Владлен Петрович Шинкарев
Река жизни
Клад
– Кому этот дом принадлежал? – спросил меня Николай, муж моей свояченицы. Он стоял посредине двора и с любопытством разглядывал старинные наличники видавшего виды дома.
Николай только утром приехал из Грозного к жене и десятилетнему сыну. Та еще несколько месяцев назад сбежала в наш провинциальный южный городок к сестре, чтобы осмотреться, подобрать домишко для житья. Сняла жилье у давнего знакомого сестры, тот давно уже перебрался в Москву, а старый родительский дом требовал присмотра.
– Кирпич добротный… – продолжал Николай, небрежно здороваясь со мной.
Женщины отправились хлопотать на кухне. Я сказал:
– Поговаривают, до революции здесь жил богатый купец.
Он улыбнулся чему-то своему, внимательно посмотрел на меня и сказал:
– А я-то смотрю, стены в полметра толщиной, снарядом не пробьешь, хорошо домишко сохранился.
– Да ему лет сто…
– А подвал какой глубокий и крепкий, прямо бомбоубежице…
– В этом подвале в Великую отечественную люди прятались от налетов фашистских самолетов, – объяснил я.
Но Николай, казалось, меня уже не слушал. Нижняя губа отвисла, а глаза так и засверкали. Он заговорщически подмигнул и прошептал: «Наверняка, клад где-то в доме есть». Я ничуть не удивился такому заключению. Мужу моей свояченицы после рюмки-другой везде чудятся клады. А так как он выпивал часто, то был вечно в поисках. Война в Чечне наложила отпечаток – чем дальше спрячешь, тем дольше сохранится.
Вот уже около часа мы сидели с Николаем в беседке за большим столом, жены ушли в дом, а мы незаметно в разговорах опрокинули бутылочку белой. Стоял гомон, хотя в беседке, кроме нас двоих, никого не было. Тема разговора одна – война в Чечне. Часто какой-нибудь жест или оброненное слово вызывали целый рой воспоминаний или прискорбную тишину.
Солнце припекало. Николай раскисал на моих глазах, чувствовалось, что не спал всю ночь. На лбу вдруг собрались морщинки, он сосредоточенно, как умеют только хорошо подвыпившие люди, посмотрел на подвал и произнес:
– Жа-аль, что не взял с собой металлоискатель, я бы весь подвал и стены прощупал.
Я его стал успокаивать, приговаривая, что дому уже двести лет и кто только в нем ни жил, давно его вдоль и поперек простукали. Но Николай не унимался.
– Да-с! – приговаривал он, а сам хитро поглядывал на меня, что-то замышляя.
Когда мы заканчивали вторую бутылку водки, солнце поднялось еще выше – припекало вовсю. Сидеть в беседке стало душно. Мы спустились в подвал. Поставили стол, уселись и стали потягивать пивко, закусывая рыбкой, которую Николай привез из Грозного. Я стал расспрашивать его о войне и об их жизни в этих условиях. Он как-то неохотно рассказывал, все время поглядывая на сводный потолок из большого камня, стянутый крепким металлом. С каждым глотком пива он все чаще и чаще возвращался к той мысли, что где-то здесь зарыт клад. Эта мысль им полностью овладела. Я ему стал говорить, что эта затея и гроша ломаного не стоит, но он только ухмылялся:
– Посмо-отрим, чья возьмет…
Через некоторое время, выпив еще пивка, он стал мне выговаривать:
– Эх, живете вы здесь, в благополучном месте, и не знаете, что такое война и смерть.
Так он разошелся, что мне стало неловко – засобирался домой. Он вдруг опомнился и говорит:
– Куда торопишься? Посидим, потолкуем… Мы вот шесть лет не виделись, а мог бы меня и не дождаться. По подвалам последние годы скитались с женой и детьми.
Я представил их жизнь, и мурашки побежали по спине. А может быть, просто холодно и тихо было в нашем подвале.
