Владимир Успенский
Неизвестные солдаты, кн.1, 2
– Не прыгайте воробьем. Сейчас вам принесут палку.
– Форму! – крикнул кто-то.
За одеждой ушел санитар.
Двадцать три человека лежали в палате выздоравливающих. Из них долечиваться остался только один. Остальные, одевшись и получив документы, вышли на улицу. От свежего воздуха у Игоря закружилась голова. Прислонился спиной к забору, обеими руками оперся на длинную палку: медсестра, не найдя ничего лучшего, отломила для него ручку от щетки. Рядом с Игорем остановился представитель горкома, спросил участливо:
– Вам плохо, молодой человек?
– Нет, воздух пьянит.
– У вас что? Нога? Вот полуторка, садитесь к шоферу…
Грузовик ехал медленно, иногда совсем останавливался. Навстречу, и по тротуарам и по середине улицы, шли толпы беженцев. Слышался плач. Пожилая дама в котиковой шубе и в шляпке с вуалью тяжело переставляла ноги в больших мужских сапогах. Два старика тащили деревянный, с медными угольниками чемодан, продев через ручку палку. Девушка несла в одной руке связку книг, а в другой – птичью клетку с закрытым в ней котенком.
Через толпу, то и дело давая гудки, пробиралась серая «эмка». Сзади на коротком стальном тросе была прицеплена ванна, доверху нагруженная узлами. Ванна, дергаясь, катилась на маленьких ржавых колесиках, подпрыгивала, издавала пронзительный скрежет.
Женщины расступались. Старуха в теплом платке, с мешком за спиной заглянула в машину, гневно крикнула что-то, погрозила кулаком человеку на заднем сиденье. Тот наклонился, скрывая лицо. Старуха с ожесточением плюнула на пруду узлов в ванне и побрела дальше.
На перекрестке «эмку» остановил красноармейский патруль. Упиравшегося хозяина силой вытащили из машины.
– Директор, наверное, – сказал Булгакову шофер. – Всем директорам приказано на месте сидеть и порядок держать. А которые удочки сматывают, тех ловят.
– Судят? – спросил Игорь.
– Может, судить будут, а может, и так шлепнут, – пожал плечами шофер. – Это же дезертирство…
Чем ближе к центру, тем меньше людей на улицах. За Арбатской площадью обогнали несколько медленно ползущих танков. Длинная колонна пехотинцев вытягивалась вверх по улице Горького. Бойцы шагали устало, не в ногу. Некоторые попарно несли какие-то длинные ружья с утолщениями на конце ствола. Игорь видел такие первый раз.
– Это противотанковые, – знающе объяснил шофер. – На Белорусский вокзал ребятишек гонят. В электричке на фронт поедут… Час пути – дачная местность.
Машина остановилась возле высоких чугунных ворот. Игорь осторожно вылез из кабины, стараясь полегче ступать на больную ногу. По широкой лестнице городского штаба формирований поднимался последним. Народу здесь было много. Деловито ходили из комнаты в комнату гражданские люди в пальто и в ватниках, вооруженные пистолетами. Толпились в коридоре. На прибывших военных смотрели с. любопытством. Опрашивали, откуда они. Игорь уселся на широком подоконнике, свесив ногу.
– По мирному времени нам бы теперь отдых дали, – мечтательно произнес капитан в короткой обтерханной шинели. – В санаторий бы нас месячишка на два.
– Э, что там, – возразили ему. – Попадем в переплет и про всякую боль забудем. Человек – он скотина живучая.
– Сейчас выпишут путевочки на курорт, – кивнул Игорь в сторону обитой клеенкой двери.
Вызывали их по одному. Беседовали быстро. Из комнаты выходили с направлениями в руках. Коротко сообщали:
– В Тимирязевский район командиром роты послали…
– Кировский штаб… Счастливо, товарищи!
Игоря вызвали последним. В комнате за столом сидели двое: представитель городского комитета партии и старый, совершенно седой майор. Он указал Игорю на стул, спросил:
– Этот самый?
– Да, – ответил представитель горкома. – А палку где оставили, товарищ политрук?
– В коридоре, – улыбнулся Игорь.
