Соро Кет
Се ля Ви!
Как насчет Себастьяна?
День выдался очень теплый для конца марта.
Почти двадцать градусов, ни облачка в высоком голубом небе. И все, кто был дома, высыпали на берег. Мы с Лизель тоже там были. Солнце – не частый гость и когда оно появляется, вокруг как будто начинается праздник.
Все становятся легкими и красивыми, беззаботно-улыбчивыми и даже сплетничают с душой.
После того, как Эрик ударил Фрэнка, а Ральф – Эрика, битву продолжили адвокаты. Граф так гордился своим соколенком, что даже забыл на время про маленького-Рене и тот немедля заболел корью.
– Ну, у кого теперь тут не будет деток? – так по легенде, спросил его старший брат.
Теперь он жил у отца и спал с ассистенткой матери, пока графиня их не застукала, – типичное окончание всех его афер. Девушку вышвырнули прочь. Филипп, как обычно, плюнул и стал жить дальше.
Застав на пляже всех сразу родственников, мы с Лизель устроились на принесенных с собой шезлонгах, и Михаэль раскрыл для нас зонт.
– Я думаю, – сказала Лизель, – я была чертовски несправедлива к Маркусу. Он не похож на Доминика, это правда. Но если бы я встретила Доминика сейчас, то даже руки бы поцеловать не позволила. Не то, что просадить весь свой капитал. Родственники Мариты поступили куда мудрее.
Графиня, лежавшая на другом конце пляжа, демонстративно отвернулась от нас. Граф что-то сказал ей. Она яростно ответила.
– Маркус пошел в тебя, Лиззи, – сказала я, рассеянно наблюдая за ссорой августейшей четы. – Но ты сама не принимаешь эту черту в себе: рациональность и здравый, трезвый расчет. Все, что у нас сейчас есть – твое. Даже Мартина опутала именно ты и можешь поступать с графскими детьми, как захочешь. Себастьян будет молчать и целовать тебе руки. Даже, если ему хочется вцепиться в тебя зубами.
Лизель пожала плечом. Ее лицо было едва различимо в густой тени шляпы.
– Это чертовски скучно – сидеть вот так, без дела и быть верной Мартину, только ради того, чтобы Себастьян целовал мне руки. Знаешь, что я недавно начала понимать? Семейная твердь Штрассенбергов – легенда, которую мы сами же сочинили. Мы мним себя особенными лишь потому, что никогда не выходим из своего замкнутого мирка. Стоит выпасть из гнездышка, мы пугаемся и летим назад. Под крылышко нашего представительного графа… Но кто такой Себастьян? Всего лишь смазливый кретин, как и твой отец. Все, что он может – это скакать верхом, да остроумно хамить ближайшему окружению. Когда не станет его наружности, не станет и Себастьяна.
– Нам-то что с того?
– Ничего. Просто размышляю… Его любовницы становятся все моложе… Он пытается быть другом своим старшим сыновьям.
– Это будет самая дорогая дружба в истории Штрассенберга.
Она слегка приспустила очки и глаза лукаво сверкнули.
– Я все думаю… Это было бы весело: увести его у Мариты. На глазах у всех. Не насовсем, конечно, традиции есть традиции. Но стать его любовницей… Официальной любовницей, вроде Кунигундэ… Это было бы весело. Представь себе Западное крыло, отдельные лошади и две сразу графини.
– А как же Мартин? – озадачилась я.
Как все в семье, я была заложницей однажды созданных образов. Лизель мне с детства казалась почти богиней, и я не сомневалась: стоит ей захотеть, Себастьян рухнет к ее ногам. Прямо с Цезаря.
Но Мартин был добр ко мне, и я не могла потакать ей в фантазии ему изменить.
– Это было бы подло по отношению к Марти!
– Не знала, что ты спишь с Мартином, – сказала Лизель.
– Я?
– Я не вхожу в его личную группу «сильно моложе», детка, – вздохнула Лизель. – Мне очень лестно, конечно, но говорю я не о себе… Ты никогда не думала перестать врать себе, что любишь Филиппа и влюбиться в его отца?
