Светлана Рощина
Ночная кукушка
Всё это было не чудовищным стечением обстоятельств, в котором я винила себя и свою жестокую судьбу, это было логичным следствием одного другому. Жестокие эгоистичные родители – жестокий эгоистичный муж. Если бы родители хоть чуть-чуть любили меня и нормально ко мне относились, я бы заметила, что мой парень, который слишком быстро принялся объясняться мне в любви и настаивать на свадьбе, не самая лучшая для меня партия. Заметила бы опасные тенденции в его характере и в поступках, но за девятнадцать лет жизни с родителями, я так и не узнала, каково это: когда в семье тебя уважают и считаются с тобой. В итоге я не смогла разглядеть абьюзера и прямиком попала к нему в лапы. А уж о том, чтобы перекрыть мне пути к отступлению, моя мать позаботилась.
Поскольку родители никоим образом не проявляли заботы обо мне, складывалось ощущение, что им всё равно, жива ли я или давно уже на том свете. И возможно, если бы я вдруг внезапно умерла, они бы вздохнули с облегчением, потому что в этом случае им не нужно было бы создавать иллюзию заботы обо мне перед знакомыми и родственниками. И самым сложным для меня было смириться с этим знанием. Смириться и продолжить жить, не позволяя боли в сердце испортить кровь и сломать жизнь. Смириться и продолжать ходить с высоко поднятой головой, словно у меня всё хорошо и нет никаких скелетов в шкафу. Словно я – обычный человек, у которого любящие родители и добрая сестра, которые готовы в любую минуту протянуть мне свои руки. Но этого нет. И в этом нет моей вины. Но, к сожалению, я должна нести этот груз, продолжая идти с высоко поднятой головой, борясь со своими демонами день за днём.
Но даже не это продолжает тяготить мою душу. Главное, в чём я обвиняю свою мать и что никогда не смогу ей простить, это не моё несчастливое детство, которое всегда быстро заканчивается, и не отсутствие материнской любви, без которой спокойно можно прожить всю жизнь. Я обвиняю её в том, что именно она лишила меня возможности устроить нормальную личную жизнь. Она так торопилась избавиться от меня, что вынудила выйти замуж за алкоголика, имеющего сумасшедшую старуху-мать. А когда я пыталась развестись, то она не позволила мне сделать это, выгнав меня на улицу. Она имела возможность помочь мне деньгами, могла помочь решить жилищный вопрос, но она предпочла выгнать меня и забыть о моём существовании. Она вынудила меня на семейную жизнь, полную издевательств, унижений, страданий и нищеты, по сравнению с которой моё тяжёлое детство – просто райские гущи. И когда этому аду всё же пришёл конец, который явился логическим завершением жизни любого алкоголика, я всё равно осталась одинокой женщиной средних лет без денег, без жилья, но с двумя детьми и без малейшей перспективы когда-либо устроить свою личную жизнь, потому что мой поезд уже давно ушёл.
А однажды я узнала такую вещь, которая позволила мне ещё больше прояснить ситуацию, подчёркивающую негативное отношение ко мне матери. А дело в том, что у моих родителей была реальная возможность помочь мне в решении жилищного вопроса.
Папины родственники, жившие с нами в одном городе, не имели своих детей и, перешагнув семидесятилетний порог, почувствовали себя одинокими. И тогда тётя Катя, жена папиного дяди Димы, обратилась к моей маме.
– Ваша Света так мучается, мыкаясь по съёмным квартирам. А нам с Димой тяжело жить одним. Давайте обменяем две наших двухкомнатных квартиры на трёхкомнатную и однокомнатную. Вы возьмёте нас к себе, а у Светы будет отдельная жилплощадь. Нам с Димой недолго осталось. А деньги у нас есть, так что мы вам в тягость не будем. Нам и нужно-то всего, чтобы вы за лекарствами ходили, да суп нам варили.
