Виктор Владимирович Бондарюк
ГЛАВА 2
41
Хотя солнце уже село, Адам уверенно шагал практически в полной темноте, опустившейся на окружающие его горы. За те несколько месяцев, что они прожили в найденной ими небольшой и по-своему уютной пещере, он успел хорошо выучить дорогу. Настроение его было приподнятое, и новоиспечённый следопыт уже предвкушал, как Эва, которая, как ему стало казаться с недавних пор, вроде бы стала более прохладно относиться к нему, будет сейчас удивлена принесённому им мясу. Не той крысиной дряни, что они ели всё это время, а хорошему, пусть мороженному, но всё-таки мясу. Пару раз, когда Эва уже не могла ходить на охоту, он пробовал добыть арнэт, но, ранив, только разозлил мерзкую тварь. И после того как одна из его потенциальных жертв укусила его, Адам, бросив это опасное занятие, отправился в деревню ушедшего в долину племени. Долго не решаясь приблизиться к зданиям бывшего военного городка, в один из дней, убедившись, что там точно никого нет, он собрался с духом и обследовал лагерь. Не найдя в брошенных строениях и намёка хоть на какую-нибудь еду, он в конце концов обнаружив, вскрыл склад. Помня наставления Эвы, поначалу Адам не хотел входить в это запретное место, но её упрёки относительно несостоятельности её мужа как охотника, вынудили его в один из дней снять предупреждающий череп с проушин калитки ворот. В одну минуту это решило проблему еды, и он стал понемногу таскать оттуда чужие припасы, рассчитывая на то, что после родов они с Эвой уйдут и его воровство останется безнаказанным. Поначалу Адам боялся приносить ей именно мясо, потому что Эва ни за что бы не поверила в то, что ему самому удалось добыть его. Но сегодня двадцать второй решился, так как придумал, как объяснить его происхождение. Придуманная им история о тайнике, якобы найденном им в одной из многочисленных пещер, казалось вполне логичной. И хотя здравый смысл упрямо твердил о том, что сам бы он никогда не поверил той хрени, которая пришла ему в голову, но других вариантов не было. А раз так, успокаивал себя Адам, она поверит, как поверила в полную чушь про найденные в пещере ягоды. Почему-то ему вспомнился некто по имени Геббельс, который вроде бы сказал однажды о том, что чем чудовищнее ложь, тем легче в неё верят люди. “Прав был мужик”, – думал он, хотя кто был этот человек и по какому поводу была сказана эта фраза, Адам не знал. “Буду врать, ведь другого выхода нет ни у неё, ни у меня”, – думал он.
Когда до их теперешнего пристанища оставалось совсем ничего, Адам вдруг услышал полный боли женский крик. “Что это? – испугано остановившись, тревожно подумал он, вглядываясь в непроглядную темень перед собой. – Может, показалось?” Постояв секунду, он сделал шаг вперёд, и тут до него дошло. “Началось”, – холодея от ужаса, прошептал он и как мог быстро бросился вперёд. Торопливо шагая по глубокому снегу, оступаясь, он падал и увязая руками по плечи, вставал, выбиваясь из сил. “Скорее, – подгонял себя Адам, – скорее…”. И вот уже показалась вытоптанная им площадка перед входом, щель которого против обыкновения была не освещена изнутри костром. “Темно”, – холодея от дурного предчувствия, испугано прошептал он.
“Эва!”, – прохрипел Адам, запыхавшись от бега, вваливаясь в пещеру. Протяжный, натужный стон ответил ему из темноты холодной из-за погасшего костра пещеры. “Сейчас, сейчас…”, – повторял он, копаясь в сумке. Найдя там камни, стал высекать искру, пытаясь поджечь кусок высушенной коры. В мгновения, когда проскакивающие искры на мгновенье освещали пещеру, Адам, словно в фильме ужаса видел Эву, которая сидела на корточках, уперевшись спиной в стену, широко раздвинув ноги, между которыми торчал красный от крови, мокрый затылок головы, покрытый редкими тёмными волосами. Женщина натужно выла, напряжённым и перекошенным гримасой боли ртом.
Наконец ему удалось поджечь кору, и он, стараясь двигаться как можно скорее, побросав в остывшую золу наломанные ветки, осветил наконец ставшую им домом пещеру.
Не в силах оторвать взгляд от торчащего из Эвы затылка, Адам осторожно взял её за руку. И она в ответ тут же сжала его кисть с такой силой, что стало явственно слышно, как затрещали кости ладони. Скривившись от боли, он посмотрел на неё и тихо спросил: “Ты как?” Эва упёрлась в него усталым, невидящим взглядом, наполненным всепоглощающей болью, которая, давно начавшись, грозилась растянуться на неопределённо долгое время.