– Это вы зря. Берегите ногу, другая не вырастет. А дело мы вам нашли вполне подходящее.
– Товарищ младший политрук, – безразличным голосом сказал майор, – зайдите на склад, получите оружие. Потом отправляйтесь на автобазу, вот адрес. Будете начальником агитмашины. Через три часа жду вас здесь.
Игорю обидным показалось это назначение. Ничего себе защитничек родной столицы! Катайся в машине да крути кинопередвижку. Стоило ли ради этого покидать госпиталь? И вообще ему чертовски не везло. Считался уже обстрелянным фронтовиком, получившим ранение. А скажи людям, что не видел ни одного немца, даже пленного – не поверят!..
На автобазе во дворе стояли три автобуса, выкрашенных в зеленый цвет. Начальник базы рассказал Игорю, что машины собраны в нерабочее время из пяти старых, отслуживших свой срок. В каждой, кроме киноаппарата, имеется библиотечка. Автобусы заправлены, для них выделены лучшие шоферы. Но получилось очень нехорошо. Заказ выполнили ударными темпами, а машины стоят во дворе уже несколько дней, будто никому не нужны. Один из шоферов, потеряв терпение, ушел в райком, записываться в коммунистический батальон. А женщины поговаривают: уж не для себя ли бережет начальник транспорт?
Игорь, хоть и не имел приказа, забрал с собой все три машины. И правильно сделал. Когда доложил об этом седому майору, тот даже подскочил в кресле.
– Неужели? И с шоферами? Вот ведь путаница какая: там стоят, а мы тут как без рук! Ладно, – продолжал майор. – Будем считать – нам повезло. Машины, товарищ младший политрук, на полную вашу ответственность. Оформите шоферов. Посмотрите, что положено иметь по штату. Но это потом. Агитировать потом. А сейчас один автобус отправим за противогазами. Другой – на вокзал за селедкой. Да, да, за селедкой, – сердито повторил он, заметив удивление Игоря. – Людей кормить надо… Сами поедете в медицинский институт за медикаментами. Заберете все, что имеется, развезете в районные штабы…
До позднего вечера мотался потом Игорь из конца в конец города. Вместе с бинтами и ватой доставлял в районы пачки уставов. Шофер хорошо знал город, сокращал расстояния, гонял машину по узким переулкам, о существовании которых Игорь раньше и не подозревал.
Город казался чужим. Безлюдными, пустынными были улицы центра и западных окраин. Зато у вокзалов копошились огромные толпы, женщины осаждали редкие поезда. В скверах торчали вверх стволы зенитных орудий. На перекрестках рядами выстроились стальные противотанковые «ежи», оставив узкий проход для транспорта, Игорь устал от тряской езды. Все сильнее ныла нога, и это раздражало его. Раздражал еще и шофер, красивый грузин в щегольской куртке. Он часто плевался, шикарно «цикал» тонкой струйкой через зубы, причем делал это с каким-то особенным высокомерным видом. Он плевал даже на ходу машины, открывая ветровое стекло. Он был ненамного старше Игоря, но сразу же начал называть его на «ты», что казалось оскорбительным. Однако Игорь не одернул его, боясь обидеть. Водитель он был хороший, а это главное.
Фамилию шофера Игорь не запомнил – очень мудреная и длинная. Зато имя короткое – Гиви. У него упрямый, волевой подбородок, горделивый взгляд, чуть крючковатый нос и очень маленький лоб, такой маленький, что курчавые волосы наползали почти на глаза.
За день Гиви успел рассказать всю свою биографию. В Москве он уже давно. Здесь все его уважают; он хороший механик, и поэтому начальник автобазы не отпускал его в армию. У него есть жена, которая живет в Гудауте и воспитывает дочку. Но он хочет иметь сына. Вот только не знает, когда теперь увидит жену…
Игорь слушал болтовню Гиви без внимания, смотрел по сторонам, думал о своем. Они проезжали мимо Новодевичьего кладбища. На красной кирпичной стене кладбища белыми пятнами выделялись плакаты. Игорь, приглядевшись, толкнул шофера:
– Останови!
