Владимир Иванович Шлома
Непридуманные истории
Вундеркинд
Лиля давно хотела завести себе кошечку или собачку, но мама их терпеть не могла и не разрешала. Никакие уговоры не помогали.
– Мне в квартире только кошачьих блох не хватает, – говорила она.
– Ну тогда давай собачку заведем, – упрашивала Лиля.
– А собачка должна во дворе жить, как у дедушки, – приводила свой железный аргумент мама, – в комнате ей вообще делать нечего.
Поняв, что маму уговорить не удастся, и кошечки или собачки у нее никогда не будет, Лиля решила завести попугайчика.
– Мама, а давай заведем попугайчика, – предложила она.
– А ты за ним сама ухаживать будешь? – спросила мама. – Его и поить, и кормить нужно, и в клетке каждый день убирать.
– Конечно сама, – заверила Лиля. – Что я, маленькая, что ли?
И действительно, она уже была не маленькой, в шестом классе училась. На попугая мама согласилась, более того, договорилась со своей знакомой, у которой были попугаи, что та продаст ей маленького попугайчика со следующего выводка. Вот так у Лили появился маленький голубой волнистый попугайчик. Сначала считали, что это девочка, так как роговица клюва у него была розоватой, но потом, роговица посинела, и стало понятно, что это мальчик. Попугая назвали Гошей.
Лиля, как и обещала, за Гошей ухаживала сама. У него всегда были и еда, и свежая вода, и клетка всегда была чистой. Начала она учить Гошу и разговаривать.
– Гоша, скажи: «Гоша – попугайчик, Гоша – хорошая птичка», – учила она его.
Но из Гоши, видимо, был плохой ученик, он что-то чирикал на своем языке, но на человеческий язык переходить не хотел. Много времени на общение с попугаем у Лили не было, нужно было еще и уроки делать, и в художественную школу ходила, и на гитаре училась играть, и на все нужно было время.
– Так он у тебя никогда не заговорит, – сказала как-то мама, и стала сама обучать Гошу человеческому языку.
Она разговаривала с ним постоянно, и когда Гоша сидел в клетке, и когда гулял в комнате, и когда она помогала Лиле убирать в клетке.
– Гоша, это кто у нас так насорил? – спрашивала она. – Что за такая птица нехорошая? Ты зачем яблоко по всей клетке разбросал? Почему нельзя аккуратно покушать? Ай яяй! Кто у нас такой хулиган? Гоша хулиган? Гоша бандит?
Гоша все это слушал и молчал, или отвечал на своем птичьем языке, которого Галя, Лилина мама, не понимала. Может он тоже хотел научить ее своему языку?
Но Гоша не был совсем бездарным и бестолковым. Со временем, Галя научила его целоваться. Она брала его на руку, подносила к губам, и говорила: «Гоша, давай поцелуемся», и целовала его в клюв, изображая при этом звук поцелуя. Гоша это запомнил, и услышав эту фразу, сам наклонялся к ее губам и изображал звук поцелуя. Мы все поняли, что это безнадежное дело с мертвой точки сдвинулось.
А еще Гоша очень любил купаться. Он сам залетал в ванную, садился в раковину, и громко чирикал, прося включить воду. Когда ее включали, он с удовольствием плескался под струей, потом садился на край раковины, отряхивался, и летел в большую комнату, где садился на шкаф, и прятался за подсвечник, выполненный в виде эфеса сабли, на котором была надета красного цвета свеча, сделанная в виде шара. Гоша иногда выглядывал из-за этого подсвечника, но, увидев нас, тут же стыдливо прятался обратно, как барышня, которая стесняется показаться перед посторонними взорами в непричесанном виде. Так он и сидел за подсвечником, периодически выглядывая из-за него, пока его перья не высыхали, после чего, распушив вымытые перья, гордо выходил из-за подсвечника и прохаживался по краю шкафа, поглядывая на нас. А дальше, или садился к кому ни будь па плечо и лез целоваться, или садился на верх красной свечи, щебетал, и целовал ее. Когда Гоша кого-то целовал, он требовал взаимности, его тоже должны были целовать. Если этого не происходило, то Гоша наклонялся к не отвечающему ему взаимностью человеку, и кусал его за губу. Чаще всего доставалось мне, так как это занятие мне не нравилось. А вот разговаривать, несмотря на все старания Гали, Гоша не хотел. Так прошло месяцев семь.
