Владимир Валерьевич Комарьков
Хроники Арли. Книга 2. Кто я?
Наконец девушка заговорила:
– Иногда случается так, что целителю необходимо вначале отыскать тех, кому нужна помощь. – С каждым словом ее голос оживал все больше, Валена явно обрадовалась, что ей не придётся молчать, кроме того, мне не нужно было напоминать о прописной истине: люди охотнее рассказывают о себе, чем слушают собеседника. – Человек может лежать под завалами или в лесу, да в любом месте, где тебя обнаружат, когда уже будет поздно. Мы же чувствуем жизнь и умеем отличать одну от другой. – Она помолчала. – Мэтр Огринэль как-то показал нам, что сквозь стены можно определить тип раны и даже передать часть силы больному. Но я так не умею, – призналась она.
– Но ведь наши преследователи далеко, – сказал я. – Это не то же самое, что почувствовать раненого в двух шагах.
Валена оглянулась, в ее глазах я заметил любопытство, как вдруг заработала та часть дара, которой я пользовался нечасто: какой нормальный человек хочет знать, что все поголовно испытывают к тебе либо жалость, либо презрение. Меня окатила волна изумления и заинтересованности. Это оказалось столь неожиданно, что я тотчас сбился с шага и едва не растянулся на мокрой траве.
– Не то, – согласно кивнула она, ничего не заметив. – Но очень похоже. – Ого! Ее глаза загорелись! Полагаю, в деревне едва ли имелись благодарные слушатели, которые в полной мере могли оценить то, о чем идёт речь, да и в академии, если верить ее словам, она слыла парией, выскочкой, где уж там говорить по душам, а тут так удачно подвернулся я. – Жизнь обычного, здорового человека мы, целители, видим, как солнце, очень яркое, и его невозможно спутать с чем-то другим. Когда мы ищем больного, его солнце почти зашло, иной раз мы гоняемся за умирающими лучами, эхом его былого огня. Он – тусклый, и если не знаешь, что нужно делать, никогда не отыщешь, а человек за это время умрёт. Конечно, далеко не каждому целителю за всю свою жизнь выпадает случай кого-то искать, ведь обычно работать приходится в городе, где нас просто провожают к постели больного. – Она нерешительно замолчала, но затем продолжила: – Или, например, в деревне, что, в общем, одно и то же. Кого там искать, впору учиться скрываться, – она впервые выдавила из себя улыбку. – Но бывают ведь исключения. Если человек полон сил, но находится далеко, его солнце сродни больному, оно кажется маленьким и слабым. Если изучить, с какой скоростью уменьшается яркость в расчете на расстояние… – Она поравнялась со мной и принялась пытливо меня рассматривать. – Ты действительно понял, что я сказала?!
А что ты сказала? О том, что сила сигнала падает с расстоянием, не знает только папуас в Новой Гвинее. С другой стороны, может, для здешних это открытие сродни того, что земной шар круглый и он вращается вокруг солнца. Как ей ответить? Сделать большие глаза или добить теоремой Пифагора? Это единственное, что я помню из школы.
– Я не в меру понятливый. Поправь меня, если ошибаюсь, но для того, с какой лёгкостью ты все проделала, одного знания маловато. Я бы предположил, что нужно целенаправленно отрабатывать свои навыки.
В точку! Девушка даже остановилась, распахнув глаза от изумления, и в растерянности проговорила:
– Я подолгу играла с братьями в прятки, находила их без труда, куда бы они ни спрятались. Мальчишки в конце концов стали уходить все дальше, не ограничиваясь поместьем, откуда им было знать, что мне известны все их секретные места? Попав в академию, я выяснила, что невольно сама освоила кусочек искусства.
– И решила на этом не останавливаться, – догадался я.
Вскоре мне стало не до бесед. Говорить в спину – удовольствие ниже среднего, а семенить рядом, когда на полтора твоих шага приходится один, требовало чересчур много сил, которые и так на исходе.