Но мама отказалась от такого предложения, объяснив, что у Светы, то есть у меня, всё в полном порядке, и с мужем мы живём душа в душу и ни в какой помощи не нуждаемся.
И это лестное предложение тётя Катя с дядей Димой сделали сестре моего папы, и та с радостью на него согласилась. Причём она даже не стала забирать престарелых родственников к себе. Она лишь изредка навещала их, да покупала им продукты и лекарства. И за это в наследство она получила двухкомнатную квартиру и солидную сумму денег, которая скопилась у бездетных родственников, которые к тому же оба были ветеранами Великой Отечественной войны. А мои родители остались с носом. Они так сильно не желали мне помогать, что упустили свою собственную выгоду. Тем более, как оказалось, жить тёте Кате и дяде Диме действительно оставалось совсем недолго.
Мама же настолько была горда своим поступком, что даже не постеснялась рассказать мне об этом после смерти папиных родственников, когда их квартира перешла к её золовке.
– Я никогда ни с кем посторонним не жила и никогда ни от кого не зависела, – говорила она мне. – И я не собиралась жить вместе с папиными родственниками ни дня, даже для того чтобы у тебя была собственная квартира.
И взывать к её совести было бесполезно. Обидно лишь, что я узнала об этом постфактум. Иначе я бы каждый день варила суп тёте Кате и дяде Диме и покупала бы им лекарства за свои деньги. Но почему-то те, кто хочет мне помочь, никогда не обращаются ко мне лично, предпочитая действовать через членов моей семьи, которые люто ненавидят меня и всеми силами стараются сжить со свету. Отчего так происходит?
Когда во время банкета в какой-нибудь компании слышится фраза: «По традиции третий тост за родителей!», меня всю передёргивает. Поднимая взгляд на друзей и коллег, я сразу же замечаю, как их глаза заволакивает пелена приятных воспоминаний, их лица разглаживаются, а на губах появляются улыбки, и мне становится не по себе.
Обычно каждый человек, думая о родителях, сразу же начинает ощущать чувства благодарности, защищённости и уверенности в том, что есть на свете люди, которым ты дорог, которые поймут и поддержат тебя несмотря ни на что. И даже если и случаются в семейной жизни недопонимания, то всё равно это окупается безмерной любовью друг к другу и желанием помочь близкому человеку, отдав последнее.
Я же, воспоминая родителей, испытываю обратные чувства. Меня охватывает ощущение боли и обиды за все издевательства и унижения, которые я претерпела от них, а также чувство досады за то, что они продолжают донимать меня своими завышенными претензиями, словно я им обязана. Но только я ничем им не обязана.
Считается, что рожая детей, мы отдаём долг своим родителям. Так что получается, что я дважды расплатилась с людьми, которые родили меня. Тем более что благодаря их милости, мне пришлось воспитывать своих детей одной.
Поэтому, когда я слышу тост «За родителей!», то стараюсь поскорей отвернуться в сторону, чтобы никто не увидел выражения моего лица, и ставлю рюмку на стол обратно нетронутой.
Как-то в одном разговоре моя коллега по имени Юлия сказала:
– Я могу спокойно позвонить маме в три часа ночи и сказать: «Мама, мне плохо, спой мне, пожалуйста, песню», и она будет петь прямо по телефону, не задавая при этом никаких лишних вопросов.
Я в ответ лишь ухмыльнулась.
– Если я решусь позвонить своей матери в три часа ночи, то она просто не возьмёт трубку. А если вдруг по какой-то причине всё же ответит, и я попрошу её спеть мне песню, то она просто скажет, что я сошла с ума или пьяна, после чего бросит трубку.
Да, вот такая ситуация.
Сейчас я практически не общаюсь с родителями. Единственным видом нашего общения являются телефонные звонки на дни рождения. И всё. Я не звоню им даже в праздники. И причина этого не только в том, что мне не о чем с ними разговаривать, да и они совершенно не желают ничего знать о моей жизни. Есть и ещё одна более меркантильная подоплёка этого вопроса. Телефонные тарифы.