Она медленно облизнула губы и вдруг, широко раскрыв глаза и искривив рот, яростно закричала ему прямо в лицо, обливаясь новой порцией пота и слёз. Её натужный, из глубины горла вой звучал невероятно долго. Одно протяжное э-э-э разлеталось, кажется, по всему миру, гудя в ушах Адама невероятной мукой. И так как его рука была занята, он, скривившись от мощи вырывающегося из её горла крика, попытался плечом прикрыть ухо, выставив перёд собой бороду, снова уперевшись взглядом в её промежность. Как только его глаза вновь увидели затылок, тот вдруг пришёл в движение и вместе с её криком чуть продвинулся наружу. Выйдя ещё на несколько сантиметров, он вновь замер, остановившись, как показалось Адаму, в районе бровей.
Эва внезапно перестала кричать и, кривясь от боли, одними губами тихо, чуть слышно прошептала: “Помоги…” И, отпустив его руку, с силой зажмурилась. Затем чуть повернулась боком и начала тужиться, пыхтя и краснея от пронизывающей боли.
Адам опустился ниже и очень осторожно дотронулся до затылка ребёнка, и тот неожиданно для него вдруг ощутимо дёрнулся в ответ. “Он отвечает мне”, – испуганно подумал Адам, испуганно убрав пальцы. “Давай, – с натугой промычала измученная Эва, – помоги мне”. И Адам, посмотрев на свои не самые чистые руки, стремглав бросился вон. Выскочив, он схватил горсть снега и что есть силы принялся мять его в попытке хоть немного отмыть пальцы и ладони. Услышав очередной натужный стон роженицы, он метнулся обратно, пытаясь дыханием хоть немного согреть холодные кисти. Быстро присев у ног женщины, часто дыша, Адам снова коснулся влажной детской головки. И затем попытался осторожно просунуть пальцы между ней и телом женщины. Она резко и громко закричала снова, а её напрягшееся тело ещё чуть-чуть вытолкнуло ребёнка из себя, показав Адаму брови младенца. “Давай, давай”, – прошептал он, подбадривая. И, почувствовав его поддержку, она стала более интенсивно тужиться и выталкивать новорожденного из себя. “Ещё, чуть-чуть! Уже почти всё!” – раззадорившись, кричал Адам. Она напряглась снова и снова, и ребёнок, сперва еле заметно, но затем всё более активно, стал покидать лоно, и спустя совсем немного времени, полностью выскочил всей головой из Эвы, глядя на мир сморщенным лицом и зажмуренными веками. Адам, аккуратно взявшись пальцами под челюсть малыша, сначала несильно, затем всё увереннее потянул его на себя, и тот неожиданно легко, покрытый влажной слизью, выскользнул целиком, связанный с Эвой лишь пуповиной. Испугавшись такой внезапной и скорой развязки, Адам, держа ребёнка на вытянутых руках, рефлекторно сделал то, что и должен был. Он почти бросил младенца Эве, которая, совершенно измученная, сползла на бок и приняла его себе на грудь. Ребёнок, сперва как-то странно кряхтевший, вдруг сделал вдох и неожиданно громко закричал, заполняя своим голосом пространство пещеры. Испуганный Адам смотрел на орущего младенца, лежащего на груди Эвы. Чувство облегчения постепенно стало приходить к нему, но тут он услышал усталый голос Эвы: “Ещё”. Он замер от внезапности этих слов, но она уже снова поднимала своё измученное тело, пытаясь усесться в прежней позе. “Ты чего делаешь?” – тихо спросил ошарашенный Адам, пытаясь заглянуть ей в глаза. “Ещё, – повторила она, – второй”. “Второй?” – выдавил из себя он и тут же сморщился от её нового оглушающего крика. Возможно, от того, что родовые пути уже были подготовлены первым новорожденным, а может, и по причине того, что она пыталась поскорее завершить этот невероятно болезненный, но неизбежный процесс, второй ребёнок почти сразу показал свою головку. Эва поднатужилась и, уже совершенно измученно заваливаясь на бок, буквально выстрелила ребёнком ошеломлённому Адаму в лицо. Второй младенец, сделав вдох, тут же громко и требовательно заплакал присоединив свой голос к первому орущему новорожденному, так же как и он связанному пуповиной с матерью. “Давай”, – еле слышно прохрипела невероятно измученная Эва. “Что?” – переспросил он настороженно. “Режь пуповины”, – простонала она. “Я?” – глупо переспросил