Соро Кет
Се ля Ви!
Среди безделушек
Сняв все каминные безделушки, Маркус принес стремянку. Заставив меня влезть на каминную полку, он тщательно расправил мне волосы, закрепил на стене фату и сделал несколько снимков на «полароид».
Ему категорически не нравилась «Луна». После того, как Лизель в шутку сказала, что у Русалок непременно должны быть соски, Маркус забраковал свет, цвет, позу и композицию, и… вновь заставил меня карабкаться на каминную полку.
На этот раз не в топе, а в лифчике цвета кожи.
– Соски потом нарисую! Сам! – заявил он.
– Может снять? Все ради искусства, – я хихикнула.
– Сядь ровно и смотри вдаль, – велел Маркус, краснея.
Мой взгляд послушно уперся в потолочную балку, но тут раздались шаги. Лизель вошла в большую гостиную и замерла, узрев меня на камине, практически в одной лишь фате.
– Нашла свое место в жизни? – спросила она, стягивая перчатки. – А где все прочие безделушки?
– Внизу.
Элизабет окинула взглядом составленные на полу белые скульптурки и усмехнулась.
– Почему ты разорвала помолвку с Филиппом? – спросила она.
– Он сделал нечто, чего я никогда ему не прощу, – сказала я, решив, будто Лизель шутит.
– Что именно? Разорился?
Я промолчала.
– Он мог бы продать недвижимость, яхту, в конце концов, лошадей…
– Он мог бы продать потом свои трусы и носки, но факт остается фактом. Он не умеет вести дела!
– А Ральф?
– Ральф хочет стать Папой Римским. Я думаю, это просто официальная версия. Он не утихомирится, пока его не станут звать бог-Отец.
Лизель положила сумочку на журнальный столик и сбросила на кресло пальто.
– Ну, это вряд ли. У бога-Отца есть собственные дети.
Решив, что шутка стала затягиваться, я собиралась спросить, где она была, но в гостиную ворвалась Мария, и принялась собирать разбросанные Лиз вещи, попутно жалуясь на погоду и ломоту в коленях.
– Ты младше меня! – проворчала Лизель. – И я много раз предлагала заняться йогой, пока твоя задница еще проходила в дверь студии!
– Я – женщина, – тем же тоном ответила домоправительница. – У женщин должны быть бедра, даже у молодых!
Они привычно расхохотались, глядя друг другу в глаза, как делают люди, чьи шутки понятны лишь им двоим.
– Скажи, пожалуйста, чтоб мне заварили чаю, – сказала Лизель.
И села, явно собираясь продолжить.
– Ребята сейчас пытаются выиграть грант, – сказала она, окинув взглядом маленький столик, уставленный красками. – Поскольку Филипп так и не обзавелся прислугой, ему нужна помощь. Раньше быт устраивала Марита. Но она сильно простудилась на похоронах, поэтому делегировала «Алексе».
Я не сразу поняла о ком речь, но быстро вспомнила, что так Элизабет окрестила Селесту. По большей части из-за манеры Мариты обращаться к ней по имени, очень четкими рублеными фразами, на которые Селеста отвечала певучим, хорошо поставленным голосом.
– Это та пигалица, что у нее работает?
Негромко звякнула чашка, которую Мария поставила на журнальный столик.
– Не знаю, как графиня решилась ее нанять?
– А что с ней не так?
– Она кружит вокруг твоего Филиппа! – без обиняков отозвалась докладчица и села на диванчик, рядом с Элизабет. – Вот попомни мое слово, ты доиграешься. Ты не всегда будешь молода, а таких мужчин на свете не так уж много!
Сморщив лоб, Маркус молча смешивал на палитре краски.
– Так мальчики помирились? – он всегда узнавал новости последним.
– Да. Но пока что не афишируют. Видимо, так лучше для дела.
– Не ожидал.
– Я думал, Филипп никогда не простит ему то, что ты наврала, будто собираешься свести их с Вереной.
– Чертов целибат! – сказала Лизель и это явно относилось не к Ральфу.
– Ты что, хранишь его, мама? – Маркус нарочито отвернулся к мольберту и упустил тот великолепный яростный взгляд, что она метнула.
– В отличие от тебя, родной, я родилась живой ниже пояса.
– Ты подложила что-нибудь под задницу, Ви? – внезапно спохватилась Мария. – Ты что, сидишь голой попой на камне?!
