Владимир Валерьевич Комарьков
Хроники Арли. Книга 2. Кто я?
– Что вы тут мне устроили! – лязгнул он почище танковой гусеницы, осаживая коня. – Раскаркались, как вороны над падалью! Если какая тварь и не знала о нашем присутствии, то теперь-то всем все ясно! Отряд идиотов на марше!
Орать отец Поль любил, с закрытыми глазами видно, что человек делает с удовольствием, а что – скрипя сердце, изматывая себя непрерывной борьбой между «не хочу» и «надо». Судя по всему, скрипя сердце, главный инквизитор именно останавливался. Зная за собой этот грешок, он, похоже, ругался строго отведённое время, неожиданно замолкая на середине. До десяти он, что ли, при этом считает?
Как бы то ни было, его сокрушительный монолог закончился, и он, осторожно поглядывая на нас, – не переборщил ли, – поинтересовался, «какого рожна мы устроили».
– Я слышал чересчур возбужденный голос этого отрока, – наконец почти спокойно заметил он, указав на меня здоровенным кривоватым пальцем, похожим на замшелый дубовый корень. – Десятник Ганшик прекрасно разбирается в воспитании, он мог бы помочь вам с этим неслухом.
Эльф вежливо улыбнулся.
– Спасибо, инквизитор, мы предпочитаем сами воспитывать своих людей.
– Тогда делайте это не так громко! – сказал он, как будто и не орал сейчас в голос, и выразительно посмотрел на Оррика, при этом на его лице не отразилось ни грамма досады или разочарования. Совсем другое творилось над ним: то ли он уловил суть темы, то ли частично слышал беседу, но эмоции бравого инквизитора перехлестывали через край, как будто я и ему успел насолить. Надо держать ухо востро, эльф прав: моргнуть не успеешь, как окажешься на костре.
От привала до привала, по моим прикидкам, мы прошли около сорока километров. Я порадовался за себя: пять часов в седле меня не убили, в том смысле, что я все еще продолжал дышать. Несколько раз я чувствовал на себе участливый взгляд инквизитора, но в остальном он старался помалкивать, видимо, не отошел от наших дебатов.
Аридил помог доковылять до дерева, которое сама природа поместила здесь для меня.
– Как ты? – спросил он.
Я бросил быстрый взгляд на Оррика, который о чем-то говорил с отцом Полем. Главный инквизитор изредка согласно кивал, показывая рукой дальше, и неторопливо что-то рассказывал. Может, мы узнаем, сколько ещё идти? Признаться, такой длинный отрезок пути без отдыха, который мы проделали за сегодня, изрядно меня утомил. Прежде мы старались ограничиваться всего половиной этого расстояния. Иногда и того пуще – меня хватало всего на час. Сейчас моя спина раскалывалась, как будто вместо позвоночника вставили расплавленный прут, а пятую точку я вообще перестал хоть как-нибудь чувствовать. К сожалению, здесь отряд вряд ли задержится – мои мучения пока что лишь встали на паузу.
– Жив, но частично, – честно ответил я. – Правда, более целую половину назвать затрудняюсь.
– Ты молодец, – эльф опустился рядом. – Хорошо держишься.
Подошёл Оррик. Об утреннем инциденте мы оба старались не вспоминать. Я до сих пор не мог понять, кто меня дернул начинать именно с последнего варианта. Ведь дураку понятно, как отреагирует инквизитор даже на предположение о причастности Церкви к происходящим событиям.
– По словам Поля, – он решительно отказывался добавлять к имени командира отряда звание, – сегодня мы должны дойти до большого села, оно не дальше тридцати верст отсюда. Он дал нам полчаса на отдых, так что не расслабляйтесь, скоро опять в седло.
Я не смог сдержать стон.
