Соро Кет
Се ля Ви!
Что он здесь делает, Фредерик?
За ужином Лизель была рассеянной.
Она не дразнила Маркуса, не болтала с отцом, не флиртовала с его помощниками… Ральф дважды обратился к ней с каким-то вопросом, но ответа так и не получил и сразу заволновался. Хади лишь ухмылялся себе под нос.
– Что это был за тип? – спросил он меня.
– Кто? Эрик? – перехватила обращение Лизель. – Хороший знакомый из Бланкенезе. Недавно вернулся из Альп и забежал поздороваться. Джек тоже пилотировал вертолет, и мы заболтались.
– Знакомый? – Раджа стрельнул в меня блестящими черными глазами и ухмыльнулся шире.
Лизель одарила его улыбкой.
– Именно так.
– Мне показалось, речь шла о женитьбе, – сказал Ральф с нажимом.
Я не ответила, вяло ковыряя стейк ножиком. Вид Ральфа отбивал всякий аппетит, и я понятия не имела, под каким соусом попросить отца удалить его из нашего дома. Я попросила прямо, он сказал нет. Теперь я не разговаривала с обоими. И они оба считали, что это блажь. Что я веду себя, так, как Джессика!..
А у меня прямо руки чесались, показать им то место, где Джессика закончила земной путь.
– Ты так и не перестала носиться с идеей замужества? – обронил Ральф.
– Ей почти восемнадцать, а ни ребенка, ни мужа, – поддакнул епископ.
– Она все сделала, что могла, – отозвалась Лизель и так взглянула на сына, что тот едва не покрылся льдом. – А что до вас, отец Дитрих… то есть, отец фон Штрассенберг… ешьте молча!
Ральф чуть заметно напрягся.
Я покосилась на Лизель. До меня медленно доходил смысл происходящего: она всегда говорила, что я – плохая актриса. И видимо, решив использовать Эрика как могла, успела что-то шепнуть ему, пока я уводила собаку. И Эрик, испугавшись за свои деньги, принялся юлить. Ведь он так и не успел с нами познакомиться и осмотреть дом.
И Ральф вернулся, чтобы застать нас во время ссоры.
Если так, моя бабуля – просто Сун Цзы.
– Что-то случилось?
– Скажи, это ты отговорил Филиппа жениться?
– Решение Филипп принимал сам.
– Совсем, как Джесс, когда тебя опекуном сделала… Знаешь, Ральф, мне очень не нравится, когда люди, которых я приняла в семью, предают меня, едва их признали. И еще меньше нравится, продолжать их видеть.
– Его привел я, – вмешался отец.
– Совсем, как Джессику, – повторила Лизель. – Хотя мы все тебя просили. Предупреждали, сынок.
– Лизель, – Ральф отложил салфетку.
– Отец фон Штрассенберг, – оборвала Лизель довольно резко. – Я бы помнила, если бы я вас родила. Я говорю с епископом.
– Лизель!..
– Элизабет! Если тебе не хватает такта понять, что ты здесь теперь не к месту, я тебе прямо это произнесу. Ты здесь не к месту, Ральф. Тебя здесь больше не ждут. Я достаточно четко выразилась?
Ральф сильно побледнел и поднялся.
– Сядь, – приказал отец и встал сам. – Могу я поговорить с тобой, мама?
– Идем, Верена, – поднялась та.
Иногда, они возвращаются… но лучше б не возвращались
Отец, конечно, всеми силами пытался выгородить Ральфа. Ему совсем не хотелось вести этот разговор и выставлять себя идиотом, но выбора у него не было.
– Видит бог, Фредди, твою дочь очень грубо и некрасиво бросили!
– И что ты предлагаешь? Заставить его с ней спать?!
– Я предлагаю, достать свою гордость из места, где ты ее хранишь и лишить его места. Пусть граф занимается его дальнейшим трудоустройством. Хотя, понятия не имею, как он все это провернет перед носом Марти…
– Прекрати, мама!