Даже если откинуть в сторону тот факт, что у меня телефонный оператор – МТС, а у них – «Билайн», удивляет их выбор тарифа. Родители выбрали такой, согласно которому звонки на три любимых номера у них бесплатные, а на все остальные жутко дорогие. И, само собой разумеется, мой телефонный номер ни мама, ни папа, ни сестра не включили в список любимых номеров. Поэтому даже шестиминутный разговор с родными мне обходится в сумму, превышающую сто рублей. А что можно сказать за шесть минут? Да ничего! Только поздравить с праздником и пожелать всего хорошего, что, собственно, я и делаю.
И я считаю так. Почему я должна лишать своих детей куска хлеба, для того чтобы предоставить своим родителям возможность лишний раз отчитать меня? Потому что общение с ними всегда происходит подобным образом. До сих пор они стараются за что-нибудь меня упрекнуть, за что-то поругать. И это притом, что я не прошу у них ни помощи, ни денег. Все проблемы решаю сама. Но в любом разговоре со мной они включают режим строгих родителей, которые вынуждены держать в ежовых рукавицах непослушное дитя.
Да ну их!
Кстати, однажды я увидела, что у мамы в телефонной книжке я записана по фамилии. Причём по фамилии мужа. Словно я не дочь им, и у меня нет имени. О чём ещё в этом случае можно говорить?
Несколько лет назад мама как-то сказала мне:
– Светка, а почему ты не звонишь Линулинке? Ей по вечерам бывает так скучно, что и поговорить не с кем! Взяла бы и позвонила ей! Вы же всё-таки сёстры!
– Ну, – замялась я, удивлённая подобным предложением, потому что всю жизнь мама только и делала, что не позволяла нам с сестрой общаться, подчёркивая разницу между нами. – Если Лине хочется со мной поговорить, то почему бы ей самой не позвонить мне?
– А ты сама не можешь ей позвонить? – снова спросила мать.
– А почему я должна ей звонить? Ведь это она хочет со мной поговорить, а не я с ней! У меня, к примеру, совершенно нет времени для скуки. Особенно по вечерам.
– Потому что ты – старшая! – снова привела один из своих излюбленных аргументов мама.
Но я не стала ничего обещать, потому что совершенно не собиралась выполнять то, о чём она меня просила. С какой это стати я должна тратить свои честно заработанные деньги на телефонные разговоры с сестрой, у которой не хватило совести включить мой номер телефона в список любимых номеров, и теперь любой звонок или СМС Лине будет пробивать дыру в моём бюджете? Почему бы ей самой не звонить мне, если она желает пообщаться? И вообще, мне сложно понять, как замужняя женщина, имеющая троих детей, может находить время для скуки? Ах да, я забыла, что своего старшего сына она всё-таки сбросила с глаз долой, спихнув родителям в деревню, где он теперь живёт постоянно, и они содержат его на свою пенсию, и потому на её попечении всего лишь двое детей и муж, которого она держит рядом с собой квартирой. В таком случае, конечно, можно найти время для скуки, если не работать и ничего не делать по дому, дожидаясь, пока её благоверный не вернётся с работы и не начнёт сам заниматься хозяйством и детьми. А иначе – пошёл вон из городской квартиры обратно в свою деревню коровам хвосты крутить! Да, Лина хорошо устроилась. И всё благодаря любящей мамочке.
Жаль, но из-за того, что родители всю жизнь гнобили меня, отказывая в помощи даже тогда, когда я была на грани, в моё сознание ворвались демоны и поглотили всё, что только могли. Моя самооценка упала ниже плинтуса, и я стала настолько закомплексованной особой, что общалась с людьми на расстоянии вытянутой руки и в прямом и переносном смыслах, постоянно ожидая тайного подвоха или новой порции оскорблений, которыми щедро потчевали меня родители. И я внушила себе, что если уж родная мать меня ненавидит, то что же я могу ждать от других людей? Как я могу от кого-то требовать любви, заботы и внимания, если родная мать, тот человек, который априори должен любить меня, всё время гонит меня прочь? Значит, я не достойна любви. Не достойна внимания, заботы и простого человеческого счастья, которое положено каждому. Но не мне.
