Виктор Александрович Авдеев
Риданские истории
– Оно что, сожрало собаку? – молодой полицейский почувствовал, как холодеет от страха, а голос вдруг стал таким тоненьким и хилым. Он в нерешительности топтался на месте, все крепче и крепче сжимая в руках револьвер. – Оно и нас всех сожрет.
Второй полицейский, что минуту назад его высмеивал, теперь и сам сомневался в своей точке зрения. Он украдкой взглянул на Эшли. Тот был бледным и молчаливым.
Монстр растопырил руки перед собой и медленно начал движение к полицейским. Какой-то непонятный хрип и кашель вырывался из его пасти. Он тянул острые крючья вперед, нацелившись на служащих.
Эшли надавил на тугой курок. Пуля револьвера пронзила грудь монстра. Вслед за его выстрелом раздались еще несколько. Стреляли полицейские, поборовшие в себе страх. Ни единого промаха. Существо свалилось замертво, не издав больше ни единого звука. Зато из кустов выскочило что-то еще. Лохматое и большое. Оно остановилось возле поваленного навзничь существа, уткнулось мордой в тело и… заскулило?
– Это что, собака? – удивился второй полицейский.
– Живая, – подхватил первый. – В чьей же крови тогда его пасть?
Собака с ворчанием обнюхала труп и трусцой припустилось к крыльцу.
– Вот что. Осмотрите все в доме Доусона. Надеюсь, его мать еще жива, – скомандовал Эшли. – А я погляжу на эту тварь поближе. Никогда не видал ничего подобного.
Он склонился над убитым. Раны были обагренные обычной алой кровью. Никакой зеленой или черной субстанции, как правило, наполняющей организм таких же злобных фантастических существ из кинофильмов или книг. Эшли нахмурился. Он нажал пальцем на челюсть странного зверя, но почувствовал отнюдь не плоть и не древесную оболочку, а мягкую гладкую ткань. Ткань? Эшли занервничал. Он ухватился обеими руками за рога существа и потянул на себя. К его недоумению, голова так и осталась в его руках, а сам Эшли повалился назад, потеряв равновесие. Он слышал, как полицейские выбили входную дверь и поглядел в сторону дома. Через несколько секунд снова раздался лай, а еще напуганные женские голоса и крики. Вскоре во двор высыпали люди и, отпихнув от себя полицейских, бросились в направлении к Эшли.
– Питер! Питер! – кричала женщина в возрасте, бежавшая рядом с девушкой и молодым мужчиной. – Милый мой Питер!
Эшли автоматически перевел взгляд на убитого монстра. И увидел безжизненное лицо Доусона с открытыми глазами, глядящими в предрассветное небо. Рядом валялась тряпичная маска с длинными челюстями и рогами. Очень необычная бутафорская маска, выполненная на все десять баллов! Как и весь остальной костюм. И даже кровь на пасти и когтях выглядела натурально, но все же оказалась густой застывшей красной краской. И только кровь Доусона была настоящей и еще теплой на ощупь.
– Что вы сделали с моим Питером! – слезы катились по щекам женщины. Она припала к Доусону, обняв его за грудь. – Проснись, сыночек! Это твоя мама! Что же ты молчишь? Питер! Питер!
– Вы за это ответите, – Эшли услышал угрозу в голосе мужчины, обращенную к нему. Молодая девушка в этот момент пыталась оттащить мать Доусона от его трупа, но та не желала выпускать тело сына из своих объятий. – Вас отправят за решетку надолго. Вы сгниете в тюрьме, если не умрете раньше от рук тех, кого вы же туда и засадили!
Чад Санчес меланхолично пялился в оконное стекло безлюдного вагона. Большинство пассажиров сошло в Южной Кантане. Стрелка наручных часов приближалась к десяти вечера, и через двадцать минут поезд должен будет затормозить на Риданской станции. За минувшие двадцать лет Чад обзавелся пышной седой бородой, компенсируя ею недостаток волос на голове. Лицо изрезали глубокие морщины, глаза ввалились внутрь, а некогда прямая осанка дала слабину, прогнувшись вперед. Выглядел он довольно устало, и если заглянуть ему глубже в глаза, то можно даже сказать – жалко и измучено.