Как назло, в голову лезли разные мысли, иногда совершенный бред. То мне вдруг чудилось, что все наши усилия напрасны и отец Нил вот-вот со злорадной усмешкой выглянет из-за соседнего дерева; то мнилось, что мы идем слишком медленно, и тогда я пытался прибавить шаг, но все, чего добивался этим, – сбивал дыхание и долго прихрамывал, держась за правый бок. Монотонные действия притупляют внимание, ты превращаешься в автомат, придаток к той части тела, которая функционирует без твоего участия.
Усталость, голод – все это играло на руку нашим недругам. Время оказалось нашим другом и самым опасным врагом. Каждый лишний час приближал или отдалял нас от преследователей. Почему-то мне казалось, что если мы продержимся до заката, дальше у нас появится хоть какая-то надежда уйти от погони. Впрочем, день и не думал подходить к концу, в отличие от моих сил. Их уже практически не осталось. Всякий раз, когда мы устраивали короткий привал, я думал, что уже не смогу подняться, и только глаза волшебницы, в которых нет-нет, да и проскакивали искры жалости, делали невозможное: скрипя, как столетний дед, я прикусывал губу до крови и, покачиваясь, брел за Валеной, поминая тупых фанатиков всуе.
На привалах мы практически падали замертво. Нужно было что-то придумать, иначе к концу дня я снова вернусь на эшафот. Мы старались быть в курсе, что делают наши преследователи. После третьей остановки Валена неуверенно заявила, что чувствует людей в трёх-четырёх часах пути, и вроде как нам удаётся держать дистанцию. Это было больше, чем я надеялся, но меньше, чем нам требовалось для спасения. При этом я всячески старался демонстрировать уверенность, что все идёт, как должно.
Скорость передвижения совсем упала, и в том была немалая толика моей вины. Усталость брала свое, и больше не помогали ни жалость, ни злость – ничего. Держась за плечо Валены, а иногда и повиснув на нем, я ещё мог передвигать ноги, но на большее уже не замахивался. Было ли мне стыдно? Скорее, обидно до слез, что превратился в обузу, но я так и не решился предложить ей оставить меня.
Ко всем остальным нашим бедам, лес наконец-то сбросил с себя сказочные оковы, расправил зеленые плечи, стряхнул, как змея, на землю отжившую кожу. Вокруг появились кусты, трава вытянулась до пояса, в ней попрятались сухие ветки и коряги, и все вместе они взялись за нас, словно отыгрываясь за тот отрезок, когда мы прекрасно обходились без всего этого великолепия.
– Если мы не сделаем финт ушами, нас поймают, – выдохнул я, привалившись плечом к дереву, рядом обессиленно опустилась Валена. Последнее время, нам все чаще приходилось останавливаться, чтобы набраться сил. – И как тебе удаётся держаться? Ты стальная?
Она слабо улыбнулась.
– Финт ушами? Ты смешной, – сказала она. – И я не стальная, целители умеют использовать свои внутренние силы. Наверное, я ещё долго смогу идти, но стараюсь не думать, что со мной будет завтра.
Я поймал ее печальный взгляд.
– Тот шар огня выпил почти все без остатка. Себя я еще как-то могу поддерживать, но это все, что мне доступно.
В ее голосе слышалось искреннее сожаление. Я же подумал о том, что мы еще более безоружны, чем я полагал.
Нам нужно было что-то cделать, пока мы хотя бы могли передвигать ногами, и боги услышали нас! Облака прорвало. Небо обрушилось на землю сплошным потоком, я стоял, запрокинув голову, насколько позволяла спина, и беззвучно смеялся, подставив лицо тяжелым холодным каплям. Дождь. Он вмиг разделался с духотой, проник под одежду, залепил глаза, намочил волосы. Платье Валены обвисло, потеряв форму, пряди волос облепили голову и лицо рваными клочьями.
Она терла глаза руками, не понимая причин моей радости, а я не мог успокоиться, повторяя одно слово:
– Дождь! Дождь. Дождь…
Дождь. Защитник всех беглецов. Из книг мы знаем, как ненавидят следопыты это несносное явление природы, ведь оно повинно в том, что жертва срывается с крючка охотника. Оно метелкой проходится по следам, стирает запахи, возвращая жертве шансы на жизнь.
– Назад! – прокричал я Валене, сквозь звуки ненастья. – Нам нужно обратно к ручью. Мне кажется, я знаю, как утереть им нос!