И как не горько мне было это сознавать, вся моя жизнь была тому подтверждением. Люди, с которыми мне приходилось вместе жить, учиться и работать, лишь использовали меня. И, получив желаемое, отказывались общаться дальше, словно теряли ко мне интерес.
Словно рок, это преследовало меня, будто я сама провоцировала подобное отношение к себе своим чрезмерным альтруизмом. И чтобы окончательно не сломаться под тяжестью сковавших меня пут, нужно было сбросить их все разом и начать всё сначала, как бы тяжело это не было.
И однажды я решилась. В сорок лет я начала новую жизнь, уволившись с работы и переехав жить в незнакомый город, сменив номера телефонов и перестав общаться с теми родственниками и знакомыми, общение с которыми не давало мне нормально дышать.
Даже не представляете, насколько тяжело это сделать, когда ты уже по шею увяз в привычном образе жизни, и на тебе лежит ответственность за жизнь двоих детей. Когда все кругом тебя только осуждают, и никто-никто не протягивает руку помощи.
Что ж, если этим людям больше нечего делать, как смаковать подробности моей жизни, покрытые досужими домыслами, – флаг им в руки, потому что теперь это меня уже не волнует. Я буду жить дальше, оставив позади обиды прошлого и людей, которым я всегда была безразлична.
Часть
II
Разгадка
Не думала, что вернусь к своей повести, которую написала исключительно в психотерапевтических целях. Но жизнь заставила меня вновь сесть за компьютер, открыть старые записи и продолжить писать, потому что дальнейший поворот событий расставил все точки над i, открыв мне истинное лицо той женщины, которую я называла своей матерью, и разъяснив причину её ненависти ко мне и фанатичной любви к Линулинке-золотулинке.
Как и обещала, я максимально ограничила своё общение с родителями и сестрой, созваниваясь с ними лишь на дни рождения и отделываясь дежурными фразами. Собственно, их тоже это устраивало, и когда моя подросшая дочь решила возобновить общение с бабушкой и дедушкой (я предупреждала её, что это плохая идея, но она меня не послушала), и даже пару раз ездила к ним, то каждый раз возвращалась домой со скорбным видом буквально через день, хотя намеревалась пробыть у них не меньше недели.
– Такое ощущение, что я там лишняя! – говорила мне дочь. – Их даже не интересуют наши новости и, вообще, как мы живём! Они общались со мной как с какой-нибудь соседкой, которая заглянула к ним за солью! Вроде бы и не выгоняют, но всем своим видом дают понять, я им мешаю!
– Так и есть! – отвечала я. – Им плевать на нас! Они живут своей жизнью с младшей дочерью и её детьми, а мы им совершенно не нужны и неинтересны!
Моей дочери было горько это осознавать, но я не хотела её обманывать. Не хотела пробуждать в ней напрасные иллюзии, из-за которых её боль однажды станет ещё больше. Лучше уж сразу смириться и принять неприятный факт, чем жить и надеяться, что всё наладится, если только как следует постараться.
Не наладится! И стараться бесполезно! Я убедилась в этом за сорок лет своей жизни, пока окончательно не поняла, что для родителей я – отрезанный кусок, который они давно уже выкинули!
В общем, мы продолжали жить, пока однажды, в мой сорок пятый день рождения ранним утром мать не позвонила мне, чтобы якобы поздравить с днём рождения, но после пары дежурных фраз сообщила, что у папы рак кишечника.
Услышав это, у меня упало сердце.
Как бы я не старалась убить в себе все чувства к родителям, боль другого человека всегда вызывает во мне ответную боль.
