Соро Кет
Се ля Ви!
Любит не любит
Домой я приехала чуть пришибленная.
Настолько пришибленная, что даже не догадалась спросить, с чего Себастьян взял, что мы сойдемся в постели? Такое чувство, его даже это не волновало. Лишь деньги Мартина и позор жены. Других причин я не видела.
Да, мы обговорили, что будет, если я решу выйти замуж или Себастьян поймет, что я – все же не его выбор. Что будет с детьми. Кто унаследует наш дом… Мы обсудили места за столом и приемы Мариты, даже мои приемы, на которые Марита непременно должна быть приглашена. Мы обсудили положение Маркуса и возражения Фреда. Свадьбу Филиппа, Ральфа, возможную «холодную» войну между мной и Маритой и создание моего собственного «двора». Но ничего из того, что меня на самом деле волновало.
Лишь под конец, помогая мне спешиться, Себастьян поцеловал меня, но… это было такой формальностью, что во мне ничего не дрогнуло. Он меня даже в три года с большим энтузиазмом целовал. Не говоря уж о тех последних месяцах, перед моим отъездом.
Итак, во мне ничто не дрогнуло. Вообще. Себастьян воспринял это, как должное…
– Ну? – спросила Лизель, потирая руки и поднялась.
Похоже, она ждала моего возвращения очень долго и нервничала, как сводня. В малой столовой, которую она использовала как гостиную для приема и кабинет, горел камин и вещи, знакомые с детских лет, отбрасывали танцующие тени.
– Осталось только достать печать и налить сургуча на сиськи.
Она рассмеялась и обняла меня.
– Ох, Кошечка моя! Как мы с ним бились, знала бы ты… Я до конца не верила, что он согласится!
– А как же я? – спросила я. – Обо мне ты подумала?
Лизель чуть опешила, но тут же взяла себя в руки и улыбнулась мне.
– Я лишь о тебе и думала.
– Я не понимаю. Недавно ты приказала мне идти домработницей к его сыновьям. Теперь велишь идти к графу… Сколько я, по-твоему, смогу выдержать? Безразличия, я имею в виду!?
– Присядь, – сказала она. – Он объяснил тебе, что он слишком стар, что влюбляться? Не отрицай. У тебя это просто на лбу написано… Позволь и мне объяснить тебе кое-что. Мужчины, вроде Себастьяна, вообще бравируют тем, что любовь – это не для них. Мол, они, старые солдаты и их любовницы – это конь, да огонь. Мартин всю жизнь твердит то же самое, хотя я не ржала и не горела, когда он по пьяни вскарабкался ко мне в спальню через окно… И что с того? Я выходила замуж и разводилась, а Мартин все ждал меня и говорил, что любовь – это для слюнтяев. Не принимал ни единого решения, не посоветовавшись со мной, продвигал моих сыновей в семье и карьере, дарил мне земли, драгоценности и дома, но любовь… Пфф, скажешь тоже! Мартин ведь не баба и не слюнтяй, он просто ко мне привязан… Но если он не любит, то что такое, тогда – любовь? Одно мое слово и Мартин бросает все, садится в самолет и летит. А он, на минуточку, кардинал и рискует своей карьерой! Мое участие сводится по большей части к тому, чтобы поддакивать: мой Марти не слюнтяй какой-нибудь, чтоб влюбляться, – она рассмеялась и подмигнула мне.
Я неуверенно улыбнулась. Если не влюблен Мартин, то кто тогда, вообще, любил?
– Филипп, я уверена, говорил тебе о любви, – продолжала Лизель спокойным голосом. – И даже Ральф, хотя в нем жести побольше. Но что дала тебе их любовь? Секундное трепетание сердца и… дальше – что? Себастьян и без любви даст тебе положение и власть. И я, пока я жива, все сделаю, чтобы увеличить твое влияние. Просто не забывай поддакивать, что любовь – это для слюнтяев и тверди, что тебе достаточно и своей любви к нему. В постели, надеюсь, тебе советов не нужно.
– А дети? Он сказал, у нас будут дети!.. Я не хочу детей! Я много раз тебе говорила!
Лизель помолчала, что-то прикидывая в уме. Потом глубоко вздохнула.
