Валерий Борисов
Осень собак
13
– Заходи! – продолжал весело греметь Николай. – Знакомься с моими друзьями. Это Миша, это Петя, а это – Наташа! – и, обращаясь ко всем, представил гостя: – А это – Стефан из Тернополя. Мой старый знакомый, с которым мы вот так, как сейчас, сидели не один вечер.
Пока Стефан жал мужчинам руки, Николай склонился к Наташе и прошептал ей на ухо:
– Вам скучно? Принимайте участие в разговоре.
– Нет, не скучно, – ответила она тихо. Взглянув на него сквозь блестящие стекла очков, отчего ее глаза показались Николаю встревоженными, добавила: – Я еще приму участие в разговоре. Не беспокойтесь за меня.
– Наталья Николаевна, – пообещал Николай, – завтра займемся вашим вопросом. Я почитаю вашу диссертацию и постараюсь конкретно помочь. Ну, а сегодня – отдыхаем.
– Да, – кивнула она головой и покраснела.
«Может, от выпитого коньяка она так смущается или еще что-то?» – подумал Николай. Он поднял голову:
– Петя, налей Стефану.
– Я забежал на минутку, – пояснил Стефан. – Узнать: дома ты или нет. Ко мне должны прийти гости, но ненадолго. Я сейчас схожу к себе и сразу приду.
– Сначала выпей, а потом решай свои проблемы.
– Добре. Но наливайте быстрее. А то один из гостей иностранец. Неудобно будет, если я уйду, не предупредив их, где я.
– Тогда выпьем еще быстрей. За встречу!
– Добре.
Разговор с приходом Стефана стих, и с ним разговаривал только Николай, но все молча выпили «за встречу». Стефан торопился.
– Я сейчас вернусь. Напишу только записку, где я нахожусь, и к вам.
Николай знал Стефана. Хоть он начинал пить, но никогда не отставлял дела в сторону.
– Ну, я пошел.
Стефан выскочил в коридор, но, не успела дверь за ним закрыться, как вошла Инна – секретарь директора, а с ней девушка, которую Николай не знал.
– Заходите, – одним и тем же словом встречал Николай гостей, как радушный хозяин. – Снимайте свои курточки и плащи! На вешалку их!
– Я вижу, у вас гульба в разгаре, – бесцеремонно констатировала Инночка, снимая плащ. – Хоть бы кто-то из мужчин оказался джентльменом и помог нам раздеться
– Потом. Попозже поможем, – ответил Николай. – Все вам помогут и во всем. Но позже. А пока сами раздевайтесь.
Инна была коммуникабельным человеком, и бесцеремонное суждение было существенным элементом ее поведения.
– Познакомь нас со своей прекрасной подругой? – так же, как и она, бесцеремонно предложил Николай, которого уже понесло вскачь от передряг сегодняшнего дня. Он хотел забыть, что с ним сейчас происходит. Он хотел напиться и отдохнуть.
– А ты что, еще с ней не знаком? Тебе выговор за это!
– Не знаком.
– А ты, Валя, – обратилась она к девушке, – разве ты его не знаешь? Мы ж с ним выпивали несколько месяцев тому назад.
– Нет. Я с ним не знакома, – смущаясь, ответила девушка.
– А! Вспомнила! Мы выпивали тогда не с Матвеевым, а с другим доктором из Луганска. Перепутала все! – пояснила Инна, закатывая свои огромные глаза под лоб. – Один вывод я сделала: если доктор из Луганска, значит – пьяница.
– Хватит играться! Садитесь, – пригласил их Николай. – Как я понял, твою подругу зовут Валя. Все слышали? – обратился он к компании. – А ты, Инна, наверное, всех здесь знаешь? А подружка познакомится с нами в процессе нашей деятельности по уничтожению алкоголя и должна принять в нем самое активное участие.
– Конечно, всех знаю, – так же бесцеремонно ответила Инна. – Привет всем и персонально – Диме и Пете. Вот только с этой девушкой не знакома, хотя видела ее.
Николай посмотрел на сидящую рядом с ним Наташу. Она представилась:
– Наталья Николаевна.