Двери, ведущие в тамбур позади Чада, со стуком разъехались в стороны, и он услышал шум колес, бьющихся о стыки рельсов. Чад не стал оборачиваться. Ему было наплевать. Он продолжал разглядывать проносящиеся перед глазами холмы, деревья и бетонные столбы.
Шаги стали ближе, и вот пожилой мужчина в широких очках присел напротив.
– Вы позволите? – вежливо поинтересовался он у Чада высоким голосом.
– Пожалуйста, – с безразличием махнул тот рукой.
С минуту попутчик молчаливо и пристально разглядывал Чада поверх толстых стекол и пару раз приглаживал жидкие усы, похожие на видавшую виды зубную щетку. Чад пытался не обращать внимание на явный интерес незнакомца, но вскоре не выдержал.
– Я могу вам чем-нибудь помочь? – спросил он.
– Вы ведь Чад Санчес, не так ли? Я вас почти сразу узнал, – восторженно проговорил тот и отложил саквояж в сторону, который до сих пор держал в охапке. – Вы мой кумир. Нет, правда. Я восхищаюсь вами. Я прочел уйму газет, в которых писали о вас, но у меня столько вопросов к вам. Не посчитаете меня слишком дерзким и навязчивым, если я попрошу вас рассказать вашу историю? Так сказать, из первых уст! Ну, прошу же!
– Мне нечего вам рассказать, – отрезал Чад и поднялся со своего места.
Он прошел в дальнюю часть вагона и сел на другое сидение. Но через мгновение перед ним вновь возник любопытный собеседник.
– Если вы боитесь, что я передам вас в руки полиции, – он перешел на шепот, – то вы глубоко заблуждаетесь. Клянусь своей честью, буду молчать о том, что встретил вас.
– Черт бы вас побрал, я и так направляюсь в Риданское полицейское управление! – выругался Чад, но тут же взял себя в руки. – Простите за вспыльчивость.
– Это вы меня простите, сэр, я слишком увлекся своими желаниями. Соблазн велик, сами понимаете, – он беглым взглядом окинул Чада с ног до головы еще раз. – Я знаю, и мне, право, тоже очень жаль вашего покойного кузена Керка… Так зачем же вы направляетесь в полицию, мистер Санчес? Неужто спустя столько лет, решили признаться во всем и сдаться? О, Боги, опять я пытаюсь влезть в вашу жизнь.
– Выходит, что так, – слегка мягчился Чад. Да он и сам понимал, что должен поговорить с кем-то об этом. Треть жизни, что он провел, как в аду, сильно пошатнули его. – А знаете, что. Я поведаю вам свою историю.
– Оо, это так великодушно с вашей стороны! Начните с того момента, как вам удалось сбежать из тюрьмы? Все, что происходило с вами ранее, мне уже известно из газетных статей. Вы лишились своего кузена и близких друзей, вам были выдвинуты обвинения в серии жестоких убийств в тех далеких восьмидесятых годах, и вы ждали суда. Что же произошло после?
– Во-первых, начнем с того, что я вовсе не убийца и к убийствам не прилагал своей руки.
– Разумеется, я никогда бы не подумал, что вы способны на такое! Вас просто подставили, это же любому ясно!
– Выходит, что так. В тот промежуток времени, когда якобы я совершил побег, я должен был крепко спать в камере на жесткой койке до самого утра. Однако, когда я пришел в себя, то вокруг меня не было каменных стен и металлических прутьев решетки. Стояла глубокая ночь, и над головой сияли звезды. Я очнулся на берегу реки Вайи в высоком буреломе под мостом. Рядом со мной лежал мой собственный чемодан, набитый одеждой и принадлежностями для бритья, а также деньги, новый паспорт и записка.
– Просто невероятно! – ахнул собеседник. – Как в хорошем детективе. Продолжайте!
– Так вот, в записке было несколько слов о том, что я должен бежать из города и найти жилье в Южной Кантане. Устроиться на работу под новым именем, снять на первое время комнату и забыть все, что было. А главное – не попадаться на глаза полицейским и не болтать ничего лишнего, особенно незнакомцам. Наверняка ориентировки с моей фотографией были разосланы по всем ближайшим городам. Я не знал, кто мой покровитель, и зачем все это делает. Я сделал все, как он велел и прожил в спокойствии около года. Но потом моя жизнь стала похожей на сожженную резиновую калошу. И тогда я понял – все, что происходило со мной в Ридане, просто цветочки.