У меня приоткрылся рот.
Да прыгают мячики!
…Через пятнадцать минут прыжков тет-а-тет, мы с Сигурдом организовали командный турнир по пляжному волейболу. Девочки против мальчиков. Четверо на троих. Себастьян, сидевший под тентом Мариты, тут же примчался и заявил, что будет судить.
Если он и винил меня во всех своих бедах, то никогда об этом не говорил.
– Капитаны, ко мне! – позвал он, как делал много раз раньше, и мы подошли.
Себастьян был в пляжных шортах, светлые волосы сверкали на солнце. Ни единого седого волоса, кожа всегда ухожена и увлажнена. Мускулы, как у Цезаря. Красивый и гладкий.
Всмотревшись в него, я окончательно поверила Лизель. Он молодился. Старался выглядеть презентабельно, пока Природа не прикрыла его «Милк-бар».
– …а он не старый для этого? – опасливо уточнила я двадцать минут назад.
– Ему всего пятьдесят, – махнула рукой Лизель, – а тебе семнадцать. Он будет скакать на тебе, как на Цезаре. Дважды в день!
Я все равно сомневалась: Фил с Ральфом были моложе, но скачки закончились очень быстро. Нытьем, чтоб я нашла себе хобби, помимо них.
– Себастьян – старой крепкой породы. Без примеси фригидных кровей, – возразила Лизель. – У его дядюшки до сих пор стоит, а я уж давно не та, с которой он впервые сошелся!
– Крепкой породы, да… Такой же крепкой, как коренастые брюнетки, по которым он прется, – напомнила я. – Я не его типаж.
Лизель устало вздохнула:
– Какой типаж? У него просто член большой, а Марита очень мелкая. Снаружи и изнутри. С Агатой ему не пришлось сдерживаться, вот он и переключился на крепких баб, в которых можно рукоять от лопаты сунуть; с такой-то задницей… У тебя там как? Глубоко?
– С лопатой я как-то пока не попробовала, – буркнула я.
– Попробуй с графом, – подмигнула она.
– Э-э-э?.. Привет, Себастьян! Понимаешь, такое дело… Мы проводим конкурс на самую глубокую вагину. Ты не мог бы сейчас измерить мою?
Лизель хихикнула.
– Пойди, лучше, к Сигурду, – велела она, – он глаз с тебя не спускает. И предложи ему сыграть в волейбол.
Так я и сделала.
В процессе все увлеклись.
Я даже как-то забыла, что бабушка послала меня всего лишь показать «мячики», а не кидаться на амбразуры, пытаясь выиграть у парней. Девчонки Штрассенберг не были такими высокими, как я и мои кузины со стороны Ландлайенов и мы сперва проигрывали высоким и крепким парням.
Тогда я предложила смешать команды. Девчонок и пацанов. Игра закипела.
В порыве радости от очередной победы, Сигурд ухватил меня за бедра, закинул на свое плечо и принялся победно орать, кружа на месте, как Конан-варвар. Я радостно визжала, мои волосы хлестали его по икрам. Это сразу не понравилось Ральфу, который вместе с Филиппом и Раджей пришел на нас посмотреть.
– Поставь ее! – попросил он Сигурда.
– Оставь ее! – оборвал Себастьян. – Я приказал тебе оставить ее в покое!
– Но, – начал было Ральф.
– Говно! – перебил отец. – Заткнись и сядь на место посреди зрителей!..
Ральф молча повиновался, но настроение у меня все равно пропало.
К счастью, март подал знак, что он возвращается. С Эльбы задуло холодом, и команда рассыпалась так же незаметно, как создалась.
– Пойдем в кино? – предложил Сигурд, когда мы всей веселой толпой с шезлонгами, полотенцами и корзинами пошагали к Штрассенбергу.