– Ну, раз Наталья Николаевна, так Наталья Николаевна, – ехидно подчеркнула Инна, называя ее по имени и отчеству, видимо, почувствовав в ней соперницу на сегодняшний вечер. – Садись, Валя! – велела она своей подруге. – Доставай вино, а то я знаю – Матвеев угощает дам водкой. В лучшем случае – коньяком, – снова съехидничала она, но уже в адрес Николая.
Валя, которая не произнесла до этого ни слова, молча достала две бутылки «Массандры» и две шоколадки в иностранной обертке.
– Ну, правильно? – продолжала Инна. – Пьют коньяк и водку. Тогда и нам наливайте коньяка, а потом возьмемся за вино, – скомандовала она. – Наверное, ты, Петя, разливаешь? Конечно! Раз Матвеев здесь, ты должен быть на подхвате, – съязвила она. – А конфет для дам, я смотрю, тоже не купили?
Ее приход снял скованность с компании, внес живость и непосредственность. Но двусмысленные шутки Инны в присутствии Наташи встревожили Николая.
– Мы пьем такими темпами, что через час свалимся, – прокомментировал Петр, разливая женщинам коньяк и водку мужчинам.
– Чтобы вас споить, надо цистерну спирта, – не осталась в долгу Инна. – Я вас, аликов, знаю – и Матвеева, и Поронина, и Федько… поможем вам. Меньше выпьете. Так, Валя?
Та, пока еще неуютно чувствующая себя в новой обстановке, снова молча кивнула головой. Под аликами, то есть алкоголиками, Инна имела в виду всех. Но не успел Петр до конца разлить в стаканы, как в комнату без стука ворвался Стефан. Немного запыхавшийся, он остановился у стола.
– Только что уходил от вас и помню – вас было меньше. А сейчас добавились гарные дивчины. Как в фокусе – факир накрывает скатертью стол, снимает ее, а на столе выпивка и закуска, а за столом его ассистентки.
– Садись, – сказал ему Николай. – Ну, а гарных дивчин ты знаешь?
– Инну знаю, а вторую дивчину нет.
– Меня все знают, – вмешалась Инна. – Знакомьтесь – это Валя. Кстати – не замужем. Петя, ты сейчас холостяк, обрати на нее внимание. Очень хорошая девушка.
– Ладно, Инна, заканчивай свое выступление, – сказал Поронин. – Пора приступать к делу, – он имел в виду выпить.
Стефан вынул из сумки бутылку водки с незнакомой этикеткой и пояснил:
– Наша, тернопольская. Из чистого хлеба приготовленная. А это… – он вытащил из сумки литровую бутылку, – наш самогон. Бурячный. Добрячий. Я его предпочитаю всем заграничным суррогатам. Ну, а это на закуску.
Он достал сало, колбасу, соленые огурцы.
– У нас все это есть, – сказал Радько.
– Сейчас в гости ходят со своим самогоном и закуской, – смеясь, ответил Стефан. – Ну, наливайте что-нибудь и мне.
– А как гости твои?
– Я им оставил записку в дверях. Пусть ищут меня здесь. Не буду же я терять из-за них драгоценное время! Хотя там будет иностранец, а другой – один из руководителей студенческого движения.
– Ну, что, давайте? – не то спросила, не то скомандовала Инна.
– За дружбу, – произнес Стефан.
Николай отпил с полглотка и решил – пока хватит. Голова уже достаточно сильно шумела от сегодняшнего напряженного дня. Он заметил, что Наташа не пьет, а крутит граненый стакан в руках. Он наклонился к ее уху:
– Смелее, Наталья Николаевна. До дна.
– Мне уже и так много, – запротестовала она.
– Сегодня отдыхаем. Завтра начнем работать. Поэтому расслабляйтесь.
Она кивнула головой и решительно выпила все до дна.
– Молодец, – прошептал ей на ухо Николай. Но он не заметил, как ревниво за ним наблюдает Инна, которая даже недовольно поморщилась при виде шепчущегося Николая. Но она взяла себя в руки, будто ничего не случилось, и стала прикалывать Петра.
– Петя! Ну, посади возле себя Валю? Не бойся, видишь, какая хорошая девушка.
– Хорошо, – ответил Петр, прожевывая закуску. – Садитесь, Валя, ко мне на койку.
