Владлен Петрович Шинкарев
Река жизни
Бакенщик
Ранним утром на берегу судоходной реки стоит бакенщик Григорий. Он погружён в тяжёлые беспокойные думы, какой еще сюрприз уготовит ему день грядущий, какие вновь испытания ему предстоит пережить – невестка снова в роддоме. Он ждёт с нетерпением рождения внука и только внука. У него уже три внучки, а ему пацан нужен, наследник. Чтоб успеть, пока совсем не старый, научить его речному делу. И что за дело, что ему шестьдесят лет и на днях оформил пенсию: он ещё крепок, любого молодого за пояс заткнёт, налегая на вёсла против течения.
Сегодня он проснулся раньше обычного, проверил все огни на фарватере реки, а заодно, и сети. Григорий втягивает в себя речной воздух, облизывает обветренные губы и всматривается в речную даль, откуда появляется баржа, гружёная гравием. В обратный путь она пойдёт с шифером. Поравнявшись с Григорием, баржа подаёт сигнал. Он подымает руку и приветствует капитана. Баржа проплывает практически под ногами, рядом с берегом, где такая быстрина, что дух захватывает. Капитан через рубку спрашивает:
– Григорий, поздравлять с пополнением?
Голос капитана, преодолевая шум мотора, возвращает Григория в реальность. Он машет головой и руками – нет. Ему приятно, что всё пароходство за него переживает, и, согнувшись, посылает реке и уплывающей барже свои мысли: какой красивый наш край, когда цветут сады! Когда ветер несёт золотистую пыльцу цветения над садами, а пчёлы неугомонно весь день жужжат вокруг дома, окружённого садом. Весенняя красота природы его трогает всегда, на протяжении уже тридцати пяти лет. Баржа стала скрываться за поворотом реки, тогда Григорий услышал, как сын заводит «Запорожца». Пора к невестке, в роддом. Пузатый баркас и ряд лодок уже перестали качаться на волнах, и только шипящая пена продолжала целовать пустые бока плоскодонок. Григорий, на ходу облизывая сухие губы, садится в машину и произносит:
– С Богом!
Не прошло и часа, как они с сыном входили вновь отстроенный городской роддом. В приёмной толкалось столько зевак, что рассмотреть список новорождённых детей за последние сутки без усердия долго не удавалось. Наконец сын, с трудом протиснувшись в первые ряды обеспокоенных папаш и болельщиков, кричит что есть мочи:
– Сын!
Напротив фамилии Григория красовалось долгожданное слово – мальчик, – три килограмма семьсот пятьдесят грамм. Не веря своим глазам, отец с сыном, перебивая друг друга, несколько раз прочитали вывешенный список и, убедившись, что это не галлюцинация, бросились на улицу, к окнам – в поисках палаты номер шесть. Все окна роддома были пронумерованы крупными красочными цифрами. Вот и наша шестёрочка.
– Валя… Валя… Бор – зенко… Бор – зенко, – разнеслось громким дуэтом по территории роддома.
В окне появилась неизвестная роженица с заранее подготовленным транспарантом: «На кормлении!»
На радостях они возвращаются в приёмную, и уже оттуда Григорий сообщает своей жене по телефону радостную весть:
– Бабка, внук родился! Накрывай, мать, стол! Через час будем дома с гостями! —
И не дав опомниться жене, бросает трубку, и заявляет сыну:
– Едим сейчас в пароходство, потом домой, а вечером вы уже с маманей сами разберётесь, кто куда, я же не брошу гостей одних, да и за внучками необходимо присмотреть, маленькие!
Григория распирает радость, ему хочется ею поделиться со всем миром. В Азово-Черноморском пароходстве давно сложилась хорошая традиция вновь рождённого моряка достойно встречать на берегу моря, на худой конец, большой реки.
Когда двухпалубный теплоход под музыку «А на теплоходе музыка играет…» только отплывал от городской пристани, радостный папаша уже въезжал во двор своего дома. Мать с внучками, стоя возле ворот и счастливо улыбаясь, спросила:
– А отец где?