На плакатах крупными буквами было написано: «Товарищи! Все, как один, встанем на защиту родной столицы!» Более неподходящее место для такого лозунга отыскать было трудно. Игорь выругался и, давая выход раздражению, принялся сдирать белые листы. Отсыревшая бумага сразу рвалась. Немного успокоившись, он возвратился к машине. Сел в кабину, тяжело дыша.
– Почему злишься, политрук? – с сильным акцентом спросил улыбающийся Гиви. – Зачем нервы расходуешь?
– А что же, спокойно смотреть на такую глупость? Моя бабушка сказала бы: заставь дурака богу молиться, он и лоб прошибет.
– А мой бабушка сказал, что тебе спать надо.
– Почему это спать? Рано еще.
– Понимаешь, ты человек больной, ты человек усталый. А когда усталый, тогда злой. Отдохнешь – веселый будешь… Когда голодный – тоже злой. Хочешь колбасы?
– Давай, – согласился Игорь. – Ты, пожалуй, правильно говоришь. Утомился я, это точно.
– Не я говорил, бабушка мой говорил, – засмеялся Гиви и цикнул сквозь зубы.
Игорь очень хотел увидеть Настю, чтобы узнать, нет ли у нее известий из Одуева. Кроме того, Настя была в этом огромном городе единственным близким человеком. С ней можно и поговорить обо всем, и посоветоваться, и пожаловаться на осточертевшую боль в ноге.
Только в полночь седой майор разрешил Булгакову отдохнуть, отпустил его вместе с машиной до семи утра. Настя жила теперь на Бакунинской, в опустевшей «вар-тире Ермаковых. Туда и погнал Гиви автобус по темным пустынным улицам.
Вот и дом Ермаковых. Игорь свистнул от удивления. Нижний этаж зияет черными провалами выбитых окон. Парадная дверь сорвана с петель.
На лестнице – удушливый запах уборной, гниющих отбросов. Под ногами – мягкие тряпки. Звонок не работает. Пришлось долго стучать в дверь и столь же долго объяснять потом Евгении Константиновне, что это он, Игорь, приехал переночевать вместе с товарищем.
– Сейчас, сейчас, – говорила она, гремя засовами. – Я очень рада вашему визиту. Я одна во всем доме. Это, знаете ли, не очень приятно… Сегодня днем в первый этаж пришли мужчины, взломали двери и унесли, что хотели…
– Дворника позвали бы.
– Дворник исчез, представьте себе. Авдотья – вы знаете его пассию? – сообщила, что он в деревне… Пожалуйте, прощу вас, – пригласила она.
В квартире было темней и холодней, чем на улице. Отапливалась жестяной печуркой только маленькая комната. Игорь прошел туда, оставив Гиви на кухне кипятить чай при свете тонкой церковной свечи.
Евгения Константиновна сидела в кресле, как всегда прямая, надменная, с аккуратными буклями. Она стала еще больше похожа на мумию, потому что похудела и черты лица ее заострились.
– Игорь, вы хорошо знаете этого черкеса? – спросила она, когда Гиви не было в комнате. – У этого башибузука странные глаза. Красивые и дикие. Он способен броситься на женщину… Я всю жизнь немного опасаюсь черкесов.
– Во-первых, он грузин, а во-вторых, вам пора уже перестать бояться, – грубовато ответил Игорь.
Старушка не обиделась, вероятно даже не расслышала. Она сосредоточенно шила, неумело тыча иглой. На двух пальцах у нее потемневшие от времени наперстки. На столе стопкой лежали солдатские нижние рубашки с тесемками вместо пуговиц.
– Вы работать поступили?
– О нет. Я пошла в комитет с очень трудным названием. Что-то такое: оса и химия.
– Осоавиахим, – подсказал Игорь.
– Именно туда. Сказала, что хочу быть полезной. В прошлую войну мы, женщины, щипали корпию. Но корпия теперь не нужна. Я взяла штопать белье. Ведь теперь каждый должен что-то делать, не правда ли?
– Конечно, конечно.