Минут десять назад мы с грехом пополам перешли вброд неглубокий, но быстрый ручей, теперь же нам предстояло туда вернуться. Если уж заметать следы, так делать это с умом. В книгах все приличные беглецы пользуются этим приемом, так чем мы хуже? Главное, придерживаться русла и не наломать дров, так мы точно собьем их со следа. Вряд ли они ожидают такой прыти от двух человек, полуживых от голода и усталости.
В книгах почему-то ничего не написано о том, что даже летом вода в лесу вполне может обжигать холодом, и одной минуты достаточно, чтобы онемели пальцы ног. С каждым метром онемение будет подниматься все выше и выше. Не было там ни строчки и о липком глинистом дне, изобилующем корягами, ямами и камнями, то и дело попадающимися под ноги, норовящими подтолкнуть в самую неудачную секунду, хватающих за одежду, ставшую враз тяжелой, как ярмо раба на шее.
Не желая испортить обувь, я решил идти босиком, зная, что мои ступни выдержат и не такое. Так же поступила и Валена, ей тоже было жалко своих сапожек. Мы брели в воде, иногда опускаясь по пояс в мутный от глины поток, стремительно закручивающий платье девушки, сбитые ветром листья, поломанные ветки. Каждому пришлось рассчитывать только на себя самого – русло ручья было настолько узким и неудобным, что только в одиночку можно было переставлять ноги, не боясь, что зацепишься за корягу и уйдешь на дно с головой. Впрочем, пару раз мне все-таки пришлось принять ванну, и я чуть было не потерял свои башмаки, изрядно наглотавшись воды, пока ловил их в мутной воде.
К тому времени, как мы выбрались из ручья, наши зубы научились отбивать чечетку, а рук и ног я не чувствовал вовсе, но результат того стоил: почти двести метров вправо от старого направления. Пройдя руслом ручья, мы сместились далеко в сторону, кроме того, я пошел на сознательный риск, и некоторое время мы даже шагали навстречу погоне, а не от нее. Только когда мне показалось, что теперь нас никто не найдёт, я окончательно сменил направление. Со всей возможной скоростью мы под прямым углом удалялись от прежнего пути, оставив ручей далеко по левую руку. Если повезёт, погоня проскочит мимо. Дождь при этом ещё больше усилился, заливая наши следы и разрушая крохотную надежду согреться в движении.
– Нужно проверить, смогли ли мы оторваться.
Валена обратила ко мне измученное лицо. Мое сердце невольно сжалось: не знаю, как выгляжу сам, но на мою спутницу оказалось страшно смотреть. Все-таки резерв волшебницы оказался не бесконечным. На фоне опускающейся темноты овал ее лица смотрелся бледным пятном. Девушку била крупная дрожь, особенно заметная, когда она пыталась стоять. Бегство, похоже, вымотало ее так же сильно, как и меня.
– Еще один раз, – я дотронулся до ее руки. – Пожалуйста.
Валена, казалось, закатила глаза, но сумела удержаться. От моей помощи она отказалась. Вместо того чтобы упасть, она плавно опустилась на землю и замерла, вслушиваясь в окружающий мир, как делала несколько раз до того. Я молчал, затаив дыхание, понимая, что сейчас, в эту минуту, решалась наша судьба – мы спасены или нас ждёт костер? Может так статься, что недруги бродят в двух шагах, и стоит готовиться к последней схватке, которая, к слову, будет быстрой.
Сияние вновь окружило ее голову, но было оно не в пример более тусклое и как будто подрагивало. Валена, не отрываясь, смотрела в точку, прозрачные нити потянулись в даль. Чем дольше я она так сидела, тем больше во мне крепла надежда, что нам удалось невозможное.
– Никого! Я никого не чувствую! – волшебница вскинулась, и в ее голосе зазвенели прежние живые нотки, наполненные неподдельные изумлением и облегчением.
С меня словно сняли экзоскелет. Я повалился на землю и почувствовал, что задыхаюсь от смеха. Не от облегчения, нет, это был лающий, беззвучный хохот, как у мультяшных гиен. Мне в очередной раз удалось обмануть судьбу.
