улыбнулся.
Морс он тоже выпил самостоятельно. После ужина я пристегнула его обратно, отнесла поднос в кухню и повезла его вместе с Валерой и Андреем в палату. Они переложили его, зафиксировали и ушли ужинать.
18.19.
Попрощавшись с Германом, я поднялась в свой кабинет, взяла сумку, спустилась на первый этаж и зашла в столовую, где ужинали санитары.
– Ребят, я вас очень прошу, – обратилась я к ним, – постарайтесь обойтись без крайних мер.
Они пообещали мне, что приложат к этому все усилия. Я, можно сказать, с трудом поверила, отдала ключ от кабинета охраннику, расписалась в журнале и вышла на улицу.
18.42.
В это время я уже была дома. Сначала я отправилась в душ, чтобы смыть с себя весь ужас уходящего дня, затем покопалась в холодильнике, нашла тот самый обезжиренный йогурт, съела его, посмотрела телевизор.
20.09.
Я села на диване в единственной комнате в квартире, разложила перед собой стационарные дневники и начала их изучать.
23.17.
Порядком устав от перебирания всех бумажек, я подсчитала примерное количество раз, сколько Герман отказывался от еды. Вспомнив то, что дают в клинике пациентам, меня даже замутило. Если учесть, что это – частная клиника, то, что тогда творится в государственных.
Сон давил на меня. Я выключила свет, укуталась в одеяло и уснула.
Снова причудилось посреди ночи, что сижу на той же скамье под дубом. Закат. Герман рядом.
– Ты все правильно делаешь, девочка, – говорил он мне, – только больше не плачь!
– Почему? – удивилась я.
– Я знаю, что тебе тяжело, но я не могу видеть твоих слез!
Он как-то по-дружески обнял меня за плечи. Так мы сидели и смотрели на закат, пока солнце не скрылось от нас, и небо не засияло миллионами звезд.
29.07.2006 – суббота
10.08.
Я проснулась, умылась, выпила кофе, поскольку глаза, даже после водных процедур, предательски слипались.
По телевизору шло какое-то ток-шоу. Я включила звук, чтобы не чувствовать себя одинокой, затем закрыла все папки с описанием его поведения. Зачем мне все они? Всё равно теперь я знаю его больше, чем все его лечащие врачи вместе взятые.
Телефон зазвонил. Я ответила. Это оказалась мама. Она предложила мне приехать на выходные к ним – в деревню. Я вспомнила, как я «отмазалась» от Вани и подумала, что всё возвращается. Я согласилась.
12.44.
Я сидела в родительском доме, и мы вместе пили чай. Мне всегда здесь было хорошо: уютно, тепло, спокойно. Сегодня же я обладала абсолютно противоположными чувствами. Меня тянуло обратно. Нет, не в квартиру, а в клинику. Я хотела его увидеть. Я хотела посидеть с ним в палате, держа его за руку, но еще больше мне хотелось, как накануне днем, лечь спать рядом с ним, чтобы он мог говорить со мной во сне.
Сейчас, спустя одиннадцать лет, я так и не поняла, как ему удавалось проникать в мои сны. Он же сам не понимает, как делает это.
22.10.
Весь день я провела вместе с родителями. Мы разговаривали, смотрели телевизор… Переночевать я решила тоже у них в своей старой комнате с большой кроватью, старинным зеркалом и комодом. Завтра вечером я планировала отправиться домой.
23.49.
Снится мне сон: я сплю в своей спальне в родительском доме и просыпаюсь посреди ночи. На краю моей кровати сидит Герман все в том же сюртуке.
– Что ты здесь делаешь? – почти не удивилась я.
– Я замерз без тебя, – разглядела я в темноте его печальную улыбку.
– Чем же я могу тебя согреть?
– Своей детской наивностью, добротой к моей черной душе…
– Не говори так. Она вовсе не черна.
– Она – холодный осколок льда. Растопи мою боль, уничтожь зло внутри меня. Я – калека, которого высмеяли, унизили, одинокий зверь в темной ночи.
Он замолчал, думая о том, что скрывает мой недоумевающий взгляд. Я почти ничего не поняла из его слов, лишь то, что он сильно страдает, находясь в долгом заточении среди белых стен клиники.
– Лишь потому, что я медленно замерзаю, я ищу тебя. Я точно знаю, что, когда я рядом с тобой, мне не грозят печали. Здесь, в вечных льдах, я потерял компас. Я на пути назад к тебе и продолжаю искать твои следы на снегу…
– Герман, – мой голос, казалось, дрогнул, а в груди сильнее забилось сердце, – как бы мне хотелось быть сейчас рядом с тобой!
Он лишь улыбнулся в ответ, взяв меня за руку.
– Мне нравится это место, – говорил он, – оно, пусть и находится в реальности, окрашено в цвет. Знаешь почему?
– Нет, – честно ответила я.
– Потому что ты, когда была маленькой – мечтала здесь. И создавала сама эту комнату. Сюда вложена твоя душа.
– Как ты там? В клинике?
– Все хорошо. Я жду тебя. Спи.