Игорь смотрел на ее старческие непослушные пальцы и думал, что вот о ней надо было бы рассказать красноармейцам на политбеседе, об этой старушке, которую он считал осколком капитализма, которая ничего знать не хотела, кроме своих светских воспоминаний да французских романов, а теперь сама пошла просить, чтобы дали ей штопать грубое солдатское белье. Он наклонился к ней, благодарно погладил сухую шершавую кожу на руке. Евгения Константиновна удивленно посмотрела поверх очков, хотела сказать что-то, но Игорь, боявшийся всего сентиментального, поспешил перебить ее:
– Настя где?
– В красноармейцы записалась Настя ваша, – неодобрительно произнесла она. – Согласитесь, Игорь, что воевать должны мужчины. Для женщин это не кончается добром. Вот когда-то моя Жанна тоже не хотела меня слушать. Ну и что же? Через год она возвратилась с ребенком.
– А Настя-то уехала или в Москве?
– Она еще здесь, живет теперь в школе. Вы знаете этот большой дом против магазина? Теперь там казарма.
Игорь слишком устал, чтобы отправиться на поиски среди ночи. Гиви принес чайник и колбасу. Горячий чай разморил Игоря. Он уснул возле стола на диване. Гиви снял с него сапоги и накрыл шинелью. Сам улегся на кровать Степана Степановича и захрапел так громко, что Евгения Константиновна, спавшая в соседней комнате, вынуждена была спрятать свою голову под подушку.
За ночь льдом затянуло лужицы. Застыла грязь. То ли мелкий снежок, то ли густой иней лет на асфальт, на крыши домов. Игорь, оставив спящего Гиви, выбрался на улицу в шестом часу. Шагал быстро. Стук его палки далеко разносился в морозной утренней тишине. Его обогнали несколько мужчин, по виду рабочих, со свертками под мышкой. Шли они от комбината имени Микояна и свернули в ту же школу, куда направлялся Игорь.
Он снова увидел их в вестибюле. Они стояли вокруг учительского столика, держа в руках партийные и комсомольские билеты. Человек за столиком записывал их фамилии, а другой вынимал из ящика новенькие винтовки с белыми, не покрашенными ложами и отдавал их рабочим. Игорь предъявил свое удостоверение и спросил, где найти Коноплеву.
– Медики на втором этаже в конце коридора. Но торопитесь, сейчас выступаем.
– А эти товарищи? – Игорь указал на рабочих.
– Они пришли после смены. Прямо в строй.
И на первом, и на втором этаже было много народу. В классных комнатах рядами стояли деревянные топчаны. Хлопали двери. В коридоре вытянулись две длинные неровные шеренги. Люди – старые и молодые. Средних возрастов нет. Куртки, пальто, бекеши подпоясаны ремнями, брючными поясками. Командир, вероятно из студентов, в коротком нагольном полушубке, в брюках навыпуск и в красных штиблетах с калошами, прошел вдоль шеренги, поправил кому-то подсумок, съехавший на живот. Остановился возле дородного мужчины в охотничьих, с отворотами, сапогах. Мужчина в одной руке держал винтовку, в другой – буханку хлеба. Командир сказал почтительно и как-то по-домашнему:
– Яков Евграфович, возьмите, пожалуйста, ручной пулемет. Говорят, вы умеете им пользоваться.
– Возьму, – добродушно согласился он. – Только ты мне помощника выдели диски таскать.
Игорю уступали дорогу, провожали взглядами. Он чувствовал себя очень неловко. Военная форма делала его в какой-то мере ответственным за то, что этим людям – хорошим специалистам, нестроевикам, белобилетникам – предстоит сейчас отправка на фронт, в то время как он ходит тут по своим личным делам…
Настя вместе с несколькими девушками стояла на левом фланге. Она была самой маленькой среди них. Волосы заправлены под серую солдатскую шапку, шея обмотана теплым шарфом. Через плечо – тяжелая санитарная сумка с красным крестом. Настя надела свое старое демисезонное пальтишко. Длинные спортивные шаровары велики ей, подвернуты на щиколотках. Лицо румяное после сна. Впопыхах она, вероятно, не успела даже умыться, щурилась от света, зевала, прикрывая ладошкой рот.
Увидев Игоря, она оттолкнула соседку, бросилась к нему, неловко ткнулась лицом в его грудь.