Деревню мы увидели, когда стало ощутимо темнеть. И то сказать, ко мне это громкое слово не относилось. Мой единственный глаз отказался транслировать картинку в мозг значительно раньше. Похоже, где-то между головой и седлом зажало контакт. К тому времени, как мы проехали крайний дом, я смутно воспринимал происходящее, изредка сквозь гул в ушах прорывались взволнованные слова Оррика, который вроде бы теперь ехал рядом. Когда ж это закончится?! Когда я стану настоящим героем, которые месяцами не покидают седел, спят, подложив под ухо седло, отряхиваются после смертельных ран? Когда я, черт побери, просто смогу доехать куда-либо без приключений?
Мое сознание окончательно вышиб из тела голос главного инквизитора, трубно возвестивший о нашем прибытии:
– Приехали!
Глава 7
Я проснулся. Открывать глаза или не торопиться? Может, стоит притвориться спящим и какое-то время понаблюдать за обстановкой? Знаете, если жизнь все время долбит по темечку, поневоле научишься осторожности. Впрочем, те несколько минут, что я вслушивался в окружающую тишину, ничуть не прояснили картину. Где бы я ни находился, вокруг ни души. Либо те, кто за мной наблюдает, как следует затаились.
Если надежды на слух не оправдывались, то обоняние расстаралось вовсю: меня окружал мощный запах сушеных трав. Он оказался настолько силен, что на секунду мне показалось, будто я угодил в цветочную лавку с гербариями. Резкие и едва заметные ароматы перемешались друг с другом, превратившись в убойный, ни с чем не сравнимый букет. Несколько минут я развлекал себя тем, что пытался понять, что может так пахнуть, но игра быстро наскучила. Ботаника – не самая сильная моя сторона даже на том свете, чего же говорить про этот.
Я осторожно приоткрыл глаз, краем сознания отметив, что левый, ныне незрячий, в последние дни стал сильно чесаться. Или к перемене погоды, или все-таки слова князя не пустой звук и мой организм начал наводить порядок на своей территории. Признаться, в глубине души я уже почти свыкся с мыслью прожить всю жизнь с плоской картинкой. Мне вспомнился князь, его скупые советы и пояснения. Какие ещё силы могут быть мне подвластны? Почему бы встречающим не сделать инструкцию: убийца, тип персонажа – легендарный, воскрешение – раз в две тысячи лет…
Ухмыльнувшись этой идее, я подумал, что хватит предаваться мечтам, пора переключиться на реальность. Самый первый вывод напрашивался, который напрашивался: если над головой имеется потолок, значит, до деревни мы все-таки добрались, хотя дело, как известно, в деталях, и вот их-то я как раз и не помню.
Последнюю треть дороги Аридил ехал бок о бок со мной, поддерживая и оберегая. Мое тело превратилось в куклу без подставки – заваливалось набок, едва обретя равновесие. Я смутно слышал, как Оррик с кем-то ругался, требуя передышки. Действительно, восемь часов в седле – это в моем положении практически путь в могилу. Несколько раз инквизитор предлагал оставить отряд, но я видел, с каким сожалением он говорит, и упрямо мотал головой. Ну должна же эта дорога когда-нибудь закончиться? Эльф поглядывал на меня со всевозрастающим беспокойством, но Оррика пока не поддерживал – и на том спасибо, спорить с двумя я был не в силах. Далее – потемки. Укатали дедку крутые горки, или как там оно говорится.
Приподнявшись на локтях, я присвистнул от удивления: оказывается, мое почти бездыханное тело уложили у окна «солдатиком» на длинную, узкую лавку, сколоченную из кривых, почти не ошкуренных досок. Как же надо было вымотаться, чтобы с таким рюкзаком, как у меня, заснуть на спине, не свалиться с этой жердочки и не почувствовать некоторого неудобства. Это вам не горошина под семью перинами.
Рекорд? Рекорд!
Настроение выползло из нижнего сектора, – учитывая обстоятельства, все совсем не так плохо. Я уселся на лавке, озадаченно потерев лоб. Повторялась одна и та же история: я просыпаюсь в совершенно незнакомом месте.
