Светлана Рощина
Ночная кукушка
А через год с небольшим умер новый Генеральный секретарь Коммунистической партии Советского Союза – Юрий Владимирович Андропов. И снова на несколько дней в холле школы появился огромный портрет в траурной рамке, и на учеников возложили новые обязательства по просмотру похорон Андропова.
Ещё через год умер Константин Устинович Черненко, очередной Генеральный секретарь Коммунистической партии Советского Союза. Новый портрет в траурной рамке в холле школы и новые похороны, которые требовалось смотреть.
А когда очередным Генеральным секретарём Коммунистической партии Советского Союза избрали Михаила Сергеевича Горбачёва, то узнав об этом, первым вопросом, который я, затаив дыхание, задала родителям, был следующий:
– Сколько ему лет?
– Пятьдесят четыре, – ответила мама.
– Ух, – облегчённо выдохнула я. – Этот ещё поживёт.
А ещё в школе нас периодически (обычно в канун каких-либо государственных праздников) водили в кинотеатр, где заставляли смотреть патриотические фильмы, которые неизменно заканчивались гибелью главных героев. Порой я даже сидела с закрытыми глазами, чтобы не видеть пыток и героической гибели персонажей фильма. И лишь однажды, видимо по ошибке, нас повели на кинофильм под названием «Тайна чёрных дроздов», который оказался экранизацией романа Агаты Кристи.
Мы смотрели этот фильм, переглядываясь друг с другом. Каким это чудом нам показали не очередную патриотическую ленту с трагическим финалом, а детективную историю, пусть даже и с убийствами? Ведь душегубства в романе Агаты Кристи ни в какое сравнение не могли идти с кинокадрами мучительных зверств, которым подвергались советские люди во времена Великой Отечественной войны.
А когда мы стали старше, то нас вообще перестали водить в кинотеатр. Но мы не очень-то от этого страдали. Особенно я, которая лишь радовалась этому факту.
Анализируя это, невольно на ум приходит история Влада Цепеша, отец которого отдал обоих своих сыновей турецкому султану в качестве заложников с тем, чтобы в случае нападения Румынии на Турцию, султан мог убить наследников румынского престола. И для острастки юного Влада Цепеша каждый день заставляли смотреть на пытки и казни заключённых, чтобы он знал, что ждёт его в будущем, если отец не поддержит соглашение о перемирии. И эти страшные сцены так сильно повлияли на психику наследника румынского престола, что когда мальчик вырос и вернулся в родную страну, то стал самым жестоким правителем своего времени, который безо всякого сожаления расправлялся со своими врагами, подвергая их мучительным пыткам и страшным казням. Особенно досталось от него туркам, которых он истязал без пощады.
Недаром именно этого правителя ирландский писатель Брэм Стокер сделал прообразом своего знаменитого графа Дракулы.
Именно поэтому складывалось впечатление, что нас, детей, родившихся в Советском Союзе, с малолетства морально готовили к тому, чтобы мы, став взрослыми, могли без малейших угрызений совести беспощадно расправляться с врагом, зная, какие мучения в годы Великой Отечественной войны довелось пережить нашим соотечественникам.
И хотя сейчас мои страхи прошли, я до сих пор не могу спать в комнате с зашторенными окнами. А если мне приходится ночевать в незнакомом месте, то я всегда оставляю на ночь включённым хоть один светильник.
И ещё. Именно из-за своих страхов я до сих пор проживаю каждый свой день как последний. Я никогда и ничего не откладываю на завтра, и тем более на послезавтра. Если хочу что-то сказать, то говорю прямо сейчас, а если хочу что-то сделать, то иду и делаю, чтобы потом не жалеть о том, что упустила подходящий момент. Даже если мне бывает страшно или даже очень страшно, я говорю себе:
– Света, просто сделай это.
Многие считают, что я – смелая и решительная. Мне часто говорят об этом даже малознакомые люди. Наверное, они думают, что в моём сердце полно отваги и мужества, которые позволяют мне с лёгкостью совершать такие поступки, на которые мало кто решится. Но это не так. Просто я боюсь, что если я не сделаю этого сегодня, то завтра у меня такого шанса не будет, потому что всё может закончиться в любой момент. И что тогда я скажу Создателю, представ перед ним? Что я пряталась от жизни за своими комплексами? Думаю, такая отговорка не прокатит. Вдруг эта жизнь и есть мой второй шанс? В таком случае разве я имею право отказываться от этого дара и спускать его в мусоропровод? Да, мне не повезло с родителями, не повезло с сестрой и даже не повезло с мужем, но это не значит, что я должна сдаться на чью-то милость, позволив изголодавшимся гиенам растерзать мою бренную плоть. Я должна идти дальше, как бы не был тернист мой путь, и сколько бы ран я не получила на своём пути. Потому что это – мой долг. И, в первую очередь, долг перед самой собой.