– Как рак? – с дрожью в голосе переспросила я. – Это точно? Ты уверена? Когда поставили диагноз? Может, стоит ещё раз перепроверить?
– Это точно, – твёрдым голосом сообщила мать. – Диагноз поставили ещё в апреле. Так что сейчас папа проходит лечение.
– А какой прогноз? – спросила я с ещё более упавшим сердцем.
Мой день рождения в августе, то есть с момента постановки диагноза прошло не менее четырёх месяцев. Но зачем же сообщать дочери такие вещи сразу же? Ведь гораздо лучше дождаться её дня рождения и прямо с утра испортить ей настроение, чтобы весь день, пока все будут её поздравлять, дарить подарки и праздновать вместе с ней этот день, она ходила как в воду опущенная с чувством вины за то, что так мало общается со своей семьёй! Хотя, помнится, после моего замужества мать прямо сказала мне, что больше они не моя семья, а моя семья это – муж и его родители! Так какие тогда ко мне могут быть претензии?
– Вообще-то прогноз неплохой, – нехотя сообщила мне мать. – Врач сказал, что если бы папа заболел несколько лет назад, то это было бы смертельно, но сейчас такой вид рака успешно лечится.
– Это хорошо! – искренне ответила я. – Но как же так случилось, что папа заболел раком? Ведь рак на пустом месте не возникает! У папы же всегда был здоровый желудок и кишечник! Врачи всегда его за это хвалили и даже ставили другим в пример!
И это чистая правда! В связи с этим с ним даже как-то произошёл крайне курьёзный случай.
Перед тем как выйти на пенсию после службы в пожарной охране, отец решил пройти медкомиссию. Ему подсказали, что если врачи найдут у него какое-нибудь заболевание, то это позволит ему рассчитывать на хорошую денежную компенсацию при увольнении.
И отец отправился на медкомиссию. Особенно большие надежды он возлагал на гастроскопию, потому что после этой процедуры даже у молодых людей всегда что-нибудь находят.
И вот пришёл он на гастроскопию. Ему вводят длинную трубку в желудок, после чего врач просит моего отца немного подождать, а сам выходит из кабинета.
Отец мысленно ликует. Наверняка у него нашли что-то серьёзное! Возможно, даже язву! И отец начинает прикидывать, какую сумму он получит, когда принесёт заключение гастроэнтеролога к себе на работу.
Тут врач возвращается на своё рабочее место. Вместе с ним приходит ещё несколько человек, которым гастроэнтеролог с торжествующим видом показывает на папин желудок.
– Смотрите! – радостно вещает гастроэнтеролог. – Вот какой должен быть желудок у человека в сорок лет!
Оказалось, что у папы в сорок с лишним лет был абсолютно здоровый желудок, что в наше время просто редкость.
Более того, никаких раковых заболеваний у нас в роду нет. Равно как и хронических болезней. Лишь долгожители с ясным умом и твёрдой памятью. То есть никаких генетических предрасположенностей.
Опережая события, сообщу, что мой дед, отец моего отца, умер в возрасте девяноста шести лет, пережив своего сына.
Так что с чего у моего отца в возрасте шестидесяти семи лет взялся рак кишечника – непонятно. Тем более что ни язвы желудка, ни геморроя, обычно предшествующих подобному заболеванию, у него не было.
В итоге, на мои вопросы о том, откуда у отца ни с того ни сего взялся рак кишечника, мать ничего так и не сказала. А также не объяснила и то, почему она решила сообщить мне эту новость именно в мой день рождения, причём рано утром. Хоть бы вечером позвонила!
Короче, весь тот день рождения был псу под хвост.
Я была настолько подавлена, что практически не слушала никаких поздравлений, которыми друзья щедро потчевали меня в тот день. Я не могла нормально разговаривать, не могла ни о чём другом думать, не могла есть.
