Владимир Михайлович Скрипник
Жилец
Кругляки негромко о чем-то говорили между собой, временами сладострастно поглядывая на Марину. Это заметили Виктор и Андрей, да и сидящая на другом конце стола Марина с вниманием посматривала на Кругляков. Братья в очередной раз выпили и младший встал из-за стола, прихватив бутылку и покачиваясь, подошел к Андрею с Виктором.
– Ну, мужики, давайте выпьем за встречу.
С этими словами он попытался налить в стоящий перед Виктором стакан из своей бутылки. Виктор прикрыл его рукой.
– Не, братан, не могу, завтра ни свет ни заря в дорогу, так что в другой раз.
– А ты? – обратился меньшой к Андрею.
Андрей ничего не ответил. Все его внимание было обращено к другому Кругляку, который тем временем нетвердой походкой подошел к Марине.
– Слышь, девка, ты мне нравишься, да и братану моему тоже. Переходи к нам, мы хорошо платим и хорошо не только платим, переходи, не пожалеешь, мы уже давно без плечевой, надоело без бабы, а ты, вроде, то, что надо!
Марина молча посмотрела в глаза Кругляку, и это еще сильнее его завело.
– Ты че, во мне сомневаешься? Идем в машину, проверишь в деле, а мало будет братана позову, он не откажется.
С этими словами Кругляк схватил Марину за руку и выдернул девушку из-за стола, как редиску из грядки, облапил и попытался поцеловать, это ему почти удалось. Все притихли в ожидании, Андрей и Виктор вскочили. Меньшой Кругляк резким движением, держа за горлышко, разбил бутылку о ствол дерева, в другой его руке блеснул нож.
– А ну, суки, сидеть, а то попишу!
Виктор схватил со стола чей-то стакан с водкой и резко плеснул ее в глаза Кругляку, а пока тот корчился и матерился от боли, братья устремились к Марине.
– Ты не корчи из себя целку, давай, блядь, по-хорошему. – Старший одной рукой прижал к себе Марину, а другой больно тискал ее грудь. Марина, упершись в здоровяка локтями, пыталась выскользнуть из звериных объятий. Это только раззадорило Кругляка. С треском порвалась ткань майки. Перед глазами Марины возникла картина изнасилования, не этого, а того, из ранней юности. Вспомнилась в мельчайших подробностях та же беспомощность и та же боль. Ярость волной прокатилась по задрожавшему телу. Марина резко ударила каблуком по ноге громилы.
От неожиданной боли тот на секунду ослабил объятия. Марина освободила руку и нанесла короткий удар в горло, и тут же, обмякшая туша, хрипя и оседая повалилась на землю. Все произошло мгновенно, чуть-чуть опоздавшие братья все же успели заметить и удар, и особым образом сложенные для него пальцы Марининого кулака. Так же сложенные пальцы и такой же удар Виктор видел во время демонстрации спец фильма в армейские годы, только там поверженное тело падая не хрипело, оно уже было мертвое. Марина, заметив замешательство Виктора тихо произнесла:
– Жить будет.
За столом возникло оживление. Все восхищались мужеством братьев, заваливших такого кабана, и никому в голову не приходило, что это сделала девушка.
– Быстро в машину, немедленно уезжаем, сейчас тут и без нас будет весело, а нам не нужна пьяная разборка с нашим-то грузом. – Сказал Андрей и прихватив свою куртку, быстрым шагом направился к машине.
– Ну, всем пока, по ходу нам уже пора ехать, – Виктор помахал рукой восхищенной компании и вслед за Андреем, поддерживая Марину, пытавшуюся как-то прикрыть грудь остатками майки и бюстгальтера, направился к машине. Андрей уже завел двигатель. Дуплетом хлопнули двери и машина, переваливаясь увальнем развернулась и, выехав на трассу повернула в ту же сторону, откуда приехала. Одолев затяжной подъем, Андрей развернул машину в обратном направлении, затем, выключив двигатель и освещение, снял с тормозов. Фура как бы нехотя тронулась с места, быстро набирая скорость, бесшумно покатилась вниз.
Пробивающийся сквозь облака свет луны слегка обозначал дорогу. Вскоре промелькнул съезд к площадке, оттуда доносился мат и медвежий рев оклемавшихся Кругляков, слышался шум мотора. Готовилась погоня. Спустя некоторое время начался пологий участок дороги, и машина стала терять скорость. Андрей включил двигатель.