– Нет, я не прекращу. Филипп оскорбил твою дочь, отказавшись на ней жениться. И Ральф приложил к этому руку, я это чувствую. Ты должен выбрать сторону, Фредерик. Здесь. Сейчас. Я не позволю тебе отсиживаться, как ты делал все это время. Я должна была сделать это, когда ты решил привезти Джесс, но я не сделала. На этот раз я молчать не стану.
– Верена, – сказал епископ и обернулся ко мне. – Ты в самом деле хочешь, чтоб я прогнал его за то, что Ральф не захотел с тобой спать?
– Да, нет конечно! – вмешалась Лизель. – Пусть лучше сбросится с балюстрады.
– Не говори ерунды. Ви не такая.
– Джесс тоже была другой! Она была, мать твою другой, пока ты не командовал ею, как своими собаками! Она была другой, пока эти два выродка не взяли бедную девочку в оборот, подсадив ее как следует на наркотики! Если не ради дочери, сделай это хотя в память о Джесс!
– Я попрошу его не попадаться вам на глаза, – ответил отец и встал. – Это – мое последнее предложение.
– В таком случае, – я слезла с подоконника и подошла к ним, – в таком случае, это последнее предложение, что я сказала тебе.
Отец простонал что-то еле слышно, закрыл глаза рукой, вдавливая пальцы в веки.
– Да что ты делаешь?!
– Я? – уточнила я, повышая голос. – Что я с тобой делаю?! Да ничего, дядя Фредерик. Похорони меня рядом с Джесс, если я не выдержу, чтобы не бегать по всему кладбищу, а в одном месте обо всем сразу сожалеть!
Ультиматумы и разрывы
Остаточные недоразумения прояснили на следующий день. За завтраком у графини. В присутствии всех заинтересованных лиц.
– Я лично, – сказала я Марите, – была готова выйти замуж в любой момент. И выносить ему ребенка от Себастьяна, Мартина, Цезаря, от кого угодно! Хоть от дяди Фреда, если понадобится!.. Я была на все готова, лишь бы и дальше принадлежать к семье. На случай, если ты меня спросишь, почему Филипп меня бросил, невзирая на то, что трахал в день смерти матери, – я указала на Ральфа, – причина – он. Это он всегда решал брачные вопросы Филиппа. Своих мозгов у твоего долбодятла нет и никогда не было!
Ральф стиснул зубы, Филипп оскалил свои. Себастьян как-то странно на меня посмотрел. Его я тоже в этот миг ненавидела. Как человека, породившего ЗЛО.
– Ну, если я такой тупой, то и замуж за меня выходить нет смысла! – сказал Филипп, но тут же стух под взглядом Лизель.
– О, это так, – согласилась и я. – Но Штрассенберг не идет против Штрассенберга. И я должна сперва объяснить причины. Конкретно: мы будем делить имущество. Ты и я. Половина твоего дома принадлежит мне! Можешь сжечь его и засыпать все вокруг солью, но жить ты там не будешь! Я гарантирую. И пользоваться деньгами моей матери, тоже.
– Серьезно? – спросил Себастьян. – Теперь она твоя мать?
– Да. И как единственная дочь Джессики, я имею наследственное преимущество перед ее супругом. Как бы даже не семьдесят пять процентов всего-всего. Но я считаю, мы сможем отсудить сто процентов.
– Даже не сомневайся, – негромко сказала Лизель.
– Этого не будет, – тусклым голосом вмешался епископ. – По завещанию Джессики, все ее имущество принадлежит мне. Завещание юридически оформлено, и оно у меня.
Онемев, я обернулась к нему. Как Юлий Цезарь, наверное, обернулся, чтобы взглянуть на Брута, вонзившего в него нож. Даже Лизель на миг обернулась, приоткрыв рот.
– Серьезно? – глухо переспросила я, ощущая, как лицо само собой морщится, а в носу начинает больно щипать от слез. – Ты встанешь на его сторону?
