Владимир Михайлович Скрипник
Жилец
Я задумался, ничего толкового не приходило в голову.
– Ну, что ты молчишь?
– Я думаю, тебе нужно выйти замуж.
– Ты че? – удивленно спросила Наташа и посмотрела на меня, как на дурачка.
– Фиктивно, конечно, поживете пару месяцев и разведетесь, а ты смело сможешь возвратиться к родителям и все будет хорошо, если кого и будут проклинать, так это несостоявшегося зятя.
Я понимал, что план так себе, но ничего путного не мог придумать.
– Наверное, это был бы выход, но где найдешь такого чудака на букву «м», лично я таких не встречала.
– Остается аборт или ты хочешь оставить ребенка?
– Какой хочешь, на черта мне сдался этот ребенок с неопределенным отцом. Я ходила к врачу, а он сказал, что у меня там что-то не так и аборт делать нельзя, в лучшем случае я могу остаться бесплодной, а в худшем – умереть, ни то ни другое меня не устраивает, так что не знаю.
Мы опять замолчали, я достал сигарету и закурил.
– Остается только фиктивный брак, надо искать мужа. Ты сейчас не возражай, подумай, и я подумаю, а завтра давай встретимся в это время и на этом месте, хорошо? А теперь мне нужно бежать, я уже опаздываю.
На том мы и расстались. Меня почему-то беспокоила судьба Наташи, я пытался понять почему, о любви и речи не могло быть, все перегорело давно, мне она никто, а я все равно испытывал чувство долга перед ней. Вечером предложил Паше и даже обещал заплатить, но он отказался, мотивируя тем, что его, «женатика», в два счета выгонят из общежития, и он был прав. Больше предлагать было некому, теплилась очень слабая надежда, что Наташа со своей стороны найдет кого-нибудь.
Встретились на следующий день, по унылому лицу Наташи я понял, что обсуждать нечего, а когда она узнала, что и я ничего не придумал – заплакала, оставался очень тяжелый выбор и здесь ей уже никто не поможет. При виде плачущей Наташи у меня защемило сердце от жалости, редкое событие, я обнял ее за плечи и сказал:
– Не плачь, у тебя есть муж, все обойдется.
Наташа удивленно посмотрела на меня:
– Кто есть у меня?
– Муж, и это я.
– Ты! Зачем, я же тебя не люблю.
– И я тебя не люблю, ты не поняла, я буду твоим фиктивным мужем.
– Тебе это надо?
От неожиданности у нее высохли слезы.
– А черт его знает! Хочу немножко побыть женатым, только ты потом не тяни с разводом, а то узнают – из общаги выгонят.
Глаза у Наташи заблестели от радости.
– Да ты что! Когда нас могут развести? По-моему, через три месяца, вот такая короткая у тебя будет семейная жизнь.
– Можно было бы сегодня подать заявление, боюсь, что поздно и загс уже не работает, давай завтра утром, у меня не будет первой пары, так что до десяти я свободен. Сможешь прийти утром в загс к восьми?
Наташа быстро утвердительно кивнула головой, глаза у нее блестели от радости, красивая, она стала еще красивей, я залюбовался ею, но должен был спешить, меня ждала другая девушка.
– Ну вот и договорились, а сейчас я должен идти, меня ждут. Смотри, завтра паспорт не забудь, будем уговаривать загс побыстрее нас расписать, скажем, что ты беременная, короче, придумай что-нибудь.
В загсе молодая девушка поначалу категорически отказывалась расписать нас раньше, чем через месяц, но Наташин рассказ о беременности и суровых родителях, прерываемый слезами, переходящими в рыдания, при этом я успокаивал невесту, как мог, в конце концов эта трогательная сцена смягчила сердце девушки. Она полистала в своей книге, заставила нас переписать заявление задним числом и назначила через неделю регистрацию. Довольные, мы вышли из загса и остановились у входа, дальше нам нужно было в разные стороны. Прощаясь, Наташа посмотрела на меня радостными глазами.