Он не был таким красавчиком, как графские сыновья, но все равно, довольно приятным парнем. И мне понравилась та решимость, с которой он взвалил меня на плечо. Однако, Лизель предлагала мне план, который был много приятнее ни к чем не обязывающего секса.
Я искоса убедилась, что Себастьян все еще рядом и улыбнулась.
– Нет. Ты – классный, правда, но я люблю повзрослей… Звякни мне, когда тебе будет сорок.
– Тогда тебе самой будет сорок! – кисло ответил Сигурд.
– Вот именно, – улыбнулась я. – И ты попрешься искать любви у восемнадцатилетних соплюшек, а я останусь жалеть, что пошла с тобой, пока мне самой было восемнадцать.
– Тебе семнадцать, – напомнил граф, каким-то образом оказавшийся подле нас и набросил мне на плечи пляжное полотенце. – Но в целом, она права, малыш. Не трать свою потенцию на соплюшек. Я в молодости спал с женщинами постарше. В их возрасте только-только просыпается сексуальность, и они готовы трахаться день и ночь. Не то, что семнадцатилетние.
Сигурд покраснел, вспотел, начал заикаться. Меня такими речами было уж не смутить.
– Я не фригидная! Просто я не люблю детей!
– Мужчины за сорок уже не то, – сказал Себастьян.
– Я слышала другое…
– И что ты слышала? – спросил Себастьян, в его голубых глазах плескались пьяные золотые рыбки.
Я выразительно улыбнулась, ничего не сказав и поплотней укуталась в полотенце.
ЧАСТЬ 9.
I Верена.
Конфронтация с высшими чинами
Первое время епископ гордо хранил молчание.
Он приезжал и часто, – якобы к Герцогу, или навестить брата, – но со мной демонстративно не разговаривал. Я его избегала, но, когда встречи стали случаться чаще и вопреки всему, избегать разговоров стало сложнее.
– Не хочешь передо мной извиниться? – спросил он как-то, перегородив собой дверь.
Дверь была крошечной, вела в кладовую, и я зашла туда на секундочку – взять собачий корм.
– Извини, пресвятой отец, дядя Фредди, – ответила я. – Только прошу тебя, не зови своего помощника, чтоб и меня избил!
– Ральф никогда не поднимал на тебя руку!
– Зато на Джессику поднимал.
– Ради тебя!
– Им просто так нравилось.
Я переложила тяжелую двухлитровую банку корма с одной руки на другую и посмотрела на человека, которым когда-то бредила, задыхаясь от разрывающей на части любви. Даже сейчас он был намного красивей Маркуса и это было нечестно.
Он этого совершенно не заслужил!
– Мать просто промыла тебе мозги!
Я рассмеялась.
– Я помню, смутно, но помню… Как ты ругался с Лизель, вопил, что она тобою манипулирует. Что привязала тебя к себе, и к дому, и к Джесс… Но постарев, ты вернулся в этот дом сам. По собственной доброй воле. Когда ты понял, что ничего не стоишь без ее помощи, ты пришел к ней. Как тебе совести хватает осуждать ее за ее спиной? Кто ты такой без Лиззи?! Всего лишь смазливый когда-то, накачанный идиот, который хорошо трахался. Вот только без Лизель, ты бы был бедным смазливым идиотом и Джесс никогда не посмотрела бы на тебя! И ты сидел бы дома, без всяких манипуляций. В каком-нибудь занюханном приходе и бил псалтырями крыс, Фредди!
– Еще одно слово в подобном духе, и я ударю тебя.
– Давай, ударь! – я поставила банку и распрямилась. – Джесс меня за двоих лупила, но ты не стесняйся. Подбавь!
– Что здесь происходит? – раздался голос Лизель.
Довольно близко, – судя по голосу, – она стояла на лестнице уже очень, очень давно. Мы просто ее не слышали.
– Епископ требует, чтоб я извинилась.
– Правда? – ее каблуки мягко цокали по бетонному полу. – За что?
– Не знаю, он толком не объяснил.