– Спасибо, – еще более смущаясь, ответила девушка. – Попозже сяду.
– Попозже, Инна. Слышала?
– Действительно, от твоего приглашения захочется не ближе к тебе, а наоборот – убежать подальше.
С приходом Стефана разговор снова увял. Все были осторожны с жителем Западной Украины. Николай подошел к телевизору и стал переключать каналы в надежде, что где-нибудь будет музыка. Но везде сидели с серьезными лицами политики и комментаторы, которые давали свои оценки происходящим в Киеве событиям.
– Что, в Киеве нет российских каналов? – спросил он, хотя прекрасно знал об этом.
– Уже нет, – ответил Поронин. – Хочешь смотреть что-нибудь другое – ставь спутниковую антенну. Полная информационная блокада населения страны. Смотрим только то, что дозволяет нам наше родное правительство.
Это знал Николай, но вмешалась Инна:
– Ты бы его совсем выключил!
– Вот посмотрим, что скажет бывший президент Кравчук, а потом выключим.
Действительно, с экрана глядела откормленная, холеная морда бывшего президента Кравчука. По обыкновению он не глядел прямо в камеру оператора. Поэтому с экрана телевизора он смотрел в правую от себя сторону, а не в глаза зрителям – первый признак подлости человека: боязнь смотреть в глаза другому. Он говорил – гордится тем, что ему выпала честь разрушить Советский Союз, и он нисколько не переживает об этом. Его свинячьи глазки ничего не выражали. Он не понимал, что разрушил миллионы человеческих судеб. Но зато некоторое время побыл удельным князьком. Нынешнюю акцию студентов он оценивал положительно, подчеркнув, что она даст импульс дальнейшему укреплению независимости Украины. Николай не стал его слушать и выключил телевизор.
– Ну и подонок наш первый президент! – словно угадав мысли Николая, сказал Поронин. – Раньше досыта жрал из коммунистического корыта, сейчас из другого… – он запнулся и чуть не сказал «националистического». Но это явно подразумевалось в его словах.
– У старых партократов есть удивительное качество – верно служить, а кому – все равно, – ответил ему Стефан. – Позорище! Бывший президент вновь стремится к власти и становится народным депутатом от нашей области. Выступал под лозунгом: «Если проголосуешь против Кравчука – проголосуешь за коммунистов!» Такие листовки распространялись у нас в городе. Даже истинные борцы за Украину возмущались, до какого нравственного падения дошел бывший секретарь ЦК компартии по идеологии. Но пока он нам нужен. У него есть определенный авторитет в центристских кругах, и поэтому мы проголосовали за него.
– Вообще-то бывшие президенты пишут мемуары, уходя с политической арены, а наши наоборот – жаждут хоть дерьмом, но плыть по поверхности, – ответил Поронин. – Украинские и российские президенты пишут мемуары, находясь у власти – так их проще издать, а то потом ими никто не заинтересуется. Им постоянно надо подмываться, чтобы выглядеть прилично. Вот и пишут оправдательные мемуары.
– Может, это не вина президентов, а вина бывшей социалистической системы, – сказал Николай. – Эта система выносит на гребень руководящей волны пену – морально низких людей, посредственных и подлых. Никакой руководитель не захочет иметь помощника умнее себя, вот и окружает себя подонками типа Кравчука. А те растут по служебной лестнице и берут себе в помощники еще более тупых и подлых людей. В результате общество деградирует, руководители становятся божками. Только тупой человек желает стать при жизни богом. Значит, и общество тупеет. Вот и закономерный крах социалистической системы. Но меня удивляет больше то, как такой человек десятилетиями, а может и всю жизнь, в самых сокровенных тайниках души носит эту подлость. Народу говорит одно, а думает другое, но свое кресло не покидает. А потом выплескивает свою подлость перед всеми и говорит: «Раньше я ошибался, а сейчас прозрел, перестроился…» Все политики – подонки! – уже совсем по-пьяному заключил он.
– А может, человек действительно заблуждался? – спросил Федько.
– Такие люди не заблуждаются, – вместо Николая ответил Поронин. – Они просто свиньи по натуре. Даже внешне на свиней похожи. Присмотрись ко всем бывшим партократам и нынешним президентам. Видел Кравчука – жир висит до груди.