– Ты правильно сделал, что пришел, – одобрительно сказал Николай. – Сам знаешь, мать лежит больная, от нее никуда не уедешь. Ну, попросил соседей-чеченцев присмотреть за ней, а сам сюда. Душа болит, как они здесь устроились. Надо и самому сюда перебираться. Но мать больную не перевезти. Да и нужна ли мать больная жене. Она и на меня косо смотрит за то, что часто выпиваю. Поеду назад, к матери.
– Это ты, Николай, правильно сделаешь, – подтвердил я.
– Выпили, и еще выпьем. Ты не думай, у нас есть что выпить – вон, полную канистру спирта привез. Спирт проверенный, его солдатам во время войны раздавали. Вот я и разжился.
– Нам, однако, уже хватит, – заметил я.
– Ты почему так говоришь? Ты гость, да как-никак, почти родственник, с сестрами живем. Мне с тобой интересно посидеть, поговорить. Там, в Чечне, кто по норам забился, а кто в горах пропадает. А ты, – обиделся он. – Вроде как спать меня укладываешь.
Долго мы еще беседовали, как отключились, не помню.
Проснулся я под утро, глядь, Николай еще спит – похрапывает. Я поднялся по ступенькам подвала наверх, а дверь дубовая заперта. Ну, думаю, какая тварь закрыла дверь, не удосужившись посмотреть, кто там внутри находится. А у самого голова трещит, в горле пересохло. Бросился к емкостям – воды нигде нет. Стал тормошить Николая. Тот зло пробурчал, повернулся на другой бок и захрапел с новой силой. Тут-то я и стал кричать, стучать в дверь кулаками, ногами. Прислушиваюсь, а снаружи никакого звука, даже шороха не слышно. Вымерли там наверху, что ли?
Николай выругался и спросил, еле дыша:
– Что ты шумишь? Откроют, куда денутся…
Я и говорю:
– Хорошо, если на работу не ушли.
Николай засмеялся. С любопытством вглядываясь в меня, спросил:
– Ну ладно, моя привыкла к моим выходкам. В Чечне я мог пропадать на несколько суток. Но твоя-то должна тебя искать?
Я ничего не ответил, хотя про себя отметил резонность доводов Николая.
Плутоватая улыбка на лице Николая стала еще шире. Он предложил:
– Зачем зря стучать, давай петь песни. Если моя жена дома, она услышит. Она ужас как не любит, когда я пою. А пою я только после бутылки.
Для смеха мы затянули: «Шумел камыш, деревья гнулись, а ночка темная была…». Николай пел громко, во все горло. Я же, расстроенный за себя и за жену, практически потерял голос. Николаю было проще, он к своей супруге хладнокровие имел… Он ей простора не давал, как я понял с его разговора.
– У меня все в доме было по местам: жена – баба, а я – мужик. А мужик – он и в Африке мужик, завсегда его верх должен быть. Что касается выпивки, то приоритет за мужиком. Кулаком по столу и все в норме.
– Нет, Николай, – возразил я. – так нельзя поступать, она же женщина.
– Что ты мне об этом рассказываешь? – вскипел он. – Это у вас, ученых, так заведено, а мы люди простые, жена должна понимать мужа с полуслова. Раньше так везде было заведено – и семьи крепкими были. А теперь много воли у баб.
С этими словами Николай во всю глотку заорал:
– Рюмка водки на столе…
В конце песни он вдруг произнес:
– Что-то опохмелиться хочется…
Мы посмотрели на стол, на нем лежали сухие куски хлеба, да в канистре еще спирт остался. Николай порыскал по подвалу, принес трехлитровую банку консервированных помидоров, лихо ее открыл и отпил немного рассола. Я обрадовался его находчивости. Песни смолкли. После выпитого стакана разговор о женщинах продолжился:
– Если на то пошло, Катерина меня, как женщина, устраивает, но как баба, никуда не годится. Для жизни, к примеру, баба больше подходит. Она на любую работу пригодна, она все сама может. Вот твоя, ты ее на руках носишь, а она взбрыкивает.
– Это точно, – подтвердил я.
– Мысль мою уловил? Я свою не боюсь, а ты перед своей, как осиновый лист, дрожишь!