– У нас с тобой случилась, по сути, помолвка, давай отметим, – сказала она. – Сегодня пятница и моя подруга, у которой я живу, с мужем едут к родным, квартира в моем распоряжении, я что-нибудь приготовлю.
– А я принесу чего-нибудь выпить. Хорошо, где и во сколько?
В назначенное время я был на месте. Наташа накрыла стол на кухне, мы пили вино и говорили, собственно, говорила она, а я смотрел на нее, наслаждался ее красотой и практически ничего не слышал. Потом мы танцевали и говорили. Наташа несколько раз за вечер пыталась рассказать мне, какой я хороший, в конце концов вино и танцы сделали свое дело, и я остался у нее ночевать. Это была жаркая ночь, страстная Наташа благодарила меня, как могла, а могла она многое. Утром встал рано, спать не хотелось и не хотелось оставаться. Я оделся, допил вино, написал записку, что приду к загсу в назначенное время и что я должен уйти на пары.
Через неделю нас расписали. У загса, озабоченные каждый своими проблемами, поцеловались братским поцелуем и разошлись. Так прошел месяц, с Наташей мы не виделись, но однажды она нашла меня в институте и, глядя сияющими глазами, огорошила предложением:
– Давай разведемся.
Я недоуменно посмотрел на нее:
– Ну конечно, мы разведемся, как и договаривались.
– Нет, ты не понял, давай сейчас разведемся.
– А что за спешка, время еще есть?
– Понимаешь, меня нашел Дима. Он просил прощения, клялся-божился, что меня любит и просит выйти за него и он решил, что мы уедем, ему предлагают хорошую работу и жилье где-то там на Севере. Я ему рассказала о своих планах вернуться домой, о нашей фиктивной женитьбе. Он огорчился, но потом посоветовался с отцом, а он у него как-никак областной прокурор, и тот обещал, что меня с тобой быстро разведут, а нас с Димкой чуть ли не сразу распишут, у этого прокурора все схвачено. Ты можешь сегодня к двум часам подойти в загс? Я должна сообщить Диме, он ждет на улице.
– Конечно, приду.
– Отлично! Я так рада, – и глядя мне глаза, добавила: – Кажется, я его очень люблю.
Меня позабавило сочетание слов «кажется» и «очень», но я поцеловал Наташу в щеку. Поцеловал в щеку Наташу еще раз, когда мы, уже разведенные, вышли из загса, собственно, вышел я, Наташа просто провожала меня, ей надо было вернуться назад, чтобы узаконить брак с Димой. На крыльце мы попрощались, я ее последний чмокнул в щеку и оба довольные разошлись и больше никогда не встречались.
* * *
Закончил институт я хоть и не с красным дипломом, но дипломный проект защитил на «отлично», впрочем, это никого и никогда не интересовало. Распределили меня, как и предполагалось, на мою шахту, Лева постарался. В отделе кадров встретили нормально, оформили горным мастером, как не имеющего практического опыта работы в горной промышленности, студенческая практика и террикон не в счет. К тому времени дядя Гриша стал дважды дедом и с моего настойчивого согласия мои родственники произвели обратный размен, и Женя со своей семьей въехала в двушку, а я остался без жилья, что меня не особенно волновало, а если точнее, не волновало совсем, поэтому по моей просьбе меня временно поселили в семейное общежитие, пока не освободится ведомственная квартира. И началась моя трудовая жизнь.
Работа оказалась не сложной, но ответственной, на шахте, как и в армии, чем ниже твоя должность, тем больше у тебя начальников, так что начальников у меня хватало. Иногда виделись с Левой, он уже работал начальником добычного участка и благодаря Леве – самого передового на шахте.
Ходили разговоры, что замначальника шахты вскоре уйдет на пенсию и на его место вроде бы пророчат вчерашнего молодого специалиста Леву. Собственно, и года не прошло, как все так и произошло. Затем, как водится, произошли передвижки в руководящем составе и меня назначили помощником начальника участка.