– Коноплева, в строй! – сердито крикнули ей.
– Отвяжись, догоню! – отмахнулась она.
За рукав потянула Игоря в класс. Ногой захлопнула дверь, повисла у него на шее, целуя горячими сухими губами. Он осторожно отодвинул ее.
– А я знала, что ты придешь! – приплясывала от радости Настя.
– Это откуда?
– Во сне тебя видела, перед самой побудкой.
– Слушай, ты из дому что-нибудь получила?
– Нет, – вздохнула она. – И, наверно, не будет теперь писем.
– Не будет, – согласился он. – Немцы, значит, у нас… Страшно-то как, Настя! За своих страшно…
– Ты только не очень переживай. Ведь это не навсегда. Все еще обойдется.
– Да чего ты меня успокаиваешь!
– Тебе ведь трудней, Игорек, я ведь все понимаю, – ответила она, строго глядя на него снизу вверх, – Я ведь вовсе не эгоистка, хочу, чтобы ты счастливый был. Ты только меня не забывай, ведь мы друзья очень давнишние. А теперь совсем одни остались, только ты да я. Ты не теряй меня, ладно?
Он сильно сжал ее руку. Насте, наверно, сделалось больно. Она пошевелила пальчиками.
– Куда вас отправляют? – спросил Игорь.
– На канал Москва – Волга.
– Я, может, приеду.
– Ой, постарайся. Одеколон захвати, я у Ермаковых забыла. Возле зеркала.
– Коноплева! Какого дьявола там! – заорал кто-то в коридоре. – Иди скорей, построение во дворе!
– У, ветеринар проклятый! – сжала она кулачки. – Это фельдшер у нас горластый такой.
Они быстро прошли по опустевшему коридору, спустились по лестнице. На улице уже чуть-чуть посветлело. Плотная темная колонна стояла на школьном дворе.
– Нале-е-е-во! – раздалась команда. Недружно шаркнули сотни ног. – На ре-е-е-мень!
– Не забывай меня! – прижавшись подбородком к его груди, запрокинув голову, говорила Настя. – Не забывай, милый! Прощай!
Теплой рукой провела по его щеке, повернулась и побежала догонять своих.
Игорь вышел за ворота. Колонна уходила по пустынной сумрачной улице. Нестройно покачивались штыки. Маленькая, похожая на подростка, Настя пристроилась последней. Подпрыгнула несколько раз, стараясь попасть в ногу и наконец зашагала наравне со всеми широким размеренным шагом.
Без речей, без песен отправился на фронт, в неизвестность, коммунистический батальон.
Ровно в семь часов Игорь вошел в кабинет своего начальника. Седой майор сидел там же, где и вчера. Он, вероятно, и спал сидя, в перерывах между докладами и телефонными разговорами. Веки у него красные, глаза мутные. Он посмотрел на большой лист бумаги, где было записано по пунктам, что необходимо сделать срочно. Вычеркнул одну запись.
– Товарищ младший политрук, вас ждут в издательстве «Правда». Заберете там сегодняшние газеты. Отвезите в Можайск. Вы бывали в Бородино?
– На экскурсии.
– Следовательно, дорогу знаете. Там сейчас дивизия полковника Полосухина и курсанты военно-политического училища. Газеты предназначены им.
Это было уже похоже на дело: не то что развозить по районам бинты с ватой!
– Выполним! – козырнул повеселевший Игорь.
Когда он был уже возле двери, майор сказал вслед:
– Соблюдайте осторожность. Вчера газеты доставить туда не удалось. В машину попала бомба.
* * *
40-й механизированный корпус немцев почти без задержек продвигался по отличной автостраде Минск – Москва, настолько широкой, что машины шли по ней в несколько рядов. Корпус по расписанию должен был 12 октября вступить в город Можайск, расположенный на территории Московской области. Но в этот день головные отряды немцев встретили на Бородинском поле сильное сопротивление.
Из далекого тыла, из дальневосточной тайги прибывали к месту боя эшелоны, пересекшие по «зеленой улице» всю страну. Выгружались из вагонов и с ходу вступали в бой батальоны 32-й ордена Красного Знамени стрелковой дивизии, прославившейся на озере Хасан. Хорошо обученная, полностью укомплектованная личным составом и вооружением, она не шла ни в какое сравнение с теми наспех сколоченными частями советских войск, с которыми немцы сталкивались последнее время.