– Я не встану на его сторону. Я просто пытаюсь быть объективным.
– Как он всегда был объективен, – вставила Лизель, крутя свои кольца. – Ты не переживай. Если вдруг решишь покончить с собой, я похороню тебя на другом конце кладбища. Пускай побегает потом по жаре, с его больным сердцем…
Я расплакалась, ненавидя всех их. Отца, Филиппа, Лизель, которая заставила меня идти на поклон, вместо того чтобы сразу же разорвать с Филиппом. Расплакалась, презирая саму себя. За то, что слаба. За то, что они меня такой видят.
– Вытри сопли! – сухо велела Лизель и протянула мне носовой платок. – Даже у твоей матери, сгнои господь ее душу, хватило выдержки дождаться момента и отомстить. Ты все еще моя внучка! Я не желаю видеть тебя в соплях!
– Не говори так, – сказал отец.
– Заткнись, а?! – рявкнула я и с ненавистью подумала: господи, почему ты не прибрал и его?
И показалась такой напыщенной и ненужной вся моя истерическая возня во имя него с собакой, которая привиделась мне во сне. Жаль, что нельзя отвезти своего папашу в питомник. Или, вообще, в лес.
– Знаешь, Маркус, я должна перед тобой извиниться. Я думала, что со мной несправедлив и строг ты.
Маркус лишь закатил глаза и коротко поджал губы.
– Я понимаю все, что ты чувствуешь! – заговорил епископ чуть ли не умоляюще. – Но ты не соображаешь сейчас, что делаешь… Если ты пойдешь в суд, ты выставишь себя на посмешище. Ты все потеряешь, Виви!
– Я сказала тебе: заткнись! – ударив ладонями по столу, я обернулась к епископу. – Я и так посмешище! Потомок трех сразу самоубийц. Если ты думаешь, я тебе все это забуду или прощу, ты глубоко ошибаешься! Не забывай, что я там была! И помню, как все мы просили и умоляли не привозить Джессику, а ты все равно привез!
Лизель перестала крутить свои кольца.
– Хороший поворот, – одобрил Себастьян. – Пойдешь против своего отца?
– Моего отца? У меня отца не было, господин граф! Ты не позволил ему снять сан. Ты отправил его подальше, чтоб твой ублюдок на пару с матерью могли пожить за наш с Джесси счет, – прошипела я, ненавидя его чуть ли не больше, чем всех остальных вместе взятых.
Я-то всегда считала, что он меня выделял и просто поверить не могла, что граф не велит Филиппу на мне жениться.
– Это ведь ты убедил моего отца привести в наш дом своего бастарда, но, когда речь зашла обо мне, ты сразу прикрылся правилами.
Я рассмеялась и перевела дух.
– Помнится, в детстве кто-то рассказывал мне, что священники не могут иметь детей! А еще, они не могут иметь психиатров и жен своих друзей, не говоря уже о попытках заморить голодом их падчериц, – я глухо рассмеялась, зыркнув на Ральфа и снова повернулась к его отцу. – Если ты считаешь, будто бы я страдала, выгораживая этих двух мудаков из любви к тебе, ты ошибаешься! Я надеялась выйти замуж!
– Утихомирься, – вздохнула Лизель.
– Нет, я не утихомирюсь! Я говорила тебе, что так будет! Я говорила тебе, что Филипп не женится! Но ты все равно заставила меня ехать к ним и учить Селесту вести хозяйство. Потому что мы, мать его, семья! А теперь ты сидишь тут и молча слушаешь, как меня изгоняют из этой самой семьи!
Лизель вздохнула и посмотрела на кардинала.
– Что?! – обрушился тот на внуков. – Вы что же, зная, что ты не женишься, заставили девчонку работать на вас обоих, пока вы не получите грант?
– Часть фирмы принадлежит им… Я думал, будет сообразно, если она поможет, – промямлил Филипп, чуть слышно.