– Что вы говорите! И как же складывалась ваша судьба в Южной Кантане?
– Стоило мне завести приятное знакомство или небольшой роман, я тут же получал анонимку с угрозами быть разоблаченным, либо с предупреждениями об их смерти. Одно из двух по принципу – орел или решка. Сначала я не придал этому значение. Пока моя подружка не бросила меня, грозясь пойти в полицию и выложить обо мне все, если я не отвяжусь от нее. Потом был убит один из моих новых товарищей. Его кто-то застрелил в собственной квартире.
– Это ужасно, мистер Санчес. После этого ваши страдания прекратились?
– Они только начинались. За двадцать лет обитания в Южной Кантане я приобрел дом, но не успел застраховать, как он сгорел дотла. Кто-то устроил поджог, пока меня не было. Купленный мной подержанный автомобиль также был взорван на парковке в тот момент, когда я находился на какой-то там одной из многочисленных работ. Меня ведь часто без причины увольняли, я и сбился со счета. А еще выселяли из съёмных комнат и квартир. Кстати, в нескольких забегаловках, в которых я часто обедал, тоже в последствии отказывались меня обслуживать и выставляли на улицу. Моя последняя любовница была убита. Ее тело нашли в реке. И каждый такой случай сопровождался угрожающими и насмехающимися анонимками. В конце концов, я поставил палатку прямо на пепелище. Там, где стоял мой дом. Соседи без злобы прозвали меня «турист». Но я не обижаюсь на это. И стараюсь не говорить с ними лишний раз, чтобы не навлечь на них беду.
– У вас тяжелая жизнь, мистер Санчес. Не каждый вытерпит все это.
– Это и жизнью-то не назовешь. Скорее кукольным театром, в котором я являюсь марионеткой. Этот анонимный подонок отравлял мое существование двадцать лет без перерывов и отпуска. Он как заноза в заднице, которую не достать, как ни старайся. Он превратил мою жизнь в сценарий, написанный им, а я просто не могу отказаться от роли и уйти из этого кино. Это подло и несправедливо.
– Почему вы ни разу не обратились в полицию, мистер Санчес?
– Он угрожал разделаться со всеми, кого я когда-то знал. До последнего человека.
– Кого же? Насколько я осведомлен из прессы, у вас не осталось родных и близких друзей.
– Да, вы правы. Но оставались еще люди, которые так или иначе были тесно знакомы со мной. Те, кому я никогда бы не пожелал смерти. Например, детектив Кимберли Харрис. Она профессионал своего дела, и выполняет важную работу, поддерживая порядок на улицах города. Или Питер Доусон – это один бармен, который в свое время так любезно подливал мне виски в бокал…
– Так почему же сегодня решились обратиться в Риданское управление?
– Я получил новое анонимное письмо, в котором было сказано, сделать это. И я был не против. Я так устал, что даже возликовал в душе.
– Я понимаю вас. А что до ваших знакомых… Они оба давным-давно убиты, мистер Санчес, – нахально заявил попутчик.
– О ком это вы? – переспросил Чад.
– Питера Доусона убил Эшли Джонс из своего револьвера, приняв его за какого-то там оборотня только потому, что тот был одет в вызывающий костюм для вечеринки. Накануне убийства, вечером, Доусон проводил время в кругу родных и друзей. У них была эдакая костюмная вечеринка, навроде той, что бывает на Хэллоуин. Они напились, среди ночи друзья разъехались по домам, а он, его мать и сестра с мужем улеглись спать. Причем Доусон так и уснул в костюме жуткого монстра. Может быть все и обошлось, да собака сестры Доусона запросилась на улицу. И вот, пьяный Питер справлял нужду вместе с псиной в кустах у собственного дома, когда на его территорию вошли трое полицейских, в их числе был и Эшли Джонс, и расстреляли Доусона практически в упор из трех револьверов. Кстати, Эшли Джонса позже обнаружили повешенным в тюремной камере. Он отсидел всего полгода, когда произошло это печальное событие. А что до Кимберли Харрис, то она погибла даже раньше Доусона. В глухом переулке. Ее труп с перерезанным горлом нашли спустя пару часов после ее смерти. В луже собственной крови. Убийцу так и не поймали, а ведь он оставил после себя немало жертв, в числе которых и Франклин Миллер, и Джаспер, и многие другие.