Бой, развернувшийся на историческом Бородинском поле, был только одним из эпизодов великой битвы на фронте, протянувшемся от Баренцева до Черного моря. Но красноармейцы и командиры, оказавшиеся на этом участке, особенно остро понимали свою ответственность. Они сражались за свою древнюю столицу на том самом месте, на котором сражались и умирали их деды: на том воспетом в песнях и стихах поле, которое сделалось символом русской воинской славы.
Игорь Булгаков приехал сюда в тот день, когда немцы, обозленные тем, что их задержали на целую неделю, предприняли решительное наступление на ослабленные, не имевшие больше резервов, части 32-й дивизии.
Как и многим людям, ни разу не побывавшим на передовой, линия фронта представлялась Игорю как нечто целостное, установившееся. Из книг, учебников и наставлений он знал, что должны существовать траншеи, занятые пехотинцами. Позади траншей расположены командные пункты, артиллерийские батареи. И он был буквально сбит с толку той, на первый взгляд, несуразицей, какая происходила вокруг. Ничего определенного нельзя было обнаружить. Ещё в предыдущие дни немцы продвинулись в некоторых направлениях, в других остались на месте, в третьих отошли. Немецкие танки кое-где прорвались через боевые порядки дивизии, следом просочились автоматчики. Но советские войска продолжали оставаться на своих позициях, отбивая противника, наступавшего теперь не только с запада, но и с юга, а в некоторых местах – даже с востока. Ни наши, ни немецкие командиры не знали точно, в чьих руках та или иная высота, та или иная деревня.
В Можайске, который считался еще тыловым городом, раздавалась винтовочная стрельба. Горело несколько домов. На изрытой воронками дороге валялось много убитых лошадей. Улицы совершенно пустынны, не у кого было спросить, как ехать дальше.
На окраине Игорь увидел красноармейцев, человек двадцать. Они лежали в кювете и стреляли куда-то в поле. Гиви затормозил. Позади машины на кирпичной стене дома вспыхнуло вдруг пламя; сверкнул, как молния, огненный шар и погас, задушенный серым дымом. Ветер разом смахнул дым в сторону, обнажив закопченные, треснувшие кирпичи. С жалобным звоном сыпались оконные стекла. По кузову автобуса застучали осколки.
Молодой сержант с мокрым от пота лицом подбежал к машине; тыча автоматом в открытую дверь кабины, закричал на шофера:
– Ты что, опупел? Немца не видишь?
– Не вижу, – сказал Гиви, вытягивая шею. – Покажи, пожалста.
– Вот он покажет тебе: мину в рот! Посторонись. – Игорь отодвинул шофера, спросил сержанта. – Где штаб тридцать второй дивизии?
– Вчера в лесочке стоял за деревней Кукарино, а сегодня не знаю… В объезд гоните, товарищ политрук, тут не проскочить.
Выехали за город. Винтовочной стрельбы не стало слышно, зато теперь явственно громыхали пушки впереди и слева. На дороге несколько раз попадались легкораненые. Но шли они не на восток, к Можайску, а туда, куда направлялся Игорь.
Лес западнее деревни Кукарино весь искалечен бомбами. Образовались целые просеки, будто пропахали здесь гигантским плугом, вывернув землю вместе с деревьями. На опушке стояли два сгоревших немецких танка с открытыми люками. Тут же, сваленные в кучу, лежали убитые фашисты. Куча прикрыта была сверху шинелями, из-под которых торчали руки и ноги.
В глубине леса возле землянок грузили на подводы катушки с телефонными проводами, папки с бумагами и патронные ящики. Штаб перебирался в другое место. Майор в длинной кавалерийской шинели, к которому обратился Игорь, был очень удивлен, узнав, что машина прибыла из Москвы. В штаб поступило сообщение: немцы вошли в Можайск и держат под огнем дорогу.
– Ну, повезло вам, – качнул головой майор. – Удачно вы проскочили.
