Виктор Александрович Авдеев
Риданские истории
Беннет снова увидел мистический блеск в темноте в конце галереи. Блики стали покачиваться из стороны в сторону и приближаться. Вот из тьмы вылезло очертание лица. Или все-таки морды? Было трудно понимать, что это было на самом деле. Два искрящихся белым светом больших круглых глаза на осунувшемся неживом лице темного-оливкового цвета. Длинный, поросший шерстью слоновий хобот, мотающийся то влево, то вправо, словно большой маятник. Существо брело враскачку, осторожно и медленно на четырех согнутых под острыми углами ногах. Слышно было, с каким хрипом и сипом вырывается каждый его вздох, по мере движения. Беннет почувствовал, как его собственные волосы на голове зашевелились и готовы были сбежать вон из кожи. Богатый коллекционер и сам рад был убежать, но куда?
Револьвер! Эта мысль ясным солнечным лучом в непогоду промелькнула в мозгу. Беннет закопошился в своем саквояже, который не выпускал из рук с того момента, как вышел из дома сегодняшним утром. Проторив рукой себе путь между бумажными банкнотами до самого дна, он ощутил холод знакомого металла. В мгновение ока выхватив оружие, он нажал на курок и дал свободу патрону, который с гулким хлопком вырвался наружу. И не попал никуда. Скрывающийся во тьме исчез, будто и вовсе его там не было. Зато со стороны потайного входа раздался гадкий визгливый смешок, словно камень, предательски брошенный в спину. Беннет обернулся на звук и выпустил еще две пули в существо с хоботом. С молниеносной скоростью оно увернулось от обеих, перепрыгивая с одной стены на другую. Словно дразня Беннета, монстр насмешливо тряс головой и издавал оглушительные визги. После, всем весом оттолкнувшись от пола, он нацелился на коллекционера, но взмыв под арку потолка с легкостью саранчи, мгновенно растворился в белом мерцании картинных подсветок.
От неожиданности Беннет дернулся в сторону и провалился в зияющую на очередном холсте темнеющую пустоту, выронив из рук револьвер. Коллекционер падал в пропасть, крича от страха, но не слышал собственного голоса из-за нарастающих звуков зловещей органной музыки. Каждый удар клавиши отпечатывался в мозгу Беннета невыносимой болью и колючими иглами нескончаемого страха. Мимо него с бешенной скоростью проносились очертания поездов и автомобилей, высоких зданий Южной Кантаны и приземистых грязных домишек с окраин Ридана. Он видел улыбающиеся размытые лица своих коллег по интересам купли и сбыта редких ценностей, выпивающих дорогой виски. Вокруг Беннета кружились денежные банкноты и древние костяные статуэтки, словно тот находился в эпицентре мощнейшего урагана, уносящего в бездну порванные на кусочки моменты жизни и его самого.
Коллекционер все кричал, и голосовые связки были уже готовы разорваться в горле, когда падение вдруг замедлилось. Беннет упал на склизкие каменные ступени, скатившись по ним в самый низ мрачного тоннеля.
– Что со мной происходит? – взявшись за голову, сидя на холодном камне причитал он. – Все это кажется сном, но все так явственно вокруг… Какой-то другой мир передо мной… Не может… Не может. Не может!
Пока Беннет как сумасшедший повторял одни и те же слова, проход стал понемногу светлеть. Музыка стала тише, и как бы унеслась куда-то вдаль. В самом конце тоннеля забрезжило белое пятно выхода из этой темноты. Беннет медленно поднялся на ноги и протянул руки навстречу сиянию. Тяжелыми шагами он побрел вперед. Он слышал удары водяных капель об пол, падающих вниз с каменного свода и стук каблуков собственных ботинок, эхом отдающиеся в ушах.
По правую сторону от себя он вдруг заметил решетчатую железную дверь тюремной камеры, которую со ступеней изначально видно не было. Беннет остановился у ржавых прутьев и заглянул внутрь. Там, привалившись спинами к поросшей мхом булыжной стене, лежало два обезглавленных тела в рыцарских латах. Рядом с ними поблескивали обагренные кровью длинные клинки. Голова одного из погибших покоилась на его коленях, с застывшим выражением боли на сером лице. Второй нигде видно не было.