– Кто научил его думать? – уточнил Мартин, взглянув на графа. – Ты? Или, ты, может? – графиня сжалась под его взглядом.
– Я сделала ему замечание, когда их застала, но Филипп сразу сказал, что свадьба не за горами. Я и не думала… Я считала, помолвку разорвала Ви.
За столом повисло гробовое молчание. Кардинал прокашлялся и отпил воды.
– Ну вот что, Спиноза, ты на ней женишься. Плевать мне, можешь ты иметь детей, или нет, но ты на ней женишься!
– Нет, не женится, – резко вмешался граф. – Она его ненавидит, ты что, слепой?!
– А Марита, наверное, тебя любит! – вставил вдруг Маркус.
– Это не твое дело! – прошипел Себастьян.
– Нет, дружочек, мое. Верена тут считается моей дочерью! А я пока что спикер этой семьи.
Я истерически рассмеялась и Лизель сжала мое запястье. Буквально приковала рукой к столу.
– Фредерик, ты так и будешь молчать?
– Я вам сказал, что участвовать в этом цирке не буду, – проронил епископ.
– Что ж, в таком случае, – негромко проговорила Лизель, – ты сегодня же съедешь из моего дома, Фредерик. И я не желаю когда-либо видеть твое лицо, помимо суда, где мы с тобой встретимся, чтобы поделить деньги.
Он посмотрел на нее дикими глазами.
– Ты испоганил жизнь Джессике, и я с этим мирилась, но я не позволю тебе точно так же испортить жизнь Ви! Я из тебя кишки выну, намотаю тебе на шею и удавлю!
– Жизнь Джессики испортила ты, – рявкнул епископ, – когда убедила ее поселиться здесь и выйти замуж за Маркуса!
– Еще скажи, что забрюхатила ее тоже я! – Лизель справилась с дыханием и перевела взгляд на Филиппа. Ральфа она подчеркнуто игнорировала. – Все, хватит. Филипп, я сегодня же вызову ревизию и в самые кратчайшие сроки выведу все свои деньги из вашего бизнеса. Все! Свою часть, часть Маркуса, часть Верены. А на часть Джессики наложу судебный запрет. Фредерик, я сегодня же подам на пересмотр завещание.
– Его не могут пересмотреть, – буркнул Фредерик. – Она оформила его до того, как была признана невменяемой.
– Ах, да? Не потому ли ты примчался, узнав, что признана? Не потому ли привез ее в дом, где Джесс убила себя. На глазах у ребенка, которого ты держал в гостиной на случай алиби… Уверена, завещание пересмотрят! Ты не получишь ни цента, Фред. И мне плевать на что ты будешь жить, пока длится суд. Может, тебя поддержат твои молочные братья? – она вдруг повернулась ко мне. – От кого, ты говоришь, Джесс была беременна графским сыном?
Марита задохнулась, Себастьян покраснел, Филипп закрыл ладонями уши и зажмурил глаза.
– Я все еще получаю деньги работая! – проговорил епископ.
– Да? Скажи-ка, а епископам позволено заводить детей? Я что-то не слышала, чтобы целибат отменили
– Что ж, в таком случае, разговор окончен. Моя незаконнорожденная дочь не имеет права требовать сына графа.
– Как спикер семьи, – перебил его Маркус, – я хотел бы получить объяснения по поводу того, как давно господин виконт бесплоден. И дневники Джесс. Они у тебя, Верена?
– Отличная мысль, – сказала Лизель и глянула на меня. – И, к слову, сколько лет тебе было, когда Филипп вышвырнул твоего мальчика из твоей постели и сам на тебя залез?
– От восьми месяцев и до пяти лет, – отчеканила я, радуясь, что хоть тут могу что-то отчеканить. – Разумеется, я сама к нему приставала, но он отказывался. И я решила, что я могла бы хотя бы попытаться с другим. Он просто спятил от ревности… Это есть в моем дневнике.
– Что скажешь, Себастьян? – спросила Лизель. – Останешься на стороне любви?