– Увы, но ты – единственный шанс. Я пыталась убедить Маркуса завести жену. Какую-нибудь бедную и симпатичную родственницу, которая станет рожать детей и не станет вмешиваться в воспитание. Но Маркус категорически не согласен. Готов скорей из дома уйти… Если не ты, мы закончимся. И все, что я возвратила, нам все равно придется отдать. Детям Ойгена. Он ведь был братом твоего дедушки. Он первый его наследник после его детей, а ты – единственное, что я сумела выжать. Если детей у тебя не будет, мы кончимся… Собственно, потому я и согласилась: Себастьян – идеальный вариант в отцы. Если у него не останется наследников среди сыновей Мариты, он выставит наследником твоего. И твой сын-граф как-нибудь озаботится, чтобы домик его драгоценной матери не достался стае летучих гиен, которые называют себя ее кузенами.
– Но, Лизель, – перебила я. – Себастьян ненавидит Мариту! И если он так запросто отказался от Ферди и близнецов, то где гарантия, что моих детей он будет любить сильнее? Может, он вообще лишит их всего и велит изгнать из семьи, как только вас с Мартином не станет? Он не просто не любит, он еще и не хочет меня! Он сказал, будто хочет, но я-то вижу, это не так!
– Верена, – осторожно сказала Лизель. – Прекрати истерить. Ты с детства была у него любимицей. И я тут наслышана, как ты себя вела, пока я была в Америке. Целовала при каждом удобном случае, а он подыгрывал! На глазах у своей жены. Если это все называется: «не хочет», то ты права: мы кончились. Моя внучка – даже еще дурее, чем ее мать!
Я пожевала губу.
– Послушай, детка, Себастьян – граф и при наличии в семье девушек детородного возраста, он может выбирать лишь одну из нас. Оглядись, ради интереса, какой у него тут выбор. Если ему понадобится вторая жена, он не найдет никого ни красивее, ни богаче. А она понадобится… Технически, у Себастьяна шестеро живых сыновей. Но Филипп сам себя кастрировал, поскольку повторные проверки у хорошего доктора его не устраивали. Ральф священник. Фердинанд – гей. Рене довольно взрослый, чтобы впервые подхватить корь и есть большой риск, что он останется на всю жизнь бесплодным. Остались лишь близнецы, но взгляни на них. Даже отец считает их лоботрясами, которые только и думают, что о вечеринках. Любой из них – катастрофа для всей семьи. Я думаю, и Мартин со мной солидарен, что было бы лучше отправить их с глаз долой. В Америку, например, Джек будет просто в восторге. Он назначил мне нехилую ренту, чтоб сохранить двойную фамилию и с радостью введет их в тамошнее общество, как их родственник… Отправить их к нему, подсадить на денежную иглу и держать на ней, пока они не влюбятся в кого-то неподходящего и встанут перед дилеммой: любовь с красивой американкой, или надоевший им с детства быт среди ненавистных родственников и колченогих штрассенбергских баб.
– Себастьян, – упрямо повторила я.
– Спокойнее, я к нему веду. Да, граф взбешен, что его заставили. Да, ты не станешь его женой перед богом, но!.. Твои дети очень даже могут стать новыми графьями. Рене – самый младший из всех его сыновей и самый любимый. Он ненавидит Мариту, но при этом обожает меня. Переманить его на нашу сторону не составит труда. И если он не сможет иметь детей, то он поддержит права твоих. А может… девять лет не такая большая разница. Быть может, ты и Рене…
– Ты издеваешься надо мной или просто не слышишь?! Я говорю сейчас о любви, а не о политике!
Лизель снисходительно улыбнулась.
– Послушай, Ви! К чему тебе сопли? То, что Себастьян не любит тебя сейчас, не означает, что он не влюбится в тебя позже. Ты молода, на тебя оборачиваются мужчины, из-за тебя ругаются двое лучших его сыновей. Слейся с ним, живи его интересами, окружи себя интересными, похожими на него людьми и не давай ему заскучать в постели, только-то и всего. Дай ему «хорошо» и он начнет возвращаться за этим снова и снова.
Я только рассмеялась.
– Ты видишь меня маркизой де Помпадур, но наша семья – не Франция.
– Боюсь, другой семьи у нас нет… Нам нужен наследник, Ви. И ты это знаешь.