– Откуда вы можете все это знать? Вы это сами придумали, да? – недоверчиво уставился на мужчину Чад.
Тот медленно снял очки. Теперь глаза его почему-то вдруг показались Чаду знакомыми.
– Ты совершенно прав, ничтожество. Все это я придумал сам. И реализовал, – хрипло ответил он. От его высокого тона в голосе не осталось и следа. Затем мужчина сорвал с себя усы, оказавшиеся ненастоящими. Рывком распахнул ворот куртки и дернул себя за пухлую шею. С противным треском накладная кожа отлепилась, демонстрируя взгляду худой подбородок. – Теперь ты узнаешь старину Керка, а?
Чад не мог поверить своим глазам. Перед ним действительно сидел его постаревший кузен. Но в его глазах не было прежнего дружелюбия. Напротив, все его естество выражало злобу и ненависть. Керк буравил взглядом Чада, словно желал прожечь его насквозь.
– Ты не умер! Как же это возможно? – выдавил из себя ошалевший от такого представления Чад.
– Когда погибают самые близкие тебе люди, Чад, ты невольно меняешься. Становишься злым. Вот ты не стал таким. Ты, наоборот, совсем расклеился. И знаешь, мне кое-что доставляло большое удовольствие все эти годы. Смотреть, как ты страдаешь и мучаешься. Так же, как страдал я, после взрыва самолета. Ты помнишь, кто опоздал на рейс, и его пришлось отложить на другое время?
– Керк, мы ведь обсуждали это с тобой двадцать пять лет назад! Я не виновен в смерти Николь и малышки Одри! Я любил их тоже!
– Если бы ты вовремя отвез их в аэропорт, они были бы живы, – процедил Керк сквозь зубы. – Но ты не очень-то и торопился поспеть ко времени. Тебе всегда было плевать на нас. Ведь ты любил только себя. Я проклинаю тот день, когда попросил тебя об услуге. Они не должны были лететь на том неисправном самолете, не должны были!
– Керк, я умоляю тебя, успокойся!
– Я еще не закончил. Наберись терпения и слушай, – распалялся Керк с пеной у рта. – После того, как ты стал виновником трагедии в моей жизни, унесшей моих жену и дочь в той авиакатастрофе, я долго вынашивал план своей мести. Мне пришлось изрядно потрудиться, чтобы найти подходящего бродягу, похожего на меня комплекцией. Детектив Харрис произвела фотографическое опознание, и для тебя оказалось достаточно этих жалких снимков, чтобы без колебаний признать в них труп своего кузена. Конечно, мне пришлось подкупить человека в морге закрыть глаза на группу крови того несчастного бродяги, ведь я не врач! И я не брал его анализы прежде, чем крепко врезать ему по голове. Кстати, башку я отнял уже после его смерти. Я был гуманным.
– Ты превратился в психа. Что с тобой случилось, Керк? – Чад испытывал жалость и отвращение к этому человеку, который когда-то был ему самым близким.
