Валентин Васильевич Петров
Либералы и экономика России. Издание переработанное и дополненное
В качестве РН разрабатывалась трёхступенчатая ракета «Сатурн-5» с кислородно-керосиновыми двигателями. Она была способна вывести на траекторию к Луне 65 т полезного груза (лунный корабль «Аполлон» весом 46,8 т и третью ступень с остатками топлива). Корабль «Аполлон» состоял из двух основных частей – соединённых командного и служебного отсеков, в которых команда проводила большую часть полёта, и лунного модуля, предназначенного для посадки и взлёта с Луны двух астронавтов.
Для отработки задач на околоземной орбите использовалась двухступенчатая РН «Сатурн-1Б». Попытка первого запуска этой ракеты в 1967 году с тремя астронавтами закончился трагедией на стартовой позиции – все три астронавта погибли.
Первый пилотируемый одиннадцатидневный полёт по орбите Земли («Апполон-7») состоялся в октябре 1968 года. В декабре 1968 («Апполон-9») состоялся облёт Луны. В июле 1969 года («Апполон-11») состоялась высадка астронавта на Луну. В июле 1971 года («Апполон-15») в экспедиции использовался лунный автомобиль. В 1969-73 гг. произведено 13 пусков РН «Сатурн-5». Все признаны успешными.
Таким образом, лунная программа США произведена на РН с экологически чистыми кислородно-керосиновыми двигателями.
Впоследствии НПО «Энергомаш» разработало кислородно-керосиновые двигатели РД-170 (самый мощный в мире ЖРД двигатель) и РД-180 (один из самых лучших в мире по своим параметрам и один из самых надёжных). Оба двигателя используются в США. В общем, для Королёва – нельзя, для США – можно.
Конечно, интересно, как смотрят на эту историю liberals. Есть фильм Л. Млечина «Советский космос: четыре короля». Оказывается, существует советский космос, ну, да ладно. Фильм легко найти в Интернете.
Фильм начинается с того, как тупые советские руководители во главе с Н. Хрущёвым смотрят на какую-то трубу, ощупывают её руками, а С. Королёв терпеливо даёт им пояснения. Потом как-то необъяснимо Хрущёв, а потом и Брежнев становятся большими энтузиастами ракет.
Фильм имеет 3 главные сюжетные линии:
– зверства чекистов по отношению к энтузиастам ракет в начале фильма;
– отношения Королёва, Глушко, Янгеля и Челомея между собой;
– отношения ракетных королей с властью.
Вот характерное предисловие к фильму на сайте dochronika.ru: «В 2012 году на российском федеральном телеканале «ТВ Центр» состоялся показ документального фильма «Советский космос: четыре короля», авторами которого являются Леонид Млечин и Екатерина Гальперина. Сюжет фильма – это попытка взглянуть на развитие советской космонавтики через призму не простых отношений между такими выдающимися конструкторами, как Валентин Глушко, Владимир Челомей, Сергей Королёв и Михаил Янгель. Отношения между этими людьми были не просто натянутыми – они напоминали холодную войну, в которой обе стороны конфликта пытались обогнать друг друга любой ценой».
Господа liberals! Это же и есть так любимая вами конкуренция, а что же вы хотели?
Характерно завершение фильма. Глушко руководил «королёвской» фирмой 23 года и потратил их на разработку пары РН «Энергия» и челнок «Буран». На РН стоят кислородно-керосиновые двигатели, в разработке которых для РН Н1 он отказал Королёву.
Голос Млечина: «Он (Глушко) был невероятно амбициозным человеком. Как они все».
А разве конкурируют не амбициозные люди? Да, именно такая конкуренция и есть. Нравится?
Лунная программа СССР включала в себя проект Е8 – лунный самоходный аппарат. Первое документальное упоминание о необходимости «посадки на Луну автоматических самоходных аппаратов с научными приборами» содержится в письме М. В. Келдыша в государственные органы, датированном 22 декабря 1962 года. Но идея создания такого КА родилась там же, где и Первый спутник – в ОКБ-1, и принадлежит она С. П. Королёву, что подтверждается сохранившимися докладными материалами, написанными Королёвым. Они относятся к концу 1950-х гг.