Он наклонился, поцеловал меня в лоб и скрылся в моем старинном зеркале.
30.07.2006 – воскресенье
9.42.
На первом этаже что-то звякнуло, и я проснулась. Снизу доносился запах выпечки. Как хорошо жить у родителей! Еще три минуты ленивого валяния в кровати с закрытыми глазами.
Я зашла в ванную комнату, умылась, спустилась вниз. На столе стоял кофе и тарелка с круасанами.
10.14.
Позавтракав с родителями, мы вышли в сад. Отец пошел осматривать владения, а мы с мамой сели на качели и начали разговор.
– Как дела на практике? – спросила мама.
– Хорошо. Пациент интересный достался.
– Не боишься?
– Чего?
– Да, хотя бы, его.
– Нет.
– Какой он?
– О ком ты говоришь?
– Дочь, я все вижу: усталый взгляд, полный надежды… Ты влюбилась? В кого?
– Ох, не знаю, мама.
– Не говори, что в своего пациента.
– Я не знаю.
– В таком случае, лучше промолчать.
«Зачем она спросила меня об этом? Влюблена, не влюблена… Какая разница? Все равно он – пациент психиатрической клиники и закон запретит нам быть вместе в любом случае. Даже, если я и испытываю к нему какие-то чувства, то все они меркнут в сравнении с жалостью и желанием облегчить его страдания».
13.47.
Я попрощалась с родителями, села в машину и поехала домой. В квартире было тихо и пусто. Мне хотелось побыть одной. Почему? Я не знала.
Теперь настало время, когда я могла заварить себе большую кружку горячего чая, включить слезливую мелодраму и вдоволь наплакаться. У всех бывают такие моменты, когда нужно нареветься, чтобы выплеснуть всю тяжесть навалившихся проблем. Я тоже устала быть сильной.
17.24.
Мечты сбываются. И не только у меня. Раздался телефонный звонок, я ответила заплаканным голосом. То была Настя.
– Ты чего ревешь? – бодро, без доли сочувствия, проторила она.
– Кино грустное смотрела, – ответила я.
– Понятно. Слушай… Помнишь, ты мне два дня назад предложила погулять с одним парнем?
– Ваней?
– Да.
– И что?
– Вчера мы с ним провели время вместе.
– Поздравляю.
– Он очень классный! Внимательный, заботливый, умный.
«Да, уж, поумнее тебя» – подумала я.
– И? – надоело все это мне.
– Он мне предложил встречаться. Я согласилась.
– Я вас поздравляю! Насть, у меня связь плохая. Извини.
Я положила телефон и закрыла глаза. У какой-то глупой, бездарной, далеко не симпатичной девчонки жизнь куда интересней, чем у меня.
«Зато у меня есть Герман!» – подумала я и снова уронила улыбку с губ. Это не было достижением, скорее, стечением обстоятельств. Это мне не давало никаких утешений.
«Я обещала ему что-нибудь вкусное привести в понедельник. Нужно будет заехать в кондитерскую завтра. Она начинает работать с восьми!»
Я решила, что завтра нужно будет купить вкусный чай, тортик, бутылку виски и вина для персонала, так сказать, «проставиться». Пока они будут отмечать, я смогу посидеть вместе с Германом.
20.53.
Я погладила несколько вещей, среди которых была белая рубашка, платье с мелкими редкими цветками, футболку. Завтра утром решу, что надеть, ведь всегда выбираю наряд в самую последнюю секунду и по текущему настроению.
21.58.
Я легла спать в надежде, что во сне снова попаду в цветной мир Германа. Мне нравилось в нем: яркие краски, солнечный свет, компания мужчины, который может понять меня с полувзгляда. Редко можно найти такого человека.
Мне долго не удавалось уснуть, но через полчаса я все-таки смогла провалиться в сон.
22.40.
Я спустилась по лестнице усадьбы, покрытой черно-белым мхом. Дерево уныло померкло. Краски угасли, но все же можно было с трудом их различить. На скамье под листвой сидел Герман.
Я подошла к нему. Он посмотрел на меня и снова устремил взгляд вперед, опершись на трость.
– Зачем ты оставила меня одного? – не поворачиваясь ко мне, произнес он.
– Мне так сказал главврач.
– А если бы он приказал меня убить? Ты бы сделала это?
– Это разные вещи. Между ними нельзя поставить знак равенства.
– Хах, разве ты не поняла, что для меня это равносильно?
– Прости, я же не знала, что теперь мое присутствие в твоей жизни – неотъемлемая ее часть.
– Надень завтра платье, – вдруг попросил он.
– То, что с юбкой до колена?
– Да.
– Почему именно его?
– Потому что оно похоже на то, в которое ты одета во сне.
– Для тебя это действительно важно?
– Да.
Я осмотрелась.
– Почему здесь нет солнца? Здесь все пылало красками…
– А разве ты не понимаешь?
– Нет…
– Ты ушла и мой мир померк. Завтра ты приедешь и все снова станет ярким. Теперь погода в моем мире зависит от наличия тебя в черно-белой реальности.