Глава 9
Знаете, какие лучшие будильники на свете? Откуда! Ведь я тоже не подозревал об их существовании. До появления на Арли. Впрочем, даже здесь последнее время мысли о голоде и холоде напоминали о себе все реже и реже. А между тем я замерз, и кто-то, во сто крат злее «чужого», грыз меня изнутри. Кажется, даже в пещерах чувство голода не набрасывалось на меня с такой силой. Интересно, сколько времени у меня вынужденная диета.
Я раскрыл свой единственный глаз, и первым, что мне открылось, оказалась изящная девичья ручка, придавившая мою шею к земле, так что поначалу трудно было отказаться от мысли, что меня опять пытаются задушить. Скосив взгляд, я обнаружил ещё кое-что интересное: поверх бедра лежала ножка под тяжёлой грубой тканью. Судя по виду, платье волшебницы так и не просохло со вчерашнего дня. Мы легли, не раздеваясь, – во-первых, ни у меня, ни у Валены не было смены; во-вторых, мы решили, что в мокром все же теплее, чем вообще нагишом. В-третьих, ни у кого не оставалось сил, чтобы две предыдущие причины могли хоть как-то повлиять на ситуацию.
В противоположность левой стороне правая раскалилась, и если бы я не был так уверен, что представляю собой единое целое, наверняка расплавился бы где-то посередине. Причина такой разницы температур мирно посапывала у меня на плече, уткнувшись остреньким носом в щеку. Ее ровное дыхание с легким посвистыванием на выдохе наверняка вызвало бы у меня умиление, если бы не утренняя мужская привычка бегать за куст; кроме того, мне вообще не хотелось демонстрировать кому бы то ни было боевое состояние моего мужского достоинства. Оно вполне адекватно реагировало и на утро, и на близость женского пола. Вот только как объяснить представительнице лучшей половины человечества, что со мной все в порядке, и то, что она сейчас увидит, вполне себе рядовое дело, а не покушение на ее честь.
Помните, все писатели пишут, что их герои аккуратно, не потревожив сон принцессы… Вранье! Мне ни разу не удалось слинять от девушки так, чтобы она не проснулась! Какие бы у меня ни были первоначальные намерения, всякий раз приходилось выслушивать разное… в зависимости от обстоятельств и настроения. Сейчас же и вовсе произошёл вопиющий случай: благодаря преимуществу в росте, меня просто не выпустили на волю!
Первое мгновение у меня в голове не укладывалось, что подобное происходит со мной. Когда же я изо всех сил начал ворочаться, наплевав на условности, рука исчезла, и над ухом раздалось горячее шипение только что посапывавшей волшебницы.
– Расскажешь кому-нибудь – спалю! – После этого многообещающего предупреждения мне было позволено подняться, и я наконец смог уделить время своим желаниям. Валене я поверил сразу и безоговорочно.
Каждый из нас, как мог, приводил себя в порядок. Утренняя прохлада потихоньку сменялась нежным теплым прикосновением ветерка, роса, выпавшая под самое утро, благополучно истаяла. Сквозь прорехи в листве к нам с любопытством заглядывал новый день, разбрасывая повсюду солнечные лучи. Он как бы говорил, что не стоит бояться вчерашнего ненастья, дождь, сделав свое дело, убежал вместе с тучами.
Чтобы согреться, я бегал по округе, попутно собирая хворост. Кожаная одежда, подсохнув, огрубела, и мне «посчастливилось» ощутить себя черепахой. Впрочем, лучше так, чем совсем без нее или в мокрой. Валене пришлось не слаще – ее платье и раньше не выглядело модельным, ведь ее наряд должен был больше скрывать, чем показывать. Сейчас же он и вовсе превратился в половую тряпку. Хуже всего то, что Валена и сама это понимала.
Костер так и остался нашей несбыточной мечтой. Девушка попыталась наколдовать огонь, но из ее затеи не вышло даже малюсенького дымка – мокрые ветки гореть не желали. Мы с сожалением постояли над несостоявшимся кострищем, и я ногой разбросал свои труды по земле – чем меньше следов, тем лучше.