Когда родители собирали меня в первый класс, то купили мне жутко громоздкий некрасивый коричневый портфель, который был похож на одну из тех больших мужских сумок, с которыми взрослые дяденьки ходили на работу. Хотя я очень сильно просила купить ранец. И когда я увидела то, с чем мне предстояло каждый день ходить в школу, то пришла в ужас.
– Мы с папой всегда мечтали ходить в школу именно с таким портфелем, – авторитетно заявила мама, заметив моё недовольство.
– Но это – вы, а это – я! Я хочу ранец! Он удобнее!
– Хватит спорить с родителями! Будешь ходить с тем, что тебе купили! – отрезала мама, прекращая спор.
И вот настал день первого сентября. Обычно все родители стараются в этот день отпроситься с работы и отвести детей в школу, чтобы вместе присутствовать на праздничной линейке. Но моя мама постарались сделать всё, чтобы этот день не стал для меня праздничным.
Утром она кое-как завязала мне бант и отправила в школу одну под предлогом, что Лину нужно вести в детский сад.
Чтобы лучше прояснить ситуацию, сообщу, что в нашем маленьком городке школа и детский сад находились рядом, через забор. То есть при желании оба мероприятия можно было совместить без малейшей потери времени. Но зачем же утруждать себя, когда есть возможность спихнуть старшего ребёнка с глаз долой? И потому я пошла в первый класс одна.
И я была такая одна: безродная сиротка, рядом с которой никого не было. Впрочем, и после первого сентября я тоже ходила в школу одна. Только потом это перестало быть для меня обидным. Я привыкла к тому, что родителей абсолютно не интересует моя жизнь.
А со злосчастным портфелем произошла следующая история.
Когда я пошла в школу, сестре было два с половиной года. И поскольку родители её баловали до невозможности, то она резонно полагала, что ей можно всё. Она могла хулиганить, сколько ей вздумается, могла даже порвать мою школьную тетрадь или даже учебник, и за это ей не только ничего не было, но ещё это становилось поводом для того, чтобы наказать меня под тем предлогом, что, во-первых, я плохо следила за своими вещами, а во-вторых, мало уделяла времени сестре, и потому ей ничего не оставалось, как рвать мои тетради и учебники.
Но любимым занятием Лины было залезть в мой необхватный портфель и елозить там, пока не надоест. И если я пыталась помешать сестре это делать, то Лина мгновенно начинала реветь, и папа, не разбираясь, в чём дело, тут же доставал ремень и бил меня. И во избежание постоянных наказаний я приноровилась сразу же по возвращении домой вынимать из портфеля все свои школьные принадлежности, чтобы у Лины была возможность вдоволь наиграться. И к концу учебного года портфель был в таком ужасном состоянии, что продолжать ходить с ним было невозможно. Лина оторвала от него всё, что только можно было оторвать, в том числе ручку и накладные карманы. Боковые швы разошлись, и это был уже не портфель, а какое-то нищенское убожество.
И если бы портфель порвала я сама, то, наверное, родители всё равно заставили бы меня ходить с ним до окончания школы. В наказание. Но это сделала их любимая Линулинка-золотулинка, поэтому им пришлось раскошелиться и купить мне новую школьную сумку. И в этот раз они решили учесть моё желание и купили ранец, с которым я проходила ровно три года. Затем я три года ходила в школу со спортивной сумкой через плечо, а последние три года у меня была вместительная дамская сумка из кожзаменителя чёрного цвета. На более частую смену школьных сумок родители не могли заставить себя раскошелиться.
Мне всегда было больно признаваться в том, что мои дни рождения не праздновались, и подарков мне, естественно, никто не дарил.
Я родилась в середине августа, и день моего рождения всегда проходил как обычный будничный день без гостей, без праздничного торта, без свечей и загадывания желаний.
Утром, как обычно, все просыпались, завтракали, потом занимались своими делами, а вечером ложились спать, и никто не вспоминал или не хотел вспоминать, что сегодня у их ребёнка праздник. Удивительно, что я сама ещё об этом помнила.