Братья уверены были, что никто из шоферской братии не укажет Круглякам направление, но и никто не попытается пустить погоню по ложному следу, не захотят связываться с братьями, но, скорее всего, меньшой видел, куда свернула фура, а может и нет, но в конце концов береженому самому не мешает поберечься.
На ближайшем перекрестке Андрей съехал с трассы и проехав несколько десятков метров по проселочной дороге, свернул в лес, благо, он здесь был редким. Выключил двигатель и освещение. Стало тихо, все сидели молча, прислушиваясь. Минут через десять по трассе на большой скорости пронесся тягач Кругляков, а минут через пять тот же тягач пронесся в обратном направлении.
– Теперь можно ехать дальше, проговорил Андрей, заводя двигатель. Машина выбралась на трассу, увеличивая скорость, продолжила путь, но не долго, через несколько минут пришлось остановиться на посту ГАИ. Собственно, она не сама остановилась, а тормознул ее инспектор. Демонстрируя свою значимость, милиционер неспешным шагом подошел к кабине, увидев знакомые лица и пропел пару слов из популярной в то время песни.
– Привет, Андрей! А чего это Кругляки среди ночи на вас охоту устроили? Примчались, как черти. Орут, один за глаза держится, другой за горло. Очень о вас спрашивали, наверное, очень видеть хотели.
– Ну что ты ответил?
– А что я, не видел и все. Если вы им навешали, то правильно сделали. Давно пора!
– Ну если еще будут спрашивать, то так и отвечай. Андрей протянул инспектору денежную купюру. Взгляд инспектора скользнул по разорванной одежде девушки и как бы понимая ситуацию ушел в сторону.
– Да я бы и так о вас ничего не сказал. Достали всех, отморозки, – проворчал инспектор, пряча деньги в карман.
* * *
Банальная истина, в союзе мужчины и женщины не бывает равенства. Один из них ведущий, это, как правило, мужчина, другой ведомый – женщина. Ведущее положение в обязательном порядке включает в себя защиту ведомого и ответственность за него, за их союз и это нормально. Однако в последнее время получил широкое распространение одобрительный взгляд на способность женщины физически постоять за себя в ситуациях, когда рядом находится ее мужчина и это рассматривается, как доблесть и вроде бы возвышает женщину, но чаще всего это не так. Конечно, при проявлении подобного качества уважение мужчин к такой женщине, возможно, возрастает, но большинство мужчин подсознательно рассматривают это явление, как посягательство на их функцию защитника. Часто отношения между мужчинами и такими женщинами либо быстро охладевают, либо мужчина и женщина в союзе меняются местами – мужчина становится ведомым, а ведущим – женщина, хотя это не означает, что теперь женщина берет под защиту мужчину, хотя бывает и так, чаще такой мужчина, почти добровольно снимает с себя ответственность за их союз и эта задача автоматически перекладывается на женщину, которая к этому времени успевает разочароваться в своем избраннике – подкаблучнике, и их союз распадается или же продолжает существовать часто от женской безысходности.
Так бывает, когда речь идет о семейных союзах, но после случая с Кругляками, отношения Марины и братьев изменились. Нет, в связи со спецификой их отношений, союз не распался и никто не стал подкаблучником, но теперь при принятии решений братья уже не ограничивались обсуждениями острых ситуаций только между собой, как это они делали раньше, теперь они невольно стали советоваться с Мариной, а когда однажды в назревающем конфликте с иностранными полицейскими она легко перешла на английский и мало того, что долго говорила с ними по делу, Марина непринужденно шутила, чем вызвала нескрываемый интерес и симпатии иностранцев и критическая ситуация разрешилась миром. Это и еще куча других мелочей в конце концов привели к тому, что ребята не то что советоваться, но даже важных решений не принимали без одобрения Марины, так что со временем в их троице Марина стала фактическим лидером, чему еще способствовало и то, что Хозяин платил им заработную плату через Марину. Платил щедро, каждый раз по-разному. Братья уже давно освободились от долгов и кредитов и откладывали деньги впрок. Работа стала все больше приобретать рутинный характер, о криминальной составляющей напоминал лишь короткоствольный автомат, лежащий наготове.
После истории с Кругляками братья сделали для себя вывод, ставший категорическим правилом – никогда с грузом не останавливались на ночлег, даже в абсолютно безлюдном месте. Но все же однажды этот установившийся порядок пришлось нарушить.