– Я вас услышал, – обронил граф. – Филипп не наследник больше, это все давно решено. И он не может иметь детей, как все мы тут в курсе. Можешь взять его, Лиз, но только вместе с вещами. Детей не от него, я не признаю и не приму.
– У тебя есть другие дети, – обронил Маркус и посмотрел на Ферди.
Графиня дернулась, но тут же села ровнее.
– Замечательная мысль! – отрезала я. – Я с радостью выйду замуж за Фердинанда.
– Я согласен, – не глядя на Филиппа, – сказал Фердинанд.
– Да хрена лысого ты согласен! – взорвался Себастьян, и вскочив, грохнул кулаком по столу. – Наследником я объявлю Рене. Не тебя и не тех двоих идиотов!
– Моего наследства хватит на нас двоих! – прошипела я. – Ты не можешь запрещать мне выходить замуж!
– Серьезно? Ты забыла, кто здесь твой граф? Могу и я тебе не позволю. Почему? Да потому что знаю, что мой сын – гей. Смелей, мой талантливый! Приведи в семью мужика!
Фердинанд покраснел и умолк.
– Выбирай из оставшихся, – широким жестом предложил граф.
Я закусила губу, едва сдерживая рыдания. Мартин презрительно посмотрел на Фреда и Френка.
– Речи быть не может!
Близнецы перестали подсчитывать мои денежки и сразу же окрысились на дядю.
Рене испуганно дернулся.
– Но она будет уже старая! – пискнул он.
– Не волнуйся, сынок! – граф с трудом улыбнулся младшему сыну. – Я костьми лягу, но ты женишься по любви. Даже если мне придется продать всех твоих бесполезных братьев на органы и отказаться от лошадей.
– Сколько ты хочешь за органы двоих старших? – спросила я. – Я заплачу тебе. Из денег Миркаллы.
Себастьян выдохнул, мотнув головой, как конь.
– Все, хватит! – прорычал он. – Иначе, я сам тебя вычеркну из членов этой семьи.
– Можно подумать, ты этого не сделал!
– Все, Верена! – вмешался Мартин. – Прекрати это! И ты, Себастьян! Все! Хватит… Вы, двое, – Филипп и Ральф подняли глаза; они стояли на пороге контракта с городом, и дядя Мартин сейчас был важен, как никогда. Даже до того, как Лизель объявила, что вызывает ревизию. – Вы оба – подлые маленькие куски дерьма. Я не могу заставить тебя жениться, Филипп, но жизнь тебе испортить смогу. И я это сделаю. Во-первых, забудь все наши договоренности. Я цента не дам на ваш чертов бизнес!
– Мартин, послушайте, – начал было Ральф, который все это время стойко молчал. – Бизнес не только наш, но и…
– Заткнись! – рявкнул Мартин, ударив кулаком по столу. – Закрой свой паршивый рот, чернявая гнида! Будь моя воля, я бы тогда приехал в Баварию вместе с Лиззи и размазал тебя за то, что ты сделал с Ви! После всего того, что эта девочка для тебя сделала!.. Неблагодарный говнюк! Я завтра же позабочусь о том, чтобы ты вернулся в тот крысиный приют, где ждал решения по своему вопросу. И только попробуй снять с себя сан. Я вышвырну тебя из Штрассенберга быстрее, чем твой отец тебя сотворил!
Мартин прокашлялся и заговорил дальше.
– Тебя, – он ткнул в Фила, – я вычеркну из своего завещания, а тебя, неблагодарный говнюк, так вообще внесу в черный список. О карьере при Церкви можешь забыть! И только попробуй еще раз назвать меня по имени, будто бы ты мне равный!.. – кардинал провел рукой по лицу. – И вот еще что, Себастьян, будь ласковее с женой, если не собираешься продать кого-то на органы. Если ты возомнил, будто граф теперь выше правил, свой дом отныне, ты будешь содержать сам.