Адам, чувствуя, как паника вновь подступает к нему. “А чем?” – задал ещё более глупый вопрос он. “Ну?” – прохрипела Эва. Механически положив и второго ребёнка на мать, он быстро метнулся к сумке и стал копаться в её забитой всяким хламом глубине. Но, как назло, остро отточенный камень, который он искал, куда-то делся. Дети плакали так громко, будто устраивали соревнование между собой. Своим криком они торопили его, и Адам, роясь дрожащими руками в сумке, вытаскивал совершенно ненужные вещи. “Ты можешь хоть что-нибудь сделать нормально?” – устало спросила Эва. Разозлившись на неё и на себя, он перевернул сумку, высыпая её содержимое не грязные камни пола. “Скорей же”, – подгоняла его измученная женщина. И конечно, камень, заменяющий нож, выпал из сумки последним, и точно Адаму под ногу, отчего, и так не самый чистый, стал настолько грязным, что даже в не самых стерильных условиях пещеры теперь был совершенно непригодным для того, чтобы даже касаться живой плоти, а не то чтобы разрезать пуповину. К тому же, ударившись, он отскочил в сторону, залетев в узкую щель, которая едва виднелась под камнем, служившим им столом. “Вот чёрт”, – с испугом подумал Адам, бросаясь на пол и пытаясь просунуть пальцы в щель. Сколько он ни пробовал, пальцы не пролезали. “Ну что ты?” – выдавила из себя Эва, и Адам, рывком поднявшись на ноги, посмотрел на связывающую детей и Эву плоть. “Умоляю”, – поторопила она его, и он, поняв, что выхода нет, помедлив ещё буквально секунду, решившись, быстро, чтобы не передумать, схватился за пуповину и попытался разорвать её, скользя пальцами по ещё тёплой склизкой плоти. Эва закричала, добавив свой голос к двум вопящим младенцам. И напуганный Адам, неожиданно даже для себя, впился в тёплую пуповину зубами и стал неистово перегрызать её, сдерживая рвотные позывы. Стараясь минимизировать боль самых близких для него людей, Адам как бешеный сосредоточенно работал челюстями, сплёвывая сладковатые ошметки. Когда через какое-то время ему удалось перегрызть проклятую пуповину, он с ужасом посмотрел на вторую. Но уже из первой хлестала кровь. И даже будучи совершенно далёким от медицины человеком, Адаму стало совершенно ясно, что если не привязать её, то бедная Эва просто истечёт кровью. Эта мысль встряхнула его, и он, словно выпорхнув из своего тела, видел всё происходившее далее будто со стороны. По локти испачканный в крови любимой, Адам метнулся к высыпанному им на пол из сумки скарбу и, схватив одну из нескольких ленточек желаний, оставшихся из его прошлой жизни и чудом завалившихся на дно сумки, рванул обратно. Скользя мокрыми от крови пальцами, он загнул перегрызенную им пуповину и, туго обмотав её конец веревочкой, затянул на два узла. Остановив таким образом кровотечение, он с решительной уверенностью впился зубами в соединявшую мать и второе дитя живую плоть. Стараясь не отвлекаться на крик и вой Эвы, окровавленным ртом он неистово грыз нить, соединявшую мать и дитя. Этот раз прошёл у него скорее и, как это ни было для него страшно, гораздо легче. Отплевавшись, он, кое-как перевязав вторую пуповину, наконец-то отвернулся от всё ещё широко расставленных ног Эвы. Не в силах более выносить какофонию смешавшихся воедино стонов измученной женщины и громких криков новорожденных, весь перепачканный кровью словно жуткого вида каннибал, он зажал уши испачканными по локоть руками, прижавшись головой к коленям.
42
Несколько недель прошло с той ночи, как Адам стал отцом. Родившиеся мальчики, которых они по его настоянию назвали Айван и Кайл, почти всё время спали. Иногда казалось, что они просыпаются лишь затем, чтобы, испражняться, или краснея от натуги, громко и пронзительно плакать, замолкая лишь на время еды. К тому же очень часто, будто по волшебству получив внезапный импульс, дети проснувшись одновременно начинали громко и требовательно кричать до тех пор, пока Эва не прикладывала их к своим налившимся молоком грудям. Двигая своими маленькими ручками, вцепившись в её соски, они затихали, через какое-то время забываясь снова.