– Плывёт с гостями.
Хозяйка, схватив за руки внучек, рванула под летний навес, где собрались уже вся родня, и запричитала:
– Да что он старый надумал!? Ещё дитя домой не привезли, а он рождение внука вздумал отмечать. Всё торопится. Плешь всем проел. Дай ему внука и всё тут, хоть самой роди!
Родственники, заслышав издалека непрерывной гудок теплохода, не раздумывая, бросились к реке. Выгрузив первую партию гостей, теплоход ушёл в город за опоздавшими. Всю ночь теплоход курсировал по реке; одних доставлял к месту пиршества, других увозил – изрядно захмелевших в город. Естественно, ни жена, ни сын бакенщика, ни в какой роддом не ездили, хотя вспоминали его часто за столом. Оторваться от гостей было невозможно.
А новые гости с завидным упорством всё прибывали и прибывали, с восторгом отмечая богатый стол и хлебосольность хозяина. Кто только не бывал в этом доме за тридцать пять лет! Поэтому и сегодня никто не хотел обидеть Григория. Весь двор завалили подарками. Тосты в честь внука лились рекой, и думалась хозяину, что им не будет конца.
На следующий день шумная компания, изрядно отдохнувшая, отправилась на теплоходе в город с песнями. На пристани всех ждал автобус. Кто-то уже приготовил транспаранты: «Поздравляем с сыном!!!» и «Спасибо за сына!!!»
Невестка Григория, когда услышала хоровое пение под окнами роддома «Валя… Валя… Валя…», выглянула в окно, но, прочитав огромные транспаранты на пол здания, чуть не упала в обморок. Хорошо, что дитя не держала в руках.
Обезумевшая роженица стала размахивать руками, указывая на то, что произошла ошибка. Потом поднесла к окну девочку и, показав большой палец, поцеловала своего дитя с такой нежностью, что у Григория аж скулы свело. Все надежды рухнули в одночасье.
Приказав сыну следовать за ним, Григорий решительно направился к главному врачу больницы. За ними ринулись все родственники и гости с пароходства.
Проходя мимо списков, все обратили внимание, что напротив фамилии бакенщика крупными буквами красовалось слово – ДЕВОЧКА.
– Вы видите, что делают!? – обращаясь ко всем присутствующим, кричал не своим голосом Григорий. – Ребёнка подменили, список исправили, и думают – с рук им всё сойдёт…
Разорённая толпа родственников и работников пароходства, продвигаясь по коридору больницы, сметала на своём пути всех. Ворвавшись к главному врачу, толпа, не давая ему и рот открыть, стала требовать новорождённого мальчика и только мальчика. Главврач попыталась объяснить, что при составлении списка старшая медсестра допустила ошибку, выдавая своё желание за действительность, так как у самой две девочки, а муж желает иметь сына.
Скандал начал приобретать непредвиденные последствия. В разбирательство этого инцидента немедленно была подключена городская прокуратура. От увольнения главного врача и старшую медсестру спасло только то, что в ту ночь родились только девочки, и что рождённую дочь видела сама мать. После двухдневного разбирательства вся компания с горя ещё трое суток отмечала рождение человека, вплоть до выписки молодой мамаши из родильного дома. Правда, на теплоходе уже весёлая музыка не играла. Да её вообще старались не включать. Так как все сочувственно относились к желанию бакенщика иметь внука.
Загрустил бакенщик не на шутку. Его одинокая фигура, невзирая на погоду, часто маячила на старой барже, которая упёршись в крутой берег носом, стояла рядом с его домом. Баржа служила пристанью для малой речной флотилии. Пошёл второй год после тех мрачных событий, а Григорий никак успокоится, не может. Похудел, осунулся. От былой удали ничего не осталось. Сердечко стало побаливать. Да и неудивительно. Каждое утро сидит на барже, рядом с ним стоит бутылка вина. Он наливает в гранёный стакан и выпивает на одном дыхании со словами: «Благослови господь мою невестку!» Потом он долго смотрит вдаль реки, не глядя на часы, знает, что появится из-за поворота реки в этот момент. Красное вино играет в его крови. Он не расслышал, когда сын уехал на работу, а невестка погнала стадо коров на пастбище. Очнулся от крика старшей внучки:
– Дедушка, кушать!