Так, без особых событий, прошло несколько лет, потом начальник шахты ушел на заслуженный отдых и на его место, неожиданно для всех, назначили Леву, а через пару месяцев он меня назначил начальником участка. К тому времени я жил в трехкомнатной ведомственной квартире, обставленной казенной мебелью, жил один, семьей не обзавелся, да и не хотел. Пока жива была, ко мне часто приходила мама, несмотря на то что была неизлечимо больна, что-то там по-женски, потом приходить перестала, слегла. Я хоть редко, но навещал ее, она всегда очень радовалась моему приходу. Мама прижимала мою ладонь к своей щеке и грустно смотрела на меня, а в глазах у нее светилась радость за меня и гордость, вот какой он вырос, похоже, единственное, что ее огорчало, это то, что у нее нет и она уже не дождется внуков. Дядя Гриша не отходил от нее ни на шаг, окружил ее любовью и заботой. На все мои попытки помочь отвечал решительным отказом «Я сам!» и все же, расставаясь, я прятал под мамину подушку деньги, мама это видела и сквозь слезы благодарно улыбалась мне. Умерла мама ночью, тихо и, может быть, во сне. Я знал, что это трагическое событие неизбежно, и все равно смерть мамы застала меня врасплох. После похорон, на них меня хватило, но потом несколько дней ходил, как не в себе, пытался пить, но не получалось, много курил и почти ничего не ел. Помог Лева, он часто приходил ко мне, что-то готовил на кухне и говорил, много говорил, часто вспоминал свою мать, рассказывал, как ее любил и как ему было плохо, когда ее не стало. Делал все это естественно, без малейшей экзальтации, и я постепенно пришел в себя. Прошло еще несколько дней, и моя жизнь почти вошла в привычную колею. Я как прежде приводил женщин, они жили у меня, но недолго. Несмотря на их присутствие, я вел свой привычный образ жизни, пил хоть понемногу, но каждый день, иногда ночевал не дома и опять же работа. Если я был дома, телефон трезвонил и днем, и ночью, и на шахту могли вызвать в любое время суток, к тому времени у меня уже была собственная «Волга», но зная мои привычки, всякий раз за мной присылали дежурную машину. Такая жизнь не устраивала женщин, и они уходили, а я так и не смог ни к одной из них привязаться. Со временем я понял, что женщины, даже если не понимали, то чувствовали мое полное безразличие к ним. Я их просто физиологически использовал с их же согласия. Ни для одной из них я не стал жизненной опорой, да и они мне нужны были исключительно для плотских утех, да и то быстро надоедали. Я никого из них не притеснял, не обижал, но и когда они уходили, никого не удерживал и быстро забывал. Правда, один раз я все-таки был женат и прожили мы не в мире и не в согласии год или около того. А случилось это так. У нашей шахты, как и у всех промышленных предприятий, была подшефная школа. Как-то меня вызвал Лева.
– Ты давно в школе не был?
– Давней тебя.
Лева улыбнулся моей незатейливой шутке и продолжил:
– У тебя есть шанс освежить в памяти школьную атмосферу, в подшефной школе сегодня педсовет и они пригласили меня или кого-нибудь из руководства, наверное, деньги клянчить будут, так ты съезди, выслушай и пообещай. Запросы у них копеечные, а потом расскажешь, что им надо, вот и все дела, бери мою машину и дуй, как раз успеешь.
Я откозырял и, лихо повернувшись на каблуках, вышел из кабинета. С Левой мы по-прежнему дружили и вообще несмотря на то, что я очень многим был ему обязан, для меня он единственным родным человеком. Помню дни, когда он меня назначил начальником участка, а участок на тот момент был самый отстающий на шахте, заработки у рабочих низкие, текучесть кадров высокая. Приняв дела, я был в полной растерянности: ситуация казалась безысходной, я не знал, что делать все мои усилия не приносили пользу. В конце концов я пошел к Леве с просьбой освободить меня от этого кошмара. Лева внимательно выслушал, достал план горных выработок и еще какие-то документы и погрузился в них, потом посмотрел на меня и сказал:
– Приходи завтра, я посмотрю, что нужно сделать, на первый взгляд, ситуация не такая уж безнадежная, есть кое-какие соображения, но надо все просчитать, потом проверить и разработать план твоих действий.