Мне хотелось одного: бежать на автостанцию и покупать билет до Рязани, а затем до деревни, чтобы навестить родителей и узнать, как там отец. И если бы не одно объективное обстоятельство, я бы именно так и сделала. И этим обстоятельством был мой возраст.
Сорок пять лет – время замены паспорта. Мой паспорт стал недействительным. Ведь сейчас без паспорта никуда! Даже на покупку билета на пригородный автобус требуют паспорт!
В общем, как бы лихо мне не было, пока у меня на руках не было нового паспорта, мне пришлось смирно сидеть на пятой точке, пытаясь с помощью психотерапии утихомирить бурю в своей душе. И я принялась усиленно писать, разбирая в своих статьях собственные проблемы и мучительно пытаясь найти правильный ответ.
По счастью, дочь пришла мне на выручку и предложила съездить к бабушке и дедушке в деревню, чтобы узнать, насколько всё плохо в действительности.
Накупив кучу подарков, я полностью подорвала наш семейный бюджет и отправила дочь в деревню. Как и прежде, она вернулась буквально через пару дней, сообщив, что дед не так плох, как обрисовывала бабушка, настрой у него оптимистичный, да и прогноз врачей вполне хороший. И единственное, что его тяготит, так это то, что его жена, то есть моя мать, почему-то стала запрещать ему общаться со своим отцом, моим дедом, который хоть и находился в преклонном возрасте, но всё ещё был в полном здравии. И чтобы общаться с родным отцом, а также со своими сёстрами, которые периодически приезжают в деревню, моему папе каждый раз приходится идти на хитрость и обманывать жену, заявляя, что он идёт на рыбалку или ещё по каким-либо делам, в то время как сам отправляется к отцу.
Об этом мой папа поведал по секрету своей внучке, моей дочери, и велел ни в коем случае не проболтаться бабушке, а то она рассердится.
Услышав это, я была поражена. Это что же за семейные отношения, когда муж, после сорока с лишним лет брака, вынужден тайком от жены навещать родного отца, добрейшей души человека, и, между прочим, ветерана Великой Отечественной войны! Не приятеля-собутыльника, не симпатичную разведённую соседку, а родного отца, который живёт на соседней улице! Может, я чего-то не понимаю в этой жизни?
Но в целом, услышанные мной новости, были относительно неплохие, поэтому я продолжила жить дальше, периодически поддерживая связь с родителями, чтобы быть в курсе событий.
Затем весь мир накрыла волна пандемии, и новые проблемы вышли для меня на первый план. К тому же у нас начались серьёзные финансовые проблемы (впрочем, пожалуй, как и у большинства людей). Дочь окончила учёбу в магистратуре, но из-за карантина не могла никуда устроиться на работу. Пришлось поднимать связи и решать вопрос. В общем, мне было чем заняться, тем более что у отца дела шли неплохо. Химиотерапия дала хорошие результаты, а операция прошла успешно, и были все основания считать, что всё плохое позади. Но вот однажды утром мне позвонила Лина.
Это было настолько необычно, что я сразу поняла: случилось что-то плохое, иначе бы она не позвонила.
Так и оказалось. Она сообщила, что папа умер, и я должна приехать на похороны. Причём отец умер не от рака, а от инфаркта.
Признаюсь, я чувствовала, что что-то случилось. Накануне вечером я просто физически ощутила, как что-то происходит. Сердце колотилось как бешеное, и было трудно дышать. То же самое было со мной накануне смерти мужа. Но, как и тогда, я пыталась уверить себя, что это всего лишь приступ тахикардии, однако подсознательно понимала, что это не так.
До середины ночи я не находила себе места, лекарства не помогали, а потом вдруг меня отпустило, и я мгновенно уснула. Именно в тот момент умер мой отец. Но когда утром по телефону Лина озвучила эту новость, я всё равно испытала шок. Ведь я до последнего надеялась, что ошиблась в своих предчувствиях беды.
В голове зашумело, ноги подкосились, и я почти перестала соображать.