– А Горбачев? – снова вмешался Николай, садясь на свое место возле Натальи. – Подонок он, Петруха, до мозга костей. Главный коммунист в Союзе – и первый убегает из партии. Бросает на произвол судьбы рядовых коммунистов. Видите ли, он осознал ущербность социалистической системы, неправильность нашего бытия, а двадцать миллионов доноров-коммунистов оказались отсталыми элементами, в том числе ты и я. А он не разъяснил нам ничего. Не выступил по радио и телевидению, мол, хлопцы, спасибо, что меня сытно кормили, но теперь я отказываюсь от вашего корыта, нашел другое. Нет, молчком, тишком, подлейше. Зато они пересели на новых коней и снова впереди. Морду от дерьма обмыли, а задницу забыли – и она воняет. Мемуарами воняет, которыми они испражняются. Правильно сказал Дмитрий. Подонки все эти политики. Я не удивлюсь, если Горбачев когда-нибудь скажет, что был Штирлицем империализма в лагере коммунизма. Подонок! – снова резюмировал Николай.
– Вы что, не можете найти лучшего разговора! – вмешалась Инна. – Лучше расскажите анекдот… или по новой налейте.
– И нальем, – ответил Петр. – И анекдот расскажем.
– Недавно мне рассказали анекдот, – сказал Поронин. – Я их не умею рассказывать, но перескажу как могу. Значит так. В магазине стоит очередь, в отдел школьных товаров. Школьник спрашивает у продавца: «Тетя продавец, нам учительница сказала, чтобы мы по приказу министерства просвещения купили себе новые школьные принадлежности». – «Пожалуйста, мальчик». – «У вас есть тетрадь кружочками?» – «Нет, мальчик». – «А перья трезубцами?» – «Нет, мальчик!» – «А ручки, чтобы писала одновременно желтым и голубым цветом?» – «Нет, мальчик!!» – удивляется продавец. Сзади мальчика в очереди стоит взрослый дяденька и говорит: «Мальчик, не морочь продавцу голову и иди отсюда! Девушка, подайте мне, пожалуйста, глобус Украины».
Все захохотали дружно и весело. Стефан позволил себе улыбнуться и сказал:
– Анекдот, конечно, хороший… но надо понимать, что Украина никогда не имела своей государственной атрибутики. И то, что она сейчас у нас появилась – для нас радость, так что мы впадаем в детство, играемся ею, как туземцы, глядящиеся первый раз в зеркало.
– Да, чувство наслаждения от этих символов у кого-то есть, – ответил Николай. – До безумия наслаждаются, – он вспомнил сегодняшний разговор с Порониным насчет трезубца и желто-голубого флага, но обострять разговор не стал, чтобы не обидеть Стефана. – Ничего, скоро эйфория пройдет и, может быть, выберем усредненный вариант государственных символов.
Петр успел разлить водки для мужчин и спрашивал у дам, что желают они. Дамы пожелали вина.
– Наталья Николаевна, может, вам немного водочки налить? – несколько развязно спросил Николай у своей соседки.
– Нет. Вина, – и она впервые внимательно сквозь свои очки посмотрела прямо в глаза Николая, чего раньше не делала, и тихо попросила: – если можете, не пейте больше?
– Хорошо, – согласился Николай, который в пьяном виде мог быть и очень покладистым, но мог быть и буйным. – А немного можно, а то будет некрасиво перед друзьями?
– Можно. Но прошу – немного.
«Раз просит, – мелькнуло в пьяном мозгу Николая, – значит, есть ко мне симпатия, и может, сегодняшний вечер не будет потерян зря и компенсирует неудачи сегодняшнего дня».
– Я выполню вашу просьбу, – повторил он. – Буду только прикладываться к стакану губами. Договорились?
– Верю вам.
На этот раз от него не ускользнуло то, как ревниво посмотрела на него Инна. Видимо, она рассчитывала на него в этот вечер.
«Ничего, пусть позлится», – почему-то с удовлетворением подумал Николай.
Он действительно только пригубил водку и поставил стакан на стол.
– Видите, я исполняю вашу просьбу, – тихо сказал он Наталье, косясь взглядом на Инну. Но та уже была занята разговором с Валей.