Она встала за его спиной и Фредерику пришлось повернуться к матери:
– Ты думала, я не узнаю про Себастьяна?!
– Я думала, тебя это не касается.
– Она моя дочь.
– Нет, Фредерик, не твоя. Да, у тебя как-то был порыв – забрать Верену и Джесс, порвать с семьей и уехать, но сил хватило лишь на одно… Сбежать.
– Но Себастьян?!
– Чем именно тебе не нравится Себастьян?
– Он старше на тридцать пять лет!
– Мой второй муж был старше меня на сорок и не был даже в половину таким приятным, как Себастьян.
– У нее нет нужды продавать себя! – процедил он в бессильной ярости.
– Ты думаешь, у него есть деньги, чтоб покупать? Никаких гешефтов, родной мой. Чисто-символический книксен в знак уважения роду.
– Да ты с ума сошла, черт возьми? Она же ребенок!
Элизабет покрутила кольца.
– Я где-то читала, любой отец в душе, подсознательно, мечтает отбарабанить дочь. Спроси Хадиба, он подтвердит. Это довольно известный факт в психиатрии. Целая индустрия психоанализа и ворох психозов, берущих рождение из борьбе с Табу… Только не дыши так сейчас, родной. Иначе, тебя опять инфаркт хватит. Я не хочу сказать, что ты извращенец. Все происходит лишь в твоем подсознании. Себастьян – твоего возраста, вот тебя и заносит.
– Тебе уже мало Мартина, ты хочешь, чтоб по твоей указке плясали все! И ты ни с чем не считаешься! Себастьян женат! И он останется вечно женат на своей жене!
– А Мартин останется предан Церкви, – согласилась она. – Но я ни разу не пожалела, что с ним сошлась. Будь рационален, Фредерик. У нас не осталось выбора. Верену бросил Филипп и не захотел Ральф. Роман с Себастьяном исправит все. Пусть съездит с ним в Монако, или там в Монте-Карло, помелькает на людях… Через два года, максимум три, она выйдет замуж, а Себастьян уже не захочет менять ее на кого-то нового. Быть любовницей графа… То ли не хорошо? И место в семье уже никуда от нее не денется.
– Ты спятила?! – еще раз повторил епископ.
– Нет, – коротко сказала Лизель и поджала губы, посмотрев на часы. – Спятил ты. От ревности. Хочешь собственную дочь, Фред?
Мы оба инстинктивно сжались и отшатнулись.
– Верена будет с графом, – отрубила Лизель. – И ее дети тоже будут от графа. Если тебе не нравится, пойди и утопись в Эльбе.
Я обошла епископа, прижав к груди банку с собачьим кормом и Элизабет положила руку на мои плечи.
– Я не хочу, чтобы ты приходил сюда, Фредерик. Вообще!
Очередная борьба
Когда Лизель отправила меня играть в волейбол, я не ждала, что Себастьян клюнет. Не то, что я сомневалась в самой себе, – чего-чего, а комплексов у меня не было. Я сомневалась, что он так просто сменит шаблон и вдруг заметит меня, хотя сто тысяч раз уже видел, не замечая.
Но я любила играть, любила азарт борьбы и ощущение общности со своей командой. Поэтому я пошла, а потом вообще обо всем забыла, кроме желания выиграть.
Потом Себастьян сказал мне, что обратил внимание именно в этот день. Но прежде, он сказал мне совсем другое.
– Ты еще ездишь верхом? – спросил он, когда мы обсудили мужчин после сорока и их потери по возрасту.
– Я поняла, это не мое, – сказала я, стараясь не смотреть на Филиппа, который шел в обнимку с какой-то девушкой и абсолютно не замечал меня.
Сказать по правде, я была очень зла. Ведь это Себастьян сказал, что не заставит его жениться не по любви! Я видела Фила с Джесс и знала, как он выглядит, когда любит. Сейчас он выглядел, словно человек, который всеми силами пытается огородить свою новую подругу от бывшей. Так, чтобы новая ничего не пронюхала. Любви я не видела. Только стыд в глазах. Даже Антон объяснил мне, почему выбрал Свеню. Филипп, похоже… струсил мне объяснять.