На следующий день он назвал причины бедственного положения участка и главное с минимальным моим участием разработал – план их устранения и обещал всестороннюю помощь. Через полгода мой участок стал передовым, конечно, Левина доля в этом успехе была львиная.
В школе меня уже ждали. Педсовет начал своим докладом директор школы. После нескольких общих фраз он по бумажке прочел список вопросов, который тут же дополнялся и корректировался присутствующими учителями. Выслушав их проблемы, суть которых сводилась к тому, что срочно нужен ремонт школы, скоро летние каникулы, а у районо нет средств, а когда будут – неизвестно, а время уходит, я молча ждал. Раздосадованные моим молчанием присутствующие заговорили наперебой, оказывается, школе кроме ремонта еще нужны наглядные пособия, материалы для уроков по труду, спортивные снаряды и многое другое. Дождавшись, когда поток жалоб иссякнет, я попросил слова и предложил составить полный список нужд школы и назначить представителя для оперативного согласования их потребностей с нашими возможностями. Присутствующие одобрительно зашумели и тут же принялись этот список составлять. Я понимал, что такая стихийность порождает бестолковость и взяв еще раз слово настойчиво потребовал все-таки назначить представителя и в дальнейшем все вопросы решать через него. Такого представителя быстро нашли, им оказалась вчерашняя выпускница университета, учитель химии, стройная красивая девушка с бездонными голубыми глазами. На том педсовет закончился и ко мне подошла эта красавица, покраснев от смущения, представилась. Я смотрел на эту милую Надежду Игоревну, (можно просто Надя) и любовался, возникло и росло желание затащить ее в койку.
Прошло месяца три. Мы часто встречались с Надей и по делам школьным, а потом уже просто так, я видел, что ей нравлюсь, но понял, затащить ее в койку будет нелегко. Наши отношения развивались очень медленно и только спустя несколько недель она стала позволять себя целовать, но дальше никак, говорила, что у нее еще никого не было и она не спешит с этим. Я понял, что ей надо, и предложил выйти за меня замуж, она согласилась не раздумывая, и вскоре мы поженились. Большой свадьбы не было, пришел Лева со своей женой Кирой, красавицей, черноволосой гречанкой с большими карими глазами, несколько коллег по шахте, директор школы и несколько учителей, посидели в ресторане, хорошо так посидели, и началась моя вторая по счету семейная жизнь. Месяц я держал себя в руках, никаких походов «налево» и практически не пил, так, один-другой стакан вина за ужином. Надя прекрасно готовила, иногда мы устраивали семейные вечера, приглашали Леву с его женой и засиживались до глубокой ночи.
Надя с Кирой сдружились и часто ходили друг к другу в гости. Иногда я ловил на себе призывные взгляды Киры, но делал вид, что ничего не замечаю – связь с женой друга – это же почти инцест. Надя очень хорошо ко мне относилась, но, увы, в постели несмотря на мои уроки и ее старания была так себе, и вскоре я затосковал, стал изредка, а потом все чаще «задерживаться на работе».
Умная Надя все замечала, понимая, в чем дело, пыталась спасти семью, советовалась с другими женщинами, читала какие-то книги. Я видел ее старания, пытался помочь, но все напрасно, по-прежнему ни одного оргазма. Помучив друг друга почти год, мы развелись, к моему облегчению, и я опять зажил привычной холостяцкой жизнью, но длилась она недолго.
Однажды, когда я вернулся с очередной приятельской попойки и уже собрался лечь в постель раздался звонок. На пороге стояла Кира, улыбаясь с наигранным смущением проговорила:
– Леву вызвали в министерство, позвонил, что вернется завтра, а мне одной стало очень скучно и я по старой памяти решила заглянуть к вам, ой нет, Надя же здесь не живет, значит, к тебе, не прогонишь? Я бутылку вина прихватила, посидим, поговорим, а потом я пойду в свою холодную постель. Я пропустил Киру в комнату и как был в трусах и майке сел с ней за стол. Мы пили вино, я уже до этого достаточно выпил и для меня оно было сверх нормы и тем не менее я продолжал пить.