Вдруг с противоположной стороны тоннеля прозвучал оглушительный звериный рев и последующий за ним мощный удар о металлическую решетку. Беннет в ужасе отпрянул и повалился на колени. На него яростными безумными глазами глядел белый медведь весом не меньше восьми ста фунтов! Это был огромный зверь с внушительными лапами, словно колоннами, и острыми длинными когтями на них. Раскрыв большую пасть, он щелкнул зубами по прутьям решетки, оставив на них вмятины.
Беннета сковало оцепенение, пока медведь грыз металл, пытаясь выбраться наружу. За его спиной виднелось выпотрошенное тело женщины. Ее органы были разбросаны по камере, и складывалось впечатление, что внутри нее разорвался снаряд. Недовольно фыркнув, лохматый зверь отошел от двери и размашистым пинком отбросил мертвое тело к дальней стене, вымесив на них бессильную перед прочностью прутьев клетки злобу.
Новые бешенные удары в дверь пробудили в Беннете желание скорее подняться с колен и двинуться дальше. Но сил у него практически не осталось, и налитые свинцом ноги слушались с трудом. Внезапно шум в камере, оставленной позади, прекратился, будто внутри и не было никакого зверя, но Беннету совсем не хотелось возвращаться к решетке, чтобы проверить, почему затих белый медведь. Он брел на спасительный свет, ставший к нему уже гораздо ближе. «Я умер, и это тот самый тоннель к Господу, – вдруг понял для себя коллекционер и горестно усмехнулся в душе. – Жаль со мной нет саквояжа с деньгами. Как бы мне хотелось подержать их в руках в последний раз…»
По обеим сторонам показались еще две двери. Как не противился коллекционер своим желаниям заглянуть внутрь, он не смог устоять от искушения и остановился, дав волю своим глазам. За пределами первой решетки Беннет увидел струи водяного потока, вырывающиеся из каменной стены и неизбежно попадающие в широкий медный раструб с трубкой, введенный глубоко в глотку крепко привязанного к деревянному лежаку человека. Пресная жидкость наполняла желудок несчастного, неумолимо заставляя раздуваться его живот. Внутри камеры горела единственная свеча. И Беннет заметил текущие слезы обреченности и боли на щеках этого мужчины. На миг коллекционеру почудилось даже знакомым его лицо, искаженное от мук. Он вспомнил, как тот обошел его, Беннета, на торгах аукциона и приобрел ценные старинные бумаги, кажется, одиннадцатого века, так неплохо сохранившиеся в течении стольких лет. Несколькими месяцами спустя после торгов он внезапно пропал бесследно. Про него даже писали в газетах… «Просто игра моей памяти, скоро все это кончится», – подумал Беннет и, покачав усталой головой, побрел дальше.
Через несколько секунд за спиной раздался неистовый крик, а потом отчетливый треск, будто рвали тряпичную ткань на лоскуты. За ним последовал смачный шлепок и монотонное журчание воды.
Коллекционер услышал тихий гулкий голос сзади:
– Эй, мистер, вы обронили свой револьвер! Хотя, знаете что? Он вам больше не понадобится…
Визгливый смех смешался с гудением и электрическими вспышками, мерцающими за решеткой последней камеры, но Беннет упрямо шел на свет, глядя лишь себе под ноги. Еще четыре шага и свод над головой внезапно кончился, а его давящий потолок сменило синее безоблачное небо.
Он вышел на освященную желтым солнцем круглую площадь, вымощенную каменными квадратными плитами, готовый встретиться с самим Творцом. Но его ждал новый ужас. Он увидел высокий деревянный эшафот со ступенями, наверху которого, извиваясь и дергаясь, словно королевский шут, приплясывало существо с хоботом и стеклянными глазами. В лапах оно держало толстую веревку с петлей на конце. Вокруг толпился народ в оборванных одеждах и испепелял Беннета жаждущими зрелищ глазами. Все они были похожи на недвижимые чучела, и лишь пляшущие черные зрачки с застывшим в них животным голодом выдавал в их лицах сущность чего-то живого.