У Николая появилось хитроватое и самоуверенное выражение лица. Я покосился на закуску, вольно или невольно показывая, что она скоро закончится. Меня вдруг осенило. Чтобы закончить бесконечную тему, я предложил:
– Давай, Николай, выпьем за твою мать!
Тост был на редкость удачным. Николай замолчал, налил в стакан, взял кусочек хлеба, понюхал и залпом выпил, не закусывая.
– За мою мать не грех и выпить – она настоящая женщина и баба в одном лице. Наливай еще!
Николай, наклонившись ко мне, хрипло сказал:
– Я и забыл за мать выпить, это ты правильно сделал, что подсказал мне. Очень даже правильно. А то я и забыл. Забыл и все дела. Что ты с нас возьмешь? Пьем просто так, будто нам и выпить не за кого… За мать до дна! – потребовал снова Николай.
Он как-то быстро после этого обмяк, свалился на бок и заснул моментально. Я же, глядя на Николая, думал о его судьбе, и на душе как-то стало тоскливо и грустно. Я думал о том, что им, беженцам на своей родной земле, не по своей воле оказавшимся у разбитого корыта, может дать моя Россия?! Я тоже заснул. Не помню, сколько я проспал, но проснулся от толчка. Открыл глаза, а надо мной стоит моя жена и ее родная сестра. Моя жена зареванная, а Катерина матерными словами покрывает меня:
– Такую твою мать, не знаешь, что ему пить нельзя, закодирован, может умереть в любую минуту.
Жена обняла меня крепко, приговаривая:
– Тебе же нельзя пить, сердечко больное. Я вся извелась за ночь в поисках тебя, разве так можно, что только не передумала…
Я смотрел на свою жену удивленными глазами и не верим своим ушам: такой внимательной свою жену я никогда не видел.
Катерина схватила со стола пустую полиэтиленовую бутылку и стала нещадно бить ею Николая по голове. Тот вскочил как ошалелый и практически на четвереньках пополз по ступенькам к двери подвала. Моя жена помогла мне выйти на свежий воздух, заварила крепкий чай, еще целый час приводила меня в чувство. Я уже никого не видел, даже не помнил, куда исчез Николай.
На следующий день под вечер Катерина появилась в нашей квартире и с яростью набросилась на меня:
– Что ты наплел вчера моему о кладе?
В суть вчерашнего разговора с Николаем я долго не мог вникнуть, а когда сообразил, понял, в какую сложную ситуацию я угодил. Решили мы во всем разобраться на месте. Когда вошли во двор, мы с женой так и ахнули. В середине двора была навалена огромная куча глины. Николай сидел в беседке, перед ним – бутылка пива и вяленая рыбка. У меня слюнки потекли, но виду нельзя было подавать, пошел я к подвалу: он был углублен на три штыка лопаты. А на лице Николая светилась такая решительность, что всем нам стало ясно: на достигнутом он не собирается останавливаться.
В возникшей ситуации Катерина почему-то бранила меня, не глядя в сторону мужа. Я подумал: может, кулаком по столу уже стучал. Она тарахтела так быстро, что не давала и рта открыть. Наконец я услышал строгий голос моей жены:
– Следи за своим мужем, а моего не трогай.
Взяв меня за руку, она решительно потянула меня к калитке.
Через несколько дней Николай укатил в Грозный. С его отъездом успокоилась и свояченица, а подвал стал еще прохладнее и уютнее. Быстрый отъезд мужа Катерина объяснила болезнью свекрови. Вскоре Николай похоронил мать и навсегда перебрался в наш городок.
Разругавшись с сестрой, Катерина еще долго к нам и глаза не показывала.