Часть газет Игорь выгрузил из кузова, роздал командирам и красноармейцам. Теперь надо было ехать дальше, разыскать кого-нибудь из работников политотдела. Майор сказал, что комиссар дивизии находится, вероятно, в Семеновском и попросил Игоря на обратном пути забрать раненых в артиллерийском дивизионе капитана Зеленова. Раненых там скопилось много, а транспорта нет.
– Ладно, – пообещал Игорь. – Возьму, сколько смогу.
Гиви осторожно повел машину по лесной дороге, объезжая подваленные деревья. Гул артиллерийской канонады слышался теперь со всех сторон, но Игоря не тревожило это. Он только что видел, как в штабе командиры и красноармейцы спокойно делают свои дела. А они здесь не первый день. И если их не тревожит стрельба вокруг, то, значит, так и надо.
Игорь не понимал, что эти люди были спокойны не потому, что им не угрожала опасность, а потому, что привыкли к ней и старались не обращать внимания. Они знали, что путь на восток уже отрезан. Утром они отбили атаку прорвавшихся к штабу танков. Но они знали также и то, что здесь, в тылу, им гораздо легче, чем тем, кто находится на переднем крае…
Семеновское обстреливала немецкая артиллерия. Снаряды падали вразброс, то в одном, то в другом конце деревни. Дальше, возле горизонта, очень низко проплывали самолеты. Тяжкие взрывы бомб сотрясали землю.
Гиви на всякий случай поставил машину впритирку к стене бревенчатого дома. Игорь подошел к глубокой воронке, в которой сидели на подмерзших комьях красноармейцы, все с черными, покрытыми копотью, лицами. Некоторые дремали. Трое, передавая друг другу деревянную ложку, по очереди черпали из котелка кашу. Все они были ранены, но, вероятно, легко. При виде политрука встали, поднялись даже дремавшие.
Старший из них, ефрейтор в кургузой шинели, топорщившейся от гранат, засунутых в карманы шаровар, доложил, что бойцы отдыхают.
– Это вас нужно отвезти в госпиталь? – спросил Игорь.
Ефрейтор недоумевающе посмотрел на него, на красноармейцев, пожал плечами и засмеялся.
– Нет, товарищ младший политрук, ошибка вышла. Мы тут в резерве. На случай, если танки с Новой Деревни сюда повернут, – показал он на дорогу, по которой только что ехал Игорь.
– Я из Кукарина и никого не встретил.
– Да немцы еще утром между Семеновским и Кукарином на север прошли. И пехота и танки.
– А ничего, – сказал красноармеец с ложкой. – Они прошли, а наши тут все равно и ходят и ездят. Их небось побили уже в Новой Деревне-то.
– Скажешь – побили. А чего тогда стреляют?
– Это вовсе под Криушино стреляют.
Игорь вспомнил, что видел в пути следы гусениц, пересекавшие дорогу. И совсем не подумал тогда, что это немцы и что он может столкнуться с ними.
– Тут, товарищ младший политрук, фрицы сейчас везде разползлись, как клопы по ковру, – сказал ефрейтор. – В деревнях наши сидят, а по лесочкам – ихние автоматчики. Во как… А за ранеными это вам в Шевардино ехать надо.
– Туда немыслимо, – опять вставил свое боец с ложкой. – Все простреливается. И, может, уже немцы там… А раненых возле высотки много, где батарея стоит.
– Вот мне к артиллеристам и надо. Далеко это?
– Рядом совсем, – ответил ефрейтор. – Только не проехать: место открытое.
– А он по полю. Снаряды же возят.
– Ты вот говорун большой, – рассердился ефрейтор на бойца с ложкой. – Раз ты такой знаток, проводи товарища политрука.
Шофер Гиви притащил в воронку пачку газет. Красноармейцы сразу разобрали их. А Игорь и сопровождающий его боец пошли по тропинке через мелкий кустарник.
Командира артиллерийского дивизиона калитана Зеленова они нашли на невысоком холме. Капитал говорил с кем-то по телефону, махнул Игорю рукой: подожди. Лицо капитана покрыто ссадинами. Полы шинели подоткнуты под ремень. Синие галифе и сапоги с высокими голенищами вымазаны желтой глиной.