Маленькая комнатенка вокруг, справа окно, по размеру напоминающее отдушину, затянутое чем-то похожим на почти непрозрачный, серый с разводами пластик (в Рогоне вроде бы у всех были стекла), слева дверь, точнее проем, не имевший ни малейших следов петель. Стены из грубых досок с заусенцами, щелями и дырками из-под сучков, а под окном, когда лежал, я нащупал тяжелые полукружья бревен – каркас внешних стен. Мне повезло, что есть крыша над головой, вот бы ещё узнать, чья она и где все остальные.
Из давнего-давнего детства, когда поездка на дачу служила индульгенцией для всех проделок и засчитывалась прогибом, я примерно представлял себе, как должен выглядеть сарай. Вот на сарай мое теперешнее жилье и походило больше всего. Или на жилище безумного дворника, который на досуге занимался тем, что коллекционировал метлы. Огромное количество разных по форме и виду веников висело под потолком на веревках, в слабом свете напоминая скальпы безумных панков после просушки. Надеюсь, владельцу этого добра не придет в голову наведаться сюда с топором. Куда я от него денусь в таком домике с окнами размером со спичечный коробок?
Я потянулся, заранее предчувствуя, что за столь долгое время пребывания в седле мне придётся придется расплачиваться какими-нибудь болячками, и с удивлением обнаружил, что не чувствую последствий безумной гонки. Нигде не болело, не тянуло, не ныло. Выходит, утро все-таки мудренее вечера. Предки знали толк в сне, отправляя гостей сперва на боковую, а уж потом приступая к расспросам. Кстати, в сказках еще упоминают про пир на весь мир. Вот от чего я сейчас бы точно не отказался, так это от хорошего завтрака. Бекончик с омлетиком и апельсиновым соком пришлись бы как нельзя кстати. Ладно, сойдет даже геркулесовая каша с молоком и вареньем.
Отложив мечты о еде на потом и погрозив кулаком бухтевшему возмущенно желудку, я поднялся с лавки и с удивлением обнаружил, что одним незнакомым местом история не ограничивается. Я вновь не в своей привычной одежде, а в той же самой хламиде, что и в первый день своего пребывания на Арли. Меня прошиб холодный пот. Неужели опять?!
Я вскочил, чтобы в следующий момент, споткнувшись, растянуться на полу. Ругань, как вы знаете, в таких вещах незаменимый помощник, так что особенно в выражениях я не стеснялся. Впрочем, минуту спустя обнаружилось, что история повторяется, но с оговорками – кто-то сложил мои вещи прямо около ложа. Тут же стояли ботинки, об которые я зацепился. Не вставая с пола, прижав к груди обувку, как будто это мешок с бриллиантами, я долго и упоительно, но беззвучно хихикал (вы же помните про дворника с топором?).
Скинув рубаху, в которую меня нарядили, я переоделся в свою одежду и сразу почувствовал, что ко мне возвращается прежнее самообладание. Вряд ли кто-то будет оставлять мне мои вещи, желая недоброго здравия. Впрочем, одежда – это детали, гораздо важнее, сколько я проспал. Зная свой организм так, как теперь знал его я, подозреваю, временем он распоряжался на свое усмотрение. Я мог проваляться и час, и двое суток. Если учесть нагрузку, которую я с честью не перенес, то будь я даже провидцем, не взялся бы предположить, сколько здесь провалялся.
Следовало поскорее найти своих! Да что я говорю? Следовало найти хоть кого-то, чтобы узнать, что происходит.
Интересно, уговорили ли мои спутники отца Поля задержаться в деревне, пока я отсыпаюсь в чулане, или те послали их подальше и продолжили путь без нас? Вообще-то семеро одного не ждут. Захотят ли пятьдесят воинов сидеть без дела ради одного или даже половины нормального человека? Представляю, как будет недоволен Оррик, если ему придётся вступаться за ненастоящего слугу.
Из комнатушки проход вел в коротенький коридор, туда же выходили ещё три комнаты. Для порядка я заглянул в одну, дверь у которой также отсутствовала: помещение оказалось забито все теми же связками трав, к ним добавилось несколько десятков мешков, закрывавших своими тушами целую стену, все остальное хозяева завалили и вовсе бесформенными тюками. Кроме окна, здесь также отсутствовал даже намек на лавку, из чего я пришёл к выводу, что, скорее всего, тут могут положить спать только такого же везучего человека, как ваш покорный слуга.