– Я надел на мертвеца свою одежду с документами в кармане и перстень. Ты забрал его из морга? Вижу, что забрал, – довольно проговорил Керк, глядя на палец Чада, на котором он столько скорбных лет носил печатку в память. – И вот потом началось все самое интересное. Ты наверняка слышал о зверском убийстве женщины-детектива по фамилии Смит? Это случилось полутора годами ранее моей блестящей инсценировки. Ее истерзанное тело нашли недалеко от Риданской бухты в горах. В город поползли слухи о страшном звере с длинными когтями. Я подхватил эту идею. И мне даже понравилось потрошить своих жертв. Я готовил для тебя роль серийного маньяка-психопата, которого впоследствии упекут за решетку лет на двести. Я помню, как подкараулил Джаспера. Он даже не успел пикнуть, когда я всадил ему в грудь нож. Кстати, детектива Кимберли тоже убил я. Это было забавно. Я притворился тем самым существом из городских мифов. Сгорбился и трясся, словно паралитик. А между пальцев вставил крючья для мяса, чтобы они походили на гигантские когти. Право сказать, она чуть не зацепила меня из револьвера, но ты же знаешь, какие женщины не расторопные. Я почти не сделал ей больно. Нет. Всего лишь рассек горло, только и всего. Я даже подхватил ее на руки, чтобы она не расшиблась головой об асфальт, и аккуратно положил на спину, – он сделал небольшую паузу, затем продолжил сумасшедший для Чада рассказ: – А хочешь узнать, как умер твой друг Фрэнк? Он исходил кровью, как свинья, пока ты мирно спал на своем диванчике. Тебе наверняка понравился виски со снотворным? Этот коктейль тоже я приготовил. Я следил за тобой с полгода. За каждым твоим движением. Я знал твои привычки, места, куда ты ходил. И, конечно, виски, которое ты хлестал каждый день. Так что, купить бутылку у Доусона и подменить ее практически на твоих глазах в глухом проулке, притворившись беспечным бродягой, не составило никакого труда. Вот, – он порылся в карманах, достал несколько монеток и швырнул их в Чада. Они с бряцаньем ударились о его грудь и посыпались на пол вагона, – это мелочь, что любезно подал мне Фрэнк в тот вечер. Она мне не пригодилась. Я хотел, чтобы ты гнил в тюрьме, Чад, но потом передумал. Этого было бы недостаточно в уплату долга за смерть моих девочек. Я во второй раз подкупил человека, но уже в полицейском управлении, который принес тебе отравленную снотворным еду. За полночь я разделался с одной дамочкой, с которой провел весь вечер в шумном кабаке, и подкинул на место преступления стянутые у Доусона ключи от дома. Я хотел немного позабавиться и над ним заодно, но все вышло гораздо увлекательнее в конце концов! – казалось, Керк вновь пришел в восторг, описывая сцены преступлений, словно театральную пьесу. – И потом я доложил об убийстве в полицию с уличного телефонного аппарата. Таким образом я сократил список жертв в управлении на целых четверых полицейских и одного шефа полиции. И, конечно, понизил для себя риск провала моей дерзкой операции. Далее я прокрался в участок и по одному вырезал шесть полицейских. Это было очень трудно, сам понимаешь. Последние двое чуть было меня не сцапали, прострелив мне руку. С тех пор она плохо работает, – он продемонстрировал медленные натруженные движения левой кисти, покрутив раскрытую ладонь навесу. – Я привез тебя к реке в багажнике автомобиля. Твои вещи на тот момент были уже собраны, и я бросил чемодан с запиской и деньгами рядом. На протяжении следующих двадцати лет я упивался местью, играя твоей жизнью так, будто каждый раз ставил ее на карточный кон какого-нибудь казино.
– И тебе стало легче, кузен? – с ядовитым презрением в голосе спросил Чад. Он смотрел на Керка пустыми глазами, переполненными слез, которые вот-вот были готовы прорвать плотину век и бурным потоком пуститься вниз по морщинистым щекам. А поезд в этот миг замедлял свой ход. Они уже приближались к Ридану.
– Нет… Не стало, – выцеживая паузу между двумя словами, ответил тот. – Пришло время закончить эту историю. Для того я и пригласил тебя в этот вагон анонимкой.
Он тяжело поднялся на ноги. Не сводя пристального взгляда с Чада Санчеса, Керк пошарил руками на дне своего саквояжа и выудил оттуда две бутылки знакомой Чаду формы.
– Ты узнаешь этикетки? – Керк отступил на пару шагов назад и потряс бутылями, наполненными какой-то жидкостью, которая с бульканьем отозвалась на его движения. – В этих бутылках некогда был разлит тот самый дрянной виски, который ты так любил вечерами приговорить без остатка!
В его глазах воспылала новая волна ненависти и ярости, а Чад молча наблюдал за его действиями и не знал, как себя вести. Он просто ждал, что произойдет дальше, шумно сглатывая подступившую к горлу слюну.