А когда я чуть подросла, то меня благополучно спихивали на всё лето к бабушке в деревню, и проблема с празднованием дня рождения отпадала сама собой. И как бы я не просила родителей забрать меня из деревни чуть пораньше, чтобы иметь возможность отметить свой день рождения с друзьями, родители никогда не выполняли этой просьбы, хотя всегда клятвенно обещали мне сделать это.
А когда родилась моя сестра, то она тотчас превратилась в пуп земли, в центр вселенной, вокруг которого всё движется и крутится. Например, она никогда не донашивала мою одежду, ей покупали только новое. А её день рождения сразу же стал в нашей семье национальным праздником, на который всегда приглашались знакомые и родственники. Но родителям и этого было мало. Они могли потратить целую зарплату на подарки для своей младшей дочери. Я же на этих праздниках исполняла роль Золушки, выполнявшей всю чёрную работу.
В день рождения Лины, который был в конце марта, мне надлежало ранним утром идти в магазин за продуктами, а по возвращении я должна была заниматься приготовлением праздничных блюд, включая выпечку именинного торта. Затем я убирала квартиру, выносила мусор, наводя чистоту к приёму гостей, пока родители занимались закупкой подарков и подготовкой именинницы к празднику, на котором мне не было места, потому что очень часто после завершения работы меня отправляли гулять, чтобы не мешать остальным веселиться.
Когда я спрашивала маму, почему день рождения сестры празднуется всегда, а мой – никогда, то получала следующий ответ:
– Мы празднуем день рождения Линулинки потому, что он после зарплаты, а твой до. И поэтому у нас просто нет денег на празднование твоего дня рождения.
Тогда, в детстве, этот аргумент казался мне убедительным. Но когда я сама стала зарабатывать, то поняла, что слова матери были лишь пустой отговоркой, прикрывавшей нежелание устраивать для меня праздник. Ведь так легко отложить требуемую сумму заранее, чтобы иметь возможность потратить её в нужный день для своего ребёнка. Тем более что в советское время достаточно было пяти рублей, чтобы устроить праздничный стол. Так что даже мои небогатые родители могли бы себе такое позволить.
Те же правила действовали и во время остальных праздников. До рождения сестры мне подарки не дарились вообще. Ни на Новый год, ни на 8 марта, никогда. Да что уж там говорить, в детстве у меня было только три игрушки: заяц, мишка и тигрёнок. И ни одной куклы. Даже целлулоидного пупсика не было. А уж как я просила родителей в 1980 году купить олимпийского мишку! Игрушка размером в сорок сантиметров стоила тогда рублей семь. И это было дороговато, но ведь и Олимпиада в нашей стране тоже проводится не каждый год. Я до сих пор не могу понять, почему они тогда не купили олимпийского мишку. Пусть даже не мне, а просто на память в качестве сувенира, при взгляде на который можно было бы каждый раз испытывать гордость за нашу страну.
И когда в 2012 году олимпийские игры проходили в городе Сочи, я не стала повторять ошибок своих родителей и купила своему сыну, который тогда был в том же возрасте, что и я в московскую Олимпиаду, двух мишек, дочери – зайку, и вообще множество других сувениров с олимпийской атрибутикой.
И, возвращаясь к теме подарков и праздников, скажу, что после рождения Лины родители поняли, что они не могут оставлять свою младшую дочь без подарков по каждому поводу и нашли очень простой выход. В праздничный день Лине вручалась целая куча подарков (одним они никогда не ограничивались), стоимостью в половину их зарплаты, а то и больше. А мне вручался, к примеру, календарик, стоимостью пять копеек, или же открытка такой же стоимости.
Такая откровенная дискриминация, конечно же, задевала меня, и я снова обращалась к маме с вопросом:
– Скажи, пожалуйста, а почему Лине вы дарите много дорогих подарков, а мне всего лишь одну открытку? Ведь если у вас хватает денег на то, чтобы купить Лине несколько подарков, то почему бы часть этих денег не потратить на меня?
И мама отвечала:
– А мы и не собирались Линулинке покупать много подарков! Мы купили ей только куклу и хотели этим ограничиться. Но потом в магазине совершенно случайно увидели красивое платье подходящего размера и решили купить его тоже.
– А почему же вы не купили платье для меня?