Пришло время ехать нам в отпуск. На время отпуска за Гошей согласилась присмотреть Аня, Лилина школьная подруга. Мы накрыли клетку Гоши черным платком, чтобы он не испугался при переезде к новому месту жительства, и Лиля отнесла его к Ане. Забрали мы его оттуда через месяц.
– А ваш попугай заговорил, – сразу же сообщила нам Аня. – Он в первый же вечер заговорил, причем голосом тети Гали. Отчетливо так сказал: «Гоша – хорошая птичка».
Такому сообщению мы обрадовались, не зря Галя старалась. А дальше Гошин словарный запас быстро пополнялся. Оказывается, он запомнил почти все, что ему говорили, видимо просто стеснялся говорить на человеческом языке. Теперь на птичьем языке он разговаривал только с птичкой, которую видел в висящем в клетке зеркале, и которую все время кормил. А со временем, и при разговоре с ней стал вставлять в свою речь человеческие фразы.
– Ты что, кушать хочешь? – спрашивал он птичку. – Кушай птичка, кушай, – и кормил птичку со своего клюва.
О том, какой Гоша хороший, он теперь говорил постоянно. Теперь все, кто приходил к нам в гости, знали, что «Гоша – попугайчик», и, что «Гоша – хорошая птичка». Как только Лиля начинала убирать у него в клетке, Гоша тут же спрашивал: «Кто наса?». И сам отвечал на свой вопрос: «Гоша наса. Гоша бандита хулигавый». А когда в клетке убирала Галя, речь Гоши немного изменялась: «Кто наса? Лиля наса? Лилечка хулигавый».
И целоваться он уже просто так не лез, а, как истинный джентльмен, всегда предупреждал о своих намерениях.
– Гоша хороший, – говорил он. – Давай поцелуемся.
И только после этого лез целоваться, видать эта игра ему очень нравилась. И теперь уже не его вина, если некоторые его не понимали, и не хотели играть с ним в эту игру. Тех, которые не отвечали на его поцелуи, он, по-прежнему, больно кусал за губу.
Гоша был истинным джентльменом. Он не доставлял Лиле никаких неудобств. Не поднимал ее с утра пораньше своими криками, как обычно делали другие попугаи, и Лиля даже не накрывала на ночь его клетку темным платком. И вечером его не нужно было загонять в клетку. Золото, а не птица. Вечером, во всех комнатах, кроме Лилиной, выключали свет, и Гоша перелетал в Лилину комнату. Потом Лиля выключала верхний свет, оставляя только ночник, и Гоша самостоятельно садился в клетку. Он понимал, что пора всем спать. И до самого утра не издавал ни звука, даже в свой любимый колокольчик не звенел. Просыпался он конечно намного раньше, чем Лиля, но вел себя очень тихо. Ходил по клетке и поглядывал на спящую Лилю, ожидая, когда она проснется, даже внутри клетки не перелетал с жердочки на жердочку, чтобы не шуметь. Но стоило Лиле только открыть глаза, как Гоша тут же начинал разговаривать.
– Гоша кушать хочет, – говорил он. – Иди кушать Гоша. Кушай птичечка.
Иногда, по выходным, Лиле сразу вставать не хотелось, хотелось еще немного понежиться и поваляться в постели. Видя, что его не собираются кормить, Гоша пускал в ход тяжелую артиллерию, он начинал звонить в колокольчик, да так, что Лиле с постели приходилось подниматься, и обновлять ему корм в кормушке.
Гоша был у нас четвертым членом семьи. И кушал он не только у себя в клетке, но и вместе с нами за столом на кухне. Когда мы шли кушать, он, вслед за нами, залетал на кухню и садился на люстру.
– Гоша, ты кушать хочешь? – спрашивал он. – Гоша, иди кушай.