Передвигаться по незнакомому дому в темноте, если к тому же хозяева не слишком привыкли к порядку, мне было не привыкать. Тьма оказалась не идеальной, как в тех пещерах. Внешние стены просвечивали дневными полосками, через которые свет понемногу проникал в это царство сухой травы. Вскоре мне удалось отыскать и выход. Контур двери чётко обозначался щелями, словно прорезанными лазерным лучом. Пару раз споткнувшись, я уперся в нее плечом. Мое желание оказаться снаружи настолько сильно подталкивало в спину, что в плече что-то хрустнуло, и я, все равно счастливый, вывалился на свет.
После полутьмы амбара отчаянно слезились глаза. Слепой, почти как щенок после родов, я все-таки разглядел, где очутился. К счастью, это все-таки была деревня. Передо мной стоял дом, я бы даже сказал «усадьба», но для усадьбы в моем понимании этой здоровенной одноэтажной избе не хватало блеска и аккуратности, несмотря на все попытки хозяев украсить его резьбой. Дом расплылся в стороны, словно раздобревший хомяк, у которого за одной складкой просматривалось еще три. Ажурные украшения на коньке крыши смотрелись балетной пачкой на даме из клуба «те, кому за сто». Я повстречал парочку таких на одной из тусовок и с тех пор больше в тот гадюшник ни шагу.
Надо отдать должное изобретательности хозяев, они постарались на славу. Ну, как могли. К основной части – срубу, укрытому толстым слоем соломы, – пристроилось ещё несколько, выполненных с разной степенью аккуратности из совершенно разного материала, начиная от толстых досок и заканчивая потрескавшейся от времени глиной, отчего строение выглядело этаким Франкенштейном, детищем безумного гения строительного мастерства. Потемневшие от времени и погоды кольца бревен угрюмо выглядывали из стен. Чем ближе я подходил, тем более старым казалось строение; как шевелюра у древнего старика, из-под швов клоками торчала пакля; глина отламывалась целыми пластами, оставляя светлые пятна и выбоины там, где совсем недавно была относительно ровная стена пристройки. Дом выглядел, как человек, который без опеки не в состоянии за собой ухаживать.
Вот и первые отличия, встретившие меня по другую сторону каменного моста. Все деревни, которые мы проезжали, пересекая территорию Торговой Автономии, если и не дышали достатком, то говорили каждому, что хозяева крепко держат в руках хозяйство. Что тут скажешь, во многих домах были застеклены окна, хоть и материал не отличался особым качеством. Здесь даже в этом большом доме окна были забраны тем же, чем и в амбаре. Подозреваю, что пластик тут ни при чем.
Сам дом стоял нараспашку, но хозяев не было видно. По широкому двору, основательно вытоптанному и потому казавшемуся местом стихийной парковки, беспечно бродили куры и гуси, гогот стоял основательный, птица поглядывала на меня с подозрением, видно, не слишком доверяя чужим двуногим. На крыльце сушилось бельё одного цвета, в основном рубахи, штаны висели с основательно отвисшими коленями, как бывает, когда владелец проводит в них дни и ночи. Поблизости в ряд выстроился нехитрый садовый инструмент: лопаты, вилы, грабли и ещё несколько непонятных приспособлений – все было тщательно вычищено, хоть и не блестело новенькой краской. Я огляделся вокруг, но так никого и не обнаружил. Никто не вышел из дома, не встретил подозрительного незнакомца, расхаживающего по двору. Даже собаки не лаяли, хотя кое-где валялись следы их пребывания: обглоданные кости и погрызенные на концах деревяшки. Все это мне напоминало сюжет из дешёвого фильма ужасов. Куда все подевались?
В дом я так и не решился зайти: мало ли тут какие обычаи? Сначала вилами в живот и топором по макушке, а потом уже разбираться, кого это принесла нелегкая. Лучше пойду-ка я поищу своих. Не может быть, чтобы в деревне не осталось ни одного человека, а уж про такую свору инквизиторов услышит даже глухой и увидит незрячий. Кто-то да укажет дорогу.