Мстислав Келдыш
В июле 1963 г. С.П. Королёв предложил директору ВНИИ-100 (ныне ОАО «ВНИИТрансмаш») В. С. Старовойтову разработать самоходный аппарат для Луны. Старовойтов дал согласие, и работы по теме «Определение возможности и выбор направления в создании самоходного шасси аппарата Л-2» начались под научным руководством начальника отдела новых принципов движения А. Л. Кемурджиана.
Александр Кемурджиан
31 мая 1964 г. в ВНИИ-100 приехал С.П. Королёв с большой комиссией. Из воспоминаний И. И. Розенцвейга (одного из разработчиков лунохода): «Любопытно, что после доклада никто не задавал вопросов. Все ждали, что скажет Главный конструктор. И сказал он примерно следующее: «Все ваши предложения и просьбы разумные. И финансирование будет, и специальный корпус надо строить, и смежники будут работать». А затем Сергей Павлович подошёл к плакату, на котором был изображён будущий луноход с гусеничным движителем и сказал: «При создании космических объектов самое главное – это надёжность! Не следует брать рекорды. Это будет первая машина. Никого до нас на Луне не было, это – первый в мире автомат. Неизвестно, как управлять машиной с Земли, как поведут себя материалы и смазки в космическом вакууме. Поэтому надо снизить ходовые параметры, в частности скорость и максимальный пробег (ходовой ресурс). Необходимо, чтобы луноход прошёл по Луне хотя бы десять километров и с небольшой скоростью. Может, стоит удвоить число приводов, дублировать команды, сделать так, чтобы отказ какой-либо из систем не повлиял на общую работу машины в целом…»
Георгий Бабакин
10 февраля 1965 года вышло решение ВПК с поручением ВНИИ-100 приступить к проектированию и созданию лунохода. После этого из-за чрезвычайной загруженности по пилотируемой лунной программе Сергей Павлович передал автоматическую лунную программу Георгию Николаевичу Бабакину в конструкторское бюро химкинского Машиностроительного завода имени С. А. Лавочкина. А вот головной организацией нового научного направления – исследования физикомеханических свойств грунта Луны и планет Солнечной системы решением МНТС по космическим исследованиям при АН СССР – был определён ВНИИ-100. В новой кооперации окончательно определились задачи: коллектив из Химок отвечал за создание и доставку на Луну передвижной научной лаборатории, а ленинградский ВНИИ-100 – за создание самоходного шасси лунохода с блоком автоматического управления и системой безопасности движения. В ноябре 1965 г. между двумя предприятиями был заключён договор на работы по лунной тематике. 3 февраля 1966 года впервые в истории освоения космоса АМС «Луна-9» совершила мягкую посадку на поверхность Луны и впервые передала на Землю телепанорамы лунной поверхности. Это обстоятельство определило окончательно схему ходовой части лунохода. Техническое задание на ходовую часть лунохода Г.Н. Бабакин подписал 18 июня 1966 г.
Задачи лунохода тесно увязывались с РН. Когда я увидел первые чертежи, луноход напоминал железнодорожную цистерну. На этом этапе разработки луноход должен был выполнять задачу: тележка для космонавта. Этот проект был рассчитан на РН Н1. После того, как в качестве РН был определён «Прогресс К», луноход сильно уменьшился в габаритах и пробрёл всем хорошо известный вид.
Работы по луноходу были засекречены. Тем не менее у меня не было проблем с допуском к работам. При поступлении в ФТИ я честно написал: исключён из ВЛКСМ за аморальное поведение, выразившееся в игре в карты. Много позже я встретился с начальником Первого отдела на лоне природы, и он мне рассказал, что проверил эту запись, убедился, что я написал правду, и не нашёл основания для отказа от допуска к секретным работам.