Теперь уже все трое смотрели на меня с такой беспомощной яростью, что я поняла: я живу не зря. А Мартин, тем временем, еще не закончил.
– Ты был мне как сын, Себастьян. И я думал, что тоже что-то для тебя значу. Но вот, сижу тут и слушаю, как ты позоришь меня перед Лиззи, которая мне все равно, что жена и бабушка этой девочки. Законная или нет, от Фреда, или от Маркуса, Верена – член нашей семьи и ни на миг об этом не забывала. Даже в ущерб себе. Жаль, что ты этого не помнишь, Себастьян! Я был о тебе гораздо лучшего мнения. И в будущем, я его изменю. Как и свое завещание. Я все свои деньги оставлю Виви!
Себастьян без того уже сидел белый, но теперь побелел еще больше.
– Отныне я снимаю с себя материальную ответственность за твоих детей… Лизель, я сегодня же встречусь с поверенным и напишу доверенность на тебя по поводу моей доли в их бизнесе.
Девственная кровь
Прошла неделя, или что-то вроде того.
Был дивный семейный вечер.
Лизель заперлась с адвокатами, Маркус пил шерри и мурлыкал себе под нос, епископ с помощниками собирал свои вещи для переезда, а я готовилась позировать для очередного наброска.
Ближе к ужину, к нам в гости вновь пришли близнецы. Мальчишкам едва исполнилось то ли пятнадцать, то ли шестнадцать. Они вступали в переходный период, где были никому не нужны. Их мама больше не питала надежды, что эти дети пойдут в нее, а папа все еще этого боялся.
Мальчишки по большей части слонялись по дому, воровали отцовские сигары и коньяк Хеннеси, а также фотографировали руки поверх руля отцовских машин и пытались вести Инстаграм. После того памятного завтрака они таскались к нам в гости, как на работу.
– Какого черта вы снова здесь?! – устав от них, уже прямо спросила я. – Я лучше под поезд лягу, чем под кого-то из вас. Вы же малолетки!
Мальчишки нахохлились, как два воробья и ничего не ответили.
– Мы всего на четыре года младше тебя! Как Ральф с Филом и твоя мать…
– Продажные свиньи! – сказала я, офигев.
Близнецы были рослые и такие крепкие, что я думала, будто они старше!
– Оставь их, – ответил Маркус. – Пусть ходят… Когда они вырастут, ты уже станешь баронессой фон Броммер и тебе понадобятся молодые наложники.
Я рассмеялась: Маркус нравился мне все больше. Отец, которого я любила, был фикцией. Маркус был настоящим. И на моей стороне.
– Так, развернись-ка, – приказал Маркус, щелкая полароидом.
Мы делали наброски для Королевы Кубков и Лизель открыла для нас старинные сундуки с винтажными сорочками, которые пропахли нафталином и пожелтели, но выглядели внушительно. А Маркус украсил декоративной паутиной перила.
Я гордо расправила пышный многослойный подол. Ткань была такой тоненькой, что просвечивала в некоторых местах. Близнецы распахнули варежки, даже Герцог поднял глаза.
– Уау, – сказали они, одновременно щелкая телефонами.
Я приосанилась, выставив грудь.
Это была реставрированная, винтажная ночная сорочка, достойная всех сразу Королев. Кристин Даэ сдохла бы от зависти, Призрак Оперы окосел бы на второй глаз.
– Эту сорочку несколько женщин рода надевали в первую брачную ночь, – сообщила Лизель, спускаясь.
– А где же кровь?
Элизабет ухмыльнулась.
– Тебя послушать, ты сама – девственница, – подмигнула она. – Сорочку перед этим делом снимают.
Братья Филиппа захихикали, зашептались и Фрэнк спросил:
– Ви, у тебя это было с женщиной?
– Да, мой хороший. А у тебя было?
Фрэнк покраснел, Маркус рассмеялся.
Герцог гавкнул и завилял хвостом: это епископ вышел, посмотреть кто пришел.
– Ты еще не уехал? – холодно уточнила мать.