– Она ваша, ваша! – кричал монстр и тряс веревкой в воздухе. – Вам нравится эта вещь, мистер? Конечно, она не такая ценная, но очень старинная и весьма практичная! Она великолепна и чрезмерно проста! Ну же, не заставляйте ждать своего зрителя, поднимайтесь наверх!
У Беннета подкосились ноги, и он в который раз не смог твердо стоять. Падая навзничь, он почувствовал, как его подхватили чьи-то руки и поволокли по ступеням, деревянные края которых сильно отбивали костяшки на голени. Наконец, коллекционера втащили наверх и заправили его голову в петлю. Он больше не мог сопротивляться, его тело стало послушным, будто в него большим количеством попал обездвиживающий конечности паучий яд.
– А теперь, мистер, мы начнем творить картину красками боли на холсте жизни, – шептало существо почти на ухо Беннету. – Как бы и я хотел пройти вместе с вами наше общее приключение, окунуться в мир хаоса и жестокости, увидеть святейший лик ужаса и пропустить сквозь себя, словно через мясорубку, всю гармонию уникальных утонченных ощущений необузданного до самого конца липкого страха. Но увы, я не могу себе позволить этого, ведь я всего лишь слуга искусства. А вы, мистер, безусловно этого заслуживаете. Вы – богатей из большого города и искушенный ценитель прекрасного. Так получайте удовольствие по полной!
Оно с силой дернуло за длинный рычаг, встроенный в деревянный настил, не дав вымолвить Беннету ни единого слова в ответ. Ноги коллекционера больше не ощущали опоры под собой, и через мгновение прочная петля на шее превратила живого Беннета в болтающуюся в воздухе куклу из органической ткани.
Алон проветрил небольшое, похожее на обычную подсобку любого магазина помещение, находящееся в конце галереи, куда так стремился попасть Беннет, захлопнул маленькое слуховое окно и прикрыл штору. Затем стянул с головы противогаз и зашвырнул его в угол. Повсюду на стенных полках и столах были разбросаны кисти и краски, флаконы и бутылочки с жидкостями, столярный инструмент и тряпичные мешки. На полу размещались пластиковые бюсты-манекены, канистры с химикатами и прочие различные увесистые предметы.
– А ты позабавил меня, мистер… Эрик Беннет, – прочел он имя на бирке внутри саквояжа, утирая потный лоб ярко-синим носовым платком. – Даже чуть было не прострелил мне брюхо, – Алон слегка подтолкнул покачивающееся в петле бездыханное тело коллекционера. Выражение, застывшее на лице в момент смерти, не говорило ни о чем определенном. Ни о муках, ни о боли. Оно было умиротворенным и спокойным. – Это была, пожалуй, самая интригующая стычка в моем лабиринте безумия. Прошлые экспонаты для моих картин, без сомнения были менее активны, хотя те двое, что отрубили друг другу головы вот этими самыми клинками, попавшими в мой магазин относительно недавно, – он достал из-под стола один из мечей и потряс им в воздухе, – возможно, неплохо поработали над собой, чтобы прийти к такому обоюдному концу. Но ты… Не пропустил ни одной моей картины, сходил с ума у всех полотен моей галереи, оценил каждое с достоинством, и мне это очень лестно. Что же ты видел в них? Хотя, можешь не отвечать, я сам скажу. Ты разглядел в моем творении самую суть, заглянул внутрь, в мою душу. И смею скромно заметить, если бы не мои познания в химических веществах, которыми я отравил тебя через воздуховоды, скрытые за картинами, ты ни за что бы не испытал в полной мере таких первоклассных галлюцинаций, – Алон визгливо захихикал от удовольствия, беспокойно потрясывая головой. – Я великий гений, понимаешь ты этого или нет, свинья? – продавец внезапно прервал смех и со злостью ударил кулаком в туловище Беннета. – Я уникален! И мой талант бесценен рядом с вашими жалкими бумажными купюрами, которые вы готовы всучить всем и каждому только для того, чтобы урвать жирный куш! Ну, хватит, – остановил он сам себя и завязал на поясе заляпанный разноцветными пятнами фартук. – Я рассказал тебе достаточно, мой славный натурщик. Вновь пришла пора испытать мой дар в деле.