– Я вижу, – так же тихо ответила Наташа. – Вы умеете держать слово.
– Пока вы здесь, – немедленно уточнил Николай. – Вам нравиться здесь?
– Да. Но если бы вы вели поменьше политических разговоров, было бы интереснее. Так недалеко дойти и до ссоры, – она имела в виду Стефана.
– Без политики нельзя. Мы страшно политизированы и не можем без этого жить. Что касается Стефана, то он мой друг, и в нем меньше национализма, чем в других. Пока еще идут осторожные разговоры, а анекдот так, для разрядки, и не слишком обидный. Надо бы мне его записать, чтобы не забыть.
– Я запомнила и расскажу его вам… попозже.
– Хорошо.
Сидящие за столом разбились на группки и вели свои разговоры. Вроде бы всем было весело. Пока еще не наступила стадия алкогольного отупения. Стефан оторвался от разговора с Порониным и сказал:
– Я ж принес самогон. Я уже говорил, что он получше нынешней водки. Предлагаю всем его попробовать. Лучше, чем у нас на Тернопольщине, нигде самогон не гонят.
– Обязательно попробуем, – с пьяным спокойствием ответил Поронин.
И впервые в ход вечеринки вмешалась Наталья, громко сказав:
– Вы так торопитесь с выпивкой, будто за вами черт гонится! Давайте просто поговорим. Может споем, потанцуем. Смотрите, сколько женщин! Николай Иванович, включайте телевизор, может, концерт показывают. И давайте уберем со стола. А то окурков и объедков полно…
– Да, перерыв сделать не мешает, – согласился Николай. – Стефан, мы давно сидим и выпили богато. Так ты выпей пока сам. Догоняй нас.
– Успею еще.
Николай включил телевизор, подошел к окну и широко распахнул створки. В комнате было душно и накурено. Николай с удовольствием вдохнул глубоко в легкие свежий осенний воздух вечернего Киева. Было тихо. Нынче по вечерам мало кто гулял не только в столице, но и в других городах. Люди боялись насильников и грабителей. Но откуда-то издалека, от студенческого городка университета пробивались сквозь столичную тишину вечера звуки оркестра, и слышался неясный гул.
«Наверное, УНА–УНСО митингует», – подумал Николай и настроение его, не столь высокое, совсем испортилось.
Он прикрыл окно, оставив небольшую щель и повернулся к сидящим. Женщины уже убрали окурки со стола и по-новой нарезали колбасы, сала и другой снеди в тарелки, – а ее оставалось немного. Николай оторвался от подоконника и, пошатываясь, прошел на свое место.
Экран телевизора засветился. Но концерта не было. Снова выступал политик, с разъяснением текущей ситуации. На этот раз политиком был поэт Павлычко. Железное, в сплошных желваках бетонно-непроницаемое лицо с немигающими оловянными навылупку глазами выражало непреклонную каменную решимость. Все смотрели на экран, и Инна не выдержала первой:
– Переключите канал. Эти борцы за независимость надоели до печенок. Телевизор не посмотришь, все они замусорили!
– Подождите минуточку! – попросил Стефан. – Послушаем, о чем он говорит.
– Ничего хорошего! – съязвила Инна и, демонстративно наклонившись к Вале, стала с ней разговаривать.
Со Стефаном не спорили. Пусть себе говорит поэт с такой не поэтически-вдохновленной физиономией. А Павлычко говорил о том, что все слышали десятки, а может, и сотни раз на день. Как всегда он пугал опасностью, грозящей Украине со стороны Москвы. Был в восторге оттого, что нашлись молодые патриоты-львы из УНА-УНСО, которые не допустят, чтобы Московия, – а так он называл Россию, – поступила с Украиной так же, как с Чечней. Для устрашения обывателя Павлычко даже продекламировал свои стихи:
– Придет обнаглевший москаль,
И разрушит нас, как Чечню.
Потом начал сетовать на то, что написал слова для гимна УНА–УНСО, но до сих пор ни один композитор не подобрал к ним достойную музыку, а он объявил конкурс и готов выплатить солидную премию из своих личных сбережений, скопленных за много лет творчества. И снова начал пугать народ угрозой со стороны северного соседа.