– Я жду машину, – так же холодно ответил сын.
– Я думал, у тебя крылья от твоей неподкупности отросли, – вставил Маркус, медленно выбирая в видоискатель локацию. – Подними глаза, Ви… Взгляни на папочку.
В этот душевный миг, по дому прокатился набат. В дверь позвонили.
– Я открою, – вызвался Маркус, придирчиво осмотрев меня. – Хм… Я подумал, а не написать ли мне Королеву Жезлов горящей ведьмой? Отсветы пламени так здорово смотрится на этой сорочке…
И целый миг мне было хорошо и тепло… а потом, этот миг закончился.
– Здравствуйте! – сказал голос и Эрик заглянул в гостиную. – Мне кажется, наша первая встреча началась не с того.
Маркус все еще стоял на его пути и Эрик отступил назад.
– Вы меня, наверное, не помните, я…
– Я вас не знаю, вы видели не меня, а брата. Хотите поговорить с ним?
– Я… Мы с Вереной познакомились пару дней назад…
– Мама мне рассказала, кто вы, – рек Маркус так печально и театрально. – Чего вы опять хотите?
– Поговорить.
– Я слушаю.
– Тема чересчур деликатная.
– Очень, – в голосе Маркуса звучал прошедший февраль.
– Я понимаю, она еще молода… Я сам в ее годы влюблялся…
Близнецы напряглись. Даже Герцог, хотя он и был глухой, напрягся и вытянул гладкую, как у коня, шею. Потянул носом.
– Кто это? – спросил Фредерик-младший. – Твой жених?
Я не ответила. За прошлый год меня бросали так много раз, что я почти что привыкла. Но в глубине души меня до сих пор мутило. Насколько со мной все плохо, если этот зануда с винирами, считает, будто бы нужен мне? Да так, что нужно ходить и пытаться внушить мне, что мир не заканчивается с потерей его, ЭРИКА?
Я слышала, он не очень удачно вписался в местное общество. Нам тоже приходили приглашения к новоселью, но Лизель велела своему ассистенту ответить, что мы в этот вечер уже приглашены… очень далеко.
И я слышала, что новоселье… нет, состоялось, но карточек с отказами прибыло достаточно, чтобы топить камин.
Видимо, она была не единственной, кто все испытывал неприязнь к новым деньгам. Пусть даже Эрик заработал их честно, своим умом, на изобретении какой-то компьютерной технологии. Но его взгляд насчет женитьбы стали известны, и старая аристократия не желала с ним знаться. Ни Бланкенезе, ни тем более, Штрассенберг.
– …я сам влюблялся и понимаю, как может страдать молодая девушка, когда самая первая любовь…
– Господин Байсхауэер, – трагически сказал Маркус. – Словами ничего не решить. Было бы куда честнее и благороднее дать ей время. Сердце ее разбито… Дайте ей шанс смириться, дайте прийти в себя. Дайте выстоять под ударами злой судьбы!..
Тут он, немного, на мой взгляд перегнул. Близнецы Себастьяна переглянулись, заподозрив самое худшее.
– Он растворителя надышался, что ли?! – прошептал Фрэнк.
Я сжала губы, стараясь не рассмеяться.
– Тсс!..
– Я не хотел ничего плохого! – еще раз горячо сказал Эрик. Он, видно, думал, что старая аристократия выражается фразами из романов Шарлотты Бронте.
– Я верю вам! Все ваша харизма… – Маркус обернулся, потому что отец не удержался и всхлипнул. – Простите, но нам по-прежнему тяжело говорить об этом. Боль до сих пор свежа.
– Да-да, – Эрик так и не заподозрил, что над ним издеваются. – Простите, я не подумал.
И Маркус, который был скрытый садист, как и все художники, внезапно распахнул дверь пошире.
– Зато я думаю! Каждый день. Взгляните, что вы наделали. Бедная девочка ходит в этом две недели подряд и плачет, не понимая, почему папочка не может купить ей мужа!