Алон поставил мольберт перед трупом Беннета, закрепил холст и смешал краски. Весь вечер он выводил привычными мастеру движениями линии, объединяющиеся в целостный рисунок. Затем отложил в сторону палитру, повесил на спинку стула фартук и, устало зевнув, погасил свет.
– Доброй ночи, мистер Беннет, – прошептал он напоследок.
Через несколько дней Алон вынес из подсобки картину в рамке, спустился по ступеням и прошел в коридор галереи. Словно хрустальный Грааль, он трепетно нес перед собой на вытянутых руках предмет своего нового творения, проходя мимо картины с изображениями медведя, разрывающего свою жертву на части. Мимо холста, на котором был запечатлен беспечный путник, странствующий в грозу и сожженный до костей ослепительно яркой молнией. Минуя полотно, наполненное кровавыми красками и человеческими останками, которые стремительно уносил по течению водяной поток, он преодолел еще одни ступени, только в этот раз вверх, и остановился у стены, где заранее приготовил место для свежего экспоната. Пристроив его как следует, Алон отошел на шаг назад от стены и, слегка подбоченившись, придирчиво осмотрел холст с разных ракурсов.
– Я доволен тобой, мистер Беннет, – поставил он вердикт, разглядывая полотно, на котором был изображен загаженный свинарник с толпящимися по всем углам свиньями. Одна из них лежала в грязи, пропитанной кровью. У нее не было кожи на морде, лишь только оголенный череп, почти белый, с алыми густыми разводами. Над ее мертвой тушей болтался человек, повешенный за шею на веревке, привязанной к деревянной балке под самой крышей. Лица повешенного видно не было – его закрывала надетая на голову срезанная морда свиньи. Буро-зеленый и серый цвета красок придавали полотну крайне отвратительную атмосферу и делали картину слишком живой. – Итак, назовем этот холст достойно, мистер Беннет, под стать вашей натуре, – с удовольствием подчеркивая каждое слово, проговорил Алон. – Имя ему – «Загон для свиней!»
Оборотень
Вот уже одиннадцать месяцев подряд Чад Санчес пытался забыть те жуткие фотографии, предоставленные ему детективом – стройной темнокожей Кимберли Харрис – для опознания личности по праву единственного родственника, на которых был запечатлен безголовый труп его кузена – Керка Бейли. Чад сразу узнал одежду Керка. Джинсовая рубашка и вельветовые коричневые брюки на подтяжках. Такие уже давно вышли из моды в этих краях и канули в лету. На его окоченевшей руке в луче фотовспышки поблескивала серебряная печатка круглой формы с причудливыми узорами. Без сомнения – это была его вещь. Он снимал ее только на ночь, а все остальное время носил на среднем пальце левой руки.
Чад испытал психологический шок, узнав об убийстве Керка. Ему было трудно смотреть на кровавые картинки, но детектив всячески настаивала на этом. Чад мог бы обнаружить что-нибудь странное на фотоснимках. Например, на одежде убитого или около его трупа. Что-то, что помогло бы следствию в поимке преступника. Но как собрать все мысли в кучу разглядывая останки Керка в луже собственной крови с распоротым в нескольких местах брюхом? Спустя десять самых мучительных в жизни Чада минут Кимберли уехала, оставив ему визитку с номером частного психолога. На всякий случай.
Чад вздрогнул, случайно обронив на стол стеклянный стакан с виски. Остатки алкоголя оставили небольшую лужицу на гладкой деревянной столешнице. Перстень Керка, что передали Чаду как личное имущество погибшего, таинственно блеснул в тусклом свете на его пальце. Он никогда не снимал его в память о Керке. Сегодня Чад изрядно поднабрался буквально за пару часов, проведенных в баре с Джаспером. Джаспер был его другом и работал с ним в офисе. Их разделяла кабинка склочной Венди по прозвищу Венди «Истеричка». Такая же кабинка за тонкой бутафорской стенкой с разрывающимся от звонков телефоном и кипой бумаг в папках, как и те, в которых работали Чад, и Джаспер, и еще две дюжины других офисных рабочих. Пару раз в неделю они проводили вечер в баре, пропуская стаканчик-другой за разговорами о всяком.