Честно говоря, секретить было вообще нечего, но это от меня не зависело. Приведу один забавный пример. От завода Лавочкина к нам был приставлен куратор Н. Ф. Бородин. После завершения работы Лунохода-1 была опубликована книга «Передвижная лаборатория на Луне Луноход-1» как издание Академии наук в разделе с описанием нашего прибора Н. Ф. Бородин превратился в Н. Ф. Бородулина.
После этого начался процесс определения оборудования лунохода в научной части. Одним из приборов должен был стать прибор для исследования химического состава лунного грунта. Вот тут и вступил в игру Грант К. Главным соперником ФТИ был московский Институт геохимии и аналитической химии им. Вернадского (ГЕОХИ). Этот институт предложил использовать для решения поставленной задачи масс-спектрометр. В конкурсе победил ФТИ. На то было две причины: административная и техническая.
ГЕОХИ представлял его директор академик А. П. Виноградов. У ГЕОХИ были сильные козыри на руках. Для исследования химического состава лунного грунта они предлагали масс-спектрометр. Это был проверенный метод. Конечно, прибор на Луне попадал в тяжёлые условия, и это нужно было проверить, но в паре с ними над прибором работал московский СНИИП (Союзный научно-исследовательский институт приборостроения), закрытое НИИ, созданное по инициативе И. В. Курчатова и имеющее опыт работы с космическими аппаратами.
ФТИ представлял вице-президент АН СССР Б. П. Константинов. Представляемый им прибор был пока ещё голой идеей и ему нужны были серьёзные козыри. СНИИП-у противостоял стажёр-исследователь В. В. Петров, но именно он дал эти козыри.
В лунной программе американцы уже использовали бортовой компьютер. У нас каналы связи Лунохода с Землёй были аналоговыми. Цифровые каналы, которые можно было бы использовать для нашего прибора, были очень медленными. Для работы с цифровой информацией требовался на борту накопитель информации, из которого могла быть организована передача информации по медленному цифровому каналу. Тщательно изучив возможности телеметрических каналов, я предложил использовать канал передачи телефотометра. Этот канал позволял передавать информацию, как теперь говорят, on-line. Т. е. мы могли получать информацию на землю непосредственно во время измерений. Это сильно упрощало прибор. Он в разы был меньше конкурента по размеру, весу и потребляемой мощности, что было очень важно, учитывая, что единственным источником питания лунохода были солнечные батареи, а в буфере —аккумуляторы. Питание лунохода обеспечивало 250 Вт в номинальном режиме, а в максимальном – 1 кВт в течение 10 мин. Этой мощности должно было хватить на работу 8-колёсных двигателей лунохода, передатчиков и прочей аппаратуры.
Олег Ивановский
Разработчики лунохода поддержали наш проект, и вопрос нашего участия был решён. Со стороны завода Лавочкина нашим шефом стал О. Г. Ивановский. Началась разработка прибора. Грант К начал комплектовать коллектив разработчиков.
Честно говоря, радиоинженеры долго не удерживались в ФТИ. Многие отрабатывали 3 года и уходили в другие организации. Причина была простая: работа радиоинженера в ФТИ была сугубо вспомогательная. К примеру, вместе со мной пришёл в ФТИ Александр Г. Отработав 3 года, он вернулся на РТФ в ЛЭТИ. Сейчас он доктор наук, профессор. А вот Алексей З., с которым я учился в 911-й группе ЛЭТИ, нашёл себя в филиале ФТИ в Гатчине, и это было его единственным местом работы. Чтобы продолжить работу в ФТИ, нужно было менять профессию. Мало кому этого хотелось. Из трёх выпускников ЛЭТИ, распределённых в группу Гранта К., остались двое. Я был руководителем их дипломных проектов. У того, кто не остался, была дипломная работа.