Пришлось ставить на столе маленькую тарелочку и для него. Он садился на край тарелочки, клевал то, что ему положили, но кушал плохо, больше разбрасывал по столу. Тогда Галя перестала давать ему еду, а стала наливать в блюдце чай.
– Гоша, иди пить чай, – приглашала она его.
Чай Гоше нравился, и он пил его с удовольствием. Сидя на краю блюдца, он набирал чай в клюв, потом поднимал голову вверх, и, немного так постояв, чай проглатывал.
– Пьять чай, – говорил он после этого, и опять набирал чай в клюв.
Он не просто повторял эту фразу, а четко привязал ее к конкретному действию. Как только Галя говорила: «Гоша, пойдем пить чай», он сразу летел на кухню, садился на люстру, и говорил: «Пьять чай, пьять чай». Мозги у Гоши, без всякого сомнения, были, и работали хорошо.
Вместе с Гошей по вечерам мы и телевизор смотрели. Мы сидели на диване, а Гоша бегал за нашими спинами по спинке дивана. Галя придумала с ним новую игру. Она, перебирая двумя пальцами по спинке дивана, изображала движение руки по направлению к Гоше, и говорила: «Поймаю, поймаю Гошу. Поймаю, поймаю птичку». Гоша, радостно чирикая, убегал от ее руки, а потом снова возвращался, и опять убегал. Эта игра ему тоже понравилась. Через некоторое время он уже сам просил поиграть с ним в эту игру. Он подходил к Галиной руке, теребил ее клювом и говорил: «Помаю, помаю птичку», и делал вид, что убегает. Как-то, в комнату залетела большая муха, и села на ковер недалеко от Гоши.
– Пти-чеч-ка, – удивленно сказал Гоша. – Помаю, помаю птичку, – продолжал он, и начал потихоньку подходить к мухе.
Муха перелетела немного дальше. Гоша опять начал к ней подкрадываться.
– Помаю, помаю птичку, – не переставая говорил Гоша, преследуя муху.
А потом Гоша, как-то случайно, забрался за занавеску, закрывающую окно, и обнаружил, что там тоже есть птички, то есть мухи. Вот с ними он теперь и игрался, и из-за занавески слышалось: «Помаю, помаю птичку». Как-то Лиля обнаружила, что Гоша гуляет за занавеской, а в окне полностью раскрыта форточка.
– Мама, что ты делаешь, зачем ты открыла форточку? Гоша ведь мог улететь через нее.
– Да куда он улетит? Что ему там делать? – не хотела признавать свой промах мама.
Но после этого начала учить Гошу говорить фразу: «Гоша Шлома». Через некоторое время Гоша выучил и это.
– Ну вот, – с гордостью сообщила она нам, – теперь, если Гоша и улетит, он скажет, что он Гоша Шлома, и нам его принесут.
Были у Гоши свои отношения и с пылесосом. У нас тогда был мощный пылесос «Тайфун», громкий звук которого Гоше явно не нравился. Когда включали пылесос, бедный Гоша даже вздрагивал от неожиданности.
– Ты чего кричишь? – спрашивал он. – Кушать хочешь?
Гоша запоминал даже те фразы, которым его даже не учили. Я сделал музыкальный звонок, который издавал трель канарейки. Когда раздавался звонок, Галя обычно говорила: «Кто это к нам пришел?», а потом вошедшего спрашивала, зачем он пришел. Гоша и это запомнил, и когда слышал трель канарейки, сразу спрашивал: «Кто пришелочка? Ты чего пришел?».
В то время к нам приходил в гости Андрей, который тогда учился в военном училище, сын моего знакомого по Оренбургу. Галя решила пополнить Гошин словарный запас еще одной фразой.
– Это Андрюша пришел, – учила она попугая, когда из прихожей слышался голос Андрея.
После этого Гоша стал Андрея узнавать.
– Андрюша пришел, – начал говорить Гоша, когда слышал голос Андрея.
Галя начала учить Гошу более сложным фразам: «Папочка, отдай Галочке получку!», и «Папочка, ты где был? Ты что пил? Ах ты пьяница!». Обе фразы попугай очень быстро запомнил, но произносил их немножко на свой лад.