Сказано – сделано! Забор, состоящий из двух параллельных жердей и одной перпендикулярной дубины, мог остановить только очень тупую корову. Труднее оказалось продраться сквозь живую изгородь из растения, отдалённо напоминающего виноград, только с большими такими иголками, страшными даже на вид, но чего только не сделаешь ради свободы. Я едва не вырвал рукав и заработал глубокую царапину на щеке, зато выбрался из местного замка Иф.
Я заблудился. Нет, правда! Потерялся, как пятилетний ребенок. К такому нагромождению домов, домиков и домишек не подготовит никакой Интернет. Да и нет тут такого. Мы все привыкли, что, куда бы мы ни попали, нас ждут прямые, по линейке отчерченные дороги, правильные улицы, вдоль которых жмутся дома, сады за забором, калитки, ворота. Здесь были одни дома. Это я еще громко сказал. Одноэтажные хижины, все унылые, как на подбор, возведенные, где придется и из чего придется, покосившиеся и щербатые. Они росли в разные стороны, как бородавки на уродливом лице. И все были пусты. Бродили по улице куры, копались в помоях свиньи, я даже слышал слабое блеянье неподалеку, вот только и здесь ни души.
Я рискнул заглянуть в один дом. Спартанская обстановка показалась бы роскошью в сравнении с тем, что предстало моим глазам. Земляной пол, перекошенный стол из разных по толщине досок с сучками, две лавки, большая корзина с тряпьем, сплетенная из ветвей в прошлом веке, – вот все, чем мог похвастаться здешний хозяин. Я обернулся на шорох и замер: откуда-то из угла ко мне повернулось лицо. Наверное, это была женщина, хотя и не поручусь. Бледное пятно походило на лицо человека неопределённого пола, годам которого наверняка позавидовал бы даже сенатор Палпатин из фильма «Звездные войны». На меня смотрели широко распахнутые слепые глаза, беззубый рот шелестел, смыкался и размыкался, но оттуда не вылетало ни звука. Я в ужасе уставился на сморщенную, трясущуюся почерневшую руку, тянущуюся ко мне, словно затем, чтобы забрать душу.
Во мне забурлило, будто в животе заурчал кальян, я пару раз хлопнул единственным глазом, и меня словно ветром оттуда сдуло. Я не помнил, как ноги вынесли меня из этого жуткого места. Далеко не сразу мне хватило духу остановиться, чтобы вытереть рукавом выступивший на лице пот.
Что это было?!
Чего я так испугался? Да фиг его знает, но я так не дрожал, даже когда на меня шел людоед. Чертова бабка! Или дедка! Мне только до кучи начать заикаться, что после подобных картин не кажется чем-то невероятным, и все – место у инквизиторов обеспечено. Будут выставлять на ярмарке в назидание. Я оглянулся, но так и не смог узнать дом, из которого так позорно бежал. Все они на одно лицо. Или на один фасад – черт его разберет, – эти строения с виду не отличались от их обитателей.
Где же все трудоспособное население? И где Оррик с эльфом? Где армия из пятидесяти человек, наконец? Могли бы… Тут я осекся: ну и чего бы они могли? Отправить мне смс? Черкануть на Вацап? Да я даже читать не умею! Кстати, а почему мне не пришло на ум это раньше? Эльф топчет землю уже пятьсот лет, наверняка сумел выучиться грамоте за это время! И своей, и человеческой. Как будет возможность, надо его потрясти как следует. Я уже знаю, что учить он умеет, так почему бы ни брать у него еще и уроки письма?
Я ещё какое-то время бродил по пустой деревне, натыкаясь на негостеприимно распахнутые двери, но от одной мысли повторить свой опыт меня била дрожь. Ну уж нет! Обойдемся на сегодня без приключений. Остановившись, я стал прислушиваться, в надежде, что хотя бы что-то откроет секрет, куда подевались жители этой деревни. Если меня подводят глаза, может, стоит довериться слуху? И он не подвел! Где-то на грани слышимости, словно отзвуки затухающего эха или шума прибоя, спрятавшегося за горой, моих ушей коснулись звуки голосов множества людей! Я чуть не подпрыгнул. Наконец-то! Пустая деревня пугала до дрожи в коленках.