– У тебя просто был никчемный учитель, – тоже оглянувшись на сына, сказал Себастьян. – В пятницу вечером, около четырех…
– В пятницу у меня женское собрание по семейному поводу, – напомнила Марита. – Верена должна там быть.
– У нее траур.
– Он – все еще твой наследник! – сказала Марита и я поняла, что не пойду на это собрание, даже если меня за это из семьи выбросят.
– Скорее, твой, – оборвал Себастьян. – Мой должен иметь наследников.
Филипп набычился и словно навис над своей подругой. Однако, ничего не сказал. Пока что в суде ничего окончательно не решили, но дело двигалось в мою сторону. И я поклялась себе, что вышвырну его с виллы!
В пятницу, ровно в четыре, Себастьян ждал меня за воротами, держа в поводу оседланную лошадь.
– Сядешь, или тебя подсадить? – спросил он хмуро.
Словно понимал, что вопросов по поводу Филиппа не избежать. Я сказала, что сяду.
– Ты, правда, так сильно хочешь замуж за парня, который тебя не любит, просто чтобы с ним быть? – спросил он с вызовом, едва я села в седло и подняла слегка опухшую от слез рожу.
– Да, я хочу!
– Тогда, ты еще большая дура, чем Марита!..
Знакомые запахи, – седельной кожи и лошади, – воскрешали воспоминания, когда я каталась по этим самым местам с Филиппом. Я старалась не думать об этом, не думать о нем самом. О том, как он занимается сексом с новой подругой и улыбается ей, и целует, и прижимается лицом к ее волосам…
Но все равно думала.
Знакомые запахи ударили по нервам, как хлыст.
– Он собирается объявить о помолвке сегодня? – спросила я, разглядывая поводья. – Наверное, по любви.
– По любви… к деньгам.
Я тронула лошадь. Она, качнувшись, двинулась с места и, я, не уследив за балансом, слишком сильно качнулась назад и натянула поводья. Лошадь встала.
– Не дергайся. Ты пугаешь лошадь.
– Как ты мог так поступить со мной?! Почему, Себастьян?! За что?!! Я всегда все делала для семьи. Всегда! И ты это знаешь, как никто!.. – он не ответил, и я униженно замолчала.
– Я это знаю, Ви. Знаю.
– Тогда зачем ты позвал меня кататься верхом? Хотел быть уверенным, что я не стану скандалить?.. О, я не стану! Пусть будет счастлив со своей хрюшкой, как его брат со своей! В том самом доме, который я опять вычистила!
Граф подвигал челюстью и вздохнул.
– Взгляни на меня и Мариту. Это тот брак, которого ты хочешь?
– Нет, – истерически рассмеялась я. – Ну, конечно же нет! У меня ведь целая куча запасных вариантов: стать старой девой или уступить наш дом моим двоюродным братьям!..
Я решительно натянула поводья, готовая слезть с коня и пойти домой.
– Не знаю, какого черта я все еще с тобой разговариваю?.. Все равно мне скоро придется покинуть Штрассенберг!
– С чего вдруг? – уточнил Себастьян.
– С того, что меня прокатили со свадьбой у всей семьи на глазах! С того, что у меня, в отличие от Филиппа, есть гордость! Видимо, унаследовала от Броммеров!
– Пожалуйста, перестань верещать!.. – граф резко завернул Цезаря и повелительно вскинул руку. – Ты победила.
– О, да! Он женится. Не на мне, но ведь женится!..
Я перекинула ногу через голову лошади, вспомнила, что это против правил техники безопасности и засмотрелась вниз, прикидывая, смогу ли скатиться с седла, как с горки, не разодрав спину стременем.
– Если тебе так хочется истерить, то поезжай прямо к нам и разберись с Иден! Мне, честно, все равно. Филипп по-прежнему здесь только потому, что я не готов признать, что мой сын – ничтожество.