Уже поздней осенью они вдруг заявились в гости на новом автомобиле. Оба счастливые и радостные. Выяснилось, что Николай все-таки привез металлоискатель и нашел клад в этом доме, проявив настойчивость и веру в мечту. Клад оказался на редкость богатым: хватило и на новый дом, и на мебель, и на автомобиль. Мы с женой, конечно, обрадовались их удаче, но почему-то в тот же вечер меня прихватило сердечко, загудел на целый месяц в больницу. То ли от радости за родственников, то ли от зависти перенес я микроинфаркт. Жена моя тоже: нет-нет, да и скажет:
«Везет же дуракам». Только вот, когда я отлежался и окончательно поправился, она объявила:
– Завтра едем покупать внедорожник. Я уже навела справки, договорилась с салоном, тебе понравится.
Так мы и сделали, без всякого клада. Потому что самый большой клад, который я нашел в своей жизни – это моя жена.
Невестка
С первого дня, как только ступила Наталья во двор мужа, началась настоящая война между свекровью и невесткой. Дай кому из них волю – задушат друг друга и не перекрестятся, сделают свое черное дело.
Свекровь решила, что ее любимый сынок мог бы себе выбрать и более достойную жену, а то взял с ребенком разведенку, да еще и городскую. Тогда как на селе куда ни глянь столько красивых девушек, работящих и с детства знакомых. А он парень видный, офицер, в милиции служит.
– Городские все такие: ни корову не подоят, цыплят не покормят – все сдохнут, огород и тот как следует не прополют. А если заставить уборку в доме сделать, так будут весь день возиться. Так лучше все самой сделать, – твердила свекровь всем своим подругам на посиделках.
Вечные упреки, скандалы так достали невестку, что даже иногда появлялась дурная мысль – наказать свекровь, поставить ее на место. Она огрызалась по принципу: пальцы в рот не клади, а то откусят.
Солнце уже приближалось к закату, когда Наталья вышла полоть траву в палисаднике около летней кухни. Сама тяпкой орудует, а всем телом чувствует, что за ней наблюдают глаза свекрови. Чтобы успокоиться, стала напевать шуточную украинскую песню. Не успела она закончить и первый куплет, как из открытой форточки послышался хриплый простуженный голос:
– Ей бы только петь да плясать, а кто работать будет?! Весь палисадник зарос сорняками, а она все поет. Сколько раз говорила, что пора полоть!
Не обращая внимания на ворчание свекрови, Наталья вымещала свою досаду на сорняках, размахивая тяпкой. Но свекровь не унималась:
– Ты что, не слышишь меня?! Я к тебе обращаюсь! Кто так пропалывает? Это не прополка, а мартышкин труд! Первый же дождь, и сорняк наверху.
Не выдержав гневного голоса свекрови, Наталья бросила тяпку в палисаднике и, направляясь к калитке, уже у входа во двор кинула:
– Пропалывайте сами!
Когда невестка скрылась во дворе дома, Мария Федоровна попыталась быстро вынуть голову из форточки, но безуспешно!
Еще не предчувствуя беду и опасность, она стала вертеть головой из стороны в сторону, пытаясь высвободиться. Но все попытки оказались тщетны. Голова не освобождалась из заточения. Более того, ноги стали соскальзывать со стула. Стул стал уходить в сторону, тело перестало слушаться, шея занемела так, что уже не выполняла команды головы. Единственное, что оставалось – не дышать и не двигаться, замереть.
На мгновение потеряв самообладание, Мария Федоровна стала кричать на всю улицу:
– Помогите! Помогите!
Сидевшие у дома через улицу соседи, испугавшись крика, бросились на помощь с вопросом:
– Что случилось?
Мария Федоровна уже не могла ответить внятно, а то и дело повторяла:
– Невестка ведьма, это из-за нее я попала в ловушку.
Голос Марии Федоровны с каждой минутой звучал все тише и тише. Голова налилась кровью, зрачки расширились так, что соседки испугались не на шутку, надо срочно принимать какие-то меры. Одна из них стала держать из всех сил стул, чтоб не упал, а другая побежала искать Наталью. Буквально через пару минут в дверях показалась невестка. В руках она держала топор и ножовку.
– Будем принимать меры радикальные, – с такими словами она твердой походкой подошла к окну.