Я, насколько мог, прибавил ходу, мысленно отдавая должное мастеру Трию, не зря, эх не зря я так носился с заказом, а потом ещё уговаривал Оррика на одну пару ботинок. Красотой и элегантностью обувка не отличалась, зато носкостью и практичностью давала сто очков вперёд любой современной модели. Специально подобранная подошва с лёгкостью компенсировала разницу правой и левой ноги, практически убрав хромоту. Я вновь чувствовал себя человеком.
Десять минут скорой ходьбы вывели меня за околицу. Я так торопился, что последние метры летел вприпрыжку, словно приближающийся гул множества людей в последний момент мог от меня сбежать.
Я сразу понял, что оказался за пределами деревни. Последние строения остались за спиной, а передо мной открылась картина, достойная пера живописца. Холм, к которому одним боком притулилась деревня, начинался сразу за околицей. И сейчас, находясь у самого его подножия, мне удалось оценить размеры. Он, наверное, был даже побольше того, на котором стоял Рогон, первый город, увиденный мной на Арли. Весь народ собрался здесь. От мала, так сказать, до велика. Фигурки людей усыпали склон так густо, что издалека стали похожи на муравьёв, правда, в отличие от своих трудолюбивых собратьев, вечно пребывающих в движении, люди замерли, практически не двигаясь с места.
Отсутствие движения с лихвой покрывалось энергичными голосами собравшихся. Такой страшный галдеж, который они подняли, я должен был услышать давно, но когда хочешь изо всех сил отыскать одно, пропускаешь мимо другое. Так и я, слишком сильно хотел увидеть людей, а нужно было хорошенько прислушаться.
Как я уже сказал, здесь собралась вся деревня. Не взяли, наверное, только тех, кто не мог передвигаться самостоятельно и рисковал развалиться по дороге. Я оглядел толпу, которая поголовно наблюдала за вершиной холма, и с ухмылкой подумал, что в эту глушь, скорее всего, заехал «Рамштайн». А чем ещё объяснить такое столпотворение?! Какое другое зрелище может обеспечить стопроцентную явку?
Оказалось, ещё как может.
– Добрый человек, – я подергал высокого крестьянина за рукав.
Он стоял вместе с семьёй, приобняв жену, а на его шее беззаботно болтала босыми ногами малютка в свободном сарафане. Вряд ли ей исполнилось больше пяти. Она изо всех сил крутила головой и время от времени, словно леденец, совала в рот большой палец.
Наконец на меня обратили внимание. Человек на секунду сосредоточился на моем лице и уже раскрыл рот, чтобы ответить, но тут все встало на свои места. Он взглядом зацепился за горб, и в глазах его полыхнуло знакомое выражение. Я, в общем, подозревал, что мой вид не слишком располагает к беседе обычных людей, но чтоб настолько… В городах обращение деликатнее, чем в деревне, где прямых и бесхитростных абсолютное большинство. Для меня это оказался сюрприз, естественно, не из приятных. Но отступать было поздно.
– Добрый человек, – повторил я, – не подскажешь ли, к чему здесь столько людей?
Я вытерпел ещё один далеко не доброжелательный взгляд. На этот раз меня осмотрели гораздо внимательнее и чуть-чуть смягчились: к счастью, бомжом я не выглядел. С бродягами вообще разговор короткий.
– Ведьму жгут, – процедил сквозь зубы крестьянин и отвернулся.