* * *
Провожали нас торжественно, с оркестром. Личный состав части построили на плацу. Отдельной небольшой колонной, одетые в парадную форму, стояли дембеля, и не просто отслужившие положенный срок, а пожелавшие ехать по комсомольским путевкам работать на ударных стройках и на шахтах Донбасса. Командование части демобилизовало их в первую очередь и по традиции устроило им торжественные проводы. В этой колонне стоял и я, крепко сложенный и высокого роста солдат, а точнее ефрейтор Степан Яремчук. Два года назад призвали меня из глухого гуцульского села, где я после окончания восьми классов работал в колхозе. Не по годам крепко сложенный парень работал плотогоном, но не долго, после перехода лесозаготовок на трелевочную форму и транспортировку брёвен тракторами, практически оказался безработным, но из колхоза меня несмотря на то, что работы на всех не хватало, не отпускали, нельзя. По существующим в те времена правилам, сельские жители не имели паспортов и самовольно выехать из села им было невозможно. Исключение составляли браки сельских девушек с городскими парнями, а для ребят, это была армия.
Вот я и болтался без особых занятий, ждал призыва. В колхозе делал, что прикажут, а чаще всего помогал дома по хозяйству, плотничал с отцом, мы ходили по селам, ремонтировали и иногда строили дома, а когда заказов не было, работал на своем огороде, помогал матери. Выросший в селе, я с детства был приучен к физическому труду и никакой работы не боялся.
Наконец пришло время идти в армию и меня, молодого гуцула, разговаривавшего, как и все односельчане, на местном диалекте – смеси венгерского, польского и украинского языков, русского в этой смеси не было, призвали в строительные войска и отправили в воинскую часть под Курском. Это был один из способов, которыми правительство решало вопрос ассимиляции народов Советского Союза. С этого события началась моя новая, совершенно непохожая на прежнюю жизнь.
Размеренно стучали колеса и поезд вез пассажиров в донецкие степи. Я стоял у открытого окна, смотрел на почти не меняющийся пейзаж, который мне, жителю гор и лесов, казался однообразным и скучным. Из купе доносились пьяные голоса, это в компании проводников гуляли дембеля, они и меня приглашали, но я отказался. Было грустно от того, что после армии ехал не домой к родным местам и близким людям, к привычной и понятной жизни, а на юг, на неведомые шахты, о существовании которых, как и о шахтерском труде, я узнал-то совсем недавно. С приближением демобилизации остро встал вопрос, что делать после армии. Вернуться назад в село – это обречь себя на жизнь в беспаспортной изоляции, из которой вырваться очень трудно, а без блата вообще невозможно. Можно, конечно, демобилизоваться, уехать в город, получить паспорт, устроиться на работу, завести семью и жить себе дальше. Этот расхожий вариант хотя и был выходом, но настораживал своей неопределенностью, и я решил для себя, что в прежнюю жизнь не вернусь, тем более возвращаться домой острой необходимости не было, родители живы-здоровы и еще в том возрасте, когда сами могут о себе заботиться. Своей семьи нет, даже нет девушки, которая бы ждала, так что, кроме родственных уз, ничего с прежней жизнью не связывало. А будущая городская жизнь была покрыта мраком неизвестности, гражданской специальности у меня нет, а как ее приобрести и за что там жить пока не устроишься неизвестно, ни родных, ни близких, кто мог бы помочь в первое время у меня в городе не было. И кроме этого, была еще целая куча проблем.
Помог армейский друг Виктор. Мы с ним часто обсуждали после армейскую жизнь. На все мои сомнения городской Виктор решительно утверждал:
– А что тут думать! Все просто! Завербоваться по комсомольской путевке на шахту, и все дела. Смотри, – и Виктор стал загибать пальцы, – во-первых, работа тебе обеспечена, а что специальности никакой, не беда, там научат, с жильем вопрос тоже решаем, койка в общежитии тебе гарантирована, а еще и денег на первое время дадут, так что нечего думать, я бы и сам поехал, но надо домой, у меня там старенькая мать живет одна, да и место на родном заводе для меня забронировано.
В конце концов я обратился в комитет комсомола части, а дальше пошло-поехало и вот сейчас я завербованный еду в новую жизнь на донецкую шахту.
От нечего делать я перебрался в тамбур, достал папиросы, закурил. В мыслях перенесся в уже такое далекое начало армейской службы.