Свекровь краем глаза заметила орудия в руках невестки и, уловив в ее интонациях твердое намерение бить окно, заорала так, будто и не умирала еще минуту назад:
– Ты с ума сошла! Ты этот дом строила? Я на нем сколько пота пролила. Рушить все мастера, ты его попробуй построить, тогда и разрушай!
Незадачливая голова свекрови продолжала извергать огонь в сторону невестки. Та в сердцах бросила посередине комнаты ножовку и топор. Она вышла во двор и, глотнув свежего воздуха, решила позвонить мужу по мобильному телефону. Он уже подъезжал к дому. Наталья, услышав шум подъезжающей машины, пошла доить коров, которые только что пришли с пастбища.
Николай, увидев торчащую в форточке голову матери, спросил:
– Мама, это вы меня так встречаете? Наверное, сильно соскучились?
Мать совсем расстроилась и стала плакать, приговаривая:
– Я не по своей воле, а из-за твоей жены-ведьмы. Вот не могу голову освободить из заточения.
И вдруг сын неожиданно серьезно роняет слова:
– Мама, если вы будете так отзываться о моей жене, то будете всю ночь торчать здесь! Пока вы не дадите мне слово, что перестанете придираться к Наташе, я вас освобождать из плена не намерен!
С этими словами он подошел к матери и уже деловито произнес:
– Да, дело серьезное, тут без топора и ножовки не обойтись!
В это время он услышал долгожданные слова, которые порадовали душу:
– Даю слово, что трогать ее больше не буду!
– Вот и хорошо!
Через минут пять Мария Федоровна была освобождена из плена. Она села на стул и горько заплакала. Подруги ушли, а сын еще очень долго успокаивал мать, приговаривая:
– Живите дружно, мирно, берегите друг друга.
Через пару лет Мария Федоровна тяжело заболела. Когда смерть подкрадывается близко, люди инстинктивно жмутся в единый кулак, пытаясь бороться в ней. И смотрят в надежде даже на своего недавнего недруга.
Несколько лет выхаживала ее теперь самая любимая невестка. Она, и только она, поставила ее на ноги. Я часто бываю в гостях у этой семьи, ведь Мария Федоровна вот уже много лет, как стала моей тещей. С интересом наблюдаю, с какой теплотой относятся свекровь и невестка друг к другу, пройдя нелегкий путь испытаний. Иногда они вспоминают тот давний случай и вместе смеются над своей глупостью.
Алкоголики
Было утро. Петр несколько раз тяжело отрывал голову от подушки, но совсем поднять ее не хватало сил. Пора на работу, но от ночной попойки голова трещала, ноги и руки не слушались.
– Черт, опять нажрался! Какие сутки уже пьешь? – зло пробурчала жена и ушла к соседке.
Петр провалялся в постели еще пару часов и решил сходить в магазин за водкой. На закрытой двери размашистым почерком продавщицы Екатерины было написано: «Переучет». Пошатываясь, Петр повернул на кладбище, где работал его друг Николай. Он рыл могилы, убирал засохшие и выцветшие венки, косил траву, а ночью сторожил часовню. И у него всегда можно было разжиться поллитровкой и закуской.
Некогда большое русское село практически вымирало, а с ним засыхала и душа русского народа: добрая, открытая, бесшабашная. Через день-два хоронили стариков. Николаю работы хватало от зари до зари. В последнее время он перестал ходить домой в деревню: дети разъехались по городам; не выдержав такой жизни, жена подалась к ним в гости, да там и осталась внуков нянчить; хозяйство он пропил.
После дождя солнце припекало нещадно, было душно, и от земли шел густой запах чернозема. Подойдя к кладбищу, Петр и слова не мог вымолвить: в горле пересохло. Николай, завидев друга, сразу понял, что гостю надо. Вытащил из сторожки бутылку водки и поставил ее на стол. Принес закуски: мяса, рыбу, ветчины, салаты.
– Богато живешь! – промолвил Петр, глотая слюну.
– Не жалуемся! Люди на поминки денег не жалеют, из последних сил накроют стол, – ответил Николай с гордостью. Они выпили. Петра так разморило, что здесь же, на лавке, он и уснул. Николай встал, взял лопату и пошел копать очередную могилку. После обеда должны были привезти покойницу, девушку лет двадцати пяти, которую на днях во время грозы убило молнией.
