Владлен Петрович Шинкарев
Река жизни
А был закат лиловый…
Дело было под Пасху. В тот год Пасху встречали в начале мая. Мы приехали в станицу заранее, чтобы могилки привести в порядок, лавочки покрасить, цветы высадить.
С кладбища возвратились домой уставшие и сразу же стали собираться на ночную службу в церковь, чтобы освятить пасху, яйца и добрым словом помянуть родителей и ближайших родственников, покоящихся на станичном погосте. Возбуждённые, мы долго не ложились спать, а здесь ещё с вечера начала завывать собака у соседа, Николая. Да так она жалобно выла, что я не выдержал и спрашиваю у свояка:
– Петро, что она воет так жалобно? Не случилось ли что-то страшное с Николаем?
– Да она воет – уже как неделю! Я её вчера гонял, чтобы не завывала. Косточки от холодца давал, так она к ним не прикоснулась. Хозяина видел, с утра ходил бодро по двору. Завтра всех алкашей увидим на кладбище. Для них Пасха, как и для цыган, – великий праздник.
От этих слов меня передёрнуло, выхожу с летней кухни во двор с тяжёлыми мыслями под завыванье собаки, смотрю на закат, а он весь ярко лиловый. Вот-вот воспламенится ярким пламенем и осветит округу божественным светом. Стою посредине двора и мысленно рассуждаю: как изменчива и не предсказуема жизнь, вот взять соседа Николая: был всеми уважаемый в колхозе человек, главный инженер, жена педагог, двое детей. Жили по тем меркам в достатке. Колхоз разорился, Николай потерял работу, с родных мест не захотел уезжать, как-то незаметно пристрастился к змию, семья распалась. Хозяйство всё пропил, осталась на хозяйстве одна преданная собачка Жулька, которая по пятам ходила за ним повсюду. В тот вечер я трудно засыпал, всё время ворочался, вздрагивал от завывания собаки. В полночь разбудил меня свояк со словами:
– Вставай, зять, поедем в церковь, надо успеть на утреннюю Литургию.
Захватили с собой крашеные яйца, пасхи, калачи и в дорогу. В церкви написали в записках все имена усопших и, отслужив панихиду, возвратились домой. Незамедлительно с пасхой и яйцами направились к Николаю.
Дверь в доме была открыта, Николай лежал без движения на кровати, а у его изголовья стояла собака, облизывая его руки – постоянно заглядывая в закрытые глаза хозяина.
– Вот тебе и жизнь, – всплеснув руками, вскрикнул Петро, – вчера ещё ходил по двору, небось, Пасху ждал.
И взяв его руки в свои ладони, промолвил:
– Отшумел старый клён. Мужик был хороший! К людям хорошо относился, собаки не обидел! Надо вызвать участкового да главу села.
Хоронили Николая всей станицей на второй день после Пасхи. Гроб с телом Николая поставили в УАЗ, рядом уселась Жулька, положив голову на свои лапы у ног хозяина. Когда на кладбище опускали гроб с телом в могилку, собака так жалобно стала плакать, нет не завывать, а плакать и скулить, что глава сельсовета попросила её отвести к часовне,
Когда все покинули кладбище, Жулька возвратилась к могиле Николая и несколько дней оплакивала своего хозяина так, что вся станица содрогалась.
Сколько дней она не дотрагивалась до пищи, никто не помнит. Сторож, по совместительству могильщик, соорудил будочку для Жульки, которая и осталась жить на кладбище, чтобы каждый день навещать могилу своего хозяина. Она как будто предчувствовала, что после смерти хозяина её кормить никто не будет, в станице и так много беспризорных собак при живых хозяевах. А здесь Жулька – всегда была сыта и обласкана сторожем и посетителями кладбища. В знак своей благодарности она каждый раз рвалась к месту захоронения новых усопших. Сторож всегда в момент захоронения станичников приводил Жульку на поводке к новой могиле. И только после этого она успокаивалась и спокойно проводила ночь возле часовни.