Ничего ещё не закончилось. Да, есть вероятность, что мы оторвались от погони, но положение наше ничуть не улучшилось: у нас не было денег, нам нечем добывать еду, нет одежды, кроме той, что на нас надета, и мы не имеем ни малейшего представления, что делать дальше. Куда идти? Именно об этом я и сказал, когда убедился, что Валена закончила с утренним туалетом.
Ее голос, в котором не осталось и следа вчерашней обреченности, заставил меня удивленно к ней повернуться.
– Нам нужно лишь добраться в Бохан.
– Бохан?
– Город на севере, – сказала она, окинув меня недоверчивым взором, который я проигнорировал. – Отец не оставит нас без защиты.
Новые вводные? Что-то мне подсказывает, что она не простолюдинка.
– А кто у нас отец?
– Барон! – выдохнула она порывисто и сразу же прикусила губу. Ее пытливый взгляд вцепился в мое лицо, выискивая малейшие признаки эмоций. А я пока не решил, дрожать от страха или трястись от смеха. Ну, барон и барон, с кем не бывает. Я вот знаю епископа, принца и князя, неплохие, в общем, ребята, хотя и не без своих закидонов. Один пытал до полусмерти, хотя, оказывается, и не пытал вовсе, второй просто прирезал, но я воскрес, чем может меня теперь удивить простой провинциальный барон?
Но вот одну деталь желательно прояснить прямо сейчас.
– Как тебя зовут на самом деле?
От меня не укрылась мрачная решимость на лице девушки. Ну точно, она желала сохранить свой титул в тайне. Интересно, к чему такая таинственность?
– Валенбергия фон Рушт.
Ого! Целая Валенбергия! Валена звучит попроще. Если она думала увидеть падение ниц или плевок под ноги, ее ждёт разочарование.
Я разглядывал ее бледное и решительное лицо. Вызывающий взгляд все ещё царапал мои глаза, пробуждая странные чувства. Эй, сейчас самое время влюбляться!
– Валенбергия – красивое имя, но, если ты не против, Валена – короче. – Я встал напротив нее. – Не пора ли взять ноги в руки и свалить отсюда, пока не поздно? Второго ручья мои ботинки не переживут.
Подозреваю, Валена относилась к тому типу людей, которые не привыкли долго горевать над одной проблемой. Час, день, в зависимости от ее величины, а затем раздражитель помещается в раздел, где содержатся точно такие же под общим названием: «Если сразу не убило, значит, рассосется». Так и тут, вопрос погони потерял актуальность, отсутствие провизии вообще не бралось в расчёт, в остальном жизнь прекрасна, и даже с погодой, откровенно говоря, повезло. Как такой подход к жизни мог соседствовать с рассудительностью, сказать было сложно, ведь об этой ее черте я знал только с ее собственных слов. Впрочем, сейчас я был готов поверить во что угодно, лишь бы уйти подальше.
– Как ты планируешь добраться до этого Бохана? – спросил я. Топать пешком в другой город в чужой стране, о которой я ничего не знаю, мне совсем не хотелось. Оррик не мог меня оставить одного, никак не мог! Его отсутствию наверняка есть рациональное объяснение, пусть и пока мне не известное. Как только о моем исчезновении узнают, он перевернет вверх дном все королевство, не говоря уж про задрипанный самострой с маленьким холмиком.
Валена бросила на меня снисходительный взгляд.
– Оно и видно, что ты не местный. Верстах в сорока отсюда есть ещё одна деревня. Малая Горка. Когда я выбирала, где останавливаться, едва не отправилась туда.
«Чем нам поможет другая деревня?» – подумал я, но спросил совсем не то:
– Почему передумала?
– Там есть своя ведьма, – усмехнулась Валена. – Зачем им две?
– Сколько идти до этой твоей Горки?
– Завтра к вечеру будем там, – ответила девушка беззаботно. – Тут рядом.
Рядом?! Меня ее настроение начинало выводить из себя. Даже то, что мы дважды останавливались и Валена демонстративно садилась и проверяла, не появилась ли погоня, не успокаивало, а напротив, ещё больше сжимало пружину внутри.