На похороны собралось практически все село. Родственники не поскупились на водку и закуску для копателя. После похорон Николай разбудил Петра. До сумерек друзья выпивали. Николай включил свет у входа в сторожку, а сам отправился делать вечерний обход. Петру стало жутковато одному в таком месте, даже хмель улетучивался. Он стал тревожно прислушиваться, всматриваясь в глубокую темноту. Потом он несколько раз позвал своего друга, но в ответ никто не откликнулся. Слегка поразмыслив, Петр взял со стола бутылку водки и отправился на поиски.
Он так устал, натыкаясь на могильные плиты, что страх совсем прошел. Присев на какую-то плиту, стал пить водку из бутылки. Окончательно захмелев, он свалился с плиты и, обняв деревянный крест, заснул. Земля была теплая и мягкая, а сон глубокий. Сколько он проспал, Петр так и не понял. Проснулся он от стука и шума, доносящегося из-под земли. Петр вскочил и как ошпаренный побежал по тропинке к часовне. Ошалелый, ничего не говоря, он схватил лопаты одной рукой, а другой схватил Николая за рукав и потащил вглубь кладбища, сбивчиво объясняя на ходу ситуацию. Они прибежали к могиле и, не раздумывая, стали ее усердно раскапывать. Крики становились все громче, а когда лопата уперлась в крышку гроба, изнутри слышался громкий стук. Очистив гроб от земли, друзья вскрыли его и увидели испуганную девушку.
– Где я? – произнесла она еле слышно.
Николай помог девушке выбраться из гроба. Помогая друг другу, они выбрались из могилы и двинулись на огонек часовни. Всю дорогу девушка стучала зубами: то ли от страха, то ли от прохлады, а Петр никак не мог подавить приступ икоты. Когда пришли к часовне, Николай приготовил крепкий чай и стал отпаивать девушку, все время приговаривая:
– Это же надо!.. Это же надо!
Петр смотрел на девушку испуганными глазами, по щекам катились слезы. Он попросил еще стакан водки и залпом выпил.
Стало светать, кода Николай вспомнил, что могилку оставили открытой, и побежал приводить ее в божеский вид: вдруг кто-нибудь днем заглянет на кладбище. Петр все это время силился вспомнить, как зовут спасенную девушку, но так и не смог! Он давно уже не помнил имена односельчан. А часто, возвращаясь домой от собутыльников, путал не только свой двор, но и улицу, на которой жил. Совсем рассвело, когда Николай возвратился к часовне. В отличие от Петра, он сразу окликнул девушку по имени Светлана.
Закрыв сторожку и часовню, они двинулись на край села, где стояла хата Николая. По дороге решили, что Петр сам сходит к родным Светланы, чтобы подготовить их к приятной новости. Когда Петр появился во дворе «покойницы», его встретила какая-то женщина и умоляющим голосом произнесла:
– Петя, еще рано! Приходи через два дня, а лучше на девятый день, тогда и помянем мою племянницу. А сейчас иди! – и, ухватив его за рукав, стала выпроваживать за калитку. Петр пытался объяснить, что пришел с хорошей вестью, но тетка и слушать не хотела:
– Тут такое горе, а ты со своими вестями!
Уже отходя от калитки, Петр услышал, как женщина объясняла кому-то, сетовала, что, мол, ходят тут всякие алкаши, устраивай им поминки каждому в отдельности. Неприятные слова, сказанные вслед, резанули по душе. Петр направился на работу. Вот уже двое суток он и носа не показывал на участке. В строительной бригаде, где он работал с того момента, как его сняли с должности главного инженера, давно уже привыкли к его выходкам. Бригадир покрывал пьянство, да и сам был не прочь за чужой счет выпить. Поэтому Петра никто и не спросил, где он шатался все это время. В бригаде только и вели разговор о гибели Светланы, молодой красивой девушки. Петр, не выдержав, стал рассказывать, что девушка жива, и сейчас находится в доме Николая. Все только посмеивались, а бригадир, решив, что у него белая горячка, посоветовал пойти проспаться. В отчаянии махнув рукой, Петр направился домой. Ему все происшедшее этой ночью и самому казалось кошмарным сном. Добравшись огородами до какого-то двора, он залез на сеновал и заснул крепким сном.