– А твоего размера не было. К тому же после покупок для Линулинки деньги у нас закончились, и поэтому тебе мы смогли купить только открытку.
И так было всегда. Когда родители приходили в магазин, то одежды моего размера в продаже никогда не было, а потом деньги у них всегда заканчивались, и потому я оставалась без подарков.
А порой поведение родителей в выборе подарков для нас с сестрой принимало просто абсурдный характер.
В марте 1992 года родители поехали отдыхать в санаторий города Сочи. Естественно, вдвоём. Нас с сестрой они оставили одних. Мне тогда было семнадцать лет, и я уже окончила школу и работала, а Лине было двенадцать.
Честно говоря, решение родителей меня не удивило и даже особо не обременило. К этому времени я абсолютно всю работу по дому делала сама, так что отсутствие мамы и папы в течение четырёх недель никак не отразилось на моём распорядке дня.
И когда родители вернулись, то нашли квартиру и нас с сестрой в полном порядке. И тогда мама стала распаковывать дорожные сумки, то принялась торжественно вручать нам с Линой привезённые гостинцы, которые раздавались по принципу, великолепно продемонстрированному в советском кинофильме «Свадьба в Малиновке»: это мне, это опять мне, это снова мне, ну а это, так уж и быть, тебе.
Лине мама привезла такую кучу сувениров, что та даже не хотела это всё принимать. Там были и декоративные кулоны, и ракушки, и деревянная шкатулка, и бусы, и блокнотики. Вещей было столько, что сестра даже пыталась отказаться от некоторых из них, но мама упорно вкладывала ей всё это в руки, заставляя принять. А когда дошла очередь до меня, то мама неохотно вынула из чемодана маленькое трикотажное платье белого цвета в разноцветную полоску без рукавов. И даже навскидку было видно, что оно не подходило мне по размеру. Но я честно попыталась его надеть.
Несмотря на то, что трикотаж хорошо тянется, ситуацию это не спасло, так как платье было мне конкретно мало. Причём размера на три. А ведь я была отнюдь не пышечкой. Я носила 44-й размер, и 38-й не могла на себя натянуть при всём желании.
– Платье мне мало, – произнесла я матери, демонстрируя привезённую обновку.
– Но другого размера не было, – равнодушным голосом ответила мать, даже не глядя в мою сторону и продолжая вручать сувениры Лине.
– Зачем ты тогда его купила? – снова спросила я.
– Но надо же было что-то тебе купить! Если бы мы ничего тебе не привезли, ты бы такую истерику закатила! – недовольным голосом ответила мать.
– Но можно было купить что-нибудь другое! Вот Лине, например, ты привезла столько красивых вещей! Могла бы что-нибудь из них подарить мне.
– Я уже вручила тебе подарок. И нечего заглядываться на вещи сестры!
– Но я не смогу носить это платье! Оно мне мало! – обиженно произнесла я.
– Но если твоего размера не было, что мне оставалось делать? Я взяла то, что было, – не скрывая раздражения, ответила мать, пытаясь как можно быстрее отвязаться от меня.
– Но можно было купить что-то другое, – повторила я.
– А думаешь легко выбрать для тебя подарок? Ты же вечно всем недовольна!
– Конечно! Как я могу быть довольна, когда ты покупаешь мне платье на три размера меньше того, что я ношу? – возмутилась я.
– Вот об этом я сейчас и говорю! – ледяным тоном ответила мать. – Вот посмотри на Линулинку! Что бы я ей не подарила, она всегда довольна! Всегда улыбается и благодарит меня. А ты, вместо того чтобы сказать «спасибо», только ругаешь родителей за то, что они потратили свои деньги тебе на подарок!
– Да, Лина всегда довольна, потому что ей ты даришь только хорошие вещи! И если бы ты мне подарила хотя бы десятую часть того, что вручила сейчас Лине, я бы тоже была очень довольна! – пыталась я достучаться до матери.
– Я так и знала, что ты будешь завидовать сестре! Прямо сердцем чувствовала, что именно так ты и будешь себя вести, когда Линулинка будет получать подарки. И ты ещё удивляешься тому, что у меня нет никакого желания ничего тебе покупать?
Да, старая песня на новый лад. Но, признаться, я уже привыкла к отсутствию подарков, равно как и к отсутствию внимания со стороны родителей, и спорила с матерью исключительно по инерции, пытаясь ей логически доказать её неправоту. Но это было бесполезно.