– Ты на минуту будто отключился, старина, – сказал Джаспер, отхлебнув из стакана. – Совсем не слушал, о чем я говорю. Ты в порядке?
– Не уверен, Джаспер, – заплетающимся языком ответил Чад и попытался поднять бокал, но лишь размазал виски по столу еще больше. – Черт, не выходит. Ты не мог бы…
– Конечно, – он помог Чаду справиться с этим.
– Я не о том, – помахал головой Чад. – Ты не мог бы заказать еще один виски?
– На тебе лица нет, старина…
– Двойной, – перебил его тот и растопырил два мокрых пальца на руке. – Со льдом.
– Ты медленно убиваешь себя, Чад, – с укором сказал Джаспер, но все же поднялся на ноги и прошагал к пустующей барной стойке. – Двойной виски со льдом, – передал он бармену заказ Чада.
Все остальное было, как в тумане. Обрывки фраз, гул в ушах, круговерть перед глазами.
Последнее, что вспомнилось Чаду на следующее утро, когда настойчивый стук в дверь заставил его подняться из собственной постели – это приглушенный свет ламп на плывущем потолке заведения, испачканные брызгами рвоты ботинки и то, как Джаспер поднимает Чада с мостовой, ухватившись за лацканы его пиджака.
– Перестаньте так долбить в дверь! – воскликнул он, и его голос отозвался болью в висках. – Голова просто раскалывается, – добавил он чуть тише.
Он отдернул прозрачную занавеску с маленького оконца и выглянул на улицу. У его дома припарковалась полицейская машина, один лишь вид которой серьезно насторожил его. Неужели он сделал что-то ужасное прошлой ночью? Об этом не хотелось даже думать.
Дрожащими руками он снял дверную цепочку и провернул ручку замка. Он был настолько пьян вчера, что не помнил, как добрался до кровати, но все же умудрился как-то закрыть дверь на все засовы. «Ты не перестаешь себя удивлять, Чад Санчес», – подумал он.
Одним движением руки он впустил в дом поток свежего воздуха. На пороге нетерпеливо переминалась с ноги на ногу детектив Харрис. У Чада резко участился пульс, как только он ее увидел.
– Доброе утро, детектив, – тихо сказал он. – Вы наконец-таки нашли убийцу Керка и приехали сказать мне имя этого негодяя?
– Боюсь, все гораздо хуже, мистер Санчес. Вы позволите мне зайти в дом?
– Что ж, проходите, – он провел Кимберли в кухню. – Кофе?
– Нет, спасибо.
– А я, пожалуй, выпью.
– Лучше плесните в свой бокал что-нибудь покрепче. Вы не важно выглядите.
– О чем это вы?
– Джаспер. Ваш коллега по работе. Вы провели с ним весь вчерашний вечер в баре, не так ли? – спросила Кимберли, остановившись посреди неубранной гостиной Чада.
– С ним что-то случилось? – глаза Чада расширились от внезапного страха.
– Почему вы так думаете? – подозрительно спросила детектив. – Вам что-нибудь известно о событиях минувшей ночи?
– Частично. Я надрался вчера как скотина, и мало, что помню, – признался Чад. – Так что с Джаспером?
Детектив выждала несколько секунд, глядя прямо в глаза Чаду.
– Джаспер Уайт был найден мертвым под утро в двух кварталах от вашего дома. Смерть наступила предположительно в два – три часа ночи. Его тело обнаружил случайный прохожий, который решил ни свет ни заря выгулять свою собачку. Картина идентична картине с места преступления, где был найден ваш кузен – Керк. Все выглядит так, будто Джаспера и Керка убил один и тот же человек.
– Нет… – прошептал Чад, – Этого не может быть! Только не он! – его лицо исказила гримаса боли и душевных страданий. Он в нахлынувшей истерике затряс кулаками перед самым носом детектива. – Какой псих все это делает? Кто сводит меня с ума? Почему Керк и Джаспер? Я спрашиваю вас, почему?