Говорить было не о чем. Я с тоской смотрел на бутылку, теплилась слабая надежда, что бутылка опустеет и Кира уйдет, но вино очень медленно убывало, да и я понимал, что цель визита, конечно же, не в вине, и с тревогой ждал развязки. Как назло, обычно без умолку трезвонящий телефон молчал, хотя бы один звонок и можно было бы под предлогом, что меня вызывают на шахту, благополучно закончить этот тревожный вечер.
– Что мы так грустно сидим, я так и дома могла? – игриво спросила Кира.
– Завтра на работу с утра, надо выспаться, – почти грубо ответил я.
Кира пропустила мой тон мимо ушей.
– Включи какую-нибудь музыку, что ли.
Я включил проигрыватель и поставил первую попавшуюся под руку пластинку, и это оказалась какая-то медленная музыка.
– О, давай потанцуем, – Кира схватила меня за руку.
– Да ну, я же в трусах, надо какие-нибудь штаны надеть.
– Ничего не надо, лучше давай еще выпьем.
Мы танцевали, Кира прижималась всем телом и это не прошло бесследно для меня. Почувствовав, Кира потянула меня на кровать, а я уже не сопротивлялся…
Зазвенел будильник я проснулся, еще окончательно не отрезвев. Рядом никого на кровати не было. Первая мысль, что это все мне приснилось, потрогал себя и понял, что лежу без трусов. Меня охватила ярость, я схватил звенящий будильник и шарахнул им в стену, потом сел на кровать и минут десять сидел, сжав голову руками. «Какой же я подлец, Лева – мой единственный друг, все что я имею – его заслуга, а я?! Вот и отблагодарил и что теперь делать, как буду смотреть ему в глаза. Рассказать? И что, он же мне верит, я у него единственный друг.
Чувство вины и раскаяния не отпускало меня. Я лихорадочно оделся. «Сегодня Лева вернется, приедет только вечером, к этому времени я должен что-то придумать», – успокаивал я себя. И действительно, Лева вернулся поздно вечером, а увиделись мы только на следующий день. К тому времени я взял себя в руки и решил вести себя так, как будто ничего не произошло, а то, что было с Кирой, – это случайность и больше никогда не повторится, я дал себе клятву. Увы, повторилось и еще не один раз!
Как-то раз возвращаясь с работы, я шел пешком, хотелось побыть на воздухе. Было пасмурно и вдруг пошел дождь, и не просто дождь, а ливень, да еще с градом, так что пришлось пробежать метров пятьдесят до ближайшего укрытия. Рубашка и брюки были мокрые насквозь. К тому же подул холодный ветер. Дождь вскоре прекратился, а ветер нет и я, шлепая по лужам в босоножках, дрожа всем телом, добрался домой. Несмотря на принятые меры – горячий душ и стакан водки, к ночи у меня поднялась температура, пришлось утром вызвать врача. Потом лекарства, термометр и постельный режим. Я редко болею, но в этот раз провалялся на больничном больше недели. Два раза меня «по-соседски» проведывала Кира, Лева ей рассказал о моей болезни. В первый раз она куда-то торопилась, принесла фрукты, немного посидела и ушла, пообещав еще зайти, во второй раз все было по-другому. Я был уже практически здоров, на следующий день выходил на работу. На этот раз Кира никуда не спешила, войдя в комнату, остановилась и глядя, не моргая в мои глаза, стала медленно раздеваться. Я пытался помешать ей, но из этого ничего не получилось. Полуобнаженная женщина прижалась ко мне горячим телом, страстно прошептала мне на ухо: «Я хочу тебя» … Короче, моя клятва оказалась несостоятельной и была нарушена.