Очнувшись, я вспомнила, что не могу приехать на похороны. И не только из-за обещаний, данных самой себе. У меня вновь были объективные обстоятельства.
Сын заболел. У него несколько дней была очень высокая температура. Вылечить его за выходные я не смогла, и ранним утром этого дня я вызвала врача на дом. И в свете проводимых в стране противопандемийных мероприятий нас с ним однозначно должны были закрыть на карантин, тем более что у меня тоже начали проявляться симптомы гриппа.
Теоретически можно было рискнуть и налететь на штраф, чтобы попасть на похороны. Но я всегда была человеком ответственным и сознательным, который больше думает о других, чем о себе. И я подумала, что если у меня тот самый вирус, с которым сейчас борется весь мир, то, отправившись на похороны, я заражу столько людей, что мало не покажется. Поэтому я честно позвонила матери, чтобы морально поддержать её, да и вообще за те дни я звонила ей несколько раз, хотя, учитывая тарифный план моей матери, каждый звонок обходился мне ого-го! Также я позвонила другим своим родственникам из папиной родни и предупредила, что у нас с сыном грипп и подозрение на очень нехороший вирус, но если моё присутствие на похоронах необходимо, я готова нарушить правила и приехать. И все однозначно велели мне оставаться дома и не усугублять и без того трагичную ситуацию ещё и дополнительными проблемами, которые могут возникнуть, если я всех заражу.
В итоге я не поехала на похороны, а честно пролечилась две недели.
Нехороший вирус не подтвердился, это был обычный грипп, но, несмотря на это, думаю, мои пожилые родственники вряд ли бы обрадовались, если бы во время похорон подцепили от меня грипп. Но едва я выздоровела, то тотчас стала собираться в дорогу, чтобы навестить мать и поддержать её в этом горе.
На календаре были новогодние праздники, и, признаться, я надеялась, что в эти дни, когда особенно ощущается одиночество, если ты потерял кого-то из близких, Лина возьмёт мать к себе, чтобы в кругу любимой дочери, зятя и внуков эта женщина хоть на время позабыла бы свои горести. Но этого не случилось. Линка всегда была эгоисткой, такой её вырастили, поэтому она позволила матери остаться одной в деревне, чтобы та не смущала их семейный праздник своим скорбным видом и унылыми причитаниями.
Поэтому, приехав в деревню, я застала мать там, тогда как сестра продолжала весело встречать Новый год в кругу мужа и младших детей (Старшего, как я уже упоминала, она давно выжила из дома. Но мальчик не пропал, выучился на строителя, нашёл хорошую девушку с квартирой, и всё у него сложилось лучшим образом).
В общем, приехав к матери, я сильно удивилась. Во-первых, выглядела она ужасно. Собственно, она никогда за собой не следила – не считала нужным, но сейчас всё стало ещё хуже. Беззубая, безволосая (не с редкими волосами, нет, а именно лысая, с несколькими торчащими волосинками), с обвисшим телом, – она выглядела как персонаж из фильма ужасов. Многие могут подумать, что это горе её подкосило, но я ответственно заявляю: это не так! Это следствие её наплевательского отношения к собственной внешности. Она принадлежит к тем женщинам, которые принципиально перестают следить за собой, как только выходят замуж. Мол, пусть муж любит меня такой, какая я есть! И если в молодые годы это не так пагубно сказывается на внешнем виде, то с возрастом разница между человеком, следящим за собой, и тем, кто пренебрегает элементарными правилами заботы о своём здоровье, просто разительна! Тем более, начав общаться с матерью, я заметила, что она совсем не грустит о потере мужа. Наоборот, она словно испытывает облегчение от его смерти. И единственное, что её беспокоит, так это предстоящее одиночество.