Керк поднял обе бутылки над головой, затем с размаху разбил их у ног Чада. Осколки звонко разметались по вагону, а брюки и ботинки Чада мгновенно пропитались резкой вонючей жидкостью, запах которой был далек от запаха виски. Керк достал что-то из своего кармана.
– Что ты делаешь? – закричал Чад и вскочил с сидения. Он прислонился к холодному вагонному стеклу спиной, будто искал в нем спасения, и ошалело глядел на кузена. – Это что? Бензин? Ты с ума сошел!
– Будь ты проклят на земле и на небе, Чад Санчес! – прохрипел Керк и высек искру кремниевой зажигалкой.
Письмо для миссис Таклз
– Сердечно приветствую вас, мистер Таклз! Как спалось этой ночью?
Раздался скрип покосившейся калитки, что находилась напротив входа в старый накренившийся одноэтажный дом. Волочась по земле, как гигантский червь, мистер Таклз покидал пределы своего жилища. Его левая нога была неестественно вывернута в области колена, однако, судя по безмятежному выражению его серого остроскулого лица, неудобств и боли он не испытывал. Вторая же – и вовсе, отсутствовала наполовину, о чем свидетельствовала плоская пустотелая брючина, что, словно хвост ползла по земле следом. На голове мужчины красовалась бледно-рыжая шевелюра с выцветшими на висках волосами. На вид ему было лет сорок. Мистер Таклз был одет в изгвазданные дорожной пылью коричневые брюки, кремовую рубашку с большим грязным пятном на животе, такой же давно не стираный пиджак с лацканами и одну растоптанную туфлю. В руке он сжимал кожаный портфель со сквозными дырами. Через рваные отверстия виднелись пожелтевшие бумаги.
– Доброго здравия, Самсон! – поприветствовал он в ответ своего соседа, что жил через дорогу от него в таком же неказистом доме с побитыми стеклами и прохудившейся черепичной крышей. – Я неплохо выспался сегодня вопреки дурным снам, что не покидали меня до самого утра. Может они несли мне какое-то предзнаменование? Хм. Этого я сказать наверняка не могу. А в целом, все довольно-таки неплохо. Спасибо, что спросили!
Самсон остановился на проезжей части, заключенный внутри остова старого автомобиля, некогда желтого цвета, а ныне изрядно поеденного ржавчиной и солнечными лучами, не имеющего ни колес, ни мотора. Молодой человек был очень худой, и каждая его косточка проступала под тонкой сухой кожей рук и лица острыми линиями и бугорками. Поблекшие глаза сильно ввалились внутрь глазниц. Он был одет в голубую тенниску с короткими рукавами и мятые джинсы.
– Нет проблем, – Самсон постучал пальцами по рулю и взглянул в дальнюю часть сада мистера Таклза на поваленное дерево. – Знаете, до недавнего времени я почему-то не обращал внимания на одно обстоятельство, но вчера заметил… Вы наконец-то спилили ту злосчастную наклонившуюся яблоню, что грозилась упасть прямиком на ваш дом?
– Да, мне удалось это, – с видимым удовольствием ответил тот. – Правда, я немного не рассчитал траекторию падения, и теперь его крона оказалась на участке старого Джонни. Но я разрешил ему собрать все яблоки с дерева, поэтому он не в обиде за частично поломанный забор.
Они оба рассмеялись, по-дружески глядя друг на друга. Самсон представил, как сварливый Джонни буйствовал, размахивая пухлыми руками и так забавно пришепетывая беззубым ртом, когда тяжелая яблоня рухнула на его газон, похоронив под своей кроной все его клумбы с любимыми поникшими цветами и гнилыми ягодами клубники, которые он выхаживал буквально днем и ночью.
– Вас подвезти до работы, мистер Таклз?
– Это совершенно ни к чему. Вы же знаете, утренняя прогулка для меня подобна полету вольной птицы в небе.
– Каждый раз вы отвечаете мне отказом, – с легким укором проговорил Самсон.
– И каждый раз я благодарен вам за ваше любезное предложение!
– Что ж… Мне остается лишь пожелать всех благ на прощание.
– И вам, Самсон, тех же прелестей на целый день, – любезно ответил мистер Таклз.