– Да. Но что с Себастьяном? Что если я ему не понравлюсь? Ну, вообще? Что если наша химия просто не совпадет? С чего ты взяла, что я на самом деле ему понравлюсь! У него была куча женщин и ни одна из них не была, как я!
Элизабет вздохнула, похоже, я начинала ее бесить.
– Химия-шмимия… Себастьян в этом плане понимает не больше Цезаря. Факт, что ребенка он примет. Это единственное, что имеет значение…
– Еще один несчастный ребенок, вроде меня?
– Себастьян к тебе привязан. Ему ты нравишься, хочет он того, или нет… И он не такой, как те двое. Он никогда, ни на чем в своей жизни не заморачивался, кроме как на своем стояке. Поверь, вы будете идеальной парой.
– Родители Мариты тоже так считали.
– Они считали, что титул принадлежит им. Ты же знаешь, что у Себелль сыновей не было, а Марита – происходит от законной жены, тогда как сам Себастьян от Кунигундэ. Cчастье Мариты никого на свете не волновало… Она очень мелкая внутри и снаружи, а у него большой член. Нельзя винить ее в том, что она страдала, как турки в гостях у Дракулы.
Бабушка всегда была элегантной, и я не стала спрашивать: те турки, которых Дракула посадил на кол? Поэтому я спросила:
– Откуда ты знаешь про его член?
– Из очень надежных источников, – она помолчала. – Последний роман у Себастьяна был с официанткой. Буквально до февраля… Думаю, она его окончательно убедила, что трахаться от души, умеют только его крестьянки. Тут я не спорю: ему всегда нравились девчонки с примесью итальянских кровей, а те умеют отжечь, если захотят. Так вот, его последняя пассия, официантка, которую он нашел и отмыл, уж точно умела. Будь у нее хоть капля мозгов, он не ушел бы. Он сам так Мартину и сказал: «Я думал, эта будет последней!» Но эта дурочка вообразила себя звездой. Она читала эти женские книжечки про то, как соплячки качают права перед миллионерами, а те вместо того, чтобы высадить их на той же помойке, где и нашли, влюбляются все сильнее. И наша Звезда стала называть его папочкой и требовать фамильные драгоценности, иначе, мол, она от него уйдет.
– И? – подтолкнула я, гадая, где Лизель берет столько сведений. – Что было дальше?
– Он дал ей гордо уйти в закат с одной сумочкой, потом вызвал плотника и сменил замки на дверях. А консьержу велел передать этой дуре сумку с кое-какими вещами и документами и больше не впускать ее внутрь. Очень поучительная история для таких нахалок.
– «Не зарывайся»?
– «Все драгоценности нужно носить с собой»! – Лизель подмигнула. – Теперь она работает в кафешке получше, чем до Себастьяна, но это пока не утратит лоск. Я подослала к ней Жоржа, который представился частным детективом графини, и эта дура за пару сотен выложила все. Я рассказала Мартину, он – племяннику. И, пока он размышлял о возрасте и подлости молодых вертушек… мы с Мартином аккуратно подвели его взглянуть на тебя. Помнишь, когда я отправила тебя вести дом? Для Филиппа с Ральфом?..
– Помню.
– Вот и Себастьян тоже запомнил: как кто-то любит, заботится… только не о нем. Теперь, когда ты ранена и разбита, как и он сам, почему бы вам не сойтись, утешив друг друга?
– Но он…
– Забей на это «а он». Давай подумаем, что ты можешь сделать.
Западное крыло и Игрушка
Отделку Западного крыла собирались закончить к осени, и Себастьян сказал, что я должна буду встретиться с архитектором, посмотреть проект, выбрать комнаты, в которых я размещусь и подумать, сколько слуг мне понадобится.
– …в ноябре тебе исполнится восемнадцать, и я официально представлю тебя семье, – сказал Себастьян и посмотрел на свою жену. – Правильно, дорогая? Или, мы прямо за ужином распилим ее на части, чтоб кольца всей семьей подсчитать?
Марита скрипнула зубами, но наша свеженькая открытая вражда уже не позволила ей взывать к моей личной совести.
Граф и графиня пришли вдвоем, словно для того, чтобы подчеркнуть серьезность намерений и добровольное согласие со стороны жены, но Марита выглядела заплаканной и ее голос скрипел. Видимо, истерика была грандиозной.