Первое время было очень трудно, особенно доставали проблемы были с русским языком. Я быстро научился понимать команды, в остальном не очень, а чтобы говорить или читать на русском, так это вообще никак. У меня даже кличка была – Вуйко, но как-то в дальнейшем не прижилась. Да что там язык, спортивные снаряды я впервые увидел в армии и поначалу совершенно не понимал, что с ними делать и вообще зачем они нужны. Например, боксерский ринг. Командир части, как я потом узнал, в прошлом серьезно занимался боксом, да и сейчас много внимания уделял этому виду спорта, устраивал соревнования между подразделениями и даже ежегодно организовывал чемпионат части. Я невольно улыбнулся воспоминаниям о том, как нас в первый раз привели в спортивный зал, и я впервые увидел бой боксеров. На небольшой площадке, огражденной веревками, били друг друга двое парней. Я, не привыкший к мордобою, искренне удивился – как же так, ребята лупят друг друга, и судя по всему, не жалея сил, третий ходит вокруг, что-то громко кричит и все, больше никто на эту драку не реагирует! Я даже хотел вмешаться, подошел к рингу и уже собрался пролезть между веревками, чтобы разнять парней, но в последний момент что-то подсказало мне, что лучше этого не делать. Я застыл возле ринга и во все глаза смотрел на происходящее, пытаясь понять, что это. Наконец по команде третьего драка закончилась, все трое собрались вместе, третий что-то говорил драчунам, а они в знак согласия кивали головами. Затем, судя по всему, разговор был окончен, те, что недавно дрались, мирно разговаривая между собой пошли в сторону раздевалки, а третий направился ко мне. Это был офицер, командир роты, как я потом узнал, выполняющий на общественных началах функции тренера по боксу. Оказалось, он уже давно наблюдал за мной, заметил мой интерес к боксу и предложил мне попробовать. Я перелез через веревки. Тренер помог надеть мне на руки боксерские перчатки, показал, как нужно стоять, наносить удары и защищаться.
С первых минут занятий выяснилось, что я хорошо владею своим телом и, главное, у меня необычайно быстрая реакция. Поначалу не все шло гладко, но мне нравилось, и я стал заниматься боксом. Совсем скоро, освоив боксерские азы и обучившись нескольким базовым приемам, я легко и правильно перемещался по рингу да так, что удары тренера редко достигали цели, а вот с нападением на первых порах у меня было слабовато, а точнее никак, да и удар был не очень. Эти недостатки, как и пути их устранения отлично были видны тренеру, и он усиленно работал со мной. Как я потом узнал, в отношении меня у него зародилась идея. Дело в том, что сборная части по боксу уже несколько лет подряд проигрывала чемпионат округа как в командном зачете, так и в личном первенстве. До очередного чемпионата еще было время, и вполне можно было подготовить меня. Тренер понимал, что все зависит от моего желания, тут приказами ничего не сделаешь. Своими планами он поделился со мной, рассказал о перспективах, увлек меня, и я начал серьезно тренироваться, выполнял все указания тренера и когда тот обмолвился, что у меня не хватает силы в руках, я стал по собственной инициативе дополнительно заниматься штангой. Через два месяца я уже на равных участвовал в тренировочные боях с тренером, мастером спорта, и он, как ни старался, но выиграть тренировочный бой у меня не мог, более того, он все чаще и чаще проигрывал. Тренер старался держать в тайне наши тренировки, категорически запретил мне боксировать с другими ребятами, да и тренировки назначал на время, когда в спортзале было меньше всего народа. Но однажды все эта конспирация неожиданно рухнула. В боксерской секции чемпионом части был прапорщик Колесников по кличке Колесо и это лидерство очень сильно тешило его самолюбие. К тому же у него был скверный характер, он всячески унижал солдат, а особенно его бесили чужие успехи, не важно в чем, но особенно в боксе, тут он не терпел соперничества. Конечно же, он не мог не обратить внимания на наши тренировки. Видя, как ко мне относится тренер, как меняется мое мастерство, Колесо просто выходил из себя. А тут еще как-то в разговоре тренер назвал меня лучшим боксером среди тех, кто, когда-либо служил в части. Это стало известно Колесу и прапорщик, что называется, потерял покой, он решил во что бы то ни стало вызвать Вуйка на поединок и серьезно отделать его так, чтобы тот навсегда потерял интерес к боксу, причем сделать это нужно было как можно скорее, пока еще гуцул был не очень силен. Одержимый этой целью, прапорщик, что называется, не давал мне прохода. При каждой встрече, а большинство из них Колесо сам устраивал, обзывал меня разными словами и часто переходил к откровенным оскорблениям. Каждая наша встреча всегда оканчивалась одинаково: Колесо громко вызывал меня на поединок, а когда я молча уходил от ответа, прапорщик осыпал меня градом насмешек и оскорблений. Все было напрасно. Помня наказ тренера, я никак ни внешне, ни внутренне не реагировал на выпады Колеса, что еще сильнее бесило прапорщика и он устраивал все новые и новые провокации.