Чад без сил опустился на колени. Его колотило, словно от холода. На глазах выступили слезы, а к горлу подступил горький комок. К тому же голова болела все сильнее и сильнее.
– Прошу вас успокойтесь, мистер Санчес. Наверное, вы не знаете, но это уже четвертое убийство за год, и нам очень важно найти убийцу. И я понимаю, как вам тяжело сейчас собраться с силами, но вы единственный возможный свидетель…
– Я ничего не видел, – запричитал он. – Я отключился еще в баре. Должно быть Джаспер доволок меня до дома, уложил в кровать и отправился к себе. Вот и все, что я могу предположить по этому делу. А теперь, пожалуйста, оставьте меня в покое! – вновь перешел на крик Чад.
– Постарайтесь прийти в себя и не наделайте глупостей невзначай, – она ободряюще похлопала мужчину по плечу. – Через день-другой жду вас в управлении, чтобы задать пару вопросов. Не затягивайте с этим. До встречи…
Закрыв за ней дверь дрожащими руками, Чад припал поникшей спиной к стене. Его ноги снова подкосились, и он плавно съехал вниз. Уткнувшись лицом в колени, он какое-то время всхлипывал, коря себя за то, что вчера так напился. Ведь если бы он был в состоянии добраться до дома сам, возможно Джаспер был бы жив этим утром. Самобичевание не покидало его до самого вечера, терзая сознание и разрывая тело Чада на несколько равных кусочков, словно бисквитный торт.
Глубоко в душе Чад ненавидел детектива Кимберли за то, что каждая их встреча рушила его жизнь на части. Через несколько дней после ее визита Чад держал вымокший зонтик над своей головой, прощаясь с Джаспером у его могилы. В скорбящем молчании рядом с ним застыли люди – родственники Джаспера, друзья и коллеги с работы. Многих из них Чад видел впервые, и в тайне он был признателен им за то, что так много их пришло сегодня проститься с Джаспером.
В одно мгновение посеревшие дни наполнились дождевыми лужами на асфальте – слезами небесных ангелов. Гром воспевал панихиду по Джасперу, разбивая небо на крохотные осколки оглушительными ударами.
Чад не выходил на работу несколько дней, пытаясь глушить горестные мысли бокалами с виски. На четвертый день он все-таки приехал в офис, где пробыл лишь до обеда. Телефонные разговоры с клиентами фирмы проходили из рук вон плохо. Чад не мог сконцентрироваться на рабочих моментах и часто психовал, с треском бросая телефонную трубку на рычаг или на стол. Примерно в половине первого дня он со злостью пнул кресло, в котором сидел, и поехал в управление к детективу Кимберли. Уточняя мелкие детали того злополучного вечера, Кимберли записывала скудные ответы Чада в своем блокноте. Ему было тяжело вспоминать минувшие события – тот последний раз, когда Чад виделся с Джаспером, но следствие требовало стрясти с него любые показания.
И все же после беседы с ней о Джаспере Чаду немного полегчало. Часть громоздкого груза точно свалилась с его плеч. Может быть стоило даже записаться к психологу, как ему советовала Кимберли? Нет. Вместо этого Чад прикупил еще одну бутылку в том самом баре, где они часто бывали с Джаспером, и до следующего утра он больше не выходил из своего дома. Виски почему-то не лезло в горло, и он убрал початую бутылку в бар, сказав себе, что обязательно выпьет ее завтра вечером. Как лекарство от стресса и неуемной скорби.
– Слушаю вас, – пробасил в телефонную трубку Франклин Миллер. – Ах, это ты, Чад. Как ты, дружище? Что? Да, сегодня еще могу. А вот завтра утром вынужден буду отправиться в Южную Кантану в гости к Мартину и Дебре. Это мой племянник и его супруга, я как-то рассказывал тебе о них. Они пригласили своего дядю на пикник, по-семейному провести время, ты понимаешь. Да, могу, в восемь вечера… Ага. Хорошо, что позвонил. До встречи! – на том конце провода Чад повесил трубку.
В назначенное время грузный пожилой мужчина вышел из такси и остановился у дверей в бар. Чад подтянулся двумя минутами спустя.