На следующий год, за день до Пасхи, я снова посетил те места и увидел преданного друга Николая. Я спросил у сторожа, как вела себя собака перед Пасхой, и услышал необыкновенную историю, которая потрясла моё воображение. Оказывается, за два дня до Пасхи, а в этом году её отмечали на две недели раньше, собака, завидев, что народ на кладбище прибирает могилки, начала рваться с цепи на свободу, да так цепь и порвала. Новый хозяин нашёл её на следующий день рядом с могилой Николая. Могилка была освобождена от сорняков, рядом с деревянным крестом лежали цветы. Видно собака почувствовала, что на могилку старого друга никто уже не придёт, кроме неё.
Во ржи
Меня всегда восхищает в характере простой русской женщины сила духа, стойкость, терпение и вера в светлое будущее. На днях в честь 70-летия победы над фашистской Германией моей тёще Марии Фёдоровне вручили медаль. Многочисленные гости из райцентра, и родственники попросили рассказать о своей нелегкой, но славной жизни. Слушая её, я ещё раз убедился, насколько ярко светится добротой душа русской женщины.
«Я прожила тяжёлую жизнь, рано, в 33 года, осталась вдовой с тремя детьми: две девочки погодки 12, 13 лет и годовалый сынок. В послевоенное время прокормить семью одной женщине было не просто трудно, а необычайно сложно. Тогда, правда-всем было тяжко! Пособия на детей по потери кормильца были мизерные. В колхозе зарабатывали мнимые палочки-трудодни. Детских яслей не было, как хочешь так и выживай.
Пока муж был живой, а он работал трактористом, концы с концами ещё сводила. Глава семьи то привезёт на тракторе мешок ячменя или кукурузы, то котомку свёклы, то пучок сена.
Как и все механизаторы колхоза, мой муж выпивал. Не знаю, то ли от тяжёлого труда, то ли от не просветной крестьянской жизни.
Завезёт кому-нибудь сена, соломы, вспашет огород, получит магарыч – бутылку самогона, а иногда и две! Трезвый он мужик был золотой! Но как выпьет, со двора убегай. Кричит: ети вашу мать… Сучки!
Я младшего на руки и со двора, а девочки за мной, возвращаемся домой лишь тогда, когда заснёт дебошир-хозяин.
Утром, когда проспится золотой человек, с утра за работу берётся, возьмёт сына за руку и на хозяйственный двор и там душу изливает среди живности. Только и слышно: – Ети твою мать… Сучки!
Терпела я буйный характер Михаила ради детей, а куда деваться, думала, как все женщины нашей станицы: свыкнется да слюбится. Незаметно девочки подросли, стали помогать по хозяйству, да и младший пацан на ноги стал, уже не ползает по глиняному полу дома, как раньше бывало, а всё время с отцом рядом ходит.
Отец любил сына, очень ждал, когда он заговорит!
Но Николай, при жизни отца, так ни одного слова и не проронил, может быть, боялся отцовской строгости.
После смерти мужа на мои плечи легли тяжкие заботы семейной жизни. Я и жнец, я мужик. Я и баба молодец. Стала я работать от зари до зари, не чураясь никакой работы, куда пошлют туда и шла, лишь бы прокормить детей и скотину, что осталась после мужа.
Крестьянин без скотины что пахарь без плуга, с одной лопатой в чистом поле не воин: трудно выжить! На трудодни в колхозе выдавали зерна и сена, как кот наплакал. Не украдёшь с общего общественного стола – ноги протянешь, да и скотина и птица быстро околеют. Вот и приходилось мне вечерами, а иногда и ночью после работы, заводить старенький мотоцикл, собранный ещё покойным мужем и на промысел по полям двигать, где кукурузы наломаю, где люцерны, ржи накошу, где свёклы накопаю, а когда и на ферме зерна выпрошу, естественно за магарыч. Так изо дня в день со слезами и с трудовым потом и летели года, детей вырастила, всем дала высшее образование. Жизнь прожить не поле перейти! Однако, вместе с трудностями, встречались порой даже комические моменты, выкрашенные в светлые тона жизни. У русской бабы на своём веку и так много горестей досталось, что о них и вспоминать порой тошно! Поэтому, дорогие гости, продолжу историю своей жизни уже в радостных тонах!