– Папочка, дай Галочке палочку, – говорил он.
Услышав эту фразу, соседка была в шоке.
– Галя, что он такое говорит? – в ужасе спросила она. – Что он имеет в виду? То, что я думаю? Кто его этому научил?
– Ира, это у тебя дурные мысли в голове, а не у попугая. Я учила его говорить: «Отдай Галочке получку», а он все перепутал.
Потом все, кто слышал от попугая эту фразу, понимали ее точно так же, как и соседка Ира, и перед всеми Гале приходилось оправдываться.
Как-то из Оренбурга приехала мать Андрея, Альбина Ивановна, чтобы навестить сына, и остановилась у нас. Вечером пришел к нам и Андрей.
– Кто пришелочка? – сказал Гоша, услышав трель канарейки.
– Он так на звонок реагирует? – удивилась Альбина.
– Здравствуйте, это я, – поздоровался Андрей.
– Андрюша пришел, – обрадовался Гоша услышав его голос. – Ты чего пришел?
А дальше Гоша выдал фразу, которую раньше никогда не говорил: «Андрюша, ты где был? Ты что пил? Ах ты пьяница!». Услышав эту фразу, Альбина так и села на диван.
– Андрей, если про тебя такое птицы говорят, то что можно от людей услышать? Ты что здесь творишь? – спросила она сына.
И опять Гале пришлось оправдываться и объяснять, что бестолковый попугай все перепутал. Она его не этому учила.
Пришло время мне увольняться из армии. Это событие было решено отметить в бане, для чего и сняли на двенадцать часов баню в одном из санаториев, расположенном между Протвино и Кременками. Там мы, чисто мужской компанией, и гуляли до трех часов ночи, сочетая приятное с полезным, пока нам не объявили, что наше время закончилось. А душа, у всех присутствующих, требовала продолжения праздника. Всей толпой мы оттуда и приехали ко мне на квартиру. Пока гости мыли руки, а жена накрывала на стол, мои сослуживцы зашли к Лиле в комнату, и увидели клетку с попугаем. В их пьяных головах сразу же возникла идея научить попугая говорить. Видя столько незнакомых людей, обступивших его клетку, Гоша испугался, попятился назад и забился в дальний угол.
– Скажи: «Попка дурак! Попка дурак!», – учили его окружившие клетку офицеры.
Гоша молчал и только затравленно озирался по сторонам, ожидая от этих людей какой ни будь пакости.
– Бестолковая птица, – сказал один из них. – Мозгов у нее совсем нет. Это только большие попугаи разговаривают, маленькие нет.
Присутствующие немного отошли от клетки, и Гоша осмелел.
– Ты чего пришел? – сказал он, выходя со своего угла. – Ты чего кричишь? Иди отсюда вообще.
– Какая гостеприимная птица? – сказал один из них.
– А ты говорил, что маленькие не разговаривают, и что у нее мозгов нет, – заметил другой. Видишь, как нас отбрила. И все к месту.
– Вы к нему близко не подходите, – посоветовал я, – тогда он вам еще много чего расскажет.
В течение получаса, пока накрывали на стол, Гоша без умолку и рассказывал им все, что знал. А знал он очень много.
– Да он у вас прямо вундеркинд какой-то, – сказали офицеры, когда сели за стол. – Это ведь уникальный попугай, у него словарный запас как у Пушкина. Вы на магнитофон его разговоры записывайте.
– Да мы уже потихоньку записываем, но все записи идут отдельными кусками. Потом как-то нужно будет все это склеить, – ответил я.