Кира оказалась страстной партнершей, увлекла меня в постель, хотя я поначалу пытался сопротивляться, но, наверное, недостаточно решительно и недолго. Она была умелой в сексе, да и я был не новичок, мы очень хорошо чувствовали друг друга и финишировали одновременно. Это было что-то! Затем Кира быстро оделась и, чмокнув меня на прощание в щеку, ушла, а я лежал в кровати, физиологически удовлетворенный, морально опустошенный и раздавленный, никак не ожидал от себя этой подлой слабости, окончательно утвердившей ничем не оправдываемое предательство. Я понимал, что даже после всего, что произошло, еще можно было положить этому конец, но тело Киры манило к себе еще незабытыми ощущениями, и я обреченно подумал, что уже ничего не исправить, предательство никогда и никуда не исчезнет, жизнь продолжается и наша встреча с Кирой не будет последней. От этой фатальной мысли не расстроился и решил пусть будет, что будет, главное, чтобы Лева ничего не знал, а остальное как получится.
Кира стала приходить ко мне, когда позволяли обстоятельства, похоже, ей со мной тоже нравилось, а о себе могу сказать, что таких страстных и умелых женщин у меня до нее не было. Мы мало общались, нас связывала исключительно постель. Всякий раз по окончании встречи Кира быстро одевалась и, чмокнув на прощание, быстро уходила. Так продолжалось несколько месяцев. Внешне с Левой у нас были прежние отношения, пару раз бывал у них в гостях, мы с Левой пили коньяк. Кира следила чтобы на столе было все что нужно, но с нами сидела мало, всем видом показывая, что ей не интересно.
Однажды вечером, когда уже стемнело, я уставший шел с работы домой, с единственным желанием – лечь на диван перед телевизором, пить пиво и смотреть телек, но на подходе к дому увидел в своих окнах свет, озадаченный вошел в квартиру. Посреди комнаты стояла раскрытая большая дорожная сумка, и Кира перекладывала из нее свои вещи в мой шкаф.
– Это что?
Не останавливая работу, Кира сердито посмотрела на меня.
– Да вот поссорилась с мужем, собрала вещи и ушла к тебе. Надеюсь ты меня не прогонишь? – спросила явно для проформы.
Такого поворота я не ожидал, даже подумать не мог. После небольшой паузы спросил:
– Лева знает, куда ты пошла?
– Конечно, я все ему рассказала о нас с тобой.
– Зачем?
От неожиданности у меня подкосились ноги, и я сел на ближайший стул.
– Он мне надоел, мало того, что его практически не бывает дома, приходит усталый и в постели от него нет никакого толка, и вообще, не люблю я его, да и, похоже, никогда не любила.
– А обо мне ты подумала, как он теперь будет относиться ко мне? Ты же разрушила нашу дружбу!
– Ой, та какая там дружба, – возмутилась Кира, – ты когда первый раз уложил меня в кровать, разве о дружбе думал? Или думал о ней во второй, в третий раз или потом?
Я промолчал.
– То-то же! Вы, мужики, между собой разберетесь, для вас мы не главное. Пожила с одним другом, а теперь поживу с другим. Надо же тебе быт наладить. Сейчас закончу с раскладкой и приготовлю ужин правда хилый, у тебя же почти пустой холодильник, но ничего, сегодня обойдемся как-нибудь, а завтра все будет по-другому. Ты, чтобы не путаться под ногами, возьми бутылочку пивка и посиди на диване перед телевизором, – уже спокойно предложила Кира.
В состоянии прострации я взял пиво и сел на диван. Мысли хаотично метались в голове и ни одной конструктивной, я старался не думать о Кире. Мозг упрямо сверлила фраза: «Вышибить из седла». Сознание рисовало примитивную картину – скачущую лошадь с всадником на спине, вдруг всадник резко наклонился и упал. Его нога запуталась в стремени и лошадь, не замечая происшедшего, скачет во весь опор, волоча всадника по полю. Наконец нога освободилась, и всадник замер лежа в пыли и тут же остановилась лошадь. Я не знаю, что испытывал этот бедняга всадник, но я отчетливо понял, что всадник – это я и лошадь тоже я.