На дипломную работу нужно было иметь особое разрешение. Когда я пришёл для получения этого разрешения на кафедру радиоприёмных устройств (где ранее работал лаборантом), то, как раз в это время Галина Николаевна Носикова говорила:
– Совершенно ясно, что студент помогает кому-то защитить диссертацию.
Я вхожу и говорю:
– Галина Николаевна, вы же хорошо знаете, что скорее я сам помогаю защитить дипломную работу.
Она меня узнала и сказала:
– Ох, Вася, извини, конечно.
Тут было два забавных совпадения. Во-первых, как я узнал много позже, она занималась дельта-модуляцией, а я на шестом курсе написал реферат о дельта-модуляции. Только прошу меня правильно понять, это именно совпадение, потому что она занималась речью, а писал о применении дельта-модуляции в космической связи (если она нашла что-то полезное для себя в реферате, я буду только рад, потому что мои интересы к дельта-модуляции на реферате и закончились). Во-вторых, то, что я поручал дипломанту, было пробой темы, которая впоследствии вошла в диссертацию, только в ней осталось от дипломной работы только название. А студента в ФТИ не стали удерживать, и он покинул ФТИ, не отработав 3-х лет.
А вот с двумя другими жизнь меня свела более тесно, и они приняли участие в работе над прибором для Лунохода. До прихода инженерной подмоги у меня был только один помощник, Олег В. – техник, который мне помог понять возможности мастерских ФТИ. Позже Грант выделил в помощь ещё одного сотрудника для помощи в снабжении работ необходимыми радиокомпонентами – Владимира Ч. До этого, как мне кажется, он занимался общественной работой. С учётом того, что пришедшим студентам нужно было ещё защищать дипломные проекты, принципиальные схемы прибора пришлось разрабатывать одному мне. Защитив дипломы, новоиспечённые инженеры (впрочем, как и я сам) помогли в настройке образцов и прохождении проверок на объекте.
Смысл работы прибора заключался в том, что от двух пластин (тритий-титановые источники) мягкое рентгеновское излучение наводило ответное излучение от грунта. Это ответное излучение регистрировалось в пропорциональных счётчиках. Далее амплитуды импульсов счётчиков измерялись, и эта информация отправлялась в канал связи. В наземном комплексе эта информация принималась и анализировалась. Анализируемый амплитудный спектр не позволял разделить многие химические элементы с близкими по величине амплитудами наведённого (флуоресцентного) рентгеновского излучения. Для лучшего разделения спектров таких элементов использовались счётчики с фильтрами в виде различных плёнок. Сравнение спектров с различными фильтрами позволяло определить количественные соотношения близких по спектральным характеристикам элементов.
Исходя из используемого метода, прибор должен был содержать блок счётчиков, вынесенный за пределы приборного отсека лунохода и блок внутри приборного отсека, который должен был преобразовать импульсы со счётчиков в вид, необходимый для согласования с каналом передачи информации лунохода, осуществить переключение счётчиков и подать на счётчики высокостабильное напряжение, необходимое для работы счётчика. Нестабильность напряжения питания счётчиков (величиной 1340В) сильно влияла на величину амплитуды импульсов счётчика, поэтому была достигнута стабильность 0,06% в интервале температурного диапазона приборного отсека. Импульсы счётчиков невозможно передать напрямую внутрь отсека лунохода, поэтому рядом со счётчиком должен располагаться усилитель.
Температура поверхности Луны на солнце +130 градусов Цельсия, в тени -160 градусов. Продолжительность ночи и дня на Луне – 2 недели. На ночь крышка Лунохода с солнечными батареями закрывалась. Температура внутри отсека ночью поддерживалась с помощью обогревателя, работавшего на радиоактивном изотопе полоний-210. Выносной блок работал в естественных температурных условиях Луны, поэтому корпус блока был выполнен из теплоизоляционного материала, и помимо счётчиков и усилителей в нём были контейнеры с литием для пассивной стабилизации температуры внутри блока.