Поронин не вытерпел:
– Или переключите программу или вообще выключите телевизор! Давайте лучше попробуем тернопольского самогона!
– А здесь все такие программы, – снова съязвила Инна. – Кабельное телевидение никогда не проведут в общежитие. Смотрите то, что показывают.
– Ну, тогда приглуши его так, чтобы вообще не было слышно! – распорядился Поронин.
– Да, Инна, – подхватил Николай. – Выруби звук, чтобы мы видели этих деятелей, как в немом кино.
– Нашелся тоже мне… деятель! – возмущался Поронин. – Да Павлычко в сталинское время писал доносы на своих собратьев по перу в КГБ и неустанно прославлял компартию и дружбу советских народов. Чего только стоит его стихотворение «Дышу партией». Физиологическое издевательство над естественными потребностями человека. А сейчас – правоверный борец с грязным задом! – Видимо, он знал хорошо подноготную многих национальных лидеров.
– Следует понимать, – осторожно вмешался Стефан, – что взгляды людей эволюционируются, то есть не находятся в застое. Когда-то им казалось правильным одно, сейчас – другое. Это диалектика – борьба противоположностей.
– Га-га-га! – забасил, не скрывая своих отрицательных чувств к сказанному, Поронин. – У них одна единая противоположность – в любых условиях хорошо жить. Они умело совмещают все противоположности… – но он не договорил.
– Дмитрий Иванович, – попытался остановить его Федько, – есть еще закон отрицания отрицания. В нынешней практике это происходит просто: отрекся от старого, сразу стал новым. Но так резко нельзя высказывать мысли в присутствии гостей…
– Гости? Нет! Мы все друзья, хоть и мыслим по-разному. Придет время, будем по разные стороны баррикад! Ты, Стефан, защищаешь этих борцов за народ. А спросили они нас, чего мы хотим? Руховцев в минимальном числе избрали в верховную раду, а по телевизору только они и выступают, а не те, которых избрал народ! – Поронин махнул рукой в сторону телевизора, где выступал следующий политик – лидер руха Черновол, – видимо, как и предыдущий поэт-трибун, пугающий народ москальской угрозой. – А, вот и милый насильник – пан Черновол! Что он говорит? Не надо звука – и так понятно: о России. Ничего доброго он о ней не скажет. У него патологическая ненависть к русским, доведенная до помешательства. Ему давно место в психиатрической больнице, как, впрочем, и другим фанатикам национального движения. Это не только мое мнение, но и многих других, кто с ними встречался или хотя бы послушал. И медики подтверждают у них этот диагноз.
– Так нельзя говорить о наших государственных деятелях, – Стефан сохранял хладнокровие. – В их лице мы черним себя.
– Народ не очернить, – вмешался Николай. – Внутри он чист, как только что рожденный ребенок. Народ только можно облить грязью, что успешно делают политики…
– Ты, Коля, как всегда точен и прост, – перебил его Поронин. – В тебе присутствует несомненный дар обобщения. И ты прав – они низки в своих поступках. Вот, например, пан Черновол, – он снова ткнул рукой в телевизор, на экране которого беззвучно сыпал украинско-польской скороговоркой усатый Черновол, часто моргая глазками, как воробей, и бегая рыскающим взглядом нечистого совестью человека по углам экрана. – Многие же знают, что первый срок он получил за изнасилование. Пан Хмара первый раз сидел за то, что, работая дантистом, нелегально ставил своим клиентам золотые зубы. А потом, на следствии, поругав Хрущева или Брежнева, получали статью за антисоветчину, за которую срок не приплюсовывался. Но они прессе сейчас заткнули глотку – и те молчат! Не хотят ссориться с бывшими зеками. Опасно! И подают их как истинных борцов за свободу. Слякоть они, а не борцы! Бывшие партийные и комсомольские деятели крупного ранга – нынешние национальные герои! Ха-ха! Противно! Чем трусливее и подлее человек, тем большим геройством он обставляет свое аморальное прошлое! Он и сейчас себя хвалит!
Поронин был пьян, и это было заметно по его покачивающейся огромной фигуре. Наталья, видимо, давно смотрела на Николая, и глаза ее умоляли: надо немедленно положить конец этому неприятному разговору. Николай это понял.