Надо идти работать. Зная настырный характер Григория, всё пароходство ждет уже год новых событий. Горечь прежних переживаний в семье бакенщика то и дело давала о себе знать, пока невестка не объявила, что ждёт пятого ребёнка. И чтобы не спугнуть чаяния семьи, руководство пароходства, узнав, что невестка бакенщика легла в родильный дом, отправила Григория по путёвке профкома в санаторий, нервишки и сердце подлечить. Там он и узнал, что родился долгожданный внук, и назвали его Григорием в честь деда.
Вернувшегося с морей, бакенщика, было не узнать – помолодел и, расправив плечи, гордо шел по поселковой улице. Все уважительно жали руку, а сын как-то обнял, и сказал: «Спасибо, батя, за упорство и веру!»
Когда невестке вручали медаль, как матери-героине, всё пароходство усердно поздравляло бакенщика. Целый месяц лодки, катера, даже теплоходы то и дело приставали к пристани, где жил бакенщик.
Нам, дворникам, мороз не страшен
Когда я работал в науке, ноги и руки у меня не мёрзли. Мёрзла и болела постоянно голова. Тем не менее, заимел учёную степень и учёное звание, более ста научных трудов издал. С чей-то тяжёлой руки, как снег на голову, нагрянули внезапно лихие года, а за ними и мой пенсионный возраст. При оформлении пенсии чиновники заявляют:
– То обстоятельство, что вы работали в науке, и коэффициент по зарплате должен быть высоким, в вашем случае не имеет никакого значения. Пенсию имеем право, оформить только по коэффициенту – 1,25, т. е. в 2 раза меньше, чем вы просите. Если бы Вы работали в какой-нибудь районной администрации, тогда другое дело, мы бы Вам оформили пенсию, как следует разумному человеку – по высокому коэффициенту. А так этих учёных, как кур дохлых и собак резаных, хватает. А вот грамотных чиновников мало.
– Позвольте, – возразил я чиновникам из пенсионного фонда. – Зарплата у меня была в три раза больше средней по СССР, а пенсию назначили меньше средней по России.
И в очередной раз слышу в ответ уже набивший оскомину ответ:
– Это не к нам, по этому вопросу прямо в Госдуму. О вас, пенсионерах, Дума день и ночь мыслит… в нужном русле.
А я, когда узнал зарплаты думцев, не стал интересоваться их пенсией, а серьёзно задумался о справедливости нашей жизни.
Дали мне пенсию такую, чтоб только ноги не протянул. О научной работе и думать не хотелось, пошёл работать дворником. Жить-то хочется нормально, а с пенсией ученого сильно не разгонишься. Только вот беда: прежнее желание добро людям приносить осталось. С этим ничего не поделаешь, то, что в крови, и калёным железом выжигать бесполезно. А если еще с пионерскими речевками в мозгу прочно засело: «У нас любой труд почетен!», то дворницкое дело стал считать второй профессией. Вакансии дворников у нас всегда были, особенно в стужу, дождь и жару. И решил я, чтоб не скучно было мести улицы, использовать свой научный потенциал и в этом деле.
Летом, весной, куда ни шло. Без тёплой одежды спокойно обходимся, а зимой ноги – руки мёрзнут. Выдадут тебе тоненький халатик и перчатки прорезиновые, и, как хочешь, так и пляши. И пришел на ум совет матери: держи ноги в тепле, а голову трезвой в холоде. Вот как-то на трезвую голову и купил себе дутыши. Всепогодная обувь: в слякоть не промокают, в холод ноги не мёрзнут. Но у нас ведь и стужа нередко бывает, снегу навалит – самая что, ни на есть дворницкая обязанность.
Только первые морозы стукнули, пошёл в аптеку, купил большой перфорированный перцовый пластырь, наклеил его на голую ступню, а сверху шерстяные носки – и будь здоров.