Я мысленно присвистнул: это что же, живого человека на костер?! Хотя чему удивляться? Когда меня жгли раскаленным железом, не удивлялся, а сейчас прямо разинул рот. Издержки эпохи: инквизиция, дыба, испанские сапоги – и это далеко не весь список. Да что там говорить, я сам только что убил человека, и все, что сделали окружающие, – похлопали меня по плечу, «молодец», мол, вот тебе его меч. Да-да, я теперь обладатель отличных доспехов и какого-то навороченного меча, с которым не знаю, что делать. Для меня он слишком тяжел, так что не имело смысла оставлять его даже «на вырост». Оррик же советовал не продавать, потому что нормальную цену я не возьму – у людей в этой глуши просто не хватит денег, чтобы достойно со мной расплатиться. Лучше придержать до столицы, там, по его словам, шанс на хорошего покупателя будет заметно выше.
Народ тем временем вокруг оживлённо переговаривался. Люди поднимали детей повыше, словно там впереди показывали представление цирковые артисты, а не в пламени будет сгорать человек. Я рискнул включить свое зрение и окинул глазами холм. Удивительная вещь, если у подножья, рядом со мной, никаких особых страстей не наблюдалось: обычный винегрет из скуки, раздражения, страха, надежд и глухой злости – все то, что можно увидеть и в повседневной жизни, то к вершине холма картинка кардинально менялась. Облако из эмоций густело, разрасталось, сливаясь в насыщенную, однородную массу, и постепенно принимало другой цвет. Из всей этой палитры рождалось нечто темное, мрачное и до икоты пугающее, как будто с неба вниз скатывается грозовой фронт, вздымающий вверх свои первые волны. Над самой вершиной он словно зажил своей жизнью, из мрачных, тяжелых цветов закручивалась воронка. Медленно, но верно она расширялась. Я с таким никогда не сталкивался, поэтому наблюдал за явлением с ужасом, к которому примешивалась немалая толика восторга. К чему приведёт такая штуковина? К оргии? Массовому жертвоприношению?
Я внезапно опомнился – фиг с ней, с оргией, что оно сотворит со мной? Ведь у моей способности есть слабое место: восприимчивость к внешним воздействиям тоже возросла многократно. Срочно, не обращая ни на что внимания, я зажмурился, изо всех сил представив, как меня окутывает радужный щит. Я научился им пользоваться, но с практикой не задалось: одно дело – закрываться от мыслей двух человек; здесь же мне сразу предстоит защищать диссертацию, перескочив через контрольные и экзамены. Я сосредоточился ещё сильнее, и вокруг меня засверкал второй, даже более мощный контур. Этому я научился совсем недавно, проверяя свои способности. Эти оболочки видел только я один, и мне они представлялись мыльными пузырями, слегка искажающими свет. Напор эмоций сразу ослаб, превратившись в шум моря, доносящийся из-за приоткрытой двери бунгало.
Когда я распахнул глаз, с некоторым облегчением понял, что всем присутствующим не до меня. Можно было станцевать джигу или отстучать каблуками зажигательный ритм, и то остаться незамеченным. К счастью, моя защита заработала, поэтому можно было расслабиться. Я только сейчас заметил, что взмок так, будто пробежал километр на время. Выходит, эти фокусы выматывают не меньше, чем скачки на лошади!
От дальнейших размышлений меня отвлекла оживившаяся толпа, наверху раздались крики. Я вытянул голову, но с моим ростом только смотреть через головы, скорее, я тот самый подросток, что бегает вокруг и пытается втиснуться между колен. Я поискал глазами крестьянина: тот стоял на прежнем месте, что-то втолковывая своей жене, невзрачной и некрасивой женщине с волосами, собранными в пучок. Попросить его, что ли, посадить на шею меня? Это должно быть забавно. Интересно, как бы я сам отнёсся к подобной просьбе?
Наверху началось шевеление. Народ загалдел еще громче, и масса людей пришла в движение. Откуда-то справа раздались крики и ругань, люди подались в стороны, и моему взору открылась процессия: стройная девушка чуть старше меня прежнего, пепельно-серые волосы развеваются на ветру, взгляд широченных глаз устремлен вперёд, и легкая улыбка блуждает на приоткрытых губах. Благородными чертами лица и гордой осанкой можно было бы восхищаться, если бы не мрачное сопровождение: ее окружало по меньшей мере шесть человек с длинными кольями, остриями едва не касающимися бледной кожи. Ещё четверо удерживали веревки, которыми она была связана так, что могла передвигаться лишь небольшими шажками, отчего ещё больше казалось, что она ступает по воздуху, не касаясь земли.