Где-то через месяц после смерти мужа возникла проблема, чем кормить скотину. В тот год в мае выпало много осадков, озимая рожь вымахала в человеческий рост. Посадила в коляску мотоцикла детей и помчалась в поле косить рожь. Спрятала мотоцикл в лесополосе, зашла с детьми глубоко в поле, чтобы на случай появления объездчика нас не было видно. Выкосила поляну, посадила сына с машинкой играться. Я кошу рожь, а девчата носят её к мотоциклу, изредка поглядывая за братом. От того места где сидит сын, я отошла метров на десять, чтобы косой его не зацепить. На мгновение потеряла его из вида, сама кошу, а по сторонам посматриваю, нет ли на горизонте объездчика. Дело к вечеру шло, вот-вот стемнеет, тороплюсь, ещё корову доить надо! А здесь, как на грех и объездчик верхом на лошади появился, я подала сигнал – все присели, где стояли. Хорошо, что косили вдали от дороги. Объездчик нас не заметил, проехал мимо, перекрестилась и спрашиваю у девчат: а где Николай? Гробовое молчание, девчата лишь руками разводят. Смотрим по сторонам, а следов его и не видно, одна машинка валяется на краю поляны. Вместе с девчатами бросились молча его искать вокруг, ни ребёнка, ни помятой травы не видно. Мы забыли про осторожность стали тихо его звать: Коля…Колечка… Колечка… А он, гадёныш, не отзывается, а здесь на глазах прямо быстро стало темнеть. Думаю, ещё чего не хватало, девчата разбредутся по полю и попробуй их в темноте собрать. Из последних сил стали на поляне хором вместе кричать: Коля… Коля… Коля… Девчата в слёзы, а я слышу вдруг рядом такое знакомое и дорогое выражение: – Ети Вашу мать… Сучки! Я чуть и не описалась. Глядь под ноги, а он рядом стоит и на нас жалобно смотрит. Я схватила его на руки и начала целовать, а девчата то и дело приговаривают: – Мама, Коля заговорил! И только тогда я осознала, какое важное событие у нас в семье произошло. А то сомневалась: заговорит ли он?»
Басни Л. Толстого на новый лад. Как мужик гусей делил
В одном государстве у одного мужика не стало хлеба. Не удивительно при новых реформаторах колхозы, совхозы старого режима быстро разорились: свинарники, коровники закрыли, тепличные хозяйства стали не рентабельны, лишь изредка сеяли зерновые, требующие менее всего денежных затрат.
Вот и задумался бедный мужик – что делать? Решил он просить помощи у самого президента!
В селе над ним посмеялись, но на всякий случай поймали ему последнего гуся, чтоб было с чем идти к президенту.
Он зажарил его и понёс в Кремль.
Президент принял народного гуся от любопытства и говорит мужику: «Спасибо, мужик тебе за гуся, только не знаю, как мы твоего гуся делить будем. У меня есть Госдума, Совет Федерации и Правительство. Как бы нам разделить гуся без обиды?»
Мужик и говорит: «Я разделю, так как Вы поделили всенародное богатство на всех мужиков в России».
Мужик взял ножик, отрезал голову и говорит президенту: «Вы всему голова, Вам голову».
Потом отрезал задок, подаёт Совету Федерации: «Вам говорит дома сидеть, за домом смотреть, вам задок».
Потом отрезал лапки и подаёт Председателю Правительства: «Вам, ножки-топтать президентские дорожки».
А Госдуме дал крылья: «Вы говорит, скоро из думы улетите, но знаю, как птицы-с юга быстро возвратитесь, Вам крылья нужны»
Остаток, всего гуся, забрал себе!
Президент посмеялся, похвалил бедного мужика за смекалку и дал ему земельный пай, чтобы он хлеб выращивал.
Услыхал богатый мужик, что президент за гуся наградил бедного мужика земельным паем, зажарил пять гусей и понёс президенту.