Гоша прожил у нас лет шесть, все время пополняя свой словарный запас. Тот бардак, который творился у нас в стране в девяностые годы, сказался и на судьбе Гоши. Почему-то начались внезапные отключения электричества. Если отключалось электричество только в доме, но продолжали гореть уличные фонари, то Гоша спокойно прилетал в свою клетку, и устраивался там на ночь. Но однажды, электричество пропало во всей Слободе, той части города, где мы живем. В полной темноте Гоша, который в это время сидел в большой комнате, полетел в свою клетку, находящуюся в Лилиной комнате. Напротив двери большой комнаты находится дверь на кухню, а дверь в Лилину комнату – левее. И коридорчик, в котором Гоша должен был сделать двойной разворот, чтобы попасть в Лилину комнату, очень узкий, всего полтора метра. Но с этой задачей Гоша справился, в Лилину комнату он залетел. Дальше на его пути было еще одно препятствие, прямо перед дверью, на расстоянии полутора метров от двери, стоял большой шкаф. Я его специально там поставил, чтобы он и свет с окна не загораживал, и Лилина комната не просматривалась с коридора. А уже за шкафом стояла швейная машинка, на которой и находилась клетка для попугая. Днем Гоша легко облетал этот шкаф, в вот в потемках, он его облететь не смог. На большой скорости он и врезался в этот шкаф. Сильный удар, и по стенке шкафа Гоша сполз вниз. Мы зажгли свечу и подняли его с пола. Гоша тяжело дышал, но был жив. Положили его в клетку. Он лежал на полу клетки и даже не шевелился. Так он пролежал и весь следующий день. Только через день он смог встать на ноги и медленно пошел к кормушке. А еще через день, он опять прыгал по всей клетке, весело чирикал и разговаривал. Гоше повезло, что этот шкаф делал я сам. Его каркас был сделан из деревянных брусков, а сверху прыбиты листы ДВП. Поскольку площадь этих листов была довольно большая, то, при нажатии на них, они немного прогибались и пружинили. Это и смягчило удар. Злополучный шкаф было решено переставить к окну, хотя он и будет загораживать свет. Теперь от окна стоя шкаф, потом Лилин письменный стол, и на входе – клетка с попугаем.
Прошло еще с полгода. Электричество пропадало не реже, чем два раза в неделю, но полных отключений не было. И вот опять полное отключение, свет погас везде, и опять, в полной темноте, Гоша полетел из большой комнаты в свою клетку. На этот раз он не рассчитал разворот в коридорчике, и на большой скорости врезался в бетонную стенку между кухней и Лилиной комнатой. Удар был страшный, наверно он все отбил себе внутри. Немного оклемался он только через четыре дня. После этого он и начал слабеть. Уже не было того веселого и жизнерадостного Гоши, который был раньше. По комнатам он уже летал мало, хотя его клетку вообще перестали закрывать. Большую част времени он проводил в своей клетке, хотя был такой же разговорчивый, как и раньше. А вот целоваться больше не предлагал, и птичку больше не ловил. И кушал все меньше и меньше, и пить чай на кухню больше не приходил. Как-то утром Лиля и обнаружила, что Гоша помер.
Лиля завернула тело Гоши в красивую тряпочку, положила в небольшую картонную коробочку, и мы пошли с ней порт, где на кустах всегда было много птичек. Под одним из кустов мы его здесь и похоронили. Лиля хотела, чтобы и здесь ее Гоша не скучал, чтобы и здесь он мог слышать пение птиц.
Коммерсант
Способности к коммерции у Фёдора обнаружились давно, еще, когда он служил на Алтае. Собственно говоря, такое понятие как коммерция, тогда не использовалось, просто, в отличие от других, он мог заработать дополнительные деньги. А деньги ему были нужны. Высокий и симпатичный, с пышными усами и заразительным раскатистым смехом, он любил жизнь, любил и все хорошее в этой жизни, а для этого нужны были деньги, желательно такие, о которых не знает жена. Начал Фёдор с мумиё. Мумиё – биологически активное смолоподобное вещество, вытекающее из расщелин скал южных гор – горное масло.
Предполагается, что мумиё представляет собой отходы жизнедеятельности летучих мышей и грызунов. Горные пещеры дают прибежище колониям летучих мышей, питающихся насекомыми горных регионов, которые, в свою очередь, питаются горными травами и/или нектаром их цветов. Существует теория, что содержащиеся в горных травах эфирные масла и прочие значимые для медицины соединения, частично концентрируются и ферментируются в пищеварительном тракте летучих мышей. В дальнейшем экскременты скапливаются в местах ночёвок летучих мышей и подвергаются дальнейшему процессу ферментации и концентрации в уникальных микроклиматических условиях горных пещер. Исторически мумиё использовалось в качестве лекарственного средства в медицине Древней Индии, Древней Греции, средневекового Арабского Востока.