Однажды, когда я отрабатывал удары на боксерской груше, в ожидании опаздывающего тренера, прапорщик принялся в очередной раз доставать меня, и после очередного молчаливого отказа громко обозвал меня бабой, которая ни на что не годится, разве, что лечь под настоящего мужика, конечно, под настоящим мужиком он имел в виду себя.
– Я ищу сегодня на вечер телку, давай, приходи ко мне домой, а жил прапорщик в офицерском общежитии здесь же, на территории части, и я тебя… и он похабными движениями под смех своих приятелей показал, что он будет делать со мной. Я, не мигая, смотрел в лицо гримасничающего Колеса, на этот раз злость овладела мной, и я кивком головы показал ему на ринг и первым пролез под канаты. По залу прошла волна оживления, все потянулись к рингу. Большинство было уверено в победе Колеса. Один из спортсменов-боксеров взял на себя функции рефери. Мы с Колесом заняли места в противоположных углах ринга. Зрители шумели и подбадривали прапорщика. Вместо гонга рефери хлопнул в ладоши, и спортсмены стали сходиться. Я прошел на середину ринга и встал в стойку, не сводя глаз с противника. Колесо прыгал, играя мышцами и нанося демонстрационные удары по воздуху, тешил публику. Нужно сказать, прапорщик умел показать себя и внешне это напоминало красивый танец. В этом плане я ему уступал, стоял и внимательно следил за движениями противника. Продолжалась увертюра недолго, внезапно Колесо нанес правой рукой удар мне в корпус, и этот удар был бы очень болезненным, если бы достиг цели. Для меня этот выпад не был неожиданным, я легко увернулся, а Колесо на мгновение потерял равновесие и оставил открытой правую сторону своего корпуса. Уйдя от удара, я нанес ответный левой рукой в открывшееся место. Наверное, от охватившей меня злости, удар получился сильным и для Колеса, несмотря на накачанный пресс, еще и очень болезненным, поэтому инстинктивно на доли секунды задержал возврат руки в защитную позицию и на эту долю секунды его голова оказалась недостаточно защищена, я нанес удар правой рукой в образовавшуюся брешь. Эту классическую связку мы с тренером отрабатывали на каждой тренировке и ее исполнение довели до автоматизма. Судя по всему, удар получился очень сильным, ноги прапорщика оторвались от пола и, казалось, он пролетел по воздуху и с грохотом упал в угол ринга. Все произошло очень быстро. В только что шумящем, кричащем зале наступила тишина. Я бросился к Колесу, на ходу срывая с рук перчатки, затем подложил их под голову прапорщика и стал легонько хлопать его по щекам, приводя в чувство. Все опешили от неожиданности.
– Воды, дайте кто-нибудь воды, – прохрипел я. Кто-то подал бутылку, и я вылил воду на голову прапорщика. Веки задрожали, прапорщик открыл глаза и посмотрел на меня. От его нахрапистости не осталось и следа, это был взгляд ребенка, который внезапно серьезно заболел и теперь, придя в себя, смотрел умоляюще на окружающих взрослых, не понимая, что происходит и зачем это с ним сделали. В этом беспомощном взгляде была вера в справедливость, вера в то, что все пройдет, ему помогут, иначе и быть не может, ведь всегда помогали. Колесо устало закрыл глаза.
– Что тут происходит? – Разорвал тишину громкий голос пришедшего тренера. Подойдя к рингу, он сразу все понял и, обращаясь ко мне, объявил пять суток «губы» за несоблюдение дисциплины.
Пять суток одиночки. За это время я многое передумал и понял, что, обладая врождённой высокой скоростью реакции и хорошей физической подготовкой меня на ринге очень трудно победить и в этом нет никакой моей заслуги, таким родился, и поэтому не имею права участвовать в спортивных поединках – это нечестно и несправедливо по отношению к соперникам. Как мог, я потом объяснил это тренеру. Он вначале возмутился, а затем успокоился, похлопал меня по плечу и с сожалением сказал.