Президент говорит: «Спасибо за гусей. Да вот у меня Госдума, Совет Федерации, Правительство, всего четверо, – как бы нам поровну разделить твоих гусей?»
Стал богатый мужик думать и ничего не придумал, как только отнять последнего гуся у бедного мужика.
Президент не дал чёрное дело сделать, велел на помощь позвать смекалистого бедного мужика.
Бедный мужик взял одного гуся – дал Президенту с Правительством и говорит: «Вас тебе трое»; одного дал Госдуме с Советом Федерации, и говорит: «Вас то же трое». Себе взял двух гусей, – и нас теперь трое, – промолвил он. Последнего гуся он отдал народу.
Вот и поделил всех гусей поровну бедный мужик. Задумался президент, здесь уже не до смеха: значит богатство у нас раздавалось не по уму, вот почему и буксуем на одном месте много лет подряд. Прогнал он богатого мужика из Кремля, а бедного назначил возглавлять Госдуму! Может быть нормальные законы начнут принимать, улучающие жизнь простых людей.
Смех и слёзы В трёх частях
1 часть
В лихие годы, когда народ бедствовал, и нравственные устои лишились партийного контроля, меня угораздило стать управляющим подсобного хозяйства крупного комбикормового комбината. Это был остров благополучия – сытый, уютный и веселый, с коровниками, свинарниками, пасекой, конюшней, водоплавающей птицей и рыбой на озере, теплицами, огородами в шестьсот гектаров и даже столовой. Успешно руководить таким хозяйством в то время можно было только по принципу: и волки сыты, и овцы целы. Начальство всех мастей накорми, а убыль свиней, коров, птицы, мёда, овощей спиши за счёт всевозможных болезней. А их, этих болезней у флоры и фауны, как блох у беспризорных кошек. Естественно, тушки погибших животных и птицы никто и в помине не видал. Так я и жил меж двух огней, иногда огрызаясь директору и прилежно собирая его записки-указания.
Как – то вызывает меня директор в свой кабинет и со свойственной ему иронией говорит:
– Есть горящая путёвка на море, поедешь?
Кто в разгар курортного сезона откажется от бесплатной путёвки! Я незамедлительно согласился, а сам про себя думаю: «Затевается крупная афёра! Подальше от греха, и так грешен, недостачи на мне висят, как пиджак с чужого плеча. Не ровен час, что под ним и последней рубашки не останется»
Не успел я из города выехать, как директор назначает одного из своих братьев руководить подсобным хозяйством. Он меньше пил и имел хоть какое-то представление о животных, дома держал злую собаку.
На море быстро забываешь житейскую суету и все тревоги. О растратах на производстве позволяют не думать ласковое море и красивые женские купальники, но как раз расходы на них и волнуют, а хватит ли средств? Когда беспечен и беды совсем не ждёшь, она сваливается, как снег на голову среди лета. Получаю телеграмму: «Немедленно выезжайте! Главбух». Такие телеграммы и с такой подписью посылают, когда обнаруживают недостачу или ревизоры едут.
Для важности я ещё три дня провалялся на море, показывая всем своим поведением, что нам и волк не страшен. А у самого-то душа болит. Нет – не за хозяйство, а за своё рабочее кресло, к которому я уже прикипел своим сытым желудком, не надеясь на холодный разум.
В конце второй недели отправляюсь домой, и сразу же на комбинат к директору. Виктор Иванович не ждал, вероятно, что я раньше срока выйду на работу, удивленно спрашивает:
– Что случилось? Море штормит, кормление плохое, по жене соскучился?
– Соскучился, но по работе, без неё не могу и дня прожить. А про себя думаю: «Не в курсе, Иваныч, видно, всех событий». И отправился к Полине Ивановне, главному бухгалтеру. Она с радостью и с улыбкой меня встречает. Усадила в кресло, чаёк наливает, и на второй чашечке подсовывает акт на списание водоплавающей птицы на 860 голов. У меня в глазах зарябило, разум холодный помутнел.