Мама, обидевшись, демонстративно забрала у меня трикотажное платье обратно, чтобы потом отвезти в деревню, куда всеми родственниками регулярно свозился всякий хлам. А я решила пойти иным путём.
Поняв, что разговаривать с матерью не имело никакого смысла, я решила поговорить с сестрой. Тогда ещё она могла вести себя адекватно по отношению ко мне, поэтому я решила прибегнуть к доводам разума.
Заметив, что большая часть привезённых сувениров не представляет для сестры никакого интереса, я попыталась выпросить у неё деревянную шкатулку, которая мне очень понравилась.
Шкатулка была совершенно простая, безо всяких узоров и резьбы, но меня привлёк её размер. В неё было очень удобно складывать письма, а я страсть как любила их писать! Я переписывалась со своими двоюродными сёстрами, переписывалась с девочкой из Германии, чей адрес мне прислали из Комитета международных отношений по делам молодёжи. Потом я состояла в переписке с девочкой из Польши. Кроме того, я переписывалась со всеми подругами, когда они уезжали на юг, и тщательно хранила эту переписку. И всё это добро лежало у меня в старой помятой коробке из-под конфет. И я подумала, что аккуратная шкатулка была бы самым подходящим местом для хранения моей корреспонденции.
И, на удивление, Лина согласилась с моим предложением. Мне даже не пришлось её уговаривать. Она сразу же отдала мне шкатулку, куда и я поместила свою переписку с подругами.
Но я знала, что если мама об этом узнает, то мне ого-го как достанется. Тогда я решила сработать на опережение. В Москве я купила другую шкатулку. Она была гораздо красивее той, которую отдала мне Лина. Но размер новой шкатулки был чуть меньше, и письма туда не помещались. Но поскольку Лина ни с кем не переписывалась, то для неё это не имело значения. И поначалу всё было хорошо. Но моя радость длилась недолго. Вскоре мама заметила подмену. И так как я возвращалась с работы лишь поздно вечером, то она поинтересовалась у Лины, почему в её вещах отсутствует подаренная шкатулка. И Лина честно ответила маме, что мы поменялись. И, на мой взгляд, ничего предосудительно в этом не было. Но не для матери.
Когда я вернулась с работы домой, то обнаружила свою переписку разбросанной и сразу заподозрила неладное.
– Как ты могла отобрать у сестры мой подарок? – набросилась на меня мать.
– Мы поменялись! Я купила ей другую шкатулку, – спокойно ответила я.
– Вот и оставила бы её себе! – продолжала возмущаться мать.
– Но она была меньшего размера, чем нужно! В неё не помещались письма, которые я собиралась там хранить! А для Лины было неважно, какого размера шкатулка!
– Но это же был мой подарок! Как ты посмела отобрать его у Линулинки за моей спиной?
– Но я не отбирала! Мы поменялись! – продолжала оправдываться я.
– Больше не смей прикасаться к вещам сестры! То, что я покупаю для Линулинки, должно оставаться у Линулинки! И убери свои письма, пока я их не выкинула! – пригрозила мать.
Я жутко расстроилась и начала собирать разбросанные письма, чтобы уложить их в полиэтиленовый пакет, так как коробку из-под конфет я успела выкинуть.
Были и другие случаи, когда родители дарили мне несуразные и бесполезные подарки, которые потом ещё и отбирали обратно, в то время как Линулинку осыпали чуть ли не золотым дождём. Так, к примеру, в тринадцать лет у неё уже была шуба из натурального меха кролика. А я вплоть до замужества ходила в дешёвеньком полушубке из искусственного меха. Но всё это было потом, и не причиняло уже столько обиды и боли, как в далёком детстве, когда мать при каждом удобном случае старалась выставить меня неблагодарной дочерью, которая просто не заслуживает ничего хорошего.
В нашем небольшом городке было несколько стадионов, которые зимой превращались в катки. Именно поэтому все жители нашего города повально занимались фигурным катанием, за исключением тех мужчин, которые играли в хоккей.
В светлое время суток в выходные дни мы с друзьями шли к ближайшему стадиону, чтобы посмотреть на самый настоящий хоккей, в который с поразительной энергией и яростью играли взрослые мужчины, экипированные как настоящие спортсмены. А вечером, когда ночная темнота опускалась на землю, вокруг стадионов загорались огни, и начинала играть музыка. И все желающие, а их было ой как много, шли на ближайший каток, чтобы в прекрасном и удивительном танце скользить по льду.