Федор сходил в горы, нашел пещеру, в которой жили летучие мыши, и набрал этого мумиё целый рюкзак. Это было баснословное богатство, оставалось только его правильно продать. Федор неделю просидел в читальном зале местной библиотеки, и прочитал про мумиё всё, что смог там найти. Прочитал он и про технологию очистки мумиё от посторонних примесей. После очистки, Федор получил почти десять килограмм красивого, темно-коричневого мумиё, и стал его рекламировать среди знакомых. Люди с удовольствием брали у него пакетики с мумие, которые он раздавал для пробы, говорили, что оно им помогло, и хвалили Федю, но покупать не торопились. Удалось продать только с десяток таких пакетиков. Но разве это деньги? Не о таких деньгах мечтал Федор.
Гораздо большие перспективы должны были открыться в Москве, где он будет жить два ближайших года, так как поступил слушателем в военную академию. Там, возможно, мумиё будет лучше продаваться. Мебель он решил в Москву не тащить, и продал её на месте. Сложил кухонную утварь, своё драгоценное мумиё, и домашние вещи в большие ящики из-под аппаратуры «Брелок», загрузил все это в контейнер, и отправил в Москву. Комнату, в квартире с подселением, в Москве он получил сразу, в общем, устроился неплохо. Оказывается, правильно он сделал, что не потащил сюда мебель. Где здесь её ставить? Жена Дуся тогда была категорически против продажи мебели, купленной с таким трудом, но ему удалось её уговорить. Теперь, из ящиков, в которых были вещи и посуда, Федор соорудил два спальных места: одно себе с женой, а второе – дочери Оксане.
– Надо было хотя бы шкаф один оставить, – грустно сказала Дуся. – Вещи мы куда будем вешать?
– Сейчас решим и эту проблему, – успокоил её Фёдор.
Он прибил к стене деревянную рейку, и забил в неё десяток гвоздей.
– Ну вот, сюда и будем всё вешать, – заявил он, довольный найденным решением.
– Папа, ты что? Здесь же все пылиться будет! – не поняла его восторга Оксана.
– Ну, так прикроете какой ни будь тряпкой, – нашелся Федор. – Не покупать же шкаф на два года. Потом ведь опять куда-то переезжать нужно будет.
Вот так, на ящиках вместо кроватей, и с одеждой, развешенной на стене, они и прожили два года. Так могла жить только семья советского майора, ни один майор иностранной армии, жить так, конечно же, не стал бы.
Соблазнов в Москве было много, и театры, и рестораны, и вкусные колбасы и торты, которых просто невозможно было достать на прежнем месте службы. Да и учебное отделение, в котором учился Фёдор, оказалось очень дружным. По крайней мере, два раза в месяц они посещали рестораны. Все дни рождения отмечали в ресторанах, да и так, по праздникам заходили. И советские праздники отмечали, и большие религиозные, несмотря на то, что все были коммунистами. Ну и такие международные, как День Парижской коммуны, или День взятия Бастилии, тоже могли отметить, только это уже не в ресторане, а просто возле какого ни будь пивного киоска, предварительно купив еще и пару бутылок водки. А водка уже была дорогая, больше десяти рублей за бутылку. Потом, правда, появилась новая, более дешевая водка, так называемая «Андроповка», по пять рублей. Как слушатели не старались экономить, со временем они спустили все сбережения, с которыми приехали в Москву. Не стал исключением и Фёдор. Через некоторое время денежки у него тоже закончились. Правда, на остаток денег Дуся успела купить ему куртку. Вещи уже тоже были в дефиците, поэтому купила её без Фёдора, без примерки, и даже не была уверена, что она ему подойдёт. К счастью, куртка подошла, и Федя решил в ней сразу сходить в магазин. Но, не тут то было.
– Куда? – не позволила Дуся. – Ну ка снимай. В старой пока походишь.
И спрятала новую куртку в ящик.