Читаю – совсем потерял дар речи. Чёрным по белому написано, что 450 домашних уток улетели, а 510 гусей утонули. Даже нашлись свидетели, которые завизировали этот факт в лице самого директора и председателя контрольно-ревизионной комиссии. А у Полины Ивановны в бухгалтерии дело было поставлено так: много будешь знать – быстро состаришься! А так как в коллективе были одни женщины, естественно, никто из них не желал быстро стареть, – акт подписали – быстро, не задумываясь. Долго мы смотрели с главбухом друг на друга: я – вопросительно, а она – выразительно! Словами всё не выразишь, картина Репина «Приплыли». Меня интересовало, почему так много упёрли. Главного бухгалтера волнует другой вопрос: откуда берутся такие кадры, которые сами на широкую ногу живут, а с ней не делятся!? И тут-то я слышу длинный и обстоятельный рассказ:
Как только Вы, Петрович, вышли за ворота комбината, Павел Иванович (брат директора) начал распоряжаться вскормлённой и взращённой Вами продукцией, как своей. Вместо сметаны, молока, куска мяса, гуся или там утки на мой стол ложилась только одна пыль от машин, перевозивших неучтённую продукцию с подсобного хозяйства. А моя помощница прямо на глазах расцвела, бегает то и дело в кабинет директора в короткой юбке, а он как флаг, за которым любой директор пойдёт – куда угодно, особенно если он высоко поднят! Вызываю Павла Ивановича к себе, а он, видите ли, очень занят, у него гости – родня директора! Беру контрольно-ревизионную комиссию и сама на озеро. Тычу ему под нос последний акт и говорю, как это надо понимать? И вместо привычного слова «позвольте» употребляю «какого»? Стала мысли свои выражать более доходчиво, быстрее и точнее. Показывайте, говорю, всех погибших птиц от болезней, которые Вы в акте указали, вплоть до птичьего гриппа. А на озере ни одной погибшей птицы, все водоплавающие – в здравии и спокойствии. Только Павел Иванович руками машет, готов вместо птицы улететь в дальние края. Я ему ещё жару и перца на пятки сыплю, обрисовываю будущую картину: «Если в ветеринарной лаборатории узнают, какую чушь Вы в акте написали, закроют комбинат, а всё подсобное хозяйство сожгут, а вас, работничков, в инфекционную палату упрячут. Там вы, уж точно, с такой жадностью не выживите». Тут он стал на месте подпрыгивать и составлять новый акт. Начали подсчитывать цифры. Прикидывать. И всё такое. А я, уезжая, ещё и говорю: «Участились жалобы рабочих на мясные котлеты в столовой. Мясо-то в котлетах практически отсутствует, а списано его, о-го-го сколько, на столовую. Здесь наш Павел Иванович и задумался, почесывая свою репу. Еду я с озера, хотя и не солоно хлебавши, но зато с удовлетворённой совестью в борьбе за справедливость, а про себя думаю о своей помощнице Валентине – короткая юбочка: «Только получив от своего начальника повышение по служебной лестнице, начинаешь сознавать, в какой степени твой начальник живёт за счёт государства! И такое меня зло взяло: поломай-ка голову ты теперь с моим заместителем, как выйти из затруднительного положения!» Через пару дней Павел Иванович и притащил этот злосчастный акт, а у самого глазки бегают, и рот до ушей. Я ему и говорю: «Здесь не до смеха, где продукция? Лучше, если бы она лежала на моём столе!» При этих словах Павел Иванович начал даже крякать – видно с бодуна. Я до того огорчилась от громадных убытков, что сразу Вам и отбила телеграмму»
Я взял в руки акт и к директору прямым ходом на согнутых ногах. Директор, как глянул на акт трезвыми глазами, так и обомлел, а потом на повышенных тонах:
– Ах, он подлец! Подсунул мне этот акт, когда я был на озере с председателем ревизионной комиссии с целью ревизии… Нашёл же время, когда его ввернуть на подпись.
Директор смотрит мне в глаза и говорит:
– Не позволю иметь такое жульничество на своём комбинате.
От этих слов я обалдел: только недавно это была всенародная собственность, а теперь уже частная!