Это было безумно красивое зрелище!
То было время чёрно-белых телевизоров, коричневой школьной формы и чёрно-белых фартуков. Яркие краски практически не присутствовали в нашей жизни. И потому искрящееся волшебство льда, подсвеченное в темноте софитами, и юные фигуристы, танцующие под музыку, всегда создавали радостное настроение, приближающее новогодний праздник.
И конечно же, в нашем городе была секция фигурного катания, но многие учились сами, и от этого их мастерство не становилось хуже.
И я тоже не могла не поддаться очарованию этого красивейшего вида зимнего спорта. Тем более что все мои друзья и подруги с малых лет катались на коньках. Я очень долго просила родителей купить мне коньки, но всегда получала один ответ:
– У нас нет денег.
Тогда я стала просить об этом Деда Мороза. Я делала это из года в год, но никогда не находила под ёлкой не то, что коньков, но и никаких других подарков.
Но однажды свершилось чудо! К этому времени у меня уже появилась сестра, и родители, естественно, никак не могли обойти её новогодним подарком, поэтому они, в кои-то веки, решили сделать подарок и мне. Это были двухполозные коньки, которые необходимо было верёвками привязывать к валенкам.
Увидев это безобразие, я расстроилась, так как у всех моих подруг были красивые белые ботиночки с фигурными лезвиями, на которых они великолепно скользили по льду. Выполнять же пируэты в валенках, к которым верёвками привязаны двойные лезвия, казалось не только не эстетичным, но и весьма сложным занятием.
Мне было всего семь лет, но я мужественно надела на себя валенки, привязала к ним двухполозные коньки и медленно выползла на улицу.
Верите, на льду я не могла сделать ни шагу! Я сразу же падала. Промучившись весь вечер и отбив бока, я вернулась домой не солоно хлебавши и больше уже ни разу не ходила на каток и даже не просила купить новые коньки, потому что знала, каков будет ответ родителей. Но когда сестра стала подрастать, родители сразу же купили ей красивейшие коньки. Такие, какие я видела на своих подругах: белые ботиночки и фигурные лезвия. Затем родители записали Лину в секцию фигурного катания, которая, к слову, была платной, и это позволило ей присоединиться к тем ослепительным красавицам, которые каждый вечер под музыку танцевали на льду, восхищая собой зрителей на трибунах.
По мере того, как увеличивался размер ноги Лины, родители обновляли ей коньки, что позволило сестре заниматься фигурным катанием вплоть до окончания школы. А мне оставалось лишь с сожалением наблюдать, как моя сестра, совершенно не испытывавшая страсти к фигурному катанию, из-под палки ходит на нелюбимые занятия, тогда как я была лишена этого.
Та же история случилась и с музыкальной школой.
По иронии судьбы у меня прекрасный голос, позволяющий мне с лёгкостью брать самые высокие ноты, и абсолютный слух. И вследствие этого мне, естественно, хотелось заниматься музыкой. С шести лет я умоляла родителей записать меня в музыкальную школу, но всегда слышала традиционный ответ:
– У нас нет денег.
Я очень переживала из-за этого, чувствуя, как годы утекают сквозь пальцы. Все мои подруги, даже самые бесталанные, посещали музыкальную школу, а я лишь смотрела на то, как они с ненавистью играли гаммы и без души нажимали на клавиши пианино, вымучивая заданную мелодию, которую я могла с лёгкостью воспроизвести на слух, потому что не знала нотной грамоты.
Иногда моя подруга Алла пускала меня за своё пианино, и тогда я сразу же повторяла услышанную ранее мелодию исключительно для того, чтобы удивить подругу. Со временем она стала давать мне всё более сложные задания, но я и с ними легко справлялась. Да только разве это могло заменить полноценные занятия в музыкальной школе? К тому же, после пяти лет обучения Алла бросила музыкальную школу, и наши с ней нехитрые занятия прекратились.
Но при этом родители всячески старались дать Лине музыкальное образование. А когда она пошла в первый класс, родители купили для сестры игрушечное пианино. Причём вышло это так.
Моя классная руководительница Анна Мелентьевна была очень энергичной женщиной. Несмотря на то что она взяла наш класс, когда ей уже исполнилось пятьдесят лет, Анна Мелентьевна старалась разнообразить нашу размеренную школьную жизнь различными мероприятиями, которые мы поначалу воспринимали как наказание, но затем оценили по достоинству, поняв, какое благое дело учительница делала для нас, сделав нас самым дружным классом в школе и направив чрезмерную детскую энергию в нужное русло. И за это я буду вечно ей благодарна.