– А мне Дуся новую куртку купила, я на неё даже успел посмотреть, – шутя рассказывал он товарищам эту историю. – А потом заперла ее в ящике на ключ, чтобы я её не носил.
Фединой зарплаты на жизнь в Москве не хватало, и пришлось ему доставать из ящика своё мумиё. Он купил аптекарские весы, взвешивал мумиё дозами по десять грамм, упаковывал в полиэтиленовую плёнку, и эти пакетики заваривал. Распечатал также инструкцию по применению мумие при различных болезнях. Эти пакетики он и предлагал слушателям академии, вместе в инструкцией, бесплатно, для пробы, вдруг заинтересуются.
Взял у него такой пакетик и его товарищ Владимир, у которого был хронический гастрит, и которого боли в желудке просто донимали. Он растворил, согласно инструкции, этот пакетик в литре кипяченой воды, и пил по пятьдесят миллилитров два раза в день. Через десять дней боли в желудке прекратились. Владимир был доволен, и благодарил за это Фёдора. Тот сказал, что успех нужно будет закрепить. На неделю нужно сделать перерыв, а потом пропить еще один курс. У Владимира от болей в желудке страдали еще его мать и крестная. Поэтому, он купил у Фёдора сразу пять пакетиков, один себе, и по два матери и крестной. Фёдор был доволен, дело сдвинулось с мертвой точки. А Владимир отправил мумиё родным, и надеялся, что оно им тоже поможет. Но пришли письма, в которых сообщалось, что ни матери, ни крестной, мумиё не подошло, так как оно сильно поднимает давление, которое у них и так высокое. А Владимир продолжил своё лечение. Но, через неделю после начала второго курса лечения, у него из носа пошла кровь, и лечение пришлось прекратить. Он понял, что и у него поднялось давление. Но желудок больше не болел, и он был доволен результатами лечения, обычными лекарствами, которые ему выписывали доктора, такого эффекта он достичь не смог.
Через некоторое время Фёдор поинтересовался у Владимира, не нужно ли ему еще мумиё. Тот сказал, что больше не нужно, и объяснил причину.
– Извини, я думал, что ты на продажу берешь, – неожиданно извинился Фёдор. – Если бы я знал, что для родственников, я бы тебе бесплатно дал.
– Да не заморачивайся, – ответил удивленный Владимир, – все нормально.
Покупали мумиё у Фёдора и другие ребята, но не в таких объемах, о которых он мечтал. Как раз в это время в Москве начали появляться стихийные рыночки возле метро и вокзалов, на которых люди продавали всякую всячину, от колбасы до одежды. На таких рынках Федор и попытался продавать своё мумиё, но его покупали редко. Охотнее покупали копченую колбасу, которая начала исчезать из магазинов, но колбасы у Федора не было.
Через год у Владимира опять заболел желудок, и он попросил Федора продать ему еще четыре пакетика мумиё, чтобы было и на будущее. Федор, как истинный джентльмен, взял деньги только за два пакетика, а два отдал бесплатно. В дальнейшем, при возобновлении болей, Владимир принимал мумиё только в течение десяти дней, за это время и желудок переставал болеть, и давление не поднималось. И, как ни странно, после того, как он пролечился, выпив последний из этих купленных пакетиков, желудок у него больше не болел. Мумиё Фёдора его вылечило.
После окончания академии, Фёдор уехал на должность научного сотрудника в НИИ-4, где и прослужил до начала девяностых. Но эта скучная научная работа была ему не по душе. В воздухе начал витать дух предпринимательства, и Федор устремился туда. Он ездил в Среднюю Азию, покупал там пух, обрабатывал его и красил. Дуся на веретене пряла из него нити. А потом, используя деревянную рамку с набитыми в неё гвоздями, они вручную ткали разноцветные шарфы. Бизнес начал приносить небольшие доходы, и Фёдор решил расширить производство. Он купил настольную вязальную машину, на которой, в дальнейшем, и вязал шарфики. Нужно было облегчить и труд жены. Федор узнал, что на одной из ткацких фабрик Серпухова, принимают частные заказы. А туда уехал служить его товарищ, тот самый Владимир, которому он помог вылечить желудок. Как-то, вместе с Дусей, Фёдор и приехал к нему в гости. Владимир был рад приезду гостей. Расспрашивал его об их товарищах, с которыми они вместе учились, но Фёдор знал только о тех, которые служили вместе с ним, но там никого из их отделения не было. Хорошо посидели за столом, вспоминая годы учебы в академии. Утром Фёдор уехал на ткацкую фабрику, где и договорился, что ему там будут чесать и красить пух, и прясть из него нити, а Дуся на рынок, чтобы продать там небольшую партию шарфиков, и понять, насколько они востребованы. Шарфики она продавала по девяносто девять рублей, и буквально за час распродала всю привезенную партию. Значит спрос есть, и можно вязать их дальше. К обеду все опять собрались у Владимира, и с радостью рассказывали о своих успехах.