– Привет, Фрэнк, – он протянул Франклину руку. – Давно не виделись, друг.
– Что есть, то есть. Если же лет двадцать назад мы и могли с тобой себе позволить наловить какой-нибудь рыбешки в прудах да озерах, посвятив этому делу целые выходные, то в нынешние времена по самую шею увязли в делах, не так ли? – Фрэнк улыбнулся широкой улыбкой, окаймленной серебристой щетиной. Затем она медленно сползла вниз. – Слышал о трагедии, которая произошла с Джаспером. Мне очень жаль, Чад…
– Все в порядке, Фрэнк. Я справлюсь с этим.
– Если будет нужна помощь… любая, ты знаешь, я всегда с тобой…
– Лучше зайдем в бар, возьмем по бутылочке.
– Что ж. Неплохое начало, – заметил Фрэнк.
– Только…
– Что?
– Мы выпивали с Джаспером за одним из столиков, здесь. Не хотелось бы начинать нашу встречу с тяжелых воспоминаний.
– Мы можем поехать ко мне, – Фрэнк сразу же понял, о чем идет речь.
– Давай сегодня посидим у меня, Фрэнк. Вчера я взял напрокат пару видеокассет с фильмами. Включим по-тихому, поговорим… Выпьем.
– Да, конечно, старина. А виски в этом баре…
– Я всегда беру виски в этом баре, – успокоил его сомнения по поводу качества алкоголя Чад.
– А кроме виски у них еще что-то имеется?
– Полный бар всякого добра! – со знанием дела кивнул Чад и отворил двери в питейное заведение.
По пути к дому Чада общительный Фрэнк рассказывал всяческие истории из своей жизни, всеми силами стараясь отвлечь Чада от горестных мыслей, которые как ни крути, просто так выбросить из головы было невозможно несмотря на то, что Чад всецело старался поддержать разговор. Фрэнк на ходу дымил толстой сигарой, и Чад отметил, что запах дыма казался в какой-то мере даже приятным, тогда как зловоние от сигарет он просто терпеть не мог.
Почти у самого дома из переулка на них вылетел какой-то оборванный заспанный бродяга в рваном тряпичном плаще с мешковатым капюшоном, прервав их дружескую беседу. Не разбирая дороги перед собой, бездомный случайно толкнул в плечо Чада, выбив бутыль с виски из его руки. К счастью, она не разбилась. С позвякиванием она откатилась в сторону и, ударившись о бордюр тротуара, замерла.
– Прошу прощения, сэр, – хрипло каркая, извинился человек и склонился над бутылью. – Вот ваше дорогущее пойло, – было слышно, как бродяга с шумом сглотнул слюну при виде красивой поблескивающей надписи на этикетке.
Он протянул Чаду виски.
– В следующий раз смотри, куда идешь, – недовольно проворчал Чад и небрежно выхватил у него бутылку. – Иначе убьешь кого-нибудь ненароком и сядешь в тюрьму или сам попадешь под машину.
– Вы правы, сэр. Простите, сэр.
– Чего уж там, иди.
– Постой, – сказал Фрэнк и полез в карман. – Вот тебе пару монет. Купишь себе что-нибудь поесть.
– Вы очень великодушны, сэр. Благодарю, сэр.
Бродяга отвесил им поклон настолько низкий, насколько ему позволил склониться возможный ревматизм. По крайней мере заметная ограниченность в движениях говорила именно об этой болезни. Через несколько секунд он скрылся за углом, оставив после себя шлейф бродяжьего амбре.
– Каков чудак, – усмехнулся Фрэнк. – А он позабавил меня.
– Вышло гораздо смешнее, если бы он разбил мой виски, – скептически заметил Чад.
– Обошлось…
Вскоре Чад и Фрэнк уже расположились в гостиной за маленьким кофейным столом. Но его размеров хватало для того, чтобы уместить виски, джин, пепельницу и два бокала. Фрэнк подвинул к столу широкое кресло и с блаженным стоном откинулся на его мягкую спинку. Чад устроился рядом на диване со сбитым покрывалом, на котором и спал. Видеомагнитофон принялся крутить кассетную пленку с каким-то боевиком, и Чад разлил по бокалам алкоголь. Себе излюбленный виски одной и той же марки, а Фрэнку – его чистый джин.