– Тогда почему ты не заставил это ничтожество жениться на мне?! Если тебе все равно, что с ним станется, почему ты не заставил его жениться на мне?! – прорыдала я, стуча себя в грудь.
Граф не ответил.
Какое-то время, Себастьян смотрел в горизонт и его профиль казался вырезанным на фоне яркого неба. Была весна и все вокруг просыпалось. Кричали птицы, распускались цветы. И только я медленно умирала, становясь взрослой.
– Так любишь парня?.. – уточнил граф.
– Я люблю Штрассенберг!
Себастьян улыбнулся белыми крепкими зубами. И в этой улыбке отразились и его сыновья, и мой собственный отец в образе Аида. Вот только граф не был фикцией; картинкой, нарисованной маслом, или воображением. Он много лет был истинным главой клана. Не просто по праву рождения, но по праву силы.
Даже его жена, которая много лет платила за все, не смела делать что-то вопреки его воле.
– Я тоже очень люблю Штрассенберг! – граф улыбнулся, разворачивая коня и пустил его шагом в сторону леса. – Именно поэтому я и позвал тебя сюда именно сегодня.
Я тронула каблуками свою кобылку и, раскачиваясь всем корпусом, та пошла вслед за Цезарем. Граф обернулся через плечо.
– Давай, поговорим о плачевном состоянии рода. У меня было шестеро сыновей. Рене-старший умер, Филипп – кастрат, Ферди – гей, близнецы – кретины, а Ренни-маленький… – граф тяжело вздохнул. – Боюсь, он в самом деле не сможет иметь детей из-за кори.
– Я думаю, тебе стоит обсудить это не со мной, а с будущей женой Фила. Обещаю, что я не стану выбивать из нее плоды ваших обсуждений. Тогда я просто не знала, что ты забрюхатил Джесс.
– Тогда я понятия не имел, что бесплоден Филипп, а не она.
Я оскалила зубы и рассмеялась:
– Я просто хотела сделать больно епископу.
Себастьян невесело улыбнулся.
– Это Марита нашла Филиппу жену.
Я угрюмо кивнула. На волейболе все спрашивали, когда я опять соберу в команду своих кузин и мне тотчас пришла в голову идея получше.
– Я думаю, в благодарность твоей жене, устраивать свои вечера искусства. Выставки работ Маркуса. Только вместо фальшивых гениев, я стану приглашать туда своих натуральных ландлайенских кузин. И все будут рваться ко мне так же искренне, как пытаются не бывать у нее.
– Я даже первый к тебе приду, чтобы закрепить моду, – спокойно ответил граф, словно допускал, что я это сделаю. – Я человек простой и вкусы у меня довольно простые…
– Я видела твои вкусы, – сказала я. – Они очень странные.
Граф улыбнулся; окинул меня ленивым и в то же время, ласкающим взглядом из-под век.
– Марита и я уже много лет не спим вместе. И то, что у меня есть любовницы, ни для кого не секрет.
Я вспомнила женщину-полицейского с ее мощным крупом и целой шапкой черных, блестящих кудрей, безжалостно стянутых на затыке и меня снова перекосило от старой ревности.
– Понятно, я не привожу их к себе домой, но!.. – он обернулся как раз в тот миг, когда я пыталась взять себя в руки. – Если бы моя любовница была из моего круга, я мог бы дать ей гораздо больше, чем Филипп – своей жене. И мои дети… Наши с ней дети получили бы положение моих законных детей.
Я натянула поводья, держась за луку седла. Об этом Лизель не упоминала.
– Дети?! Тебе недостаточно тех детей, что у тебя уже есть?
– Будь моя воля, я сдал бы половину из них в кожевенный цех. Так что, если ей вдруг захочется, возражать я не стану. Марита точно не станет: мы не в Средневековье. И я вполне могу вернуть ей наследство и вместе с выводком попросить из дома. Мартин не то, что позволит, он даже расходы мне возместит. С любовницей – это его идея. От начала и до конца, – Себастьян остановил и развернул Цезаря. – Что скажешь?