Наземное оборудование не представляло труда, т. к. к нему не предъявлялось каких-либо специфических требований. Однако у нас не выпускались амплитудные спектроанализаторы. Времени на разработку его не было. Пришлось быстро собирать из того, что есть под рукой. А под рукой были механические счётчики. Поэтому на завод Лавочкина мы привезли этакого монстра – табло из 128 электромеханических счётчиков. Позже нам была выделена валюта, и мы купили финский анализатор. У нас не было ничего подобного отечественного. Да и браться за его разработку было бесполезно – у нас не было необходимых деталей: всяческих ручек настройки, радиокомпонентов и пр.
В кандидатской диссертации Гранта К. большая часть была посвящена исследованию применения лампы 6Ж1П в качестве входного каскада усиления сигнала с пропорционального счётчика. Он измерял спектры шумов этой лампы в паре с пропорциональным счётчиком и пришёл к выводу, что основным источником шума являлся сеточный ток лампы. Понятно, что использовать эту лампу на луноходе было немыслимо. Можно было бы использовать полевой транзистор, но их экземпляры ещё только начинали появляться. Выходом из положения явились стержневые лампы 1Ж24Б: экономичные и с практически отсутствием сеточного тока. Эти лампы уже давно применялись в военной технике, но Грант о них просто не знал. Усилитель показал прекрасные результаты. Вместе с использованием на Луноходе я сделал несколько образцов усилителей и для низкофоновой установки, исследованлями на которой занимался один из сотрудников группы Гранта Виктор Н.. Сейчас он доктор наук, профессор.
Счётчиками занимался Сергей В., одного возраста со мной. Ему в помощь Грант приставил более солидного сотрудника Георгия К. из филиала ФТИ в Гатчине. Эти двое составили самую молчаливую и закрытую группу. На них было возложено создание выносного блока (используя мою электронику).
Подоспела помощь и мне. Первой прибыла Антонина Д. У нас была опасная разница в возрасте, и я был руководителем её дипломного проекта. Впоследствии я не раз убеждался, что быть руководителем дипломных проектов девушек опасно вдвойне. Поневоле проводишь с ними больше времени, чем с другими, и они проникаются чувством благодарности, а любое чувство между мужчиной и женщиной постепенно переходит в отношения не совсем невинные. С Антониной было другое. Она относилась к роду Петрашевских, и в ней чувствовался отголосок этого рода. Однажды у неё собралась группа во главе с Грантом К. Я увидел старинную комнату и шкаф, полный редких изданий книг. Здесь впервые я читал «Божественную комедию» Данте Алигьери с иллюстрациями Гюстава Доре. Кончилось чтение тем, что я остался на ночь, очень захотелось книгу дочитать. Книги для прочтения на дом она не давала. Фактически я впервые встретился девушкой, причисляющей себя к либеральной интеллигенции дореволюционного типа. Одно из правил этих либералов были свободная любовь и гражданский брак. Для меня это было в новинку.
Это было время перехода от транзисторов к микросхемам. Я не решился на этот переход по нескольким причинам, но главной было опасение за надёжность работы в условиях лунохода. Прежде всего, это касалось диапазона рабочих температур. Хотелось максимально обезопасить работу прибора. Поэтому я разработал методику расчёта элементов транзисторной схемы. Брались параметры транзистора при крайних температурах, составлялись уравнения, описывающие состояния схемы, и после решения этих уравнений определялись параметры схемы. Такой поход гарантировал работу схемы в широком диапазоне температур. Был распространён другой подход: экспериментальный подход, когда параметры схемы подбирались разработчиком. Такой вариант разработки был допустим для схемы, работающей в комнатных условиях, но слишком неэффективен, если рядом должна находиться климатическая камера. Я научил Антонину этой методике. Ей она очень понравилось. Позже она написала книжку по этой методике «Расчёт транзисторных ключевых схем». Меня тоже включила соавтором.