– А почему вы по девяносто девять продаете, а не по сто? – поинтересовался Владимир. – По сто, вроде бы, было бы удобней, не нужно этот несчастный рубль сдачи давать.
– Ничего ты не понимаешь в коммерции, – как школьнику попытался разъяснить Фёдор. – По сто брать не будут, людям будет казаться, что это дорого. А по девяносто девять берут с удовольствием.
– А мумиём ты больше не занимаешься, – вспомнил его прежнее занятие Владимир.
– А что, нужно? – оживился Федор.
– Да нет, просто вспомнил.
– Как появилась возможность, я его, почти всё, по аптекам распихал. Покупали плохо, и выручил за него копейки. Где-то еще немного валяется, но это мне уже не интересно.
Дела у Федора шли хорошо, и он приезжал в Серпухов еще несколько раз. Говорили о наступивших тяжелых временах, об огороде, который завел Владимир, и о его изобретениях, заявки на которые тот начал подавать.
– А мне тоже пришлось рационализаторской работой заняться, – сообщил Фёдор. – Купили мы с Дусей подольскую швейную машинку, а в ней челнок какой-то недоделанный, пришлось надфилем доводить до ума.
– Так у нас тоже подольская машинка, и нормально работает, – удивился Владимир.
– Пойдем, покажу, – предложил Федор.
Владимир открыл машинку и достал челнок. Федор показал, где, и что он подтачивал. Владимир не понял, зачем это нужно было делать, но ничего Фёдору не сказал. Поставил челнок на место и собрался закрывать машинку.
– Постой, – остановил его Федор. – А разве челнок так ставится?
– Конечно. По-другому он просто не встанет.
– А я вот так ставил, – и Федор показал, как он ставил челнок, развернув его на сто восемьдесят градусов.
– Ну, теперь понятно, почему ты его подтачивал, – наконец-то понял его Владимир.
Было удивительно, что даже с челноком, находящимся в перевернутом состоянии, он заставил машинку заработать. Вот это творческий энтузиазм, вот это сила русской мысли. Нашему народу еще и не такое по плечу.
– Как же у вас хорошо, – часто говорил Фёдор, – сидим, спокойно обо всем разговариваем, как в старые добрые времена. Прямо душа отдыхает. А у нас все разговоры только про деньги. Да и не разговоры это, а одна ругань. Как я устал от всего этого.
Накопив немного денег, Фёдор перестал заниматься шарфиками, а, соответственно, перестал и ездить в Серпухов. Он стал коммерсантом. Покупал оптом партии телевизоров и компьютеров, а потом продавал их в розницу. Он даже открыл свой офис в Москве. Владимир побывал у него в это время и дома, и в офисе, и поздравил его с достигнутыми успехами. Состоянием дел Фёдор был доволен. Потом его познакомили с каким-то авторитетным человеком, и Фёдор надеялся, что теперь его бизнес резко пойдет в гору. На первой встрече тот спросил: «Погоняло есть?».
– Дядя Фёдор, – назвал Фёдор свою кличку, которая была у него была в академии.
– Что за дурацкое погоняло? – удивился авторитет. – Только-что придумал?
– Да это из мультика про Простоквашино, – пояснил Фёдор, – меня так в академии звали.
– Так ты еще и академик? – удивился авторитет. – Ладно, будешь «Академиком».