Она и раньше, лет десять-пятнадцать назад, говорила мне, что если папа умрёт, то она хотела бы жить вместе со мной, а не с Линой. Мол, она не доверяет её мужу, так как у того вечно камень за пазухой, и вообще она его боится. А мой муж более открытый, да и сама я добрее, чем Лина (это было единственный контекст, когда она поставила меня выше любимой дочери, когда говорила о своих планах в старости поселиться у меня). И тогда я отвечала ей, что не против, чтобы она жила с нами, при условии, конечно, если к тому времени свекровь отойдёт в мир иной, иначе она просто не пустит никого из моих родственников на свой порог. На этом мы и сошлись.
Но время шло, наши отношения ухудшались, а свекровь продолжала благополучно здравствовать, даже перешагнув восьмидесятилетний рубеж, и тогда женщина, родившая меня, поняла, что не может рассчитывать на меня в старости и переключилась на мою дочь.
В те редкие случаи, когда моя дочь приезжала в деревню, женщина, родившая меня, принималась обрабатывать её, говоря внучке, что хотела бы в старости жить у неё. Мол, в Москве и медицина лучше, и пенсии больше. Но что могла ответить на это моя дочь? Лишь уклончиво сказать, что пока у неё нет собственного угла, она не может никого к себе пригласить. Но если вдруг когда-нибудь у неё появится собственное жильё, то, конечно же, она с радостью пригласит бабушку к себе.
Этим подобные разговоры заканчивались, не налагая никаких обязательств на одну собеседницу, и пробуждая надежду на комфортную старость у другой.
И вот сейчас, когда я вновь появилась на её горизонте, показав, что я снова открыта для диалога, мать принялась зондировать почву, интересуясь, не обзавелась ли я в Москве собственной квартирой, и насколько прочно моё финансовое положение.
И хотя мои ответы её не порадовали, в глазах этой женщины я читала недоверие. Она не верила, что в моей жизни тяжёлый период, и я еле свожу концы с концами. Несмотря на поношенную курточку и заштопанные носки, в которых я приехала в деревню (и отнюдь не потому, чтобы там прибедняться, а потому, что я реально так хожу!), мать решила, что я нарочно скрываю от неё свои доходы, а также богатого мужа, которого она вместе с моей психически больной свекровью давно приписывают мне.
Мы сходили на кладбище, и я честно поведала матери, что отец явился ко мне во сне на девятый день после смерти. Он сказал, что знает, что умер, и ТАМ ему хорошо. Более того, он просил передать своей жене, чтобы она за него не волновалась, потому что ТАМ он всё чувствует, и волнения близких передаются ему и туда.
Собственно, ранее я уже передала матери этот разговор по телефону, но при личной встрече повторила его во всех подробностях.
Эта женщина знала, что я не вру, потому что подобные общения с умершими людьми, как и некоторые другие способности, – наше наследственная беда, которая шла по обеим веткам (по отцовской и материнской), именно поэтому во мне это и проявилось так ярко. И я всегда недоумевала: почему Линке из этой паранормальщины ничего не досталось? Живёт себе как обычный человек и горя не знает!
Полагаю, мать поверила мне, и я надеялась, что моя связь с отцом, которая не утратилась после его смерти, не только положительно охарактеризует меня, но и позволит отнестись ко мне с большим доверием, чем прежде. Но казалось, ей было всё равно. Зато ей было не всё равно, когда вечером я аккуратно заговорила о том, не оставил ли отец после себя завещания, и вообще, имею ли я право хоть на какое-то наследство.
Я поинтересовалась об этом просто на всякий случай, пребывая в полной уверенности в том, что не могу ни на что рассчитывать, так как всё давно уже переписано на Линулинку-золотулинку.
– Ты ведь не собираешься претендовать на рязанскую квартиру? – тут же ощетинилась мать.
– Конечно же, нет! – заверила я её. – Но если папа не оставил завещания, то я бы не отказалась от небольшой компенсации за свой отказ от наследства.
– Сколько ты хочешь? – мигом спросила она, и весь налёт траура, который она до этого пыталась напустить на себя, тут же слетел с неё.