– Петро! Наливай самогона, а то рот пересох от жаркого разговора!
– Уже давно налил, – ответил обиженный этой командой Федько. – Мы ж историки – а нам трепаться, что самогон пить. Взаимозаменяемо.
– Молодец, Петро! – засмеялся Николай, а за ним и другие, даже Стефан. – Ты научился говорить образно, поэтому продолжай в том же духе и скажи тост!
Но с тостом у Петра дела обстояли хуже.
– Давайте выпьем за нас!
– Пили. Но можно еще раз!
Дух бурячного самогона разливался по комнате и крепко бил в ноздри. Николай понюхал стакан и, увидев взгляд Натальи, устремленный на него, наклонился к ее уху и прошептал:
– Помню. Не буду.
И еще раз, понюхав вонючую жидкость, поставил стакан на стол. Все остальные выпили и стали задыхающимися ртами ловить закуску на столе. Стефан, прожевывая помидор, спросил у всех:
– Ну, как, добрый самогон?
– Зверь, а не самогон.
– Градусов под семьдесят будет. А ты, Коля, почему не выпил?
– Пока сделаю перерыв. А то я уже хороший.
Инна, которая с Валей пила вино, встала и вышла из комнаты. С Валей начал говорить Стефан и по тому, как она улыбалась, можно было предположить, что он рассказывает ей что-то веселое. Вернулась Инна и, подойдя сзади к Николаю, шепнула на ухо:
– Давай выйдем. Мне надо сказать тебе несколько слов.
Николай молча кивнул и, не глядя на сидящую рядом Наталью, чтобы не видеть ее реакции, поднялся со стула и вышел вслед за Инной в коридор. Они прошли на кухню, которая находилась в переходе коридора, рядом с его комнатой, и Инна нервно спросила, видимо, понимая, что сделала неправильно, уведя его из компании:
– Дай сигарету?
Он, не говоря ни слова, протянул ей пачку сигарет и она аккуратно, длинными накрашенными ногтями вытянула одну.
– Дай спичку?
Он снова молча зажег спичку и она прикурила. Потом закурил сам.
– Ты что молчишь? Недоволен, что я тебя позвала?
Николай снова молча и неопределенно пожал плечами.
– Я вижу, как тебе плохо, как ты переживаешь, как ты пьешь…
И тогда Николай жестко произнес:
– Замолчи! – получилось грубо, и ему самому стало неприятно от этого, но он продолжил точно так же: – Еще раз об этом скажешь, смотри… скажу тебе… похлеще!
Инна обиженно заморгала глазами, готовая заплакать, и упавшим голосом спросила:
– Не сердись, – она ласково притронулась к его руке. – Я давно знаю, что ты не любишь, когда тебя жалеют. Не буду жалеть. Но я вижу, что тебе плохо, и водкой ты загоняешь боль в себя, не думая о том, что она в любой момент может выскочить наружу…
– Инна, еще раз прошу, – немного мягче произнес он. – Не говори обо мне. Мне это сегодня надоело. Все говорят только обо мне, будто других нет. Не думай, что я сорвусь. Нет! Я хочу забыться и отдохнуть от всего… – он неожиданно подтвердил свое состояние словами Инны и понял это, но было поздно. – Извини, что я тебе сейчас нагрубил. Раньше я тебе, кажется, никогда грубостей не говорил?
– Никогда. Наоборот, когда ты выпьешь, то всегда чрезмерно ласков и предупредителен. Но ты сегодня превзошел себя – столько сказал обидного и злого, на целый год хватит. Я не обижаюсь на тебя. Понимаю – тебе сейчас трудно и обидно. Но не переноси эту злость на меня. Я тебя прошу…
Она подошла вплотную к нему и прижалась своей грудью к его груди. Но сейчас, – не как днем, – Николай не поднял рук, чтобы обнять ее, как ей, может быть, хотелось.
– Почему ты так со мной холоден? – с грустью, но без обиды спросила Инна, не отходя от него. – Обними меня… поцелуй хоть один раз, – просящим голосом произнесла она. – Я понимаю, на сегодня ты наметил другую, не меня. Пускай! Я не ревную. Видишь? Не ревную. Только прошу, удели несколько мгновений мне… как раньше. Обними меня?