Рано утром его разбудил строгий голос соседа:
– Что ты здесь делаешь? —
И не получив разъяснений, он так отъездил сонного бедолагу кнутом по спине, что тот еле ноги унес. Не застав жену дома, Петр завел мотоцикл и полетел к Николаю. Вся эта история не давала покоя, даже похмелиться не хотелось. Друг уже был на ногах: выбритый, чистенький, в новой рубашке. Увидев Петра, помятого, избитого, с сеном в волосах, ахнул:
– В каком курятнике ты ночевал?
Петру было не до смеха. Он так проголодался, что с жадностью смотрел, как Светлана усердно что-то готовила на завтрак. За завтраком решили: надо идти в родительский дом Светланы. Подойдя ко двору и увидев множество родственников, которые еще не разъехались после похорон, они слегка растерялись. За столом сидели мать и отец, в летней кухне хлопотали тетки и соседи. Николай и Петр, осторожно открыв калитку, громко поздоровались. Светлану, которая хоть и стояла позади, сразу заметили. Мать в обмороке откинулась на спинку стула, а отец сидел, как прикованный, с застывшим лицом. Соседи и родственники с перепугу разбежались. Николай вызвал скорую помощь. Потихоньку стали сходиться зеваки. Они шепотом обсуждали происшедшее: не каждый день в селе происходят чудеса. Сельский фельдшер Антонина, грузная женщина лет пятидесяти пяти, выйдя из неотложки, увидела «покойницу» еще издали и, схватившись за голову, помчалась по улице с криком:
– Воскресла!.. Воскресла!
В тот же день девушку отвезли в районную больницу на обследование и лечение. Родителей еле отходили от сердечного приступа врачи, прибывшие из райцентра. Местного фельдшера нашли только на третьи сутки в соседнем селе мертвецки пьяной. Она только невнятно бормотала, отвечая на вопросы участкового и следователя. Следователь стал выяснять: как же так могло случиться, что, осматривая труп девушки в день трагедии, фельдшер засвидетельствовала ее смерть. Оказалось, что к месту происшествия Антонину доставили еле живой со свадьбы. Она не только плохо держалась на ногах, но и лыка не вязала.
Новость о чудесном воскрешении быстро облетела все село. Добрая половина сельчан помчалась в райцентр, другая половина на кладбище. Могила стояла нетронутой, в райцентре девушку никто никому не показал. Потеряв голову, сельчане собрались возле здания сельской администрации. Столько народу не собиралось даже в дни зарплаты. Глава кое-как прояснила ситуацию и успокоила односельчан. Но сама, еще не веря в чудо, отправилась в райцентр, в прокуратуру. Лично районный прокурор вел это дело и дважды позже приезжал в село.
Николаю и Петру, главным свидетелям, пришлось бросить пить. Через день на свежую голову надо было давать показания. А тут еще телевидение заинтересовалось случаем: не до пьянки. Поговаривали, что первый канал центрального телевидения и передача «Пусть говорят» нагрянут в село. Все ждали приезда Андрея Малахова. От пьянства и не такое случается: есть что показать и рассказать всей России. Местные балагуры уже готовили свои байки.
Правда, на двух алкоголиков в селе меньше стало. Николай ушел с кладбища, бросил выпивать и устроился шофером у одного предпринимателя. Теперь возит туристов на «Газели» на святое место. Он женился на Светлане, которая по показаниям врачей бросила учебу в институте и работает вместе с мужем гидом. Одно только жаль: Петр стал заикаться, бывало, сядет, обхватив белую, как мукой обсыпанную голову, и часами сидит. Задумчивый какой-то стал, будто ему чего-то жаль. А жена то и дело не нарадуется соседям:
– Золотой теперь стал человек!