Когда появился второй сотрудник, я его сразу узнал, но виду не подал. Это был член комитета комсомола, который исключал меня из комсомола, Валерий С. В ЛЭТИ он учился в группе конструирования и технологии производства радиоаппаратуры. Я тоже был руководителем его дипломного проекта и помог ему разобраться в схеме, а потом и провести расчёт схемы источника питания прибора. Вообще говоря, это была оригинальная схема, изюминкой которой было отсутствие транзистора с большой мощностью рассеивания. На Луноходе это было очень важно. Чуть позже я этой схемой поделился с сотрудником московского СНИИПа, с которым удалось сохранить хорошие отношения, несмотря на нашу победу в конкурсе. Всё же тогда ещё не было звериных правил рынка. Ну, а с Валерием и его женой я с Людмилой ходили с палатками к озёрам, казалось, прошлое забыто.
Определились с названием прибора – РИФМА (Рентгеновский Изотопный Флуоресцентный Метод Анализа). Начались поездки в Москву для согласования параметров и стыковки прибора с аппаратурой лунохода. Как правило, я ездил с Грантом. Приезжая в Москву, он отбывал «по делам», а я «традиционно» должен был заниматься нашим устройством в гостинице. Для этого нужно было отправляться в Академию наук в хозяйственный отдел, в котором строгий мужик указывал каждому приезжающему его место, конечно, Гранту очень не хотелось оказываться в одной очереди с просителями. Чаще всего распределяли в общежитие Академии ааук на улице Горького (сейчас 1-я Тверская-Ямская) рядом с Белорусским вокзалом. На первом этаже располагался рыбный ресторан «Якорь». Сейчас на этом месте располагается «Шератон Палас Отель Москва». Ресторан «Якорь» расположен на том же месте, но и ресторан и общежитие полностью перестроены. До революции в этом доме располагался публичный дом. В нём были номера по первому разряду, в которых теперь размещали докторов и академиков. Такой номер очень напоминал о тех временах, когда этот дом выполнял другие функции. Грант был очень доволен, когда ему доставался такой номер, ну а мы (остальные сотрудники) размещались в 4-8-местных номерах. Грант в таких номерах не селился. Однажды, когда мы были в Москве с Олегом В., я впервые увидел живых гомосеков. С нами в номер поселили двух мальчиков с Кавказа. Спали они на одной кровати, поутру один из них оказался под кроватью, и оттуда неслись частые звуки выпускаемых газов. Олег потом рассказывал, что они его угощали фруктами и вообще были неплохими ребятами. Мне это было сильно непонятно.
Б. П. Константинов захотел познакомиться с разработчиком радиоаппаратной части прибора, и Грант предъявил ему меня. Я побывал в Президиуме Академии наук. Константинов уже занял место первого заместителя М. В. Келдыша. Кабинет занимал большое пространство на втором этаже отдельного здания первого вице-президента АН СССР. Разговор был пустяшный. Поразил нездоровый цвет его лица (теперь я понимаю, что это была высшая стадия гипертонии). От давления он спасался коньяком, я ограничился минералкой.
В другой раз мы с Грантом посетили ресторан «Националь». Было хорошее грузинское вино «Твиши», которое понравилось Гранту. Не помню, сколько бутылок мы выпили, но, когда Грант посчитал, что я «готов», он предложил мне выполнять функции «стукача». Я сдержался и аккуратно отказался. Я поехал в гостиницу, а он отправился на вокзал. После моего приезда Сергей рассказал мне, что Грант приехал злой и с забинтованным пальцем (который он повредил, захлопывая дверь купе). Видимо, очень расстроился.