На следующий день, я по возможности избегал встречи с Левой, он тоже ее не искал, но в конце дня мы все-таки встретились. Шли по коридору шахтоуправления навстречу друг другу. Поравнявшись, Лева первый поздоровался, но руки не подал.
– Лева, нам нужно поговорить.
– О чем? – холодно спросил Лева.
– Я тебе все объясню, давай поговорим по старой дружбе, я очень прошу тебя.
– Ладно, пойдем ко мне.
В кабинете Лева сел в свое кресло и указал рукой на стул.
– Давай поговорим, но я сразу хочу предупредить, что мы с тобой уже не друзья и даже не приятели, просто работаем, хотел сказать вместе на самом деле не вместе, а на одной шахте, так будет точнее. И еще хочу попросить, чтобы ты больше ко мне не обращался ни по каким непроизводственным вопросам. Со своей стороны я гарантирую, что наши новые отношения на твоей работе никак не отразятся, только тебе теперь придется самому решать все производственные вопросы участка, а на меня больше не рассчитывай, мне тяжело с тобой общаться. Я думаю, ты какое-то время по инерции продержишься, а там, как получится. Вроде бы я все сказал, теперь очередь за тобой, – Лева говорил спокойно, глядя мне в глаза.
– Понимаешь, Кира пришла, а я был пьян и не помню, как мы оказались в постели, а потом Кира стала приходить ко мне, и мы…
– Да что ты Кира да Кира, сам-то ты где был в этой истории? Впрочем, об этом и обо всем, что произошло, я не хочу говорить, с Кирой я сам разберусь, а тебе я все сказал. Меня не интересуют подробности ваших отношений и если других тем нет, то давай прощаться, у меня еще много работы, – Лева посмотрел на меня и взгляд его выражал одновременно презрение и жалость ко мне.
Я встал и вышел из кабинета, не проронив ни слова. Похоже, надеялся на какое-то чудо, что все образуется, что Лева поймет и простит, теперь же окончательно стало ясно, что все эти ожидания просто бред и что случилось непоправимое: я потерял единственного друга и, зная себя, понимал, другого у меня не будет никогда. Я стоял, понурив голову, и болезненно остро чувствовал свое одиночество. С потерей Левы последнего близкого и дорогого человека, я остался один, ни родных, ни близких у меня нет. Я знал, что никого не люблю и я никем не любим, да что там, у меня даже приятелей толком нет, так, знакомые, собутыльники и товарищи по работе.
С того дня у меня началась очередная полоса семейной жизни, но уже неофициальной. Я не знаю, как Кира относилась ко мне, но знаю, что не любила, да и я ее не любил. Целыми днями или ночами пропадал на шахте, что делала в это время Кира я не знал и знать не хотел. По вечерам пил с приятелями, но не сильно, иногда ходил «налево», другими словами, жил по своим привычкам. Кире такая жизнь явно не нравилась, и она все чаще и чаще устраивала ссоры, нередко переходящие в скандалы. Сравнивая прошлую жизнь с Левой и нынешнюю, Кира понимала, что наделала глупостей, видимо искренне раскаивалась и пыталась все исправить, но Лева был непреклонен.
Затем по шахте пошел слух, что Леву куда-то переводят и он скоро уедет. Слух оказался правдивым, потом было совещание руководства шахты, на котором Лева объявил, что уходит в оборонное ведомство и уезжает на Север, будет строить ракетные шахты, назвал свою новую должность, это было серьезное повышение плюс огромная по нашим меркам зарплата и куча льгот. Кира узнала об этих грядущих событиях раньше и не один день обивала Левин порог, умоляла его о прощении. Наконец он разрешил ей вернуться, а вскоре они уехали на свой Север.
На меня навалилась безысходная тоска и я запил. Пил целыми днями понемногу, но регулярно. На шахту меня водило в основном ни понятно откуда взявшееся, чувство долга, да и там я старался ни во что особо не вникать, переложил все дела на помощника и горных мастеров.