Молодой человек подпер ссутуленной спиной крышу своего автомобиля изнутри и, поскребывая об асфальт запыленным задним бампером, торопливо потащился вниз по улице. Мистер Таклз бросил мимолетный взгляд ему вслед и поволочился в другую сторону.
По пути ему встречались прохожие. Многих из них он уже видел не в первый раз, так как почти каждый день передвигался одной и той же дорогой. Например, дама с бледно-синим оттенком кожи всегда выгуливала свою собачку в этот час на противоположной стороне улицы. Вернее, дохлый скелет с добрыми умными глазками. Или мальчишка-велосипедист лет двенадцати, что очень часто встречал мистера Таклза пронзительным сигналом резинового клаксона. Он выглядел забавно из-за того, что его голова на длинной гусиной шее была обращена почти на сто восемьдесят градусов назад, отчего тому приходилось держаться в седле боком, а это, казалось бы, причиняло ему некий дискомфорт при работе с педалями. Но он никогда не жаловался, и всегда был вежлив, широко улыбаясь при каждой встрече. Мистер Таклз отвечал ему тем же. Еще одним из его постоянных попутчиков был разодетый, надушенный одеколоном с резким запахом падали важный франт, облаченный в костюм и галстук. Он никогда не здоровался с мистером Таклзом и не смотрел в его сторону, поэтому мистер Таклз не имел никакого представления о том, как выглядит его напыщенная физиономия. Широкими шагами молодой человек в два счета оставлял его далеко позади и сворачивал на узкую тропинку, бегущую вглубь корявых кустов с пожелтевшими сухими листьями. Чем его так заинтересовал этот бурелом – оставалось для мистера Таклза загадкой. Скорее всего этим тернистым путем тот срезал угол, экономя время на дорогу. Но для его внешнего вида такая выходка была, мягко говоря, не подобающей. Это далеко не весь список людей, снующих по улицам Ридана-с-другой-стороны, примеры которых можно приводить довольно-таки долго.
Миновав пару кварталов, состоящих в основном из каменных руин, дворы и улочки которых были завалены различным мусором, он повернул за угол еще одного полуразрушенного здания. На одной из его стен была прикреплена табличка. Не смотря на облупленную краску, на ней еще можно было прочитать слово «Почта». Слева при входе внутрь располагался ящик с выгоревшей краской для приема писем с узкой прорезью.
– Вы чуть не опоздали к утренней отправке, мистер Таклз! – сказал почтальон бодрым басистым голосом. В этот момент он как раз опустошал ящик, и его содержимое перекочевывало в тряпичный почтовый мешок, местами покрытый серо-зеленой плесенью.
– Как хорошо, что я застал вас, мистер Гарсиа, – ответил тот, протягивая запечатанный конверт почтальону. – Я встретил соседа, молодого Самсона, вы его знаете. Мы немного заболтались…
– Ну, конечно! Его старушка «Хонда» бегает еще? – радостно спросил мистер Гарсиа, вытряхивая последние письма в свой большой мешок.
– В этом можете не сомневаться, – махнул рукой мистер Таклз. – Еще как бегает!
– Да-а, – протянул тот, поглаживая густые усы под мясистым носом. – Было дело Самсон любезно согласился меня подбросить до адресата на окраине нашего прекрасного Ридана-с-другой-стороны. Вот хоть выстави военный кордон, а такую машину не остановит, помяните мое слово!
– От всей души согласен!
Мистер Гарсиа хотел отправить письмо мистера Таклза в общую кучу, но случайно заметил на конверте имя получателя. Его зеленые глаза вдруг наполнились грустью.
– Вы снова пишете жене… Это уже четвертое письмо, если мне не изменяет память, – он снял кепку с головы и задумчиво почесал макушку рядом с тем местом в черепе, где зияла большая круглая дыра. – Три предыдущих насколько мне известно вернулись обратно, так и не дойдя до адресата…
– Вы правы, мистер Гарсиа. И это очень странно. Ах, сколько раз я предлагал женушке перебраться из нашего захолустья в дом моей матушки, сюда. Но она всегда такая упрямая. А теперь мои письма не доходят к ней, и поезда перестали следовать дальше станции «Пустынной» в направлении Брантненда, где осталась моя супруга. Ума не приложу, что происходит с этим миром.