Застигнутая врасплох в сорочке для брачной ночи, я ничего не сказала. Лишь отвернула голову.
– Прошу вас, идите, – закончил Маркус. – Вы причинили нам достаточно боли.
Эрик мелькнул на миг; с вытянутым от удивления лицом и Маркус почти что захлопнул дверь… Но тут произошло непредвиденное.
Маленькие графчики, которые по части женщин стояли на той же ступени развития, что и Герцог, вдруг горячо обиделись за семью.
– Что?! – вскричал Фрэнк, подскакивая. – Значит, это правда? Ты изменяла Филу?! С этим чмом?
От возмущения, у него встал дыбом светлый чубчик, и братья разом бросились на обидчика.
Никто и слова не успел вставить.
Эрик, такой весь сдержанный, когда перед ним стояли двое взрослых парней, внезапно взвился, когда на него обрушился словесный нетерпеж близнецов.
– Кто – чмо?!
– Ты! – Френк очень грубо упомянул родню оппонента по женской линии. – Нувориш сраный. Ты дуришь девчонке голову, чтобы пробраться в нашу семью.
Небрежно, словно красуясь, Эрик вскинул кулак и врезал мальчику в челюсть. Фрэнк рухнул мне в ноги, как подкошенное дерево. Я громко ахнула, отступив. И еще громче, когда Фрэнк встал и сплюнул на мое платье.
Не нарочно, не глядя, но очень метко. Красное пятно мгновенно пропитало подол.
– Девственная кровь, – сказала Элизабет, спокойно скрещивая на груди руки.
Фрэнк завопил, бросаясь в атаку. Герцог яростно залаял, таща за собой епископа. Маркус бросился к брату, пытаясь помочь ему удержать пса. Лишь Лизель с удовольствием наблюдала.
– Извинись немедленно! – потребовал Эрик, хватая подростка за воротник.
– Штрассенберги не извиняются перед чернью! – изрек он так, словно стоял в этом холе пару веков назад, когда слово «чернь» еще имела значение.
– Чернью?! – завопил Эрик.
Слюна вскипела у него на губах, он размахнулся снова, но Фрэнк успел вывернуться. Бросился, но Эрик сам отскочил и Фредерик-младший подхватил брата в паре сантиметров от пола.
– Оставь его! – завопила я, загородив этих дураков собой.
– Отойди! – рявкнул Эрик и тут… в гостиной появился незаявленный ранее боец.
Не разбираясь, ни у кого ничего не спрашивая, Ральф молча пересек холл, отшвырнул меня на диван и, широко расставив большой и указательный пальцы, врезал этой «рогаткой» Эрику в адамово яблоко.
Тот задохнулся. Не говоря ни слова, даже не меняясь в лице, Ральф тут же перехватил его за нос, выкрутил, дважды, коленом, сильно ударил под ребра.
Это было красиво, должна признать. Маленькая Виви на миг ожила во мне, чтоб похлопать в ладошки, но я мгновенно скрутила ее и заперла вновь. Эта маленькая восторженная дурочка никак не могла принять, что ее не любят и осложняла восприятие мира.
Эрик загнулся от неожиданности, и Ральф перехватил его голову, прижал к себе левой рукой, а правой принялся быстро и сильно бить в бок. Мы молча слушали глухие удары. Три, четыре, еще один.
В гневе, или не в гневе, а подставляться он явно не собирался и бил по почкам.
– Ральф, хватит! – тихо сказал Фредерик-отец. – Ральф!!!
Ральф с явным неудовольствием прекратил.
– Я провожу его?
– Хватит! – одернул епископ с нажимом. – Маркус, пожалуйста, позови охрану. Пусть вызовут полицию.
И пока все молча приходили в себя, я вдруг расхохоталась.
– Боже, какое же ты ничтожество, дядя! Даже в полицию не можешь сам позвонить! Давай, наймем тебе третьего помощника! Чтоб задницу подтирал!