– Наверное, ты прав. Мне в голову тоже приходили такие мысли, но я их гнал, очень хотелось победить.
К концу службы я по некоторым видам был спортсменом-разрядником, а по штанге выполнил норматив кандидата в мастера спорта. Боксом больше не занимался. Команда боксеров части в очередной раз проиграла первенство округа. Колесо подтвердил звание чемпиона части, но стал уже не таким заносчивым, встреч со мной избегал, а тот короткий поединок объяснял, тем что у него вдруг разболелась голова, а Вуйко этим воспользовался, а теперь, боясь расправы, ушел из бокса. Служба в армии для меня не была обременительной, практически это была работа строителя, которую я еще до армии неплохо освоил. Отношения с сослуживцами были ровными, чему способствовало, конечно, происшествие на ринге. В армейской среде, как и в жизни вообще, силу уважают, а еще я к концу первого года службы овладел русским языком в достаточной степени, разговаривал с едва заметным акцентом, научился по-русски читать и более того, пристрастился к чтению. В части пьянство было широко распространено, но я не пил вовсе. На втором году службы командование части предложило мне пройти обучение в школе сержантов, я отказался, не мое это – командовать людьми. Особо не стремясь, я окончил службу в звании ефрейтора с пачкой почетных грамот и несколькими знаками отличия.
Поезд, замедляя ход, подошел к перрону и остановился. Упитанная проводница, выдыхая ощутимый перегар, самогона с луком, открыла дверь и с трудом выбралась на перрон. Все, приехали!
На шахте меня прежде всего поселили в общежитие, затем несколько дней обучали азам профессии забойщика, по правильному ГРОЗ, горнорабочий очистного забоя. Когда в отделе кадров мне предложили на выбор несколько шахтерских профессий, объяснили, чем они отличаются, я, прежде чем сделать выбор, поинтересовался, где больше платят. Оказалось, что забойщикам платят больше всех, это и определило мой выбор. Работа оказалась физически очень тяжелой. Первое время, смыв угольную пыль в шахтерской бане и плотно поев в шахтерской столовой, я, будучи хорошо физически тренированным, можно сказать, тяжелоатлетом, еле добирался до кровати и падал, как подкошенный, голова опускалась на подушку уже спящей. Сон был тяжелый, без сновидений. Трудно сказать, сколько часов я смог бы проспать, если бы не будильник. Не раз ловил себя на мысли бросить все к чертовой матери и уехать отсюда куда подальше, но молодой, здоровый и сильный организм быстро адаптировался к новым условиям и через несколько недель я уже не спешил после работы в общагу на кровать. Конечно, уставал, но восстанавливался довольно быстро. Появилось время зайти в ленинскую комнату, посмотреть телевизор, полистать газеты или даже сходить в кино, благо, шахтный клуб с кинотеатром находился недалеко. Вскоре получил первую зарплату, таких денег я никогда не держал в руках, тут же пошел на почту и половину отослал родителям. Оставалось еще много. Хранить их в тумбочке не хотелось, мало ли что! Я зашел в местный универмаг, купил необходимую одежду, у меня кроме форменной армейской ничего не было, потом в сберкассе оформил вклад, часть денег оставил на текущие расходы, остальные положил себе на сберкнижку. Нужно сказать, что день получки – день выплаты зарплаты на шахте, это особый день – день обще шахтной пьянки. Большинство шахтеров в другие дни пили мало и, если пили, то в основном пиво – восстанавливали водный баланс, но в день получки, а иногда плюс несколько последующих дней это большинство, как правило, пило безостановочно. Это был массовый психоз, порожденный спецификой шахтерской жизни. Семейным было проще, вместе с шахтерами получать зарплату приходили их жены и прямо у кассы забирали деньги, но не все, небольшая часть, чтобы не разгуляться, оставлялась мужьям на пропой. У холостых такой возможности не было, и они со всеми своими получками участвовали в пьянке и очень часто заработанные нелегким трудом деньги в два-три дня пропивались полностью, иногда дело доходило до того, что пропивались даже личные вещи, в том числе и одежда. В моей семье пьянство не приветствовалось, не то, чтобы все поголовно были трезвенниками, нет, в праздники или в значимые дни типа прихода родни или похода в гости могли понемногу выпить, но, чтобы напиваться до беспамятства, этого не было. По-настоящему пьяных людей я до армии вообще не видел, поэтому на предложения товарищей по работе или по общежитию выпить всегда спокойно, но категорично отказывался. Со временем за мной закрепился статус трезвенника и ко мне перестали приставать с предложениями.