– Что мы будем делать в этой деревне? Просить милостыню? У нас нет денег.
– О деньгах не беспокойся, – уверила меня девушка. – Нам помогут, как только узнают, кто мой отец.
Я хмыкнул.
– А почему бы тебе ни рассказать об этом любезному отцу Нилу, тогда, глядишь, и жечь бы не стали, и отношение сразу другое, – сказал я.
Девушка оглянулась, и я поразился яростным огонькам в глубине ее глаз.
– Если бы я хотела другого отношения, я бы отправилась прямиком в Бохан.
Некоторое время спустя, когда мы остановились на отдых перед очередным ручьем, мне представилась возможность понаблюдать, как она пытается снова воззвать к магическому дару. По ее разочарованному лицу нетрудно было догадаться, что и эта попытка оказалась не слишком удачной. Валена открыла глаза, несколько секунд буравила взглядом незримую точку среди деревьев, затем положила обе руки на землю и опустила голову. В такой позе, напоминающей испуганного ребёнка, съежившегося на коленях среди старых игрушек, она просидела какое-то время. Ее дыхание было тяжело и прерывисто, как будто она бежала, спина вздымалась после шумного вздоха, наконец, ее пальцы сжались, зачерпывая с мрачным хрустом листву и мелкие веточки у колен, она вскинула голову и с раздражением отбросила мусор подальше. Листья разноцветными поломанными бабочками порхнули прочь.
– Не получается, – скорее для себя пожаловалась она. – Потом попробую снова.
Я сидел в двух шагах от девушки и разглядывал ее лицо. В нее на самом деле было очень просто влюбиться. Правильные и очень выразительные черты лица притягивали открытостью. Мне хотелось увидеть, как она улыбается. Там, на Земле, имея такую внешность, у нее не было бы отбоя от подписчиков.
– Я правильно понимаю, что в деревне ты собираешься рассказать, кто ты на самом деле и попросить помощи?
Валена подняла на меня мгновенно покрасневшие глаза, порывисто вскочила, подол платья хлестнул по ногам, как кошачий хвост, и принялась яростно метаться между корягой и берегом, ничего не видя вокруг.
– Да! – Она остановилась и с вызовом уставилась на меня.
И куда, скажите на милость, подевалась расчетливость?
– Я подумал, что ты не хочешь, чтобы кто-то знал о том, кто твой отец.
– Не хотела! – Мне показалось, что она сейчас бросится на меня и все-таки доделает начатое с утра, но я заставил себя не сходить с места.
Пусть и без способности видеть эмоции, моя голова пока ещё превосходно работала. Мне в команде не помешал бы маг, пусть недоучка, пусть девчонка с напалмом в сердце, зато будущий полноценный маг, а на ее огонь у меня найдётся достаточно воды, чтобы уравновесить стихии. Заполучить целителя и огнемет в одном флаконе тот ещё соблазн, я вам скажу. Вот из таких моментов и складывается доверие. Я молчал, не пытаясь даже движением глаз выдать свое нетерпение. Стоило сейчас нарушить шаткое равновесие, разорвать тонкую ниточку зарождающейся приязни, как, независимо от исхода нашей совместной кампании, дорожки двух человек разбегутся в стороны.
Мое терпение оказалось вознаграждено. Валена опустилась рядом и обхватила колени руками, разом растеряв весь свой огонь. Ее глаза поблекли, пальцы переплелись и побелели. Первые слова, словно наждак по металлу, пошли со скрежетом, оставляя следы в душе.
– Давным-давно, ещё в детстве, когда я была маленькой, отец, чтобы меня повеселить, усаживался в свое любимое кресло и брал меня на руки. – Валена не плакала, таким голосом рассказывают о покойнике или о том, как в самый последний момент, когда уже готовишься праздновать победу, теряешь все, что имеешь. – Мне исполнилось восемь в тот день. Папа, как обычно, с доброй усмешкой на лице рассказывал сказку о похождениях барона Вензелоса фон Ругха. О, мы все были без ума от этой истории, и даже старший братец, Адалард, в свои семнадцать презрительно фыркавший при виде наших детских забав, и то выдумывал разные предлоги, чтобы попасть в гостиную и послушать ее вместе с нами. Мы пятеро собирались так каждую пятницу, это было наше время, и никто не решался его отнять. Я чувствовала, что отец своими рассказами добивается того, что не смог бы сделать ни уговорами, ни угрозами. Мы становились единым целым, семьёй.