На морозе, на остановке автобуса битый час простоял и хоть бы хны, ногам тепло и уютно. Мороз пусть крепчает, ногам и сухо, и комфортно, а вот руки – не голова, всё-таки мёрзнут! Думаю, пластырь здесь уж точно не поможет. И стал я больше работать руками, чем головой. Смотрю, и руки согрелись.
Пластырь на ногах я носил трое суток, на четвёртые, чувствую, надо пластырь менять, плохо греет. Сбегал в аптеку снова за пластырем, а на меня аптекарша уже любезнее смотрит. Ей-то прибыль нужна, а мне всего-навсего – тепло. Нет, не душевное, а телесное. Душевного тепла я получаю в избытке, когда включаю по телевизору «Парламентский час». Передачу включаю на час, а душевной теплоты на весь рабочий день хватает, пока помню обещания. А ноги всё равно мёрзнут. Смотрю на ценник, а цена-то на пластырь в два раза выросла. У меня, как в прежние мои научные годы, голова разболелась. А что поделаешь? Не будешь же мёрзнуть! Беру пластырь по новой цене и думаю, как быстро у нас «опора новой России» вопросы ценообразования решает с учётом спроса и поправки на сезонность. «Да, – подумал я, пряча драгоценный пластырь в карман своей, еще дедовской фуфайки, – школа жизни важнее всякой аспирантуры»
Утром следующего дня снова наклеиваю на голые пятки пластырь – и на работу. Выхожу на улицу, а с крыш капель за шею капает, южный циклон нас прихватил ещё ночью, оттепель. Но продолжаю думать об услышанных утром по телевизору новостях: невзирая на оттепель, Запад меня накрывает злосчастными санкциями. Не успел я подумать о дружбе народов, как к пяткам, чувствую, жар подступает. Прыгаю, а пятки горят, как будто меня за грехи мои тяжкие на костре поджигают. Вот и автобус подкатывает, я в салон, как пуля, влетаю, но на месте стоять не могу. Туда-сюда бегаю. Смотрю, народ подозрительно на меня косится. Думаю, до работы так не доеду, сдадут полиции, сел на пассажирское сиденье, снял дутыши, отлепил пластырь и громко задал себе один вопрос:
– И почему у нас в России нам, пенсионерам, зимой жить трудно, а летом – тяжело?
Неожиданная встреча
Иду после работы домой, встречаю случайно Настюху, свою женщину. Мы вместе живём уже как три года, а заявление в ЗАГС так до сих пор и не подали. Проблемы одни и те же, как у многих: то кризис в стране, то сокращение на работе, то квартирный вопрос не решён, то финансы поют романсы. Как говорится, голову вытащил, хвост завяз. А годы летят словно птицы. Смотришь, птицы уже с юга летят, чтобы гнёзда обустраивать, а мы всё – без кола, двора и без птенца. Правда, успокаивает одна мысль – года мужика не так стремительны, как у бабы. На женском лице они быстро выделяются лишними морщинами, особенно от неустроенности в семейной жизни. А мужику года придают только мужественный вид. Поэтому моя женщина в последнее время стала часто волноваться за нашу семейную безопасность. Тревожность своей души она не выдаёт, чтобы не спугнуть мою боязливую натуру. Я её иногда понимаю, но ситуацию боюсь изменить, чтобы силы последние не растратить. А тут идём домой летом через парк, жара спала, в тени под деревьями так хорошо, что порой и забываешь обо всех житейских проблемах. Смотрим, между деревьями бегают детишки. Моя подруга, аж замлела:
– Ах, как мило на них смотреть!
Я насторожился. «Да! – заметил про себя, – незря о детях заговорила – думает о замужестве. Мечтай! Мечтай! Зачем мне такая обуза!? Три года живём себе спокойно, ни детского смеха, ни слёз, ночи спим, утром встаем перед самой работой, а вечером не надо рассказывать сказку детскую о бабе Яге, а маме – взрослую, где задержался, с кем был весь вечер»
Материнский порыв моей Настёны насторожил меня, бросил в пот. Вдруг внезапно примет решение рожать, не согласовав со мной. И что тогда делать? И ещё начнёт к совести моей взывать. А есть ли она у меня, я так и не понял, живя с ней в гражданском браке три года?