Такое положение не могло долго продолжаться и не сказаться на работе, и в конце концов производственные показатели упали, да так, что участок из передового по ежемесячным итогам опустился сперва на второе место, затем третье… и через полгода оказался последним.
Прошло время и я, как пел Высоцкий, «кончил пить, потому что устал», нет, пил я, как и раньше, от скуки, что ли, но стал больше уделять внимания работе и это дало эффект. Участок начал оживать, хоть и медленно, но росли показатели и вместо последнего места стал «середнячкам», но выше никак не поднимался, не хватало Левиной поддержки, его знаний и помощи в разработке и реализации инженерных решений.
Личная жизнь протекала в прежнем русле – ежедневные выпивки, женщины… Женщин в свою квартиру я теперь старался не водить, опасался, что ненароком останутся, а если приводил, то следил, чтобы они не осваивались. Так прошло несколько лет, однообразно, скучно, но меня вполне устраивало. А потом в моей жизни появилась Марина, та самая милая девочка Марина – шахтерское дитя, мой ангел, мое вдохновение, мой иллюзорный смысл жизни. А произошло это случайно.
Был свободный вечер и я, как обычно, направился в наше единственное кафе выпить водки. Свернув за угол дома, я чуть не столкнулся с очень красивой девушкой, в которой мгновенно узнал Марину.
От неожиданности я немного растерялся, и когда девушка спросила, узнаю ли я ее, ответил, что нет, но увидев на ее лице недовольство, спешно добавил, что очень хочу познакомиться. Я понимал, что встреча со взрослой Мариной когда-нибудь произойдет, но как это будет, старался не думать. В своем сознании я отделял Марину взрослую и Марину – шахтерское дитя, эфирное создание, которое живет в моей душе и не важно, что она уже давно не ребенок, в моей памяти она осталась такой, как я ее видел в последний раз, и продолжает, не меняясь жить. Все свои стихи я писал если не для нее, то, по обязательно, при ее молчаливом участии, она для меня была и осталась моей музой, и я не хотел встречи с Мариной взрослой, полагая, что после нее иллюзорный образ Марины шахтерского дитя померкнет или вовсе исчезнет.
Потом мы пошли в кафе, там я немного выпил и неожиданно для себя предложил почитать свои стихи, но тут же передумал, пообещав, что почитаю в другой раз. Мы разговаривали и Марина очень внимательно, я бы сказал изучающе смотрела на меня, очевидно, реальный я мало походил на сложившийся у нее с детства образ. В конце концов, Марина объявила, что должна идти домой, я из вежливости предложил проводить ее. На самом деле Марина задела мое самолюбие, как же так, на первом свидании я не понравился девушке, ведь этого не должно быть! «Исправим, – самодовольно подумал я, – и прямо сегодня». Но получилось не так, как я хотел. Мы вышли из кафе и молча направились в сторону Шанхая, я молчал и не потому, что мне нечего было сказать, просто эта Марина взрослая напомнила мне ту маленькую девчушку, сидящую с ногами на моих коленях, заглядывающую мне в глаза и шевелящую детскими пухлыми губами вслед за мной, читающим только для нее написанные стихи. Этот образ был настолько реалистичен, что я невольно стал слагать стихи и, забыв о взрослой Марине, читать их этой воображаемой маленькой девочке.
Мы подошли к трансформаторной подстанции, за ней через несколько метров начинался Шанхай. Мы остановились, и я, спохватившись, неожиданно для Марины, пригласил ее на свидание и совсем неожиданно для себя – пригласил на танцы. Марина растерянно согласилась, мы договорились о встрече, на том и расстались.
Дойдя от трансформаторной будки до перекрестка, я остановился в раздумье, куда идти. Домой – рано, что я там забыл, в этой казенной квартире. Конечно, можно взять пивка и пить его перед телевизором, а почему нет! Вот черт, телек-то не работает с прошлой недели, все забываю вызвать телемастера, так что этот вариант отпадает. Можно вернуться в кафе, заказать графинчик и потихоньку посидеть до закрытия, а уж потом домой спать, чем не вариант!