Буквально все вопросы не касающиеся новорожденных свалились на Адама. А он был и рад этому, изматывая себя бытовыми вопросами, не дававшими ему и минуты свободного времени. А всё для того, чтобы запрятать в глубину сознания вопросы, изводившие его своим навязчивом постоянством. Кажется, он получил всё, чего хотел. Свободу, женщину и не одного, а даже двух детей. Если бы кто-то спросил его какое-то время назад, чего бы он желал, то он бы, не задумываясь, назвал все эти три вещи и именно в таком же порядке. Но был ли Адам сейчас счастлив? И определённо точно он бы ответил “нет”. Во-первых, когда эйфория первых месяцев близости прошла, в его голове неожиданно проскочила крамольная мысль: “Ведь всё это не зря и ты правда любишь её? А может, ГОДсис был, как всегда, прав, называя то его состояние химическими реакциями?” Страшась услышать от себя ответ, не укладывающийся в текущее положение дел, Адам горячо убеждал себя, что, конечно, поступил верно. “Всё наладится, – говорил он себе, – когда станет чуть полегче”. Но когда оно наладится и что такое в данных обстоятельствах полегче, он точно не знал. Страшнее было другое. Его внутренний страх заключался в том, что он перестал испытывать рождённое при встрече с Эвой ощущение безграничной, всепоглощающей радости ожидания чего-то чудесно-прекрасного. “Почему?” – постоянно спрашивал он себя. И находя этому сто причин, боялся признаться себе в том, что понял практически сразу, ещё там в пещере, в то жуткое утро “свободной” жизни, когда первый раз съел мясо, сырое отвратительное мясо. Ему важен был не результат, а само ожидание перемен, желание их достижения. Находясь в центре 3, он искренне верил, что хочет всего этого, но, получив, Адам потерял главное – цель. Он не знал, к чему теперь нужно стремиться, поняв гораздо позднее ГОДсис, который предупреждал его об опасности исполнения собственных желаний. “И что же теперь? – думал он. – Дальше-то что?” Теперь он хотел обратно, в ту, как теперь он понимал, безмятежную жизнь центра 3, к своим грядкам и лесу, ангелам и тёплой лежанке дома. “А как же они? – спрашивал он себя. – Айван, Кайл, Эва? Сделать UNDO уже нельзя, – тут же отвечал он себе. – Ты сам сколотил свой крест, и теперь неси его, пока не умрёшь”. Эти размышления, не давая покоя, мучили его каждый раз, когда он, совершенно обессиленный, возвращался в пещеру и смотрел на увлечённую заботой о детях Эву, которая за прошедшее после родов время почти пришла в себя. И хотя внешне она вроде становилась прежней, но в ней что-то изменилось. Будто какой-то другой, совершенно другой человек заполнил собой её изнутри. Она смотрела по-другому, говорила размеренно-спокойно и даже спала как-то совершенно иначе, очень чутко и практически не шевелясь. И так как место на импровизированной лежанке было теперь занято детьми, Адам спал где придётся, но чаще всего прямо на полу, улёгшись прямо у костра, который являлся единственным источником света и тепла. Плохого настроения добавляли еще и сквозняки. Адам пробовал бороться с ними, закладывая чем придётся щели пещеры. Проникающий с улицы мерзкий холод, словно по волшебству, находил лазейки между камней и быстро выдувал скудное тепло костра, заставляя подбрасывать в огонь всё больше и больше дров, которых и так было немного. Выкапывая из-под толстого слоя снега очередное хилое растение, Адам молился, чтобы оно было не последним, так как вся близлежащая к их пещере территория была им изрыта и проверена.
Возвращаясь после очередного похода в деревню племени, из склада которого он, уже не таясь, выгребал запасы еды, Адам тут же уходил снова в стылый холод в поисках топлива.
Он считал дни и ждал задерживающегося тепла проклятой весны, надеясь, что тепло солнца вернёт ему радость обретённой свободы, позволив наконец-то забыть обо всех трудностях, которые он добровольно взвалил на себя. Но вопреки его ожиданиям холода только усиливались. Они сковали всё вокруг жуткой, физически ощущаемой стеной стужи. Что, конечно, отразилось и на количестве потребляемых ими дров. И как они не старались, но протопить пещеру не могли, вследствие чего один из детей, а именно Кайл, простыл.
В одно не самое прекрасное утро Эва, приложив губы ко лбу малыша, безошибочно определила жар. “Он заболел”, – испугано сказала она. “Ты уверена?” – устало переспросил Адам. “Да”, – кивнула встревоженная Эва. “Его же надо как-то лечить”, – глупо пролепетал он, заглядывая на спящего с открытым ртом, раскрасневшегося младенца. “Для начала наломай ещё веток для костра”, – приказала она.