Николай стряхнул пепел с сигареты за спиной Инны, потом поднял руки, взял ее за голову, держа огонек сигареты, как можно дальше от ее волос, и притянул к себе. Инна сразу же стала искать его губы для поцелуя. Он позволил ей это сделать, и она прижалась своими накрашенными губами к его пьяным губам. Поцелуй затянулся, и ему стало это нравиться. Что-то хорошее шевельнулось в нем, он выбросил сигарету и уже по-настоящему, как заохочившийся самец, всосался в ее губы. Руки сами нащупали разрез в блузе, проникли сквозь лифчик и взяли в горсть маленькую, мягкую грудь. Инна тяжело задышала, грудь стала подниматься выше, и у Николая мелькнула мысль: «А не взять ли ключ от Петькиной комнаты и не уединиться ли с Инной на полчаса?..»
Но за его спиной раздалось деликатное покашливание и он, желая растянуть удовольствие – пусть кто-то видит, ему сегодня все равно – медленно отнял губы от Инны и, не вытягивая руки из блузы, повернул голову влево. На пороге стоял смуглый, невысокий пожилой мужчина с лысой головой и быстрыми, как бы горящими глазами. О таких пишут в прессе – лицо кавказской национальности. Увидев, что Николай смотрит на него, лысый кавказец, кашлянув, произнес:
– Извините, пожалуйста. Я заблудился в переходах общежития. Увидел свет на кухне, подумал, кто-то готовит ужин, а здесь вы. Еще раз извините.
Он говорил без присущего кавказского гортанного акцента, и Николай, недовольный тем, что его прервали на столь интересном моменте, произнес:
– Извиняем. Но в следующий раз надо вначале стучаться… – Он наконец-то оторвал руку от груди Инночки.
– Я знаю нормы поведения, но здесь нет двери.
– Что вы хотите узнать?
– Я снова повторюсь, что заблудился в этих блоках. Мне нужна двести шестидесятая комната. Где она находится?
Это была его комната, в которой шла сейчас пьянка. Но он не стал этого разъяснять незнакомцу, а сказал:
– Сразу же направо, угловая комната.
– Спасибо, – сверля их горячими глазами, которые показались Николаю неприятными, поблагодарил кавказец. – Желаю вам счастья и успехов, – подчеркнул он и, повернувшись на месте, исчез.
– Чего ты не сказал ему, что это твоя комната? – удивлено спросила Инна.
– Потом разберемся. Испортил нам почти сексуальную паузу.
– Да, – согласилась Инна. – Но и ты хорош, не вынул руку из декольте.
– Ты же не настаивала.
– Ну и циник же ты! Ладно, пусть останется так, как было. Поезд ушел. Нас видели, пусть порадуются нашему счастью. А все-таки, Коля, ты профессионал в общении с женщинами. Здесь ты настоящий доктор наук. Поэтому мы, дуры, тебя и любим. Не улыбайся. Любим не всегда, а пока ты с нами. У меня аж ноги стали подкашиваться от прикосновений твоих рук.
– Заметил.
– Не хами. Не порть настроения. Когда ты сдержан, то более красив и привлекателен.
Николай понял, что ему расхотелось иметь сегодня что-то с Инночкой. Он закурил новую сигарету. Инна это поняла и с досадой, которую еле скрывала, попросила:
– Дай и мне сигарету!
Николай молча дал ей сигарету и прикурить. Инна, затянувшись и выпустив дым изо рта, сказала:
– Ладно… – задумалась, а потом пояснила, что именно «ладно»: – Сегодня мне нет места в твоих планах…
– И в постели тоже… – он был жесток.
Она отшатнулась от него и сказала с обидой:
– Не надо так! Прошу тебя? Не порть, хоть эту минуту радости.
Николай понял, что переборщил, унижая ее весь вечер.
– Прости меня, – он привлек ее к себе и уже поцеловал не с тайной страстью, а нежно, словно извиняясь. Инна запрокинула голову, так же нежно обняла его. Она оторвалась от него первой.
– Никогда не говори мне так по-хамски. Не унижай меня. Я люблю тебя простого, открытого, пьяного, даже немного грубого, но не подлого.