– Не унывайте, мистер Таклз, – попытался подбодрить его добродушный почтальон. – Знаете, однажды и со мной случилась подобная история. Это было двенадцать лет назад. В тот вечер я направлялся в одно местечко. Между нами, скажем прямо – шумный кабак. На его месте сейчас расположен магазин часов жадного Гарри. Так вот, уж очень мне нравилось пиво, что подавали в этом заведении. Но еще больше я любил проводить время, беседуя с одной красавицей, что работала за барной стойкой. Поначалу все шло неплохо. Как обычно я взял себе бутылочку портера, и мы болтали с ней обо всем и ни о чем. Но потом в кабак ввалилась шумная компания молодых парней. Они вели себя вызывающе. Шумно гоготали, ругались и курили прямо за столом. Такое я, извольте, мог понять и стерпеть. Молодежь, что с нее взять? Но когда один из них начал приставать к Даниэль (так ее звали), мне пришлось поставить его на место не слишком любезными словами. Конечно, потом завязалась драка, как это и бывает. Я крепко получил по голове деревянным стулом. Очнулся на пустыре, недалеко от бара. И что самое интересное во всей этой истории… Никакого кабака там и в помине не было. Магазин часов жадного Гарри. Такие дела, мистер Таклз. С тех пор я никогда не видел Даниэль. Да и была ли она?
– Мне так жаль, мистер Гарсиа, – искренне посочувствовал мистер Таклз.
– Не стоит, дело прошлое. А вам я желаю скорее отыскать свою супругу, – почтальон приподнял над головой кепку на прощание и побрел прочь на ватных ногах, взвалив тяжелый мешок себе на плечо.
– До свидания, дорогой мистер Гарсиа! – крикнул мистер Таклз ему вслед.
Часы рабочего дня тянулись бесконечностью. Мистер Таклз лениво хлобыстал жирных крылатых насекомых мухобойкой. Когда ему это надоедало, он долго разглядывал корешки пожелтевших библиотечных книг, что в ответ посматривали на него с книжных полок, сильно пахнущих гнилью. В такие минуты он всецело предавался мысли о миссис Таклз. Что она делает сейчас? Думает ли о нем? Когда мистер Таклз уезжал в дом своей покойной матушки, чтобы спилить яблоню, он обещал вернуться через пару дней. Не позже… А сколько уже прошло? Около месяца! От нее не приходило ни единой весточки с письмами за все это время. Предпринять очередную попытку снова добраться в Брантненд поездом? Да! Завтра же. Ранним утром.
Приняв твердое решение отправиться в путь на рассвете, мистер Таклз устало прикрыл глаза. Он представил, как обрадуются они, встретившись у родного порога. Конечно, они сразу объясняться друг перед другом, и все сразу встанет на свои места. Жизнь вернется в привычное русло. А поезда? Вот только поезда словно сговорились против него, мистера Таклза, не желая дать ему ни единого шанса покинуть Ридан-с-другой-стороны. Сбрасывая скорость перед конечной станцией, головной вагон как будто упирался в непреодолимую мягкую преграду, которая отпружинивала весь состав в обратном направлении, как футбольный мяч. К слову сказать, кажется, машиниста этот прозрачный резиновый пузырь совершенно не волновал. Поезд вновь набирал ход, направляясь в город.
Однако во всей этой неразберихе было кое-что еще, что согревало тоскующую душу мистера Таклза. Его личный маленький секрет, о котором он никому не рассказывал. Даже соседу Самсону. О двух телефонных звонках от миссис Таклз! Да! Он разговаривал с ней из собственного дома уже два раза за это время! Хотя, было бы вернее сказать, он лишь слышал обрывки нечетких фраз через телефонную трубку, но не получал ни одного ответа на любой из его вопросов. Мистер Таклз с сожалением грешил на связь в Брантненде. Нередко телефонные линии там давали сбой, да и в целом, работали из рук вон плохо. А еще один раз, когда они говорили с миссис Таклз, в его спальне закапала вода с потолка. Пришлось поспешно распрощаться и расставить тазы и ведра по полу, чтобы вода не залила весь дом. Подумать только! Настоящий ручей! И это в сухую-то погоду за окном!