Вокруг зашуршали тихие голоса. В них мне послышался страх, смешанный с завистью, в некоторых отчетливо скреблась ненависть.
– Ведьма… ведьма…
Мне показалось, или женские голоса перевешивали мужские?
Приглядевшись получше, я обнаружил, что незнакомка не в лучшей форме. Следствие изрядно над ней потрудилось. От ее былого наряда остались лохмотья, на щеке чернела царапина, а на обнаженном плече остался кровоподтек. Но она словно не замечала толпу, величаво ступая навстречу своей судьбе. Я вздрогнул: только сейчас я вдруг до конца осознал, что оказался в другом времени и на чужой планете. Мужчины могут убивать друг друга, нас можно жечь и пытать железом, нас можно бить и унижать, но ведь и мы можем дать сдачи. Что в состоянии сделать девушка против такой толпы? Я не знаю, может, она ела младенцев и запивала их кровью, но вот так, найти свою смерть на костре… А может, я всюду не прав, потому что до сих пор не встречал на пути свою ведьму, которую без сожалений поволоку на костер? Вспомни, Иан, в каком ведомстве тебе предстоит работать…
Конвоиры откровенно ее боялись, об этом буквально кричали их ауры, но в самом центре этого чувства клубилась жирная точка – ненависть. Они не только тряслись от страха перед ведьмой, но и ненавидели ту, что сейчас оказалась полностью в их власти. Когда ты волен что угодно сотворить с тем, от кого тебя раньше бросало в дрожь, ты непременно воспользуешься своим преимуществом.
Я перевел взгляд на девушку, первый взгляд оказался обманчивым: я не смог определить, сколько ей лет. Секунду назад я принял ее за ровесницу, а сейчас она показалась мне гораздо старше. Колдовство? Или просто женские чары?
Она подходила к тому месту, где стоял я, все ближе и ближе, и только сейчас мне пришло в голову, что не видно ее эмоций. Воздух над ней оказался девственно чист. Она не просто ничего не боялась, вовсе нет, в ней действительно не было чувств. Словно она уже умерла. С таким эффектом я тоже раньше не сталкивался, вполне возможно, ее накачали наркотиками, чтобы не устроила что-нибудь напоследок.
В какой-то момент я понял, что ее шаги словно перезапустили мое сердце. Это чувство оказалось столь неожиданным, что заставило меня вздрогнуть. По мне словно прошлась волна, будящая ото сна, отрезвляющая, заставляющая шире раскрыть глаза. Где-то в глубине просыпалось чувство, которое я пока не мог описать. В любовь с первого взгляда я никогда не верил, и мне не с чем было сравнить. Одно я осознал: между нами должна быть связь. И эту связь собираются сжечь.
Ноги сами понесли вперёд. Я едва успел втиснуться в накатывающую, как волна, толпу, оказавшись в самой ее середине. За мной каменной ловушкой смыкались люди. Даже несмотря на двойную защиту, до меня долетали обрывки эмоций, и мне приходилось расталкивать их, прикладывая дополнительные усилия. Это сбивало с мысли, мешало оценить ситуацию.
Нас волокло к вершине холма, и мне ничего не оставалось, кроме как спешить вместе со всеми, чтобы не оказаться под ногами толпы. Подняв раз глаза, я больше наверх не смотрел: та самая туча схлопнулась над головой, и мне стало страшно, что ее вид может лишить меня тех невеликих сил, что у меня оставались.
Вокруг бурлило море людей: недовольные, злорадные, перекошенные от ненависти лица. Мужчины и женщины, в одинаковой степени затаившие недоброе, и теперь эти чувства выплеснулись на их лица, ничем не сдерживаемые, словно именно в эту минуту больше не нужно соблюдать приличия, отринув в сторону все человеческое.