Видя моё обомлевшее лицо, директор уже более рассудительно произносит:
– Я стою на страже общенародных интересов и не позволю, чтобы кто-то нахально списывал продукцию под мою руку.
Он немедленно вызывает главного бухгалтера на ковёр и неожиданно заявляет:
– Я сколько раз говорил вам, Полина Ивановна, что без визы Владлена Петровича ни одного акта мне не подсовывать на подпись. Следить за списанием продукции – эта ваша прямая обязанность! Я и воспарил духом, выходя из кабинета директора.
2 часть
Для нашего директора акт – не закон, а для молодой ревизорши икона – не святыня. Как только директор вместе с ней приехал на фазенду, перед ним сразу же нарисовался перед воротами братик Павел Иванович в трусах и галошах на голые ноги.
– Что за вид! – закричал директор голосом Великого Комбинатора. – Так разве встречают дорогих гостей? – на его лице появились пятна, вызывающие зуд в руках.
– Да я только жену выпроводил с фазенды, собрался ворота закрывать, чтобы она не возвратилась назад, а то передумает и что мне с ней делать – заегозил братец.
– Правильно сделал, посторонние люди на фазенде – лишние хлопоты. Сидите у меня здесь на шее!
Павел Иванович не выдержал и пробурчал в ответ:
– На твою шею не влезешь, там уже всё занято!
– А как ты думаешь, на шею доброго человека просто так не влезешь, – многозначительно и взволнованно согласился директор, поглядывая на свою спутницу с надеждой, чтобы вызвать у неё к себе уважение и любовь.
И уже спокойным голосом велел всё пересчитать и акт переписать:
– Составить акт тебе поможет Валентина Викторовна. Ты здесь с этой живностью совсем одичал. Надобно тебе научные книжки читать. А то всё моё хозяйство разоришь. Правда, рядом с умным братом и дураку легче живётся, а мне с вами не соскучишься – забавно!
И уже переходя на другую, более родственную тональность, спросил:
– Рыбу наловил, мясо замариновал, медовуху приготовил, гостиницу убрал, баньку истопил?
С этими словами директор открывает переднюю дверцу автомобиля достаёт из под ног Валентины стопку книг. Павел Иванович, как увидел ножки ревизора, забыл руки подставить и глаза закрыть. Директор, заметив оплошность брата, лишь промолвил:
– Что уставился, иди, занимайся делом, книги с собой прихвати на всякий случай, может, поумнеешь!
Павел Иванович знал много народных способов переспорить собеседника, но ни один в данном случае не подходил – против начальства нет приёма, если в руках нет лома. Взял в руки книги и зашагал с голыми ногами, но с чистой душой на ферму.
Валентина понимала, что для женщины одной честности мало, нужна последовательность в действиях и суждениях и поэтому продолжала играть, однажды начатую роль – вежливо попросила директора подать руку и помочь выйти из машины.
Она от этой поездки многого ждала, считала, что уж слишком долго задержалась в должности заместителя главного бухгалтера и поэтому оделась по-спортивному, но с достоинством: маячка, шортики и кроссовки. Женщина – удивительное создание, только она умеет компенсировать моральный ущерб материальными благами.
Директор в тот вечер желал иметь дело только с ней, не с женой же, та в производственных делах ничего не кумекала. Поэтому он не стал высаживать ее из автомобиля, а только перехватил ее ручку и галантно поцеловал. Потом он прытким козликом обежал машину и плюхнулся на сидение рядом. Шофер, молча, завел мотор. Валентина облегченно вздохнула, ей совсем не хотелось сегодня цифр и расчетов.