– Спасибо, что согласился встретиться. Мне хотелось с кем-то поговорить о… о Джаспере. Мысли о его смерти крепко засели в моем мозгу и ковыряют каждый оставшийся здоровый нерв. Вот скажи мне, Фрэнк, зачем кому-то нужно было его убивать? Я ума не приложу, – Чад одним махом осушил добрую половину налитого спиртного.
– Если бы я знал, старина, – вздохнул Фрэнк и тоже пригубил свой джин. – Ты хорошо знал Джаспера? Я имею ввиду его вторую сторону жизни, за пределами рабочих телефонных звонков и вечерних посиделок в баре?
– Ты задаешь тот же вопрос, что и эта детектив Кимберли. Если бы она лучше справлялась со своей работой и наконец уже нашла убийцу Керка, то не пришлось бы отпевать Джаспера в старой церкви на углу Двенадцатой и Третьей-авеню неделю назад! – воскликнул Чад, ударив кулаком по столешнице, и сделал еще один жадный глоток. – И, черт бы меня побрал, я правда очень часто был занят мыслями о себе и о Керке, что даже почти не интересовался жизнью Джаспера, довольствуясь одной лишь его компанией за стаканчиком виски. Знаю, что он жил с матерью. Детей нет. И жены. Он исправно платил все налоги, да еще тратил лишнюю монету на благотворительные фонды. Завсегдатаем в дурных компаниях не слыл. Нет, Фрэнк, хоть убей, а я ничего не понимаю в этой трагедии.
– Как погиб Джаспер? Его застрелили или зарезали, как это обычно бывает в глухих переулках по темноте?
– Лучше бы так, Фрэнк. То, что с ним сделал какой-то озверевший ублюдок, не вписывается ни в какие рамки сострадания к своей жертве. Он просто больной псих. Маньяк и сукин сын! Тело Джаспера, – Чад судорожно сглотнул приторный после виски комок в горле, – было изрезано и изуродовано так, словно его полосовали сразу несколькими зазубренными лезвиями. Джаспера разделали как рождественскую индейку, понимаешь, Фрэнк? Как гребаную индейку!
Чад был вне себя от бессильной злости. Перед глазами кружились снимки Керка и Джаспера. Они смешивались в одно целое и превращались в кровавый фотоальбом. Он заново наполнил свой стакан и отпил из него треть.
– Прости, я не хотел провоцировать твои чувства, Чад, – искренне сказал Фрэнк. – Если бы я только знал…
– Не вини себя за это, – махнул рукой Чад, – мне нужно было выплеснуть это. В кабинете Кимберли мне пришлось сдерживать свою ярость, иначе она силком бы меня запихнула в кресло к какому-нибудь психологу с поехавшей головой, который мурыжил меня до беспамятства, пока я не позабыл бы не только Джаспера, но и свое имя. И тебя. И Керка. Нет, ты все сделал правильно. Прости, если я напугал тебя своим поведением.
– Все в порядке, старина. Но одно я знаю точно – придет время, и этого мясника постигнет такая же участь. С ними всегда это происходит, – голос Фрэнка стал звучать отдаленно, будто он сидел в другой комнате. Должно быть виски крепко дал в голову, подумал Чад.
– Я бы своими собственными… руками, Фрэнк… За Керка… за Джаспера… По-понимаешь?
– И я тоже, старина. Что-то ты неважно выглядишь.
– Я в норме. Это… вис…
Чад мгновенно вырубился, так и не договорив. Мутная пелена перед глазами, а вслед за ней мертвая тишина, чернота…
Последующая за всем этим вспышка яркого света ударила точно в левый зрачок Чада и на какое-то время даже ослепила его. Перед его глазами предстали пульсирующие белые пятна и черные расплывчатые силуэты. Чад осознавал, что уже не спит, но не знал, сколько прошло времени с того момента, как он отключился. Теперь, казалось, голова весит целую тонну, и эта тяжесть сопровождалась такой привычной ноющей болью. Его слух улавливал чьи-то шаги и какие-то знакомые механические щелчки.