Валена рассказала, как мама иногда заходила к ним, но никогда не оставалась надолго, ей не нравились разговоры о подвигах, драконах и реках крови. Она с укоризной смотрела на ее отца, покачивая головой, проводила одному из детей своей мягкой, душистой ладонью по волосам, как будто передавая всю свою любовь через это касание, и, поцеловав мужа, удалялась в свои покои. Она понимала, что дело совсем не в историях, и ни разу не выказала ему своего недовольства.
Это был особенный день. День ее торжества, когда можно все или почти все, когда на шалости отвечают улыбкой, а проказы вызывают смех.
В тот день рождения Валена захотела объявить всем о решении, которое, казалось, должно все изменить в ее жизни. Корбл и Ладвиг, ее братья и соратники по приключениям, с утра отправились в лес, чтобы раздобыть к праздничному столу ей что-нибудь эдакое, ее отец вот-вот должен был вернуться с ярмарки, он с вечера посматривал на нее загадочным взглядом, а значит, сюрприз, который они готовили с матерью, еще только должен был приехать в имение.
Валена гуляла по двору, и все казалось ей светлее, чем раньше. Каждый, кто ее видел, кланялся и с улыбкой уверял, что она стала ещё краше, чем раньше. «Что до возраста, – говорили они, – то тебе уже впору искать жениха», – такая она уже взрослая. Эта игра изрядно ее забавляла, пока наконец не привела к неожиданному результату. «Раз все вокруг твердят, что я взрослая, значит, уже можно?» – думала она. Значит, нужно заявить об этом. Нужно рассказать о своем тайном желании, страсти, которую она скрывала вот уже целых два года. Она мечтала стать волшебницей. Какой еще день подходил для подобного заявления, как не ее собственный день рождения?
Валена горько усмехнулась.
– И ты знаешь, все они были правы. Все эти люди, и даже отец, назвавшей меня «уже совсем взрослой принцессой». Я объявила прямо на ужине, при всех гостях, когда отец говорил тост что-то о красоте, целеустремлённости. Он сказал, что я вся в него, а я объявила, что буду волшебницей.
Валена замолчала, опять уставившись в никуда, и молчала довольно долго. Когда она обратила наконец на меня внимание, на лице ее не работал ни один мускул, оно словно превратилось в посмертную маску.
– Больше отец ни разу не усаживал меня к себе на колени, мы не праздновали мой день рождения. Его дочь умерла в тот день, чтобы стать магом. А теперь… – она не договорила, у нее перехватило дыхание. – А теперь то, ради чего я пожертвовала семьей, ради чего превратилась в привидение для родителей и отверженной для сверстников, ради чего отстаивала, отвоевывала право на мечту, ничего этого больше нет. Оно сгорело там, вместе с эшафотом.
Я вздрогнул от ее напора, от того, с какой болью выплеснула она эти слова. Да я, оказывается, не медвежью услугу оказал, а жизнь под откос пустил.
– Ты же говорила, что никто не знает, кто ты на самом деле. Имя сменила. Кто тебя найдёт по таким приметам?! – постарался я ее успокоить. – Ну, спалила ты эти деревяшки, но ведь не убила же никого. Нас не нашли, через пару дней спустят пар, и глядишь, все уляжется.
Бог знает, зачем я так говорил. Наверное, в тот момент я и сам верил в свои слова. К тому же камер тут нет, фотографий – тоже. Ищеек, которые могут по вещам отыскать человека, в такой дыре точно не сыщешь, так что ноги в руки, и бегом отсюда. Будет что вспомнить под бокал горячего вина в холодные зимние вечера где-нибудь в паре тысяч километров отсюда.
– Ты не знаешь, на что способны святоши, – стиснув зубы, произнесла Валена. – Возможно, и не сразу, но они отыщут виновника.
– Да как?! – я вскочил.