Я махнула рукой. Мария еще в прошлый раз клялась, что я «все там себе застужу по-женски», но я не стала развивать тему. Мария до сих пор переживала, что не смогла завести детей. Элизабет выразилась яснее.
– Ты угробишь придатки!
– Вообще-то, я окончательно решила не заводить детей.
– Детей! – Элизабет фыркнула и закатила глаза. Отыскав на диване маленькую подушечку, подошла ко мне. – А ну, подложи!
Я не пошевелилась.
– Мне интересно, как ты собираешься трахаться, с двумя раскаленными спицами внизу живота?
– Чего?
– Того! Придатки тут и тут, – она показала на себе пальцем. – Боли адские, если застудить. Отдают прямиком в центр и секс становится просто пыткой, а обострения происходят всю жизнь.
Я охнула, вытаращив глаза. И тут же подложила под зад подушечку. Маркус покачал головой. Он был выше этого. Мария добродушно хихикнула.
– Постой-ка, если они все держат в тайне, то где они работают? – спросила она. – Мальчики, разумеется, а не придатки к матке.
– Спасибо и тебе, – сказал Маркус.
– Дома.
– И их хозяйство теперь ведет эта девочка? – это относилось уже ко мне.
– Да. Естественно, ее не хватает ни на то, ни на то и Марита очень расстроена разрывом помолвки, – Лизель посмотрела на бар и склонила голову, словно говоря себе: раз я уже встала, глупо не подойти. – Хочешь шерри, Маркус?
– Нет, я работаю. Не рано ли пить коньяк?
– Мария?
– Нет, Лиззи, я не хочу. Еще нужно столько всего уладить по дому.
Лизель кивнула. Наклонив голову над бокалом, она с наслаждением втягивала в себя аромат. У бара был полумрак и в этом мраке, она казалась прекрасной и молодой. Как Мишель Пфайфер в «Звездной пыли».
– Вот, собственно, об этом и речь. О том, как много всего им требуется уладить по дому.
Грея бокал в ладонях, она подошла к камину и встала так, чтобы видеть сразу нас всех.
– Но больше всего ее волнует другое: Селеста явно бьет клинья к маленькому графу.
– Пусть бьет, – сквозь зубы сказала я.
Я не рвала помолвку, я вообще не знала, что мы помолвлены и, уж тем более, что расстались! Просто Филипп трижды мне не перезвонил, а когда перезвонил, я из принципа не ответила. Ни на звонки, ни на сообщения.
Теперь все выглядело не очень пристойно. Если он в самом деле занят борьбой за грант, то мог пропустить звонок, а потом на меня обидеться.
– Так ты с ним разорвала или нет? – уточнила Мария.
Она любила нас, как родных и очень переживала, что я до сих пор не замужем, хотя и знала: в Германии в пятнадцать, как у них дома, замуж не выдают.
– У Фила слабость к прислуге, – Маркус не сводил глаз с мольберта. – Совсем, как у Себастьяна.
Я не ответила. Ревность рвалась наружу, словно Чужой. Рвала когтями кишки и грудную клетку. Но я упрямо стиснула зубы. Чего они хотят от меня? Чтоб я нарядилась горничной и поехала вытирать пыль?
– Ты упускаешь шанс, дорогая. Более того, даешь его другой женщине, – негромко обронила Лизель, вращая бокал в ладонях.
– Я не рвала с ним! – рявкнула я и дернулась, едва не свалившись с камина подушкой вверх. – Я ни за что бы с Филом не порвала! Я как-то раз спросила, женится ли он на мне, он ляпнул: «Да ты с ума сошла!», но мы в тот же вечер… – я не договорила.
Как-то неловко было признаться им, что спала с Филиппом в день смерти матери, когда отец в реанимации, а Ральф не отходит от него ни на шаг. И еще – потом. И мы это от всех скрывали.
– Так позвони ему.
– Для чего?
– Спросить, что за хрень такая. Я в него вкладывалась затем, чтобы овдовев, он отказался вдруг на тебе жениться?!
– Мама! – раздраженно перебил Маркус. – Я тут пытаюсь работать!..
– Ты всю свою жизнь пытаешься, – проворковала она. – Дай мамочке умереть, зная, что кто-то в доме сумеет оплачивать твои краски, кисточки и холсты.
Маркус оскорбленно швырнул палитру и вышел, яростно срывая с себя передник.
– Он хорошо рисует! – сказала Мария. – Что ты за человек?!
– Рисует, – повторила Лизель. – А настоящий художник пишет.
– Ой, Фата! – Мария заколыхалась со смеху. – Ты же ни черта не понимаешь в живописи, признай.
– Я понимаю в признании. Давай посмотрим фактам в лицо: зарабатывать в этой семье приходится женщинам. Ее мужчины сейчас едят с чужих рук, а она тратит время, сидя перед мольбертом.
– Они не мои, – ответила я, насупившись. – Как только они помирились, то сразу вычеркнули меня. И помогать, – как-то, – не позвали!
– Правда? А меня звали! Ты, помнишь, Мария, как все эти мои мужья сидели на своих миллионах и дрыгали ножками в нетерпении!? Когда же придет Элизабет и вытрясет из нас все!
Та глубоко вздохнула, но не ответила.
–Ты думаешь, ты самая красивая и незаменимая, чтоб тебя звали? – продолжала Лизель. – Да черта с два, моя радость! Девчонок, вроде тебя, полно. И они будут прыгать им под колеса, срывая с себя трусы. Так что поверь своей бабушке, которая все это вот удержала и приумножила, – она обвела бокалом старинный холл, который был тщательно реставрирован и сверкал, как во времена постройки. – Таких парней не ждут, таких парней добиваются.
Я не ответила. Я кусала губы. Я знала: Лизель права. Когда я слушалась бабушку, у меня были дизайнерские шмотки, новейшие телефоны и любимый мужчина, который оплачивал это все. Когда я слушалась бабушку, у меня было двое таких мужчин. Но я решила, что все уже поняла и пала, словно Икар. Голым задом на тернии.
– Я слышала, Филипп звонил тебе утром, – сказала Мария.
– Как ты слышишь такие вещи?
Она ухмыльнулась:
– Профдеформация! Того дурачка-фотографа ты просто сбрасываешь, а с Ральфом ты здороваешься сквозь зубы, когда он приходит к Фредди и заблокировала его.
Я сжала губы. Потом махнула рукой.
– Ты спишь с ним?
Я громко покраснела.
Лизель рассмеялась, не сводя с меня холодных змеиных глаз. Они гипнотизировали. Когда она так смотрела, я просто открывала свой рот и принималась говорить все, что Лизель хотела слышать.
– Теперь уже нет. Ральф к нему переехал… Понимаешь, я его спрашивала насчет свадьбы. И он сказал нет. Но я решила, он передумал…
– Хм, – Лизель изобразила аплодисменты. – Браво! Как неожиданно умно с его сторону! А он сказал, почему нет?
– Сказал: «Ты спятила? Нет, конечно!»
– Где твой телефон?
– Зачем?
– Затем, что твоя бабушка только что была у Мариты и рассказала тебе, как мальчик оголодал. Ты все равно готовишь для папочки, вот ты и подумала, почему бы взять кастрюльку побольше.
– Да я лучше умру!..
– Мы все умрем, – пожала плечами Мария.
– Ну, хорошо, допустим, я это сделаю. Но дальше-то что?
– Нельзя давать мужчине возможность, убедиться, как легко тебя заменить!
– Согласен, – неожиданно буркнул Маркус, который все это молча чиркал что-то там на холсте.
Мы ошеломленно уставились на него.
– Ну, а что?! – возмутился он. – Я тоже мужчина!..
Лизель закусила губу, пытаясь не рассмеяться. Но мне было не до смеха. Фил спал с Селестой. Похоже, не один раз. Если она вдруг сообразит, как сделать ему комфортно, я кончилась. Нет, он не женится: этому у нас не бывать. Но меня волновали лишь его чувства, а не женитьба.
– Позвони, – велела Лизель, когда я стала набирать сообщение. – Текст при чтении всегда звучит не так, как его писали. Как минимум, оставь голосовую почту. Ты, словно не моя внучка, а дочка Маркуса!
Помедлив, я ткнула вызов. Гудок пошел.
– Хэй, бэйб, – отозвался Филипп по-английски. Потом его голос стал напряженным. – Что-то случилось? Епископ?
– Нет! – спешно сказала я. – Нет!.. Лизель была у Мариты и говорит, что вы там оголодали… Я тут готовлю ужин для папы. Котлеты на пару, как вам нравится. Сделать вам?
Мое жюри синхронно кивнуло.
– Ты – ангел! – ответил Филипп, не подавившись и спросил, отодвинув трубку. – Падре, ты будешь котлеты из индейки?
Ральф что-то ответил, я не разобрала.
– Он будет, – ответил Филипп. – Спасибо, мое Сокровище!
– Можно один вопрос?
– Только быстрый.
– Почему я разорвала помолвку?
– Э-э… м-м-м… – он понизил голос и рассмеялся. – Слушай, это был настолько тупой разговор…
– Твоя мать пожаловалась Лизель и теперь Лизель думает, что я – сумасшедшая. Вся моя семья думает! Когда ты сказал, что не женишься, ты говорил сербезно?!
– Ви, слушай, – промямлил он. – Мы зашиваемся, просто крыша едет. И эта дура-Селеста ни черта не соображает, хоть и пытается… Вчера она заказала веганские сэндвичи из «Сабвея» и честно не врубается, что не так. Веганские. Из «Сабвея»!
– О-о-о, – страдальчески проронила я, но Филипп не заметил сарказма.
– Я говорю ей: я просил здоровой еды! И знаешь, что она отвечает? Это веганский лосось! Морковка, мать ее, понимаешь? Веганский лосось – морковка! Такое чувство, у нее картошка вместо мозгов! Толченая. Она откликается только на прямые запросы. Как долбаная Алекса! Мне кажется, даже Алекса лучше соображает, мать ее… Что?! – он отодвинулся, видимо, голос зазвучал тише. Голос Ральфа на заднем плане, спокойно попросил:
– Не ори!
– Ви, ты не могла бы заехать? Хотя бы на пару дней? Объяснить ей, как мне все нравится?
Намек повис в воздухе. Лизель кивнула.
– Ладно, – сказала я.
А был ли план?
Селеста сама открыла мне дверь.
Вид у нее был такой же унылый, как в прошлый раз. Черный брючный костюм. Очень дорогой, но скорее всего, с распродажи. Туфли от Лабутена. Слегка потертые на косточках. Видимо, их носили часто.
Лизель сказала бы, что если ты на мели, то покупать нужно обувь. Не фирменную, добротную. Удобную, из хорошей кожи. Но не у всех на свете был личный коуч по всем вопросам. И не для всех этот личный коуч сколотил состояние.
Потому я и согласилась приехать. Мне все не верилось, что моя любимая бабушка низвела меня до истинной роли: жалкой дурочки, вцепившейся в мужика. Верилось, что у бабушки есть какой-то план.
– Мне объяснили, что вы приедете, – продекламировала Селеста.
Голос и в самом деле был звучный и очень красивый… Как был у Джесс! Может, Филипп голос важен?
Шофер с полными пакетами прошел между нами. Селеста, сделав рот синей куриной жопкой, смотрела на меня сверху вниз. Без каблуков я была пониже, но не настолько, чтоб так смотреть.
– Мне сказали, вы займетесь порядком, – проронила она, когда Михаэль прошел мимо третий раз. – В доме полно еды!..
Я почесала подбородок картой-ключом. Потом отодвинула ассистентку в сторону и молча прошла на кухню, по пути отмечая, как изменился дом.
– Вы, может не заметили, дорогая, но мальчики не едят траву.
Вилла не то, чтобы обветшала, ее как будто покинул Дух. Не знаю, как это объяснить. Он был чужим мне и незнакомым. Я бегло огляделась по сторонам. При мне тут все слепило кипенной белизной, мрамор сверкал, стены дважды в год обновляли. Теперь все было серым и… нежилым. Хотя Филипп тут жил не съезжая.
– Они сказали «здоровую пищу».
– И вы купили веганскую. Где связь?
Селеста устремилась за мной, стуча каблуками.
– Купила то, что просили!
Не знаю, что она хотела мне доказать? Я обернулась, еще раз посмотрев на нее. Поняла вдруг, как она готовилась к нашей встрече. Волосы явно уложил парикмахер. И костюм, скорее всего, надет лучший.
А для чего? Я тут сама на вторых ролях. Как дух, если духи вдруг существуют. Такая же свеженькая, сверкающая… Пришла сделать им пожрать!
В душе шевельнулась жирной гадюкой жалость к самой себе. Брезгливая, склизкая. Всю свою жизнь я считала себя особенной. Меня любили и баловали, меня выделяли, меня отмечали… Все изменилось, – когда? Когда меня Антон бросил? В двенадцать? Когда Филипп вышвырнул?.. То есть, приревновал? Когда меня отверг Ральф? Когда я встретила тогдашнюю женщину Ральфа?
Я никогда не сомневалась в себе, но сейчас, понимая, что ревную к Селесте, я усомнилась. Филиппу, вообще, есть разница – кто под ним? Или Лизель права и женщины для таких парней – наборы отверстий? Стандартных и вполне себе заменяемых?
Холодильник был забит какими-то жуткими и веганскими продуктами, вроде тофу и дорогих, но мерзких на вид сосисок с надписью «vegan pur».
Я обернулась.
– Если вы это все едите, то можете забрать.
И стала распаковывать собственные пакеты. При виде мяса, что я взяла из нашей собственной кладовой, – мы все заказывали в фермерском хозяйстве, – у Селесты прорезалась громкость.
– Вы слышите, что я говорю? Они попросили покупать здоровую пищу!
– Это и есть здоровая! Они кто, по-вашему, два мускулистых кроля на анаболиках? Они – мужчины, которые едят мясо. Не просто едят, а жрут, вам понятно? Жрут, жрут, жрут, жрут.
Я слышала, как снова хлопнула дверь: Михаэль принес сумку с кое-какими вещами, которые могли мне понадобиться. Как то: купальник, халат для бассейна, средства для умывания и ухода. Филипп меня вернуться не пригласил, но я собиралась без приглашения вернуть свою комнату.
– Вон там, Михаэль. Поворот под лестницей.
Я прошла мимо Селесты, на ходу указывая дверь комнаты, которая когда-то была моей.
– Туда нельзя! – вмешалась Селеста. – Господин фон Штрассенберг отдельно велел мне, чтобы в эту комнату не входили! Здесь все должно оставаться, как было при вашей матери!
«Ты спятила, Лактоза обезжиренная?» – уже висело на языке, но я не стала унижаться при Михаэле.
Не хватало еще, чтоб шофер Лизель увидел, как я грызусь с Селестой за мужика.
Я подошла к двери. Подергала ручку. Она была заперта, но я-то знала, что замок сломан. Если чуть потянуть его на себя, резко толкнуть бедром дверь и провернуть, то замок откроется.
Он открылся.
Дверь распахнулась без шума, что означало: сюда входили не раз. Кровать была застелена тем же серо-розовым покрывалом. В комнате стоял ощутимый, хотя и застоявшийся запах моих духов. Флакон стоял на тумбочке у кровати. Не мой, просто той же марки.
Все было, как я оставила. Я словно вернулась на год назад. Провалилась, как Алиса в кроличью норку.
На лестнице раздались шаги. Филипп, похоже, решил, что бытовой комфорт важнее хороших отношений с одной из девушек. А может, это за него решил Ральф, который был помешан на ЗОЖе, а не на сексе, как его брат.
– Михаэль, – он пожал ему руку, – будьте так добры… Завезите Селесту к моим родителям. Благодарю вас, Селеста. Вы больше здесь не нужны.
Возразить она не посмела, но торжества у меня не было. Ничего не было. Только отвращение к ним обоим. То, как Селеста взглядом ловила взгляд, а Филипп отводил глаза в сторону. То, как он чуть заметно повысил голос, когда велел ей собираться и уходить. То, как она подбирала сумочку.
Как побитой собачкой выходила за дверь.
И я поняла, как выгляжу.
Сделай, как было раньше
– Два раза! – Филипп обернулся ко мне. – Первый раз я не помню, был пьян. Второй помню, но не настолько, чтобы быть должным! Вопросы?
– Да, мой прекрасный! – сказала я. – Куда девать всю эту веганскую гадость из холодильника?
– Выброси. Я не хочу, чтоб какой-нибудь доброхот решил скормить ее бедным… И не смотри так: твой задротский фотограф был не лучше нее.
– Я не спала с ним! – возмущенно вскинулась я. – Он просто фотал меня!..
– Он тебе названивает, – сказал Филипп. – И вы ругаетесь. В творческом видении не сошлись?
– Он думает, будто ты сошелся со мной в ту ночь, когда мы встретились в клубе и требует спонсировать выставку. Кричит, что я ему всем обязана. Поэтому и звонит!.. Стоп! А откуда ты это знаешь?
– Я хакнул твой телефон, – огрызнулся Филипп.
– Раджа!.. – сказала я. – И что насчет помолвки?
– Я должен возвращаться к работе… Времени очень мало. Делай, как посчитаешь нужным. Меня устроит, как было раньше. Когда ты все делала на свой вкус, а я просто был доволен.
Не в силах бороться с чувствами, я развернулась и пошла выполнять.
– Надеюсь, что у тебя есть план, Лиззи. Иначе, я сделаю то же, что Доминик. Получу права и утоплюсь в Эльбе.
Кое-какие приборы сломались сами собой.
Я собрала все, что не работало в большую коробку и подписав «выбросить», сделала пометку вызвать службу вывоза крупного мусора. В каком-то из ящиков нашелся мой старый блокнот.
Последняя запись гласила: «Проследить, чтобы Джессика приняла таблетки 14:00 и 21:00.
Внутри кольнуло. Я вырвала лист, намочила его водой и, скомкав, швырнула в мусорное ведро. Предыдущий был весь в сердечках. Видимо, я была в духе… Я полистала блокнот, но ничего интересного не нашла. Лишь хроники по ведению дома, какие-то телефоны, пометки и сокращения, которых я не могла больше расшифровать.
Нахлынула куча воспоминаний.
Как мы с Филиппом пили ночью вино на этой самой террасе и целовались, под круглой желтой луной. Как я вставала на рассвете и шла на пляж; купаться голой в серой воде, как призрачная русалка. Как приходила со школы и находила коробку, упакованную его секретаршей. И все работники, приходившие в дом, шепотом говорили мне:
– Бедняжка, как он любит ее… Это обратимо?
И я лишь грустно кивала в ответ башкой, как это делают цирковые пони. Бедняжка! Все эти коробки с надписью «Для моей любимой» предназначались мне.
Была у него какая-то другая любимая? Или он научился жить без любви, как его отец? Научился обходиться обычным сексом. Мой дом перестал быть домом. Он казался мне нежилым, потому что мое время кончилось.
Мультиварка пискнула выключаясь. Рис был готов. Карри по-тайски с кокосовым молоком стояло на плите, остывая.
– Обедать! – крикнула я.
Никто не откликнулся. Решив, что они заканчивают, я снова стала листать блокнот. Сердечки, крестики, завитки… И все дела-дела-дела… Все – по дому, все было на мне. И этот му…ченник не хочет на мне жениться?!
– Ви? – окликнул голос Филиппа, и я откликнулась по привычке:
– Что, любимый?
Чары прошлого пали. Голое настоящее отразилось в его глазах. Ральф, шедший следом, плотно сжал губы. Видимо, просто не давить на него, – было уже мало. «Давить» на Фила тоже было запрещено.
Ральф обозлился. Филипп смутился. Я начала накрывать на кухонный стол.
Как все будет дальше мы пока что не обсуждали. Буду я спать лишь с Филиппом, а Ральф подтянется, потому что не может спокойно спать, когда он на втором месте? Или, они монетку бросят, пока я в душе? Или, составят план, с учетом месячных и головной боли?
Чтобы никто из них не «устаааал».
Ральф жевал молча, вперившись взглядом в горизонт.
Филипп сидел, как наказанный секретарь и ковырялся в своей тарелке.
Я помешала ложкой в тарелке, мешая рис с ярко-желтым соусом, в котором яркими пятнами плавали паприка и морковь. День перестал быть томным.
– Пожалуйста, только не вздумайте меня сразу оба благодарить. Я абсолютно не занята, а заботиться о вас – уже счастье!
– Куда ты? – спросили они, когда я встала из-за стола.
– Ужин в холодильнике, контейнеры я подписала. Клининг был в понедельник, одежду я отвезу в химчистку, а потом сама заберу. Что было в корзине я постирала и развесила в прачечной. Там осталось открытым одно окно. Я написала памятку на доске, что надо будет закрыть его, иначе сигнализация не сработает. Я приеду через два дня и разберусь с остальными делами. Если что-то понадобится, напишите мне на доске.
Меня тошнило. Физически. То ли от карри, то ли от них двоих. Могли бы быть благодарнее!
Ага!.. как они были благодарны Селесте. Которая тоже старалась изо всех сил, в силу своего понимания.
Могла бы быть умнее!
– Ты решила стать женщиной в полном смысле слова? Качнуть права, когда нам реально не до того? – спросил Ральф.
– Я не качала прав, – я заставила себя говорить спокойно. – Я сделала все, что меня просили и уезжаю.
Ральф посмотрел на свою тарелку, посмотрел на мусорное ведро, полное веганских сосисок и сбавил тон.
– Хорошо, я был не прав, извини! Давайте сменим тему.
– Поговорим о разрыве нашей помолвки? – спросила я.
– О вашей – чем? – спросил Ральф так холодно, что даже пар из ноздрей пошел.
Филипп поморщился:
– Мама! Снова все не так поняла.
И мы закончили обед в ледяном молчании.