Женщина, если надумает что-нибудь глобальное, никогда об этом вслух не скажет. С этими думами я как-будто невзначай произношу:
– Дети серьёзный вопрос, его с кондачка не решишь.
Смотрю, а у Насти на лице никакой реакции – видно, что размечталась. Пришлось про себя продолжать: «Надо же, раз зашли в парк прогуляться, а здесь полно детишек, как цветов на клумбах. Видите ли, ей захотелось иметь своих детей, а меня не спрашивает – хочу ли я!» Чувствую, злость нарастает. А тут еще около парка детский сад обозначился. Детишки на прогулку вышли. И навстречу мне бежит мой сын Вовка. Сын от первого брака. Он бросается ко мне на шею, целует и кричит:
– Папочка, наконец, ты зашёл за мной.
Моя подруга смотрит ошалелыми глазами на меня и громко говорит:
– Теперь я понимаю, почему ты против! Ты уже с ними наигрался.
И стремительно уходит в другую сторону. Я стою на месте, на моей шее висит ребёнок. Он рад, что я соизволил, наконец с ним встретиться. Мои отцовские чувства прорываются наружу. Я целую сына и нежно спрашиваю:
– А где мама?
В это время вижу, как мама подъезжает на машине. Мы все растеряны – такой встречи никто не ожидал. Но через минуту я слышу:
– Совесть проснулась, за сыном зашёл. А он о тебе часто вспоминает. Заходи почаще в детский сад, ты теперь знаешь, где он находится.
Они садятся быстро в машину и уезжают. Я ещё долго смотрел им вслед без слов и надежды. В тот вечер я долго слонялся по городу, возвратившись, домой поздно ночью, увидел заплаканную Настю и понял: она меня любит. Мы долго сидели на кухне, я впервые рассказывал ей о том, как жил раньше. И ЗДЕСЬ ОНА ТОЛЬКО ПРИЗНАЛАСЬ, ЧТО ЖДЁТ РЕБЁНКА.
Мишка, Мишка! Где твоя улыбка
Был у меня в студенческие годы хороший друг, однокурсник Михаил Захаров. И хотя ему на то время исполнилось тридцать лет, а мне только восемнадцать, дружбе это не мешало.
Мы с ним сдружились ещё на вступительных экзаменах в институт. Он бывший офицер, участвовал в венгерских событиях и на правах льготника вне конкурса поступал в институт, мне же, вчерашнему, безусому школьнику, не хватало жизненного опыта моего нового друга, а ему моих знаний. На свежую память я и помог ему написать сочинение и сдать экзамен по математике.
На младших курсах я часто помогал ему в учёбе, особенно по высшей математике. А он обогащал меня своим жизненным опытом, особенно в любви.
Женщин он любил особых, крупного калибра, большого роста, да чтобы бёдра были солидные, а груди высокие, как он колоритно выражался – «грудастых да жопастых».
На студенческих вечерах и на танцах я выбирал всегда стройненьких и высоких девушек. Он же, оглядывая очередную худышку, только морщился и всё время твердил:
– Ну и вкус у тебя! Не понимаешь ты прелести женского тела, костями собираешься тарахтеть. Сходи в наш художественный музей и найди хоть одну тощую женскую фигуру на полотнах известных художников.
Действительно, он оказался прав, я стал завсегдатаем краевого музея, тщетно пытаясь найти хотя бы одну тощую женскую фигуру, с какого бы ракурса я только не рассматривал полотна выдающихся портретистов.
Памятуя о том, что о вкусах не спорят, я стал ему намекать, что высокую женщину он не потянет. Он только усмехался и в ус даже не дул. А у него, действительно, усы были на загляденье. Для меня они, вернее, их похотливое шевеление, всегда были знаком того, что проходившая мимо нас женщина ему понравилась. Но ростом мой друг не удался – от горшка два вершка, всего 165 см.