– Что я должна сказать? Повезло же кому-то! Юппи!
Себастьян рассмеялся.
– Тогда, тебе повезло!
– Мне? – спросила я, пытаясь не разрыдаться от счастья, как победительница конкурса красоты. – Ты хочешь, чтобы я была твоей любовницей? Правда?
Себастьян, чуть прищурился и моргнул. Глубоко и красноречиво.
Я задохнулась от перспектив!
Это было не так, как я представляла себе, но оттого не выглядело менее заманчивым. По сути, он делал мне предложение стать второй женой! Незаконной по общепринятым меркам, но со всеми привилегиями в Штрассенберге. В семье! И, черт, он был прав во всем, что касалось бы привилегий!
Жена Филиппа поседеет и сгорбится прежде, чем он умрет и Марита уступит ей свое место. Любовнице… то есть второй жене Себастьяна, ждать не придется. Она займет место рядом с ним в обозримом будущем!
И ей не придется притворяться, что напилась, чтобы чуть-чуть повисеть у него на шее.
Детские мечты закружились холодным, искрящим вихрем. Я постаралась не прыгать от счастья верхом на лошади.
– Тебе не обязательно отвечать сейчас, – сказал Себастьян. – Можешь посоветоваться с бабушкой.
– Ты прекрасно знаешь, что она будет целиком и полностью на стороне Мартина.
– Знаю. Тогда, давай поговорим о сути вещей…
…Разговор принимал все более деловой формат, и я всерьез ощущала себя предметом на распродаже. Вот только вопросы брака всегда решали родители, а Себастьян вовлек меня в обсуждение, полностью выбив из-под ног почву, на которой я могла бы стоять.
В буквальном смысле – усадил меня на коня, хотя и знал, что езжу я плохо. Занятия с Филиппом всегда сводились к тому, чтобы доехать до укромного местечка в лесу и там потрахаться, как бурундуки – стоя.
Но Себастьян не собирался трахаться, как бурундуки. Он выглядел, будто за нами из-за кустов, наблюдал снайпер.
– А то, как часто ты будешь спать со мной, мы тоже обсудим? – спросила я, в дурацкой детской попытке хотя бы точечно вернуться в то русло, в котором я сама могла плыть. – Заверим календарь в нотариальной конторе, или ты будешь присылать мне розу, как Холостяк?
Он рассмеялся, не оборачиваясь. Цезарь хлестнул себя по ногам хвостом и сделал несколько заячьих прыжков, пытаясь взять в галоп с места, но Себастьян его осадил.
– Дядя Мартин лично выделил деньги на реставрацию Западного крыла. Если ты согласишься, я буду свистеть тебе, через коридор.
Я никогда, повторюсь, не сидела крепко на лошади, но в этот миг едва с нее не упала. —Западное крыло пристроил первый в семье двоеженец Рихард и много лет оно стояло пустым. Марита не желала вкладывать все свои деньги в замок, который должна будет уступить после смерти мужа, Себастьян предпочитал вкладываться в своих лошадей.
Пару лет назад мы с Ферди и близнецами пробрались туда с фонариками, в надежде наткнуться на призрак второй жены, но… Если призрак и жил там, он был слишком занят, чтобы являться гурьбе подростков. То, что после Кунигундэ там жила целая куча народу, никого не интересовало.
Они были чересчур прозаичны, чтобы быть призраками.
– Серьезно? – тупо переспросила я. – Ты говоришь серьезно? Ты не разыгрываешь меня?
– Серьезно, – он обернулся и чуть смягчился. – Что скажешь?
– А ты… Ты любишь меня?
– Цукерпу, – Себастьян подъехал настолько близко, что я ощущала запах его парфюма и терпкий запах пота его коня. – Я не влюблен в тебя, я слишком старый для этого… Но я хочу тебя в той степени, что не желаю ни с кем делить. В твоем возрасте это и называют «любовью».