В отношение меня была предпринята более серьёзная попытка вербовки. Уже упоминаемый брат жены Виктор Г. служил лётчиком и имел отношение к КГБ. В частности, он занимался реабилитацией осуждённых. Один из реабилитированных (бывший комсомольский секретарь завода) подарил мне зачитанный до дыр №11 за 1962 год «Нового мира» с публикацией Солженицына «Один день Ивана Денисовича». Видимо, этот журнал имел для него большое значение. В то время Виктор работал преподавателем в техникуме, но, говорят, бывших сотрудников КГБ не бывает. Однажды он со своим таким же отставником предложил мне ездить в качестве наблюдателя с научными делегациями за границу. Тут я здорово испугался. Поговорил с женой, а она со своим братом. Всё затихло, но однажды его жена Женя Г. спросила меня: «Что испугался?». И тут я рассердился и задумал соблазнить её.
Я собирал выходящие тогда книги серии «Литературные памятники». Среди народа эти книги были не слишком популярны и поэтому доступны для покупки. Одна из этих книг была «Опасные связи» Шодерло де Лакло. Я дал Женьке почитать эту книгу. Потом поехал к ней, взять книгу. Вижу, почти готова. Однажды я это проверил и потрогал так сексуально за грудь. Хорошая грудь, но тут я отступил: было бы нелепо развивать эту ситуацию дальше. Однако после этого у меня появилась обязанность пригашать её на танец во время семейных собраний.
Жизнь в ФТИ шла своим чередом. Я поступил на курсы по математике при Университете (ЛГУ). Шла математика неплохо. В числе прочего были и лекции по программированию, но я быстро понял, что учиться здесь нечему, нужно просто решать конкретные задачи.
Мои задачи были связаны с пропорциональным счётчиком.
Стеночный эффект. Суть этой задачи – описание статистического распределения наведённых в счётчике импульсов от космических лучей. Решение сводилось к цилиндрическим функциям и пришло мне в голову в трамвае.
Оптимальная обработка при стабилизации параметров пропорционального счётчика.
Оптимальная обработка при низкофоновых измерениях.
Последние две задачи имели для меня принципиальное значение в будущих исследованиях при построении сложных комплексов обработки сигналов. Суть выводов сводилось к следующему: простые логические правила обработки мало проигрывают оптимальным правилам, но зато благодаря своей простоте много выигрывают в стоимости этих комплексов. Для проверки сделанных математических расчётов я делал математические модели обработки на ЭВМ и сравнивал результаты. Доступной для меня ЭВМ была БЭСМ-2.
Все эти три задачи были использованы в диссертации.
Я выступил с докладом по одной из этих задач на зимней школе-семинаре по физике космических лучей в ПГИ (Полярный геофизический институт) г. Апатиты. Это была необходимая проба сил. Была и отличная лыжная программа – длинная красивая трасса спуска.
Шла своим чередом и сдача кандидатского минимума. Во время «хрущёвской оттепели» институты Академии наук стали оплотом либерализма, и прежде всего физические институты. Это, к примеру, сказалось на наших семинарах по философии. Был в нашей группе сотрудник ФТИ с подвешенным языком, и он выступил на семинаре с лекцией ««Шербургские зонтики» как пример закона о единстве и борьбе противоположностей». Молодой преподаватель не знал, что с ним делать. В дискуссию вступать? У меня с ним, правда, установились дружеские отношения, может быть, из-за неожиданной для него темы – теория информации. Понятия энтропии, информации тогда были в новинку, да, и чем-то запретным веяло…
Активисты ФТИ пригласили В. Высоцкого. Он приехал с какими-то шлюшками, а пел тогда много песен-сказок. И вот как-то сама собой родилась песенка:
В заповедных и дремучих, знать, физтеховских лесах
Кандидаты ходят тучей, на людей наводят страх,
Воют, воют, что твои упокойнички,
А что ни есть там доктора, то – разбойнички.
Страшно, аж жуть…
Запомнилась одна сцена у библиотеки ФТИ. Выйдя из библиотеки, я увидел человека, который при виде меня стал вжиматься в стенку. Это был молодой физик-теоретик. Почти шизик. Как-то это не привлекало слишком втягиваться в теоретическую физику. Поэтому когда Грант решил проверить мои математические способности (нужно было решить систему дифференциальных уравнений), я не стал глубоко вникать в задачу, показал схему решения и дал понять, что меня подобные задачи не слишком привлекают.