Им повезло, что хотя бы Айван, в отличие от брата, был совершенно здоров. Возможно, он родился более крепким и поэтому с аппетитом ел, подолгу спал, требуя к себе гораздо меньше внимания.
Адам беспрекословно пошёл на улицу, где стояла жуткая стужа. Устало глядя из-под спасающей от холода намотанной на голову чалмы и кутаясь от продирающего до костей мороза, он с трудом нашёл в глубоком снегу чахлое карликовое дерево. Ломая колючие ветки практически не слушающимися пальцами, сопя от напряжения, он обдумывал сложившуюся ситуацию, стирая красной от холода, трясущейся рукой рождённые его дыханием сосульки, намёрзшие на бороде и усах. Взвесив все за и против, Адам понял, что если они хотят спасти ребёнка, то должны на время перебраться в один из домов, который стоял рядом с гаражом-хранилищем. Это бы позволило ему не таскать своё обессиленное тело по несколько километров в стойбище и обратно. К тому же протопить одно небольшое помещение было бы значительно проще, чем целую пещеру.
За то время, что двадцать второй ходил на склад, Адам неплохо изучил все строения и знал, что там есть несколько комнат с целыми стёклами и приличное количество тёплых вещей, которые он до этого не рисковал приносить Эве, соблюдая странные правила, негласно установившиеся между ними. Адам, конечно, мог бы соврать, что заходил в одну из пещер, где покоились предки с их погребальными одеяниями, но понимал, что эта ложь будет слишком явной, ведь они один раз вместе были в одной из них и Адама вывернуло наизнанку после увиденных им полуразложившихся, частично мумифицированных, сложенных друг на друга трупов, самый “свежий” из которых, с проеденными червями щеками, смотрел на мир пустыми глазницами. Поэтому он приносил только еду, а она не задавала вопросов, хотя прекрасно понимала, откуда всё берётся.
Наломав веток, Адам вернулся в пещеру и увидел, как Эва тревожно смотрит на спящего Кайла, который горячечно дышал, приоткрыв рот. “Нужно отсюда уходить”, – не глядя на женщину сказал осторожно Адам, бросая часть веток в костёр. “Куда?” – не отводя взгляда от ребёнка, спросила Эва. “Мы можем пока пожить в одном из домов твоего племени”, – всё так же не глядя на неё, помолчав, проговорил Адам, демонстративно занимаясь сырыми ветками костра. Услышав его слова, Эва быстро повернулась. “Ты с ума сошёл?” – резко бросила она. “У нас нет выхода, – упрямо ответил Адам, разгоняя струйки белого дыма, поднимавшегося от промёрзшей сырой древесины, – ведь я давно хожу туда”. “Ты что, думаешь, я этого не знаю? – с упрёком ответила она. – Ведь ты заходил в пахэст, а за кражу еды полагается смерть. Но тебе этого мало, и теперь ты ещё предлагаешь нам всем идти туда. Они могут вернуться в любую секунду, и тогда…” “Я просто делаю это, чтобы мы выжили, – угрюмо перебил её Адам. – Выбора у нас нет, а ты сама говорила, что на перевалах полно снега и они вряд ли вернутся, пока он не растает”. Эва замолчала, повернувшись Кайлу, затем тихо произнесла: “Я боюсь. Мы не можем рисковать детьми”. Адам встал и обнял её за плечи. “Если мы не пойдём туда сейчас, то, боюсь, очень возможно, рисковать будет некем, – прошептал он. – К тому же я могу пойти к ГОДсис и просить у него лекарство для Кайла”. Эва быстро посмотрела ему в глаза и заплакала: “Ты думаешь, он поможет?” “Я не знаю, – пожал плечами Адам, – но буду очень его просить”. “Хорошо, – помолчав, снова сдалась Эва, – здесь он может погибнуть, а до их возвращения, думаю, время ещё есть. Но как только Кайлу станет хоть немного лучше, мы должны будем сразу уйти, иначе нас обязательно убьют”. “Ты думаешь, я хочу встречаться с твоими соплеменниками? Он поправится, и мы сразу отправимся отсюда подальше, обещаю”, – убеждённо произнёс Адам. И в эту секунду малыш, вздрогнув во сне, проснулся, тут же начиная снова громко плакать. Разбуженный братом Айван тоже требовательно закричал, требуя еды и для себя.