Павел же Иванович, усевшись на фермерскую табуретку, решает хотя бы посмотреть на обложки, открывает первую книжку и видит: это не те пособия по животноводству, птицеводству и ветеринарии, которые он читал когда-то. Те книжки были серые, а здесь красочные, с обнаженными женщинами. Не трудно догадаться, что их назначение отвести его в сторону от производственных мыслей. Отправляясь к рабочим, подумал: чужие мысли очень трудно понять, особенно тогда, когда свои высохли…
А тем временем всё шло по заранее разработанному сценарию брата: на берегу озера играла тихо задушевная музыка, в корыте плавали пойманные рыбки, рядом с мангалом стояла маринованное мясо, в ящиках всевозможные напитки, даже медовуха из местной пасеки. Валентина, лишний раз, показывая свои ножки, в красочных шортиках колесила по озёрной глади на водном велосипеде, изредка подплывая к берегу и нагоняя аппетит директора. С аппетитом в голову лезла всякая дурь, которую невозможно было удовлетворить только философским пониманием красоты. И вскоре их души слились как сёстры по разуму.
Но назойливые комары стали так допекать, что они быстро перебрались в гостиницу, в которой было всё заранее приготовлено для романтической и сладостной встречи. А так как Валентина была характером покладистая, то стоило директору до неё дотронутся руками, она моментально вспыхнула как спичка. Глазки загорелись, тело задрожало, требуя ласки. Да вот незадача – комары и сюда пробрались, допекая влюблённых особым вниманием.
В каких только позах влюблённые не изгибались, зловредные комарики ухитрялись увернуться от смерти. Возможно второпях Валентина забыла заповедь: не занимайтесь любовью в присутствии всякой твари, они от зависти Вам не простят. Так директор и зам главбуха провели бессонную ночь с комарами, которые пили и пели, пели и пили, а влюблённые аплодировали!
Утром директора и зам. главбуха невозможно было узнать. Директор, глядя на Валентину, подумал: «Женщина – как жизнь, чем меньше ты её знаешь, тем больше она тебе нравится»
С опухшими и бесстыжими глазами они не могли даже посмотреть друг на друга, по причине занятости каждый своим телом.
Директор и говорит, мысленно усмехаясь:
– Валя, поезжай домой, я позвоню в поликлинику, тебе выдадут больничный лист. У тебя производственная травма на рабочем месте, а я проведу планёрку на комбинате, а потом домой, для порядка надо показаться жене!
Валюша поехала домой, протирая по пути свои светлые и счастливые глаза, всё время вспоминая прочитанную когда-то китайскую мудрость: «дурак обвиняет других, умный – себя, а мудрый – никого». Валентина, не обвиняя никого, но мечтая о будущих встречах, задумалась о том, как покончить с комарами, не вредя, ни флоре, ни фауне.
Директор отправился на комбинат – на планёрку, с заплывшими глазами, но со светлой и радостной душой и с загадочной мыслью – женщины принадлежат оптимистам, пессимисты всего лишь зрители.
Пытливые и любопытные глаза женщин, присутствующих на планёрке: главного бухгалтера. главного технолога, главного экономиста, зав. лаборатории сразу же оценили изменения на лице директора – покусанные губы, опухшие глаза. С ними тоже такое бывало!
Они, как не пытались заглянуть в глаза директора в поисках невинности – не смогли. Чёрные очки тщательно скрывали радость глаз и чьё – то повышение по должности.
Не успел директор смущенным голосом начать планёрку, как главный бухгалтер завистливым тоном полезла в радостную и светлую душу директора, стараясь её замутить!
– Виктор Иванович, а где мой заместитель? Сегодня на работу не вышла! Когда с Вами уезжала на подсобное хозяйство была весёлой и независимой! Даже у меня разрешения не спросила!
Директор строго, как иногда умел только он, глянул сквозь чёрные очки на представителей женского пола, незамедлительно все притихли и поняли, лишние вопросы могут повредить карьере каждого из присутствующих! Больше никто подобных вопросов не задавал, а при встрече с директором на рабочих местах старались ему в глаза не смотреть, как бы чего не вышло! Да и он уже никого не хотел видеть после планёрки, хотелось только спать и спать. С красивой женщиной всегда нелегко: она либо снится, либо спать не даёт.