Игорь осмотрелся. Он узнал это место. Это была как раз та возвышенность, на которой во время Бородинского сражения находилась знаменитая батарея Раевского. Он даже помнил, что здесь стояло тогда десять пушек. И теперь тут стояли орудия в земляных двориках: и на самой возвышенности, и по обе стороны от нее. Впереди тянулась ломаная линия окопов, занятых пехотинцами.
Везде уже лежал небольшой снег, а холм и полоса земли оправа и ошва от него были совсем черными. Виднелось множество воронок, больших и малых, а пространство между ними было засыпано комьями и мелкой земляной крошкой. И поле перед возвышенностью тоже почти все черное, изрыто ямами, вдоль и поперек исполосовано следами гусениц.
Еще увидел Игорь обелиск, поставленный в честь солдат сражавшегося здесь Измайловского лейб-гвардейского полка. А неподалеку от обелиска, один возле другого, будто выстроенные, стояли подбитые танки. Было еще много танков, и совсем развалившихся и почти целых, но эти особенно бросались в глаза, потому что стояли скопом.
На холме красноармейцы лопатами заравнивали площадку, возились около своих пушек. Подносчики раскладывали возле орудий снаряды. У всех бойцов усталый вид. Не верилось, что эта горстка людей и несколько пушек как раз и есть та воинская часть, которая громко именуется артиллерийским дивизионом.
– Воздух! – выкрикнул кто-то.
Игорь вздрогнул. Им сразу же завладело одно желание: поскорей укрыться, спрятаться в безопасном месте. Но уходить с холма было неловко: сочли бы за трусость.
Вместе с бойцами он спрыгнул в глубокую щель. Нагнув голову, чтобы никто не видел его лица, он смотрел на ноги, считал мысленно, для успокоения: один, два, три…
Самолет, спикировав, пронесся очень низко, заглушив ревом мотора свист бомб. Взрывы ахнули неожиданно, трескуче и гулко.
Игоря подбросило. Сверху прошелестела взрывная волна, наполз дым. Над щелью тенью промелькнул следующий самолет, снова раздался грохот.
Потом немцы начали бросать мелкие бомбы с сиренами. Это было еще страшнее. Вой стремительно нарастал, и казалось, что бомба летит прямо в тебя…
Из щели выбрался Игорь оглушенный, подавленный. Ноги плохо держали его, «олени тряслись, приходилось сильно опираться на палку. Он завидовал спокойствию красноармейцев, которые сразу же принялись за работу, опять начали носить снаряды и чинить подбитую пушку. Он не заметил, что лица бойцов так же бледны, как и у него. Не заметил Игорь и изменений, происшедших на холме, не обратил внимания на свежие воронки. Он даже удивился, когда капитан Зеленов сказал расстроено:
– Разве же так можно, выбили сразу два орудия. С чем я воевать буду?
Наконец-то Игорь смог поговорить с капитаном о деле. Оказалось, что раненых тут действительно много, не столько артиллеристов, сколько пехотинцев. Всего человек тридцать. Лежали они в щелях, метрах в двухстах отсюда. Зеленов отправлял их постепенно на двуколках, доставлявших снаряды. Но двуколок мало, а возить в них тяжелораненых неудобно.
– Я подгоню машину, – сказал Игорь.
– Только скорей. – Капитан посмотрел куда-то в поле. – У немцев перерыв кончился, сейчас начнут.
– Бомбить? – не понял Игорь.
– Бомбят без перерыва, – усмехнулся Зеленов. – Это еще погода нынче не очень, а то загрызли бы… В атаку пойдут, вот что.
– Простите, но разве между нами и немцами никого больше нет?
– Ну и чудак! – расхохотался вдруг капитан так весело, что даже глаза у него заблестели. – Не видите, что ли? Тут мы, а там вон – они.
Сколько ни всматривался Игорь, он ничего не смог разглядеть. Только поле и лес. Но капитан оказался прав. Едва успели погрузить в машину раненых, как с юго-запада появились танки. Они стреляли на ходу, несколько снарядов упало вблизи автобуса. Гиви вскочил в кабину.