У сотрудников ФТИ была одна существенная возможность – получить квартиру вне городской очереди. Для этого нужно было в поддержку чьё-то веское слово. Грант стал секретарём партийной организации института. Для того чтобы мне получить квартиру, было достаточно прописаться к моей жене Людмиле и открыть лицевой счёт. Тогда нас бы было трое на 9 кв. метров жилплощади. Но я был прописан у своих родителей, у которых подходила очередь для своей квартиры. Пришлось от этого отказаться.
Тем временем радиоинженерам пришлось пережить весьма неприятный момент. Как я уже писал, Валерий С. имел специальность конструктора-технолога. И вот он предложил залить платы с радиокомпонентами компаундом. Вроде бы мы соблюдали всю технологию, но когда прибор собрали и стали проверять на изоляцию, то она оказалась ниже нормы. Уж мы мыли, мыли платы и разъёмы спиртом. От запаха спирта можно было потерять сознание. В конце концов сопротивление изоляции поднялось до нормы.
После того, как были согласованы все стыковочные параметры, испытаниями на заводе занимался Жора К. Это было вполне естественно, т. к. технологически нашим слабым звеном был выносной блок, в котором стояли самопальные счётчики, и условия эксплуатации были самые жёсткие. Но может быть, роковой ошибкой был тот факт, что Грант отдал ему все бразды правления по проведению испытаний. С тех пор эта работа приобрела закрытый характер. Я до сих пор не знаю, какие испытания проходили на заводе Лавочкина, но об этом – позже. Жора стремился стать организатором работ и рвался к программам завода Лавочкина. На заводе занимались автоматическими станциями не только для Луны, но и для Венеры, и Марса. Он, обойдя Гранта, предложил исследовать пыль в атмосфере Венеры в обход Гранта. Само по себе, предложение достаточно разумное, но Грант не любил такой самостоятельности, и между ними сложились напряжённые отношения. Думаю, что Грант тоже не знал, что делается по программе испытаний. Двоевластие всегда вредит делу, но Грант, как руководитель проекта, должен был понимать важность проведения испытаний, но понимал ли?
Собственно, кроме занятых работами по Луноходу, в группе оставалось ещё три сотрудника. Одного (Виктора Н.) я уже упоминал. С двумя остальными я поддерживал дружеские отношения. Судьба их сложилась по-разному. Юрий С. рассорился с Грантом из-за «квартирного вопроса» и ушёл из ФТИ, хотя он казался мне самым умным из нас. Валентин Д. был более гибким и сейчас он – доктор наук и профессор.
Байконур
Байконур – это полигон для испытаний и запусков межконтинентальных и космических ракет. Распложен он на территории Казахстана в пустыне Кара-Кум на берегу реки Сыр-Дарьи. Рядом расположена железнодорожная станция Тюратам. Климат резко континентальный. Летом жара до +30, зимой до -10 и сильные ветры. По ощущениям и жара и стужа значительно сильнее. Зимой для поездок на полигон нам выдавали лётные костюмы, при этом устоять под напором ветра было непросто.
Добраться до Байконура можно двумя способами. К началу испытаний нас доставили самолётом из Москвы. На Байконуре есть аэродром, но он используется для доставки либо срочных грузов, либо больших групп работников (командированных), либо высокопоставленных гостей. Впрочем, мы однажды вылетели из Байконура на «попутном» самолёте. Второй способ – поездом из Ташкента. Добирался я и таким путём. В Ташкенте в 1966 году произошло землетрясение, которое разрушило весь центр города. Следы были заметны и в 1967 году. Более того, были повторные толчки. В этот момент я устроился на телеге для перевозки багажа и заснул. Потом мне рассказали, что я проспал землетрясение. Эх, сейчас бы мне такой сон!