Через неделю, выйдя на работу, Валентина Викторовна даже в бухгалтерию не заглянула, больничный лист не показала. Нет, не от стыда! Она заняла более почётное место на комбинате, возглавив коммерческий отдел. Тем самым компенсировала все затраты по больничному листу хотя и с комариным писком и с женской завистью. Теперь пользуясь служебным положением могла спокойно решать коммерческие дела комбината в кабинете директора за закрытыми дверями, подальше от любопытных глаз! Но, несмотря на свою занятость, всегда находила время сгонять на озеро, насладится отдыхом во благо своему телу и делу. Она, долго консультировалась у меня по вопросу биологических методов борьбы с комарами. Узнав, что цветущая бузина отличное средство, незамедлительно им воспользовалась. Я уже знал, что если в кабинете председателя ревизионной комиссии в вазе на столе стоит цветущая бузина, жди высоких гостей на фазенде. Директор-то же был не дурак, он хорошо знал русские поговорки, и всегда их – по своему трактовал: «В почивальне бузина, а в постели батька!»
Часть 3
Ещё не началась планерка, а все уже знали главный вопрос повестки текущего рабочего дня. Она не менялась уже на протяжении девяти месяцев. Скоро годовщину будем отмечать этому событию. Год тому назад Омская область сделала предоплату в 290 миллионов рублей за поставку комбикорма. А наш комбикормовый комбинат уже год не может под различными предлогами отгрузить товар заказчику: то железнодорожного состава не хватает, то погрузчик с тепловозом сломался, то связь с заказчиком прервана по неизвестным причинам.
Первая фраза директора ошеломила всех присутствующих специалистов. Стало ясно, что Омская область и сегодня обойдется без комбикормов:
– Полина Ивановна, мы можем всем работникам подсобного хозяйства поднять зарплату на 30 процентов?
Стоило ли Полине Ивановне возражать, лишая себя кормушки? И получив ее утвердительный ответ, директор даёт указание отделу кадров:
– В приказ!
Воцарилась тишина, даже комариного писка не слышно! В безмолвии я первый встрепенулся. Думаю, к чему такая милость? Правда, сознаю, что я, как простой человек, воспитанный на прежних денежных отношениях, ещё не понимая особенностей зарождающегося капитализма, не хватался всякий раз за кошелёк, желая его наполнить. А верхушка уже осознала, что много денег не бывает, думала круглые сутки, как их разумно приумножить. Эгоистично неспособный оценивать ситуацию, вскакиваю с места и проявляю прямо-таки коммунистическое рвение.
– Виктор Иванович, – обратился я к директору, – я отказываюсь от повышения зарплаты. Я ценю Ваше признание моих заслуг в развитии подсобного хозяйства, но такой подарок принять не могу. Все главные специалисты нашего комбината перестали со мной здороваться ещё после первого моего повышения зарплаты, а сейчас вообще в мою сторону перестанут смотреть.
Директор внимательно посмотрел на меня, как на помешанного и, оглядывая презрительно всех присутствующих, сказал мне:
– Вы там на своем подсобном хозяйстве совсем очумели! С Вами не разговаривают потому, что Вы их не кормите, как некоторых!
Последнее слово очень красноречиво совпало с его взглядом на главного бухгалтера, и он продолжил: «Баба с возу, а кобыле легче. Пусть будет по-вашему, всем работникам подсобного хозяйства повысить зарплату, а Владлену Петровичу оставить прежнюю!»
И только в этот момент я понял, что готов поменять свои взгляды на деньги и людей среди денег, но было поздно. Директор, уже переходя к производственным делам, закрыл тему:
– Владлен Петрович, что у вас творится на озере? Невозможно отдыхать спокойно. Комары стаями летают. Какая рыбалка? Невозможно просто посидеть – на закат посмотреть, помечтать, как в молодости, о перспективах развития нашего комбината. Кругом камыши, недалеко гуси и утки плавают – всю ночь га – га, да, га-га, рыба то и дело плещется – заснуть трудно, до утра ворочался, не сомкнув глаз. С комарами и с пчёлами разберитесь. Днём пчёлы жалят, а ночью комары! В гостинице наведите порядок, на ночь слетается туда всякая вредная и кусачая тварь. Смотрите, что со мной стало!