По природе, я человек не очень коммуникабельный и на шахте у меня не было ни друзей, ни врагов, но как-то получилось, что со временем за мной закрепилась почти ругательная в рабочей среде кличка Бандера. К удивлению окружающих, я на нее не обижался, даже наоборот, хотя ярым националистом себя не считал, более того я мало знал, в честь кого меня так прозвали и почему я должен обижаться, просто жил как жилось, жил, полагаясь только на себя. Часто в свободное время ходил в шахтный клуб, там был спортзал и работали спортивные секции, в которых, кстати, под руководством штатных тренеров мог заниматься любой желающий, и даже не работник шахты, причем занятия были бесплатные. В секциях занимались спортсмены-любители, т.е. тренировались в нерабочее время, принимали участие в различных соревнованиях, завоевывали призовые места и награды. Все это приносило им исключительно моральное удовлетворение, но желающих заниматься было много.
Долго выбирать вид спорта я не стал, штангу отмел сразу, тяжестей на работе хватало, командные виды я не любил никогда, оставались борьба и бокс. Вспомнилось былое, и я выбрал бокс. Тренировался в основном сам, отрабатывал удары на груше или бил в «лапы» тренера, поединков избегал. Естественно, долго так не могло продолжаться, тренеру нужны были показатели, по ним оценивалась его работа, а это значит, что мне нужно участвовать в соревнованиях и показывать достойные результаты. Я это понимал и вскоре в своей весовой категории я стал чемпионом шахты, а затем чемпионом района и все, в соревнованиях более высокого уровня я без объяснения причин принимать участие решительно отказывался. Все бои я выигрывал по очкам. Опытный тренер видел, что я умышленно сдерживаю себя, но молчал, ему было достаточно иметь чемпиона районного уровня.
Временами я получал письма из дома, их писал отец, мама писать не любила, но в каждом письме отец вставлял материнские просьбы и пожелания. В первом письме он категорически запретил мне посылать им деньги, «их все равно негде тратить, а на необходимое они сами зарабатывают в своем хозяйстве плюс пенсия, она хоть и небольшая, но им хватает». Мама в каждом письме задавала один и тот же вопрос: «Когда же ты наконец женишься? Давно уже пора.» После этих слов отец всегда давал наставления, суть которых сводилась к следующему: «Не спеши! Женитьба – дело серьезное и ошибаться нельзя. Если взял себе жену, то до конца жизни ты в ответе за нее перед Богом и собой. В семейной жизни все бывает, и если тебе что-то не нравится в жене, переделывай либо ее, либо себя. И вообще муж в семье должен быть ее основой, скелетом и телом, а жена – ее душой, и как это у вас получится, такой и будет ваша семья и ваша жизнь». Так его учил мой дед, а теперь это он передавал мне. «С женитьбой лучше не торопиться, но и сильно не затягивать. И еще, если решил обосноваться там в городе, то пускай корни – построй дом, а в него приводи жену. Негоже, когда молодой здоровый мужик свою семью таскает по квартирам. Так нельзя, у семьи, как у птицы, должно быть свое гнездо».
А еще отец много писал о женщинах, об отношениях между мужчиной и женщиной. Мне запомнилась мысль, что настоящий мужчина живет для своей женщины, он строит жизнь так, чтобы прежде всего его женщина была счастлива, тогда и в семье будет все в порядке и ему самому будет там уютно и радостно и их дом станет местом, куда ему всегда захочется возвращаться, где бы он не был. Если же женщина несчастлива, семьи не будет, даже если семья не развалится, все равно это будет совместное проживание чужих людей и только. «Ты, может быть, спросишь, в чем счастье женщины? Знай, конечно, в любви к своему мужчине, и если мужчина настоящий и любит ее, она пронесет эту их любовь через всю жизнь, будет дарить ее детям, а сможет она это сделать? Сама – нет! Только вместе со своим мужчиной! Естественно, у тебя сразу возникнут вопросы. Как это сделать? Что для этого нужно? Ответ очень прост и очень сложен, нужно постоянно соответствовать ее представлениям о тебе. Это совершенно не значит, что нужно потакать всем ее капризам и желаниям.