– Не знаю, – безразлично пожала она плечами. – Я правда не знаю. Но единственный шанс на спасение для мага, поднявшего руку на служителя богов, – забиться в самый дальний угол в надежде, что ты никогда больше не попадешься им на глаза.
Ерунда какая-то. Я своими собственными глазами видел, как маг ехал в рядах инквизиторского отряда и при этом неплохо себя чувствовал. До определённого момента, конечно. На этого чопорного юношу, не проронившего ни единого слова и на всех взиравшего свысока, не бросались, скорее на него посматривали с почтительностью, его даже побаивались. Кроме того, я припомнил и слова Оррика, который сетовал на то, что у них с чародеями не очень. Как-то не вязалось это со словами Валены.
Обо всем этом я тут же выложил девушке, на что получил гневную отповедь:
– Это отверженные! – прошипела она. – Те, кто был пойман и согласился служить церкви. Они слабы и достойны только презрения!
Хо! Вот так! Моя команда, не собранная пока даже на бумаге, рассыпается, как карточный домик. А я-то намеревался сделать ей предложение! Вот гадство! Впрочем, не стоит вешать нос раньше времени. Этого добра у меня – навалом, хватит, чтобы придумать какой-нибудь выход. Пока же закругляемся с разговорами на эту тему.
– Допустим, мы попали в эти твои Горки, нам подбросили мешок с провизией, что дальше? Пешочком в Бохан? – Для себя я уже решил, что не пойду туда ни на своих ногах, ни без них. Что мне там делать? Волков гонять? Так ведь будет наоборот. Мне нужно в ближайший город, где заправляет главный инквизитор Поль. Если они и поехали куда без меня, то только туда. Почему оставили меня одного, ещё предстоит разобраться, и нигде, кроме этого городишки, как бишь его, Архана, мне этого не прояснить.
Ну и Валену, конечно, следует взять с собой, нечего ей в Бохане делать. Свои заклюют. Пусть она пока этого не понимает, когда уяснит, будет поздно. А сожгут или не сожгут, ещё бабушка надвое сказала. Если все обойдётся, глядишь, этому злобному старикашке самому пятки поджарят за самоуправство. Что-то мне подсказывает, что костер и ведьмы не по его чину, – превышение должностных полномочий в чистом виде, а те, кто этим должен заниматься по статусу, ой как не жалуют выскочек.
Я поднялся на ноги, хлопнул по бедрам, как будто только что присаживался на дорожку, усмехнулся удивленному виду волшебницы, которая к этому моменту совсем пригорюнилась, и собрался выдать что-нибудь бодрое, весёлое, вроде «кончай нюни распускать, мы еще повоюем», как сзади меня кто-то кашлянул.
Резко развернувшись, я уперся открытым горлом в кончик длинного, в пару локтей, меча, крепко сидящего в ладони человека с кривой ухмылкой на лице, разглядывающего одним глазом свои ногти на левой руке, а другим посматривающего в нашу сторону. Он лениво поднес средний палец ко рту, цыкнул языком, старательно отгрыз заусенец и, удовлетворенно крякнув, с пренебрежением оглядел нас с головы до ног.
В следующую секунду мир вокруг сложился вдвое, а в животе расцвел такой цветок боли, что сознание мигом выскочило из тела, чтобы уберечь от ещё больших страданий. Снесло меня с ног или же упал сам, как подкошенный, не знаю, темнота в глазах притушила дневной свет, так что я не сразу понял, что со мной. Когда способность воспринимать окружающее вернулась, перед глазами оказались те самые корни, столь любезно подставившие свои широкие плечи в качестве места для отдыха. В довершение всего пришла отстраненная мысль, что падать лицом вниз не очень приятно, – землю, может, иногда и сравнивают с периной, но для того, чтобы ощутить это, нужно иметь другой болевой порог. Мой нос, мои щеки и губы горели, словно отбивная, по которой хорошенько прошлись молотком, а затем обильно сдобрили жгучим перцем. Им вторил живот, все еще полыхавший болью настолько сильно, что вздохнуть выходило через раз, а сердцебиение заглушало все звуки. Словом, я себя чувствовал рыбой, выброшенной из сети, которую хорошенько приложили об палубу.
