Соро Кет
Се ля Ви!
Скорей всего, они были не в курсе истории последнего барона фон Броммера.
Себастьян с удовольствием им пересказал.
Отец Миркаллы, матери Джессики, чеканил шаг и кидал поочередно то руку вверх, то золотишко себе в карманы? Она была последней из его детей, из десяти девочек. Симон так и не получил сына. Да и девочки Броммер надолго не зажились. Они словно оплачивали карму родителя. То вешались, то топились, то сходили с ума. Семья была велика, но быстро сузилась до Миркаллы, а денежки их росли и множились. Родись у Джессики сын, он получил бы все деньги сразу, но Ви – последняя, в ком течет их кровь, тоже родилась девочкой. В двадцать шесть, – поскольку конкурентов у нее не осталось, – она получит деньги и титул баронессы фон Броммер. А также два живописных пригорка где-то в Шваабских лесах, украшенные развалинами старинного замка. Памятуя о двух сразу войнах, которые он застал, недвижимости Симон предпочитал золото.
– …речь идет не о миллионах, – закончил граф. – Мне только что показали счета и, если не ошибаюсь, там накопилось миллиард триста миллионов и сколько-то сотен тысяч евро. Столько денег получит Ви, если выйдет замуж, