Владимир Михайлович Скрипник
Жилец
Почти полтора года, то есть до середины февраля 1989 года проводилась операция по выводу советских войск. Это масштабное мероприятие было плохо спланировано и сопровождалось несогласованностью и неразберихой этим успешно пользовались моджахеды. Они нападали на плохо прикрытые выходящие воинские подразделения, уничтожали технику и личный состав. В целом за период вывода, так называемого, ограниченного контингента ими были уничтожены более пятисот военнослужащих, это было намного больше, чем боевые потери за все время пребывания советских военнослужащих в Афганистане. Нужно сказать жертв могло быть гораздо больше, если бы наше командование не приняло срочных мер прикрытия отхода. Была создана специальная команда из квалифицированных военнослужащих, имеющих боевой опыт. В эту команду была включена группа Закат. Команда прикрывала отход войск, пользуясь оперативной информацией часто опережала действия моджахедов и диверсионными операциями срывала их планы, нанося ощутимый урон в боевой технике и личного состава. Официально считается, что 15 февраля 1989 года последний советский солдат, пройдя по Мосту Дружбы покинул Афганистан и этим солдатом был генерал Борис Громов, а на самом деле он был далеко не последним. Символический отход Громова обеспечивали немалые силы специальных подразделений Советского Союза и государственной армии Афганистана, целью этого прикрытия было не допустить провокаций моджахедов во время важного политического акта. Эта задача была успешно решена. После этого символического вывода Советских войск некоторые подразделения, в том числе и «Закат» какое-то время еще продолжали выполнять определенную секретную работу на территории Афганистана по просьбе его руководства. «Закат» оставался в Афганистане до середины апреля, за период вывода войск в боевых стычках с моджахедами численность команды сократилась более чем в два раза и это послужило поводом возвращения его на родину. Незадолго до возвращения Виктор и Андрей получили уже очередные ранения, по четвертому разу. Ранения были несложные, осколочные, зашили, перевязали и они оставались в строю и вместе с товарищами по группе были вывезены официально, как гражданские лица по железной дороге из Хайратона в Термез.
В Узбекистане им объяснили, что в связи со сложностью обстановки, в СССР вовсю идет перестройка с ускорением, сейчас в приоритете другие важные государственные задачи и страна не нуждается их услугах, поэтому «Закат» распускается, а все ее участники, несмотря на звания (братья к тому времени были майорами) и награды, демобилизуются. Бывшим военнослужащим выдали необходимые документы и немного наличных денег, чтобы они смогли добраться на родину. Они обещали, там по месту жительства, им помогут с трудоустройством и выплатят полагающиеся денежные вознаграждения. На самом деле все оказалось совсем не так, как было сказано.
* * *
Спать-то я легла, а вот уснуть долго не получалось, не давало нервное возбуждение. Выполнив несколько дыхательных упражнений, через несколько минут организм пришел в норму: пульс стабилизировался, нормализовались давление и эмоциональный фон, я уснула крепким здоровым сном. Проснулась ранним, еще до восхода солнца, утром. Устроила себе хорошую пробежку, зарядку и душ. Позавтракала с аппетитом. Чувствовала себя превосходно, мозг работал четко и ясно и через час план действий по переходу в новую жизнь, в основном, был сформирован. Я отправилась в магазин телефонных аксессуаров, купила два аппарата и две симки. Активировав один из них, послала Андрею письмо, в котором просила сообщить мне номер его или Виктора банковской карты, якобы мне нужно временно перечислить на нее деньги для хранения. И подписалась «W». Вскоре пришло ответное сообщение с номерами двух карт. Несколько дней я ездила по разным местам страны, доставала из тайников спрятанные деньги и переводила их на карты братьев и когда запланированная сумма была переведена, я написала Андрею сообщение: «Эти деньги мне не нужны, они ваши. Мой номер и сообщения удалите. Мне не звоните. Телефон и симку сейчас уничтожу. Прощайте, W». Расправившись с телефоном, облегченно вздохнула: «Успела! Теперь можно пожить для себя!»
* * *
Так и закончилась моя активная, серая, трудовая жизнь и перешла она в заключительную фазу, с успокоительно-утешительным названием заслуженный отдых. Я к этому переходу отнесся вполне спокойно, единственное что доставило некоторые хлопоты – пришлось освободить ведомственную квартиру. На улицу меня не выкинули, а предоставили двушку в новом многоэтажном доме. Туда я и перебрался. У меня, пенсионера оказалась уйма свободного времени, чем-то заняться у меня не было ни малейшего желания и от безделья я еще сильнее пристрастился к выпивке, более того, со временем это стало главным в моей жизни, я бы сказал, ее приятной целью если бы не Марина. Пить в квартире я не любил, мешало ощущение присутствия Марины, странно, в этой квартире она никогда не была и все равно… Чаще всего ходил в наше единственное кафе, которое понемногу утрачивало свой статус и постепенно возвращалось к своему первоначальному состоянию, становилось прокуренной забегаловкой с бухлом на разлив и условной закуской, дань времени, в виде пакетиков сухариков и пересушенной солёной рыбкой. Лена там уже не работала, а куда делась, не знаю. Иногда, для смены обстановки и если позволяла погода, уходил в безлюдную часть парка или на ставок, по пути покупал что-нибудь закусить и бутылку спиртного. Вначале это была водка, потом ее сменило крепленое недорогое вино. Располагался на лавочке или на берегу, подальше от людей, и потихоньку коротал время в мысленных беседах с Мариной или в бездумном созерцании окружающего мира, других желаний у меня почти никогда не возникало.
Кстати, о времени, оно тянулось томительно медленно, ускорить его ход очень хорошо помогало вино. Это не значит, что я пил целыми днями, с утра и до вечера, нет, я понимал, что это кратчайший путь в могилу, а туда я не спешил, поэтому придумал для себя принцип, согласно которому пить можно было только вечером, не раньше шести часов, и не больше установленного количества спиртного. Этот принцип я не нарушал. Дни были похожи друг на друга, как однояйцевые близнецы. Утром после пробуждения у меня почти всегда возникало желание, чтобы день побыстрее прошел и его сменил долгожданный вечер, а ближе к ночи нужно было опять лечь спать. После завтрака я выходил на улицу «делать шопинг», а попросту шел на рынок или в магазин за продуктами. Я никогда и ничего не покупал впрок, делал это для того, чтобы каждый день было чем занять себя. Возвратившись домой, приступал к неспешной готовке нехитрого обеда на одного человека – себя, не очень любимого, медленно съедал его и после обеда пару часов отдыхал, часто перечитывая Дон Кихота или слушал бардов, но это желание возникало не часто.
Каждый раз отдых заканчивалось коротким и приятным сном. Проснувшись, я прежде всего с тревогой смотрел на часы, не проспал ли, затем одевался, выходил из дома и традиционно шел в продуктовый магазин, в его ликероводочный отдел. Он так назывался, на самом деле ликера там отродясь не было, продавали водку и недорогое крепленое вино. Отоварившись, я с предвкушением наслаждения продолжал свой очередной маршрут, а их у меня было два на выбор. В конце пути я располагался и под символическую закуску, которая одновременно была моим ужином, не торопясь выпивал вино и также не торопясь возвращался домой. И так изо дня в день. Дни для меня были как цветные карандаши для дальтоника, все серые и едва отличимые друг от друга интенсивностью серости. Безусловно такой образ жизни невозможно назвать здоровым, к тому же я продолжал курить.
Со временем у меня появилась одышка, но это еще полбеды, стала беспокоить прогрессирующая боль в паху, особенно при мочеиспускании, а когда она стала невыносимой обратился к врачу. Врач укоризненно покачал головой и устроил обследование моего дряхлеющего организма. Я сдал кучу разных анализов, меня осмотрели узкоспециализированные доктора и результат – букет различных заболеваний, о существовании которых в себе я и не подозревал, но все это пустяки, главное – неоперабельная аденома простаты, а неоперабельная она была потому, что я очень поздно обратился в поликлинику. Врач, молодой, но уже лысеющий и полнеющий мужчина безучастно просмотрел результаты обследования, не стал мне читать нотации, выписал таблетки, которые я должен принимать всю оставшуюся жизнь, и не надеясь на выполнимость предписания, посоветовал кардинально изменить мой образ жизни. Я понял, что никого не интересующая моя оставшаяся жизнь – это не очень продолжительный отрезок времени, но таблетки купил и даже регулярно принимал их. Вроде бы немного помогало. Боль не исчезла, но стала не такой острой, вполне терпимой. А вот образ жизни меня устраивал, я решил не менять его, оставить, как есть.
Однажды, когда я очередным вечером в отдаленном уголке парка сидел на скамейке и, растягивая удовольствие, попивал вино, ко мне подошла цыганка. Собственно, она не была одета в традиционный наряд городских цыганок, вполне нормальная юбка, да и шарфа на голове не было, но что-то во внешнем виде и в чертах лица говорило, что она румны6. Девушка села на скамейку, молча, и бесцеремонно рассматривала меня. Я налил в стакан вино и, протянув ей, сказал:
– Чаяла, камэса пьеса, – что по-цыгански дословно означало: «Девушка, хочешь, пей.» Это была одна из немногих фраз, оставшаяся в моей памяти от одной цыганки, которая когда-то жила со мной.
Цыганка весело рассмеялась, и ее смех показался мне очень знакомым. Спохватившись, девушка резко замолчала и, глядя на меня зелеными глазами, сказала:
– А давай я тебе погадаю, – и не дожидаясь согласия продолжила, – ты не ром, ты гаджо7, а цыганский знаешь, потому что, жил с цыганкой и у тебя хорошая память, потом цыганка от тебя ушла, а слова остались.
Я в два глотка осушил стакан, поставил его на скамейку и, посмотрев в глаза собеседницы, спросил:
– Ты знаешь Дрину?
– Нет!
– Значит, знаешь меня и, наверное, я знаю тебя, но не могу вспомнить – и, посмотрев в зеленые, до боли знакомые глаза, уточнил: – не хочу вспоминать и видеть тебя.
Саша поднял с земли бутылку, наполнил стакан и выпил содержимое мелкими глотками. Пока он это проделывал, девушка встала и не попрощавшись ушла.
Саша долго смотрел ей вслед. Неожиданно для себя он понял, что это была Марина и она приходила прощаться. «Это кто из нас уходит, наверное я, ну и слава Богу!» – подумал Саша, посмотрел на бутылку, потом на небо: «Вот черт, солнце еще высоко, а у меня осталось всего на донышке». Из-за этой цыганки все пошло не так, как обычно. До ночи еще оставалось много времени, а занять себя было нечем. Перспектива трезвого вечера испортила настроение. Подумав, порылся в карманах, извлек мелочь, пересчитал. «Нормально, на кружку пива хватит. На обратном пути догонюсь в кафе». От найденного, такого доступного выхода настроение улучшилось.
Вспомнил цыганку. «Откуда она взялась и зачем нужна в моей жизни?» Эти два вопроса некоторое время занимали его ум, но не найдя на них ответа решил для себя, что никакой цыганки и вовсе не было, просто она – плод его творческого или, что вернее, пьяного воображения. Эта мысль развеселила, но в голове оставалась недолго и покинула ее вместе с цыганкой. Солнце пригревало. Саша перебрался на другую лавку, она стояла в тени, пододвинул ближе к себе бутылку, устроился поудобней, закрыл глаза и задремал. На лице у него задержалась счастливая улыбка.
Проснулся вечером. Солнце уже спряталось за горизонт, летняя жара уступила место вечерней летней прохладе. Оглядевшись вокруг, понял где он и вспомнил как сюда попал. Нащупал в кармане мелочь встал и справившись с легким головокружением последовал по направлению к кафе. Шел медленно мешала обострившаяся боль в паху. Купив пиво у стойки, поискал глазами более-менее свободный стол, с трудом протиснулся к нему.
– Анатольевич, привет! Я тебе тут уже несколько дней выжидаю, хочу долг отдать, а все никак не получается, прихожу с деньгами, а тебя нет, вот я их и пропиваю, а сегодня самое то еще не успел пропить, вот деньги, бери, и проводив взглядом перекочевавшие в Сашин карман купюры с сожалением добавил, – жаль только, выпить хочется, а денег на это дело уже нет.
Это был сосед по подъезду, Семеныч. Как-то Саша одолжил ему небольшую сумму, да и забыл, а он оказывается помнит. Перехватив грустный взгляд соседа, Саша для себя отметил: «Интересно получается, занимать деньги Семеныч приходил ко мне домой, а возвращать долг решил в кафе. Ну да бог с ним!» Обращаясь к соседу, предложил:
– Ладно, Семеныч, хочешь я тебя пивом угощу?
Семеныч утвердительно кивнул, но лицо выражало смешанное чувство благодарности и неудовлетворенности от предложения. Саша это заметил и решил подправить свое предложение.
– Давай сделаем так, пиво пивом, но, если ты не возражаешь, вот тебе денежка сходи в магазин, купи чекушку и чем-нибудь закусить.
Глаза у Семеныча заблестели и со словами: «Это я мигом!» петляя между посетителями быстро направился к выходу. Усиливающаяся боль в паху не давала покоя. Выпитая таблетка почти ее не уняла, осталась надежда на водку, она иногда помогала. Саша не успел допить пиво, как вернулся оживленный Семеныч. Поставил на стол захваченные по пути со стойки два стакана, привычными движениями откупорил бутылку и с одного раза поровну разлил водку по стаканам. Не чокаясь, выпили водку, запили пивом, купить закуску Семенычу в голову не пришло. Семеныч опорожнил свой стакан, Саша выпил половину, и протянул стакан Семенычу, на что тот ответил благодарным кивком.
Горячая волна прокатилась по телу и приглушила Сашину боль, но ненадолго, вскоре она вернулась с новой силой заявила. Захотелось лечь и расслабиться. Саша допил пиво, кивком попрощался с Семенычем и побрел в сторону дома. Идти было трудно, каждый шаг вызывал острую боль. А еще кружилась голова, к горлу подкатывала тошнота, сказывалась что вино, пиво и сверху водка – не очень хорошая последовательность и уж совсем никудышнее лекарство. Пересохшие губы и горячее дыхание указывали на начавшийся жар. Обессиленный, он наконец добрался до дома. Оставалось подняться в квартиру, но сил не было. Саша сел на еще теплую землю, оперся спиной на шершавую стену дома. В голове мелькнула мысль, что это, пожалуй, все и подняться самостоятельно он уже не сможет. Страха скорой смерти не было, наоборот появилось спокойствие, боль утихла, осталась, покрывшая липким потом, слабость, хотелось спать. Неожиданно вспомнилась цыганка она же, наверняка, Марина, но внешне не похожая на нее. «А как сейчас выглядит Марина?» Еще недавно Сашино воображение мгновенно дало бы ответ, но сейчас он никак не мог вспомнить это дорогое лицо, мешал образ цыганки. После безуспешных попыток попробовал вспомнить личико Марины шахтерского дитя, раньше это всегда удавалось легко, но сейчас не получалось. Отчаявшись, Саша решил отказаться от этой затеи и попытался встать оказалось сделать это не просто. Неожиданно мучавшая его боль исчезла, стало покойно и хорошо. Глаза закрылись сами собой. Тело приподнялось над землей. Казалось, волны невидимого океана стремительно поднимали его вверх, а затем медленно опускали вниз. В сознании звучала чудесная, когда-то знакомая мелодия, он вспомнил ее, это была музыка, которую когда-то неоднократно слышал на глее. Внезапно перед внутренним взором появилось небо, то давно невиданное, но не забытое небо над глеем. Небо жило в гармонии с музыкой, наполняя радостью Сашино сердце. В какой-то момент на небе появилась точка, она быстро увеличивалась и вот уже превратилась в две человеческие фигурки. Это был силуэт женщины, держащей за руку маленькую, белокурую девочку. Фигурки стремительно приближались, стали более контрастнее и оказались очень знакомые, это была Марина шахтерское дитя и Марина взрослая нецыганская, а та, чей образ Саша совсем недавно не мог вспомнить. Марина взрослая что-то говорила весело смеющейся Марине маленькой. Они не обращали на Сашу внимание, им было очень хорошо вдвоем. Волна радости и любви к этим созданиям захлестнула Сашино сердце. Из-под закрытых век полились слезы. Марины заметили Сашу и улыбаясь приветственно замахали руками. Саша пытался ответить, но руки не слушались. Музыка звучала все тише и тише, краски на небе стали блекнуть. Марины по-прежнему улыбались и махали руками, но уже прощально, их образы удалялись, утрачивали четкость, а затем вовсе исчезли. «Ну и пусть так! Главное – я их увидел.» Умиротворенный Саша медленно погрузился в сон. Все вокруг исчезло. Мрак.
* * *
Я тщательно убрала квартиру, стерла со всех предметов отпечатки, ненужные вещи отнесла в мусоропровод. Поздно вечером вышла из дома с дорожной сумкой на плече и кейсом со шпионскими аксессуарами в руках. На мосту, оглядевшись вокруг, включив механизм уничтожения бросила кейс в воду. Через несколько секунд раздался легкий хлопок, а на месте падения образовалось маленькое облачко дыма, и кейс исчез. Не останавливаясь, перешла на другой берег, села в поджидавшее меня такси и через полчаса смотрела в окно уносившего меня в ночь поезда. На конечную станцию моей малой родины прибыли ранним утром. Я вышла на перрон, пахло горящим углем. Знакомый с детства запах, откуда он здесь, ведь сто лет как нет паровозов. Пройдя через здание знакомого вокзала, вышла в город. Тут же услужливый таксист «за ваши деньги хоть на край света!» усадил меня в машину и отвез в гостиницу. Если быть точной, город не был моей малой родиной в полном смысле, это был наш областной центр. Я решила остановиться в его единственной гостинице.
Под вечер на такси приехала в мой родной поселок, вышла из машины недалеко от «моего» клуба. Собственно, это был уже не клуб, в его помещении располагался банк. Я медленно прошла по аллее в сторону кафе, которое потеряло свой статус и в настоящем было просто забегаловка. Вошла в прокуренное помещение. За круглыми одноногими высокими столиками стояли мужчины. Пили пиво и что-то еще. Стоял прикрытый табачным дымом гул. Казалось, все посетители говорили одновременно. На меня не обратили внимания, лишь один подвыпивший мужчина настойчиво приглашал жестами за свой столик. Я глазами поискала Сашу, понимала, что если он не уехал, то обязательно окажется здесь, но в данный момент в кафе его нет, впрочем, вечер только начался. Надо подождать. Из прокуренной, пропахшей алкоголем атмосферы кафе я с удовольствием вышла на свежий воздух, села на скамейку и приготовилась ждать.
Через некоторое время в конце аллеи появился силуэт. Это был мужчина давно не стриженный и небритый, забывший, что такое утюг пиджак оттягивали карманы. Из одного кармана виднелась бутылка, второй был тоже непустой. Мужчина шел неторопливым шагом никуда не спешащего человека. Поравнявшись, мужчина даже не посмотрел в мою сторону, да и в сторону кафе тоже. Я услышала свистящее дыхание нездоровых легких. Он очень изменился с последней нашей встречи, но я его узнала, это был Саша. Стараясь не быть замеченной, я пошла за ним следом. В пустынном уголке парка Саша сел на скамейку, отдышавшись, расстелил на лавочке газету, затем вытащил из кармана бутылку, откупорил ее, из другого кармана достал стакан и какую-то еду. Не торопясь, налил в стакан вино. Пить не спешил. Растягивая удовольствие от предвкушения, посмотрел сквозь стакан на солнце и сделал несколько мелких глотков. Закусывать не стал. Достал сигарету, долго задумчиво разминал ее, наконец, зажав ее губами, прикурил, сделал затяжку и закашлялся. Кашлял надрывно и долго, когда успокоился, на глазах блестели слезы. Выпил еще глоток и осторожно затянулся сигаретой. На этот раз обошлось без кашля. Докурив, Саша закрыл глаза и, подставив лицо вечернему солнцу, несколько минут сидел без движений, только часто вздымаемая грудь свидетельствовала о том, что он жив. Мне очень захотелось поговорить с ним. Я подошла и не спросив разрешение, села рядом на скамейку. Почувствовав постороннее присутствие, Саша открыл глаза, недовольно посмотрел в мою сторону, налил в стакан вино и протянул его мне. Смерив меня взглядом, обратился по-цыгански, предлагая выпить:
– Чаюри, мангав пьеса.8
– Наис нанэ.9
– Со ту хамес?10
– Послушай, ты же гаджо11, откуда знаешь цыганский? А, я поняла, у тебя, наверное, была женщина цыганка.
Саша удивленно посмотрел на меня.
– Ты знаешь Дрину?
Я рассмеялась. У Саши округлились глаза, и я поняла, что он узнал если не меня, то мой смех. Как бы прогоняя видение Саша, залпом выпил предложенное мне вино и довольно категорично заявил, что продолжать разговор со мной не хочет. Опять налил и опять выпил. Собственно, и мне говорить с ним расхотелось – не о чем, это был совсем другой доживающий в пьянстве свою жизнь, больной человек, которого единственно что держит в этом мире – вино. Я встала и не прощаясь пошла к выходу из парка.
* * *
Я медленно брела по аллее. На душе было тревожно. Уходя от Саши, я внезапно ощутила на себе чей-то пристальный взгляд и теперь шла незаметно оглядываясь, вокруг никого не было, но ощущение слежки не покидало меня весь оставшийся вечер, даже в такси казалось, что водитель какой-то подозрительный. В сознании промелькнуло: «Нервы!» и тут же вспомнился отрывок когда-то слышанной у Саши бардовской песни: «Только нервы устали, стервы, да аорта бузит порой…» Я усмехнулась: «Положим, с аортой у меня пока все в порядке, а вот отдохнуть и успокоиться похоже необходимо». В глубине души я понимала, что версия с нервами – самообман, все гораздо серьезней и надо что-то делать, а что? Шпионского кейса у меня уже нет, как и нет никого, кто мог бы мне помочь хотя бы советом. От безысходности гнала прочь эти тревожащие мысли и вообще старалась ни о чем серьезном не думать.
В гостинице перед тем, как лечь в постель, сделала комплекс специальных упражнений и уснула глубоким сном. Утром гуляла по городу, бесцельно заходила во все попадавшиеся на пути магазины. Ничего не покупала, ничего мне не нужно. Во второй половине дня съездила в родной поселок. Не опасаясь быть узнанной, пришла на Шанхай, вернее, на место, где прошло мое детство. Шахта не работала, закрылась, и Шанхай за ненадобностью ликвидировали, сравняли с землей. Ностальгически глубоко вздохнула: «Прощай, Шанхай!» На обратном пути прошла мимо остатков трансформаторной будки, постояла немного, как перед могилой, затем села в ожидавшее такси и вернулась в гостиницу. «Вот и все! Ни люди, ни стены, ничто не держит меня в этой жизни даже планов на будущее у меня нет никаких. Да и какое, там, будущее.» Я понимала, что это депрессия и, если не хочу превратиться в Сашу, нужно, как можно быстрее найти из нее выход, а для начала надо дать мозгам хороший отдых и покой, а не таскаться по прошлой жизни.
После обеда пошла гулять в парк. Конечно, по моим поселковым меркам центральный городской парк областного центра казался огромным. Мне раньше не приходилось бывать в нем. Собственно, сам парк с его прогулочными аллеями и аттракционами располагался вокруг ставка. Это был очень большой пруд, с перекинутым через него широким пешеходным мостом с фонарями на столбах, а вокруг пруд окружала асфальтированная набережная, на которой на противоположной от воды стороне располагались лавочки с удобными спинками. Перед входом на мост несколько бабушек продавали букеты полевых цветов. Я решила купить цветы и тут же как в детстве сплести венок. Долго выбирала и купила букет простых разноцветных цветочков, очень похожих на ромашки. День был будний и в парке почти не было гуляющих, да и те в основном выгуливали собак. Я выбрала подходящую лавочку, расположилась на ней и начала плести венок. Цветы я брала наугад и, удивительно, венок получался очень красивый, временами я его отстраняла от себя и любовалась природной красотой. Это успокаивающее занятие благотворно влияло на психику, настроение улучшилось, я даже стала тихонько напевать какую-то простенькую мелодию. Но цветы закончились, пришлось окончить венок, я его держала в руках и любовалась его красотой. Внезапно сзади раздался негромкий мужской тревожно знакомый голос:
– Красиво получилось.
Голос показался знакомым, я резко повернулась. Передо мной стоял Мусса. Ему достаточно было мгновенного моего удивления, чтобы, несмотря на мой преображенный вид, узнать меня.
– Здравствуй, Соня! – сказал, улыбаясь Мусса и, перехватив мой взгляд в сторону лежавшей на лавке сумки, продолжил: – Не надо, Соня, ты под прицелом нескольких стволов, давай поговорим. Не возражаешь, если я присяду, и не дожидаясь моего разрешения, сел на лавку между мной и моей сумкой. Мусса смотрел на меня добродушно и даже с сочувствием. Я поняла, что случилось непоправимое. Внешне оставаясь спокойной, я лихорадочно оценивала ситуацию и вырабатывала линию поведения. «Я им нужна живая, хотели бы ликвидировать, уже бы убили. А живая я им нужна исключительно, как возможная связывающая с Хозяином нить. Дальнейшая моя судьба предрешена, вначале информация, а потом ликвидация. Прав оказался Иван Иванович, как всегда, такой участник убийства Амина, как я не должен жить. И так, есть только два варианта развития событий: первый, долгий и мучительный – от меня получат максимум информации о Хозяине, а так, как я мало чего знаю они будут уверены в обратном и для получения результата будут использованы все методы допроса в том числе и физического воздействия и когда испробуют весь арсенал и убедятся, что я действительно ничего не знаю, а к тому времени из меня сделают «овощ». меня тихо бесследно ликвидируют; второй, быстрый и безболезненный с тем же итоговым результатом, что и первый – меня должны убить прямо сейчас. Казалось бы чего проще, наброситься на Муссу и его люди вынуждено застрелят меня. А если нет? Раньше Мусса был очень хорошо физически подготовлен, отлично владел приемами восточных единоборств, судя по его виду, он и сейчас в отличной форме и вполне может случиться, что он меня просто вырубит и тогда только первый вариант без всяких если. Нет, это риск. Надо исходить из того, что схватка с Муссой бессмысленна. Что остается? А остается, сделать так, чтобы Мусса понял меня и сам помог мне уйти из жизни, при этом не нарушив ни одной буквы инструкции. Нужно поговорить с ним, убедить, что я ничего не знаю о Хозяине и никак не могу быть связующим звеном.
Для начала нужно убедиться, что я правильно поняла цель моего задержания. Начну с выяснения вопроса, кто такой Муса сейчас, от кого он и зачем ему я.
– Ты прав, Мусса, я старалась казаться другой и, наверное, убедила бы любого, но только не тебя и действительно ты меня узнал я Соня, а ты кто?
– В смысле?
– Меня ищут контрразведки Америки, Британии, Пакистана и Афганистана, а может и еще кто-то, а нашел ты. Где служишь или на кого работаешь? Как сложилась твоя жизнь? Столько лет прошло. Понимаешь, что мне сейчас ты можешь говорить все, какие могут быть от меня сегодняшней секреты!
Я горько улыбнулась. Муса смотрел на меня, как на дорогого, давно не видевшегося человека, я что-то такое прочла в его глазах и неожиданно поняла, что все время нашего знакомства была небезразлична ему и в прошлом и сейчас.
Вспомнилось как он на руках выносил меня из дворца Амина, а потом сопровождал. Я тогда думала, что это он делал по долгу службы, оказывается я ошибалась. От озарения у меня на глаза набежали слезы.
Мусса улыбнулся:
– Ну хорошо, давай поговорим, немного времени у нас есть. В списке охотников на себя ты пропустила Барона, впрочем, это ни на что не влияет, а еще я должен прояснить, на самом деле, ни в какой из перечисленных тобой разведок я не служу и ни на кого не работаю.
Уловив в моих глазах искорку надежды, Мусса едва заметно отрицательно покачал головой, а потом с ноткой легкой грусти тихо произнес:
– Я генерал ФСБ.
– Им-то что я сделала? Почему в задержании меня, майора принимает участие генерал? – притворно удивилась я, а на самом деле хорошо представляла серьезность ситуации.
– Непосредственно им – ничего, но РФ объявила себя преемником распавшегося Советского Союза, твое «воскресение» было неугодно Союзу, а следовательно РФ, ну а поскольку ФСБ выполняет функции по защите интересов государства, то…
– Можешь дальше не продолжать, я все поняла.
Наступила тягостная пауза.
– Как вы меня нашли? Насколько я знаю, вся информация обо мне по линиям КГБ и ГРУ уничтожена, или это не так?
– Да, действительно, Хозяин тщательно все зачистил, ничего не осталось, у ФСБ нет ни отпечатков твоих пальцев, ни единой твоей фотографии в том числе и на групповых, ни словесного портрета, даже образцов почерка нет. Ничего нет. Из знавших тебя, не считая меня и разыскиваемого нами Иван Ивановича, который неизвестно где находится, остался друг твоей юности Саша. Здесь все просто, наши аналитики с высокой вероятностью пришли к выводу, что ты, зная об охоте на тебя и понимая, насколько это серьезно и, как следует из твоей характеристики, ни лишена сентиментальности, обязательно постараешься увидеться с Сашей. Где и когда это произойдет просчитать было несложно, помог очень упрощенный Сашин образ жизни. Установили скрытое наблюдение в местах, где он бывает, и там ждали, и готовы были ждать долго, но, к счастью, не пришлось. За время наблюдения с ним никто, кроме продавца продуктового магазина, не общался и вдруг сегодня к нему подошла и заговорила цыганка. Уверенности, что она – это ты, не было никакой, но проверить нужно, вот меня срочно доставили из Москвы и не потому, что я смог бы узнать тебя, нет, это нереально, суть операции состояла в том, чтобы ты меня узнала. Собственно, так и произошло, когда ты меня внезапно увидела, а я мало изменился, да и гримеры поработали, твои зрачки от удивления на мгновение расширились, вот, собственно, и все.
Мусса замолчал, внимательно и, как мне показалось, немного грустно смотрел на меня, ожидая вопросов.
– Вы меня отвезете в Москву?
Муса утвердительно кивнул.
– Когда? Сегодня? Сейчас?
– Сегодня. В Москве уже знают, что ты задержана и уже выслали самолет. У нас есть не больше часа и мы можем поговорить, если хочешь.
– О чем? О будущем?
Иронично спросила я.
– Нет, о прошлом. Я часто вспоминаю, как увидел тебя в первый раз, такую маленькую, хрупкую и на вид беззащитную. Помню твои глаза, красивые, умные и добрые. У меня тогда возникло чувство, что я в ответе за тебя перед Богом. И это чувство жило во мне все время, да и сейчас, как оказалось, не умерло.