Каждый год мы ходили в походы, ездили в театры, музеи, даже на эстрадные концерты. У нас устраивались различные конкурсы, а к праздничным датам мы готовили показательные выступления. За каждым отстающим учеником был закреплён отличник, обязанный оказывать ему помощь в учёбе. В общем, у нас была очень бурная и насыщенная внеурочная жизнь.
И естественно, на каждое проводимое мероприятие приглашались родители. Но моим маме и папе, по-видимому, было слишком обременительно посещать каждое выступление нашего класса, хотя график их работы без лишних проблем позволял это делать, но им было проще придумать какую-нибудь отговорку, чем порадовать меня своим присутствием.
Но поскольку проводимых мероприятий было очень много, а Анна Мелентьевна была женщиной настойчивой и властной, моим родителям порой приходилось появляться среди присутствующих.
И вот однажды, когда я училась в пятом классе, у нас проводился КВН, приуроченный к празднованию Нового года. Мероприятие проводилось в местном Доме культуры, так что мест там было достаточно для всех, поэтому в зрительный зал мама пришла вместе с Линой. А после окончания проведённого конкурса никто не стал нас выгонять из зала. Все общались, обмениваясь впечатлениями. И в этом момент Лина подошла к роялю, стоящему на сцене, и несколько раз пальцем нажала на клавиши. После чего она потеряла интерес к инструменту и снова вернулась к маме.
Затем все разошлись по домам. А когда мама привела нас с сестрой домой, то сказала, что ей срочно нужно уйти, и оставила нас вдвоём. Через некоторое время она вернулась обратно, и в руках у неё была большая картонная коробка, в которой оказалось игрушечное пианино.
– Линулинка, это – тебе! – радостно вручила мама новую игрушку Лине.
Думаю, если бы в то время в нашей семье были деньги на настоящее пианино, то мама, не задумываясь, купила бы его для своей любимой дочери.
Но сестра даже не взглянула на новую игрушку, продолжив играть в своих кукол. И тогда я решила сама поиграть на пианино.
Я подошла к стоящему на полу инструменту и стала играть знакомые мелодии. Мама услышала это и, вбежав в комнату, отобрала у меня пианино и стала кричать:
– Как ты смеешь играть в игрушки сестры!
– Но она же не хочет, – испуганным голосом прошептала я.
– Значит, потом захочет! Я купила пианино для Линулинки, а не для тебя, так что не смей к нему прикасаться! – продолжала кричать мама, и я поняла, что мне опять указывают на моё место.
В своей родной семье я была бесправной сиротой, а Лина – золотым ребёнком, которому разрешалось всё и прощалось всё.
Мама очень хотела записать Лину в музыкальную школу, но сестра категорически отказывалась туда ходить, и со временем родители перестали настаивать. И лишь я украдкой, когда родителей не было дома, позволяла себе играть на игрушечном пианино сестры, подбирая на слух услышанные мелодии.
Однако когда мне было тринадцать лет, родители, вернувшись со своей традиционной прогулки, внесли в дом гитару и вручили её мне со словами:
– Вот! Теперь ты будешь учиться играть на гитаре!
И хотя в моих мыслях никогда не возникало желания выучиться играть на гитаре, так как я мечтала о возможности играть на пианино, я готова была это сделать, если иного способа приобщиться к музыке не было. Но родители, как всегда, сказав «А», совершенно не собирались говорить «Б».
Гитара была не настроена, но родителей сей факт совершенно не смущал, так как они заявили, что я должна сама это сделать. Но вот денег на обучение в музыкальной школе или же на оплату уроков частного педагога они, естественно, давать не собирались. Более того, они даже не желали давать мне деньги на покупку самоучителя, но при этом постоянно твердили мне о том, что я – неблагодарная дочь, которая не ценит внимания своих родителей и отказывается учиться играть на гитаре. А на мои доводы о том, что для этого нужны дополнительные денежные средства, отвечали лишь оскорблениями.
Поэтому я кое-как научилась играть одну единственную песню «Во саду ли, в огороде» и то с помощью подруги, которая брала частные уроки игры на гитаре. И конечно же, для родителей это стало ещё одним поводом для того, чтобы при каждом удобном случае поругать меня.