Я же всё время над ним по-дружески подтрунивал:
– Ищи женщину по зубам, хотя бы такого роста, как ты. А то останешься холостяком.
Так и пролетели четыре года нашей учебы незаметно для Михаила в поисках своей женщины. И всё бестолку!
На пятом году по ходатайству деканата ректор института выделил ему лично в студенческом общежитии отдельную комнату. И это понятно, мужик взрослый, пора семью заводить, а он, как студентик, койка-место занимает. Жизнь свою – то пора устраивать, скоро диплом, потом по распределению зашлют к чёрту на кулички и бери первую попавшую женщину в жёны.
Возраст уже подгоняет! Пора думать и о детях.
Ректорат это хорошо понимал и шёл иногда навстречу таким студентам.
Мы сидим с Михаилом в студенческой столовой и ведём разговор о жизни, о предстоящей защите диплома. Защита через месяц, дипломные работы наши отпечатаны, надо готовить таблицы, графики, слайды. Я предупреждаю Михаила, что сегодня вечером приеду к нему в общежитие готовиться к защите дипломной работы Смотрю на друга, жду приглашения, а он молчит. И вдруг я замечаю, как его усы вожделенно начинают шевелиться, я аж голову свернул, где эта женщина? За столами сплошные мужики трескают борщи и котлеты. За стойкой хозяйничает новая повариха, девушка молоденькая, почти девчонка. И тут меня осенило: ах, вот почему Мишка вторую тарелку борща доедает, а за котлеты еще не брался. А мой друг уже догадку мою подтверждает:
– Я хочу сегодня пригласить в гости нашу повариху. Как ты на это смотришь?
От этих слов я и обомлел:
– Ты что одурел, она ещё дитя, только окончила кулинарное училище. Ей всего-то лет семнадцать, правда, на вид и не скажешь, рослая и крепенькая. Здесь многие студенты, да не чета тебе, на неё глаза пялят.
– Знаю я этих студентов, на ночь только, а я серьёзно с ней хочу жизнь построить.
Я засомневался, нет, не в его намерениях, а в девушке, глянет ли она на этого заезженного коня. Друга обижать не хотелось, поэтому промолвил только: «Нет, дурная затея, – слишком молодая и красивая»
С этими словами я, подхватив тетрадки, пошёл на кафедру, оставив друга сидеть за столом с тяжёлыми мыслями наедине.
Вечером приезжаю в общежитие с уверенностью, что Мишке удача вряд ли выпала. А возле его комнаты толпа студентов младших курсов. Улыбаются и с завистью говорят мне:
– Вот Мишка даёт.
Из – за двери комнаты раздаются недвусмысленные звуки. Я спрашиваю, кто там у него в гостях. А в ответ дружный хор:
– Наша повариха!
На правах старшекурсника разгоняю ватагу любопытных ребят, и ещё не веря в случившееся, сажусь на подоконник и охраняю двери и спокойствие друга. Стоны, то усиливались, переходя в страстные, полные экстаза крики, то прекращались, заставляя меня вскакивать с подоконника, и ходить по коридору из одного конца в другой. Так я промучился целый час, пока они не вышли из комнаты. То, что увидел я, осталось в памяти на всю жизнь: сияющие глаза, неземную радость и красоту очаровательной женщины. Никакого стеснения в её глазах я не заметил.
Мы поехали в центр города, долго сидели в кафе и здесь я услышал, что завтра они пойдут в загс. Впереди еще были «доброжелатели», разбирательства парткома и студсовета, и только благодаря нашему декану, известному человеку не только в городе, но и в стране, молодожены остались в институте.
Только через шестнадцать лет я встретился с Михаилом и с его женой, когда они возвратились жить на Кубань. У Михаила было уже четверо детей, из которых две девушки редкой красоты. Мы все вместе пошли в то же кафе, а потом поехали в тот же институт, где так удачно всё сложилось и начиналось, вопреки моему мнению.