– Да, правильно, – прошептала она. – Пусть вся семья будет в курсе, что ты окончательно спятил, и берешь девчонку в наложницы, как турецкий султан.
– На твоем месте, – Мартин посмотрел на свою племянницу, – я бы заткнулся. Иначе, он возьмет ее в жены, как американский миллиардер.
Он прибыл два дня назад, – якобы, повидаться с племянником, который был ему дороже родного сына, – но я не была уверена, что они встречались.
Себастьян вставал очень рано, скакал верхом, принимал ванну, завтракал и садился работать, а дядя Мартин просыпался намного позже… в постели Лизель.
– Если у них родится мальчишка, она получит денежки Броммеров раньше. Имей в виду! – брякнул кардинал. – Далеко не всякая молодая наложница согласится терпеть в своем доме лицемерную старую ханжу.
Дядя Мартин очень здорово умел говорить: послать голос в потолок, словно оперный певец. Возвысить его, понизить, заставить греметь. Да и слова подобрать умел. Даже совсем спонтанно. Он стал кардиналом не по родству, он сам этого добился. Умом и многочисленными интригами. Поэтому Марите нечего было и думать, чтоб возражать. Он сделал бы ее всухую.
– К архитектору я пойду с тобой, – сказала Лизель, играя нитью крупного жемчуга, который влажно светился на фоне черного платья. – Свадьба не настоящая и речи о настоящем приданном мы не ведем, но я все равно хочу оплатить дизайн и отделку комнат. И мебель тоже. Разумеется, с твоего одобрения, – она стрельнула глазами в графа. – Это, в конце концов не семейный альков, а больше для удовольствия… Хочется, чтобы и тебе нравилось.
Он рассмеялся:
– Я, знаешь ли, не художник. Трать свои деньги, как сочтешь правильным. Мне, честно, все равно.
– Нет, речи быть не может, – вмешался Мартин. – Все счета, Лиззи, ты пришлешь мне. Себастьян, проследи, пожалуйста.
– Но я планирую в самом деле нечто особенное, в духе того, что было построено в самом начале, для Кунигундэ.
– А я планирую это оплатить, – строгим тоном возразил Мартин. – Этот мальчик – сын моего брата, в конце концов. Быть может, Рене еще сможет иметь детей, а у Верены родятся дочки.
– У меня ни одной девчонки, – мрачно возразил граф.
– А у Верены по материнской линии ни одного пацана… Замок есть и останется в собственности семьи, так что я не позволю Лизель тратить на него собственные деньги! Оплачивать буду я.
– Ну, хотя бы машины ты позволишь мне оплатить?! Это все-таки, моя единственная внучка.
– Нет, нет и нет, – сказал кардинал с улыбкой. – Ты единственная женщина, терпевшая меня до конца. Твоя внучка – это моя внучка.
Лизель укоризненно покачала головой, затем коснулась губами его щеки.
– Обсудим это потом, хорошо? – по ее тону можно было подумать, что она станет настаивать на том, чтобы оплатить все лично, но в итоге не настоит.
– Знаешь, – сказала Марита, срываясь на тихий свистящий шепот и наклонилась ближе к Лизель, – когда ты окрутила того старпера, который годился тебе в отцы, я была еще девочкой. Но я все же помню, как думала о тебе: «Она – героиня! Такие жертвы ради детей!» Сейчас я поняла кое-что еще. Ты просто шлюха, Лиз! Тебе просто нравится кружить головы богатым мужчинам, потрошить их, как кур и бежать с награбленным дальше. И свою внучку ты вырастила себе под стать! И собираешься подарить старперу!
Себастьян дернулся, но ничего не сказал. Лизель только улыбнулась. Сжав руку Мартина, готового перегнуться через стол и ухватить Мариту за волосы, она пожала плечами:
– Бежать? Прости меня, дорогая, но мои бывшие мужья… Кроме Хорста, Царствие Небесное… – она грустно улыбнулась и коротко погладив крестик на шее, прижала его двумя пальцами. – Мои бывшие мужья не чувствуют себя выпотрошенными. Они чувствуют себя обязанными мне. За счастье. А вот твой собственный… Ты меня прости, Басти, но первые годы, я в самом деле боялась, что ты не выдержишь и покончишь с собой.
Себастьян слабо улыбнулся в ответ, окончательно взбесив Мариту.
– И ты решила, что раз сам я не застрелился, надо меня еще чуть-чуть подтолкнуть?
Лизель затвердела в лице:
– Себастьян шутит, – объявил кардинал.
– Я не уверена.
– Ты просто не хочешь отдавать ему Виви, – промурлыкал Мартин, поцеловав ее в кончик носа.
– Да, тут ты прав: не хочу. Я лучше заставлю Маркуса взять жену, или вышвырну из дома.
Я фыркнула:
– Ты так говоришь, будто им тут не наплевать на Маркуса. Пусть, лучше, дядя Мартин заставит Себастьяна. Его мне не жалко.
Марита взорвалась.
– Все, что вы тут разыгрываете – просто шоу! – завизжала она. – Ты думаешь, что я дура? Заставит, ха! Да он же сам на тебя залезет, как только выбьет побольше денег из твоей бабки! Я даже не уверена, что он до сих пор этого не сделал! Думаешь, я забыла, как ты по сто раз на дню бросалась ему на шею, а он притворялся, что все это – не всерьез?! Что ж, вы своего добились! Можешь целовать его куда хочешь! Вот, только титул вы не получите, поняла?! Даже если твой сын станет графом вместо одного из моих, графиней всегда буду только я! А ты навсегда останешься игрушкой в постели! И поделом тебе, маленькая тварь!
– Сама ты тварь, только старая! – огрызнулась я. – Всю жизнь дрочившая только на свою тиару! Ну, так валяй, поди, еще подрочи! Что ты, только ты – графиня! А когда кончишь, организуй мне семейный вечер! С-сука! Как Иден!..
– Верена! – оборвала Лизель.
Марита, вся багровая, начала всхлипывать. Потом, расплакалась, уткнувшись лицом в ладонь. Мне стало жаль ее, но я быстро с этим справилась. Чего мне было ее жалеть? Она меня пожалела, когда подогнала сыночку новую девушку? Богатую девушку, из дальней своей родни? Ту девушку, которая переедет в мой дом. Дом, который столько для меня значит.
– Я ненавижу тебя, двуличная, лицемерная гадина! – выкрикнула я. – Даже полгода не прошло со дня смерти мамы!
Лизель помогла графине подняться и вывела из столовой. Мартин, покосившись на нас с Себастьяном, тоже встал и прокашлялся. Какое-то время он собирался что-то сказать, но, так и не придумав, что именно сказать, вышел.
Я вытерла слезы.
– Я что-то не припомню ту часть, что тебя заставили, когда ты ломано объяснялся мне в нелюбви.
Себастьян перестал тереть лоб рукой и вскинул на меня взгляд.
– Я тоже не припомню: когда ты начала звать Джесс мамой?
Мне показалось, что в нос плеснули табаско. С такой страшной силой зажгло и защипало внутри.
– Я, вроде спрашивал: ты все еще любишь парня? – продолжал Себастьян отрывисто. – И ты ответила «нет».
Я задыхалась: что я могла сказать?
– Ты просто не понимаешь, – сказала я, лихорадочно пытаясь выкрутиться. – Тебя никогда в жизни не бросали. Тебя никогда не использовали. Тебя не отшвыривали, как ненужную куклу!..
На глазах выступили слезы. Мне было ужасно жаль себя.
– Не обязательно любить, чтобы ревновать!.. И злиться на то, что он предпочел другую. И ненавидеть при этом твою жену! За то, что она зовет меня тварью!
Себастьян усмехнулся, взял меня за руку, перевернул ее вверх ладонью и крепко поцеловал в запястье. Чуть выждал, скользнул губами до сгиба локтя. Я сильно вздрогнула; глубоко, всем телом. В последний раз я занималась сексом тысячу лет назад, а Себастьян был красивый мужчина и знал, что делает.
– Ты ошибаешься, – сказал он. – Меня все время использовали. Начиная с того прекрасного дня, как я выбил сумму побольше, женясь на Марите.
Его большой палец мягко погладил меня по точке, где бьется пульс, затем ладонь соскользнула вниз, рука повисла вдоль стула. Себастьян посмотрел на часы
– Я бы с радостью рассказал тебе и тоже заплакал, но у меня нет времени. Я жду покупателя на двух жеребят.
Два его жеребенка
Себастьян:
Он сам себя ненавидел, хотя и все понимал.
Все почему-то вспоминалось, как он впервые заметил Филиппа. Себастьян помнил этот день так отчетливо, словно много раз видел его в кино. Свои сапоги, – на правый налип листок, и он остановился, чтобы убрать его. И вдруг, по замку разнесся радостный крик:
– Смотри, мам! Лошадка! Как папина!
Забыв про листок, Себастьян выпрямился и как зачарованный прошагал в гостиную. Там, оседлав черный бархатный валик дивана, сидел мальчишка с волосами цвета выгоревшего песка. Раскрасневшийся и счастливый, он скакал на подушке, не двигаясь с места. А по экрану большого телевизора перед ним скакал конь.
– Не порти подушки, Филипп! – ворчливо сказал Рене.
Первенец; разочарование номер раз. Кровь от крови и плоть Мариты. Ко второму ребенку граф даже не присматривался. Вообще, едва помнил, что у него второй сын. Сын, от рождения предназначенный церкви.
– Филипп! – прикрикнул Рене. – Это дорогой диван! Антикварный к твоему сведению.
– Мужчина вообще не должен разбираться в таких вещах! – ответил младшенький дерзко. – Не ной, Ренита!
И Себастьян как будто очнулся.
– Филипп!
Имя мальчика вспыхнуло у него в мозгу. Сын, из мельтешащей по дому точки, превратился в живого маленького мальчика. Его мальчика. Себастьян громко прокашлялся.
– Папа! – возмущенно скуксившись, возопил Рене. – Скажи ему!
Граф поморщился: и это чучело унаследует его титул. Какое счастье, что сам он в этот миг будет мертв. И какое счастье, что у него еще один мальчик. Мальчик, который пошел в него.
– Твой брат прав, – сказал Себастьян. – Диван – это для них с мамочкой. А мы с тобой сейчас поедем на Агрономе.
– Ни в коем случае, – выбежала откуда-то жена и обхватила Фила за талию. – Он совсем малыш!
Фил вырывался, как зверь, но мать все равно держала.
– Убери руки! – велел Себастьян и протянул свою. – Этот сын – мой!
…Теперь ничто в Филиппе не напоминало того, сияющего мальчика. Он разрушал любовь к себе по частям. Как разделывают тушу. Сперва, в семинарии, затем уже здесь, на его глазах. Глядя на сына, Себастьян думал о Джессике, которая медленно спивалась, пока Филипп седлал всех в городе шлюх. Думал о ее дочери, которая выгораживала его, пока сам Фил трусливо отсиживался на кухне. Об этой бедной девочке-ассистентке графини. И снова о Ви, которая прокричала в сердцах: «Тебя просто никогда не использовали и никогда не бросали!»
Себастьян с грустью улыбнулся: как хорошо она о нем думает. И еще о том, что ее саму использовал и бросил Филипп. Его любимец, его надежда.
– Разговор будет долгим, – сразу же начал граф. – Вы в курсе, что вы устроили?
Оба что-то промычали в ответ.
Лизель, как и обещала вызвала аудит. Чтобы вывести деньги, вложенные в их дело. Епископ обещал, что такого не будет, но Себастьян полагал, что Фред просто убит горем. Слишком поглощен Джесс и не до конца понимает, что там у Верены с его сыновьями произошло. Когда он поймет, он наверняка передумает.
Даже Мартин взял ее сторону.
Причем, не из-за Лизель. Верена произвела на него неизгладимое впечатление в суде и дядя, подпив, в очередной раз покаялся перед ним за то, что заставил взять в жены Мариту. И в качестве компенсации, предложил Верену.
– Она слишком хороша для двух твоих дураков! – горячился Мартин, стуча по столу. – Бери ее и не думай! Я вам отремонтирую Западное крыло, а Марита пусть сидит в Восточном. Будет против, я ее на хрен вышвырну из семьи…
Решив, что дядя проспится и все забудет, Себастьян позволил себе расслабиться.
– Согласен! – сказал он, протянув руку. – Если Марита свалит, я согласен на все!
До их разрыва с Лулу оставалось три месяца…
Тогда Себастьян понятия не имел, что Филипп такой дурак и в самом деле откажется брать Ви в жены.
Ребятки, видно, вообразили себя бессмертными: взяв деньги у Джессики по всем правилам, они ограничились распиской о возвращении долга, ни цента ей не вернув. Вызванный аудит никаких подтверждений расписке, естественно, не нашел и Лизель угрожала судом, если они не отдадут деньги по-хорошему.
– Я не какая-то там хрюшка-психолог, которая пытается обвинять пациента в насилии, – сказала она. – У меня конкретные обвинения и доказательства от обеих сторон. И Мартин будет на моей стороне.
– Как это будет вам на руку…
– Да, черт возьми! Вся история Фила, Ральфа и Джесс будет мне на руку. Ты еще помнишь, как они познакомились? Потому что я помню: Ральф продавал наркотики, Филипп покупал. Для Джесс! Я уж молчу о том, что происходило в их браке.
Граф сам понимал, что брак Фила с Джессикой выглядел очень плохо. Особенно, его окончание с побоищем Мама-Дочка, сломанной челюстью и заявкой жены на изнасилование несовершеннолетней.
Кроме того, Верена была свидетельницей того, как Ральф истязал ее мать, а Филипп намеренно не клал бедную женщину в больницу, чтобы брат не отобрал у него опекунство над ее деньгами.
Перед тем, как граф согласился пойти к Верене, все было уже готово для передачи в суд. И дневники Джесс и свидетельства людей, с которыми она делилась желанием забеременеть. И история лечения. И свидетельства дочери, о том, как именно это сводило ее с ума. И последняя беременность. И многочисленные записи бесед с психиатром. И документы из госпиталя, куда привезли Верену. И скандал со Стеллой, и все-все-все.
Если дело передадут в суд, его сыновьям повезет, если их не посадят. Деньги они потеряют. Все.
– Они хотят все немедленно? – Ральф, как обычно, сообразил первым.
Было у него это сверхъестественное, уличное чутье, которого не было у Филиппа, или, просто умение размышлять. Себастьяну было не по себе. Он глубоко сожалел, что решил проявить лояльность к причудам своих любимчиков, не вникнув в курс дела. Если бы он хоть половину из всего знал! Да он бы хлыстом загнал Фила в церковь и велел Ральфу обвенчать его с Ви.
– Да, они хотят все, – подтвердил граф разглядывая сына. – Те деньги, что вы одолжили и не вернули. С процентами. Вы можете, конечно, попробовать пойти в суд, чтобы затянуть расплату, но… Верена до сих пор несовершеннолетняя. Стоит ей раз расплакаться и сказать, что вы обещали на ней жениться и она верила, а потому врала, суд даже не накажет ее за все эти лжесвидетельства. Накажут вас. Обоих. И я вас заверяю, ребятки: как опекуны, вы не имели права даже дрочить на нее в фантазиях. Не то, что в самом деле с ней спать!
– Штрассенберг не идет против Штрассенберга, – буркнул Филипп.
– Верена – последняя из Броммеров, – безжалостно напомнил отец. – Рассказать тебе, как вел свой бизнес Симон? Как он продал свой титул богатому еврею, а потом продал его самого? Вот то-то же. Если ей дадут волю, Верена тебя порвет.
– Это все из-за Иден.
– Естественно, что из-за нее! Не из-за тебя же, трус ты проклятый. Знаешь, я даже рад, что ты женишься на этой козе с кудельками. Она – не нашего круга и будет здорово, если ты со временем тоже прекратишь в нем бывать.
Филипп вытаращил глаза.
– Серьезно?! Ты от меня откажешься?
– А что мне делать с неумным мерином?! Ни в езду, ни на племя. Какой мне от тебя прок?! Только и делаешь, что позоришь меня, вынуждая спасать твою никчемную шкуру! Даже смелости не хватило признаться девке, что женишься на другой. Мне на тебя смотреть противно, Филипп! И видит бог, если бы я мог все вернуть назад, я не позволил бы тебе здесь остаться.
– Поверить не могу! – повторил Филипп в такой ярости, что Себастьян едва сдержался, чтоб не швырнуть ему в лицо пресс-папье. – Ты от меня отрекаешься в угоду Элизабет?! Ты граф или кто?
– Кто я?
Почему-то снова вспомнилось, как та бедная дурочка Селеста рыдала в кабинете Мариты, умоляя не увольнять ее. Клялась, что ни на что не претендовала, лишь любила его. И то, как сам Филипп в это время играл в какую-то стрелялку, надев наушники. Словно выключив мир за дверью.
– Вопрос в другом: кто – ты? Будь у тебя дети, я бы послал Лизель. Даже дядю Мартина. Будь у тебя дети Джесс, они имели бы право на ее деньги. Такое же, как и Ви. Но детей у тебя нет. Есть лишь неоплаченные счета и долги.
– Вот пусть она и сыщет с меня долги. Из-за ворот Штрассенберга! Как Броммер.
– За воротами окажешься ты, дурак, – сказал отец, почти равнодушно. – Не всех женщин можно вышвырнуть за борт, как ты привык. Некоторые сдерут с тебя часть обшивки, – он долго крепился, потом спросил. – Ты что-то знаешь про девушку, которую уволила твоя мать?
Филипп сперва как бы не услышал, затем очень медленно поднял голову.
– Ты серьезно?! Да это было сто лет назад. Дважды. Эта овца приревновала меня к Верене и побежала к матери с пузом, врать что порвался презерватив. Вот почему она ее выгнала! За вранье. Я даже приблизительно не мог быть отцом этого ребенка. И я готов подтвердить это, сдав анализ на ДНК, когда она его выскребет или когда родит! Я заявил на нее в полицию. И я этого не стыжусь!
Слегка обескураженный, Себастьян потер лоб ладонью. А с чего он, собственно, взял, будто бы все бабы – святые? Селеста крутилась вокруг семьи достаточно долго, чтобы заметить: любой, в ком есть хоть капля их крови, имеет право быть принятым.
– Даже я не настолько мразь, как ты привык думать, – заметил Филипп.
– После того, как ты обошелся с Виви, у меня очень мало поводов думать о тебе хорошо.
– Виви, – передразнил Филипп, будто не понимал, что несет и насколько близок к тому, чтобы получить по морде. – Чем именно она тебя так цепляет, пап? Своей преданностью семье? Или тем, как с разбегу на тебя прыгает?
– Она в то время была с тобой!
– О, да, была. Она меня окрутила тогда, все правда. И я на самом деле почти что верил, что она любит меня… Но когда мы с Ральфом вновь помирились и обменялись историями, то поняли: Верена точно так же обработала и его.
– Как именно? – вскипел граф. – Приготовила пожрать и простирнула его сутану?! Вы сами же потом умоляли, чтобы за домом следила не ассистентка Мариты, а сама Ви! И еще кое-что: вы оба на свободе только благодаря ей!
– А ты не думал, благодаря кому мы оказались на грани той несвободы?! Будь Ви совершеннолетней…
– Да? – перебил граф. – Вот как даже? Теперь, во всем виновата только она?
– Ты прекрасно знаешь, что это так! Не я за ней бегал, не Ральф!.. И да, Верена заботится. Заботится обо всем. Она так, сука, заботится, что потом ты остаешься без нее, словно бы без рук. Но это просто часть плана: влезть мужику под кожу, чтоб без тебя он потом не мог. И если ты приглядишься, точно так же поступает Лизель. Я лучше сяду в тюрьму, чем закончу, как Мартин: под каблуком.
Себастьян сухо рассмеялся.
– Судя по тому, что я слышал, закончишь ты, скорее, на социале.
– Лучше так, чем на поводке. Ты сам видел, что стало с нашим бизнесом. А ведь мы даже не просили Лизель вкладываться! Она сама хотела участвовать, сама вошла в долю… И мы ей верили, а она смеялась, с каждым годом все глубже загоняя гарпун. На случай, если мы откажемся подчиняться. И вот что: мы приняли решение. Никакие бабки не стоят вечного висения на крюке.
– Да, кстати, о ее бабках… Как вы в курсе, состояние отца Джессики было поровну поделено между дочерью и женой, тогда как ее мать все свои деньги оставила внукам?.. Внучке, в частности. Знаете? Хорошо… Но в курсе ли вы, сколько именно денег она оставила?..
Оба переглянулись. Филипп явно не знал, но и Ральф, к удивлению Себастьяна, не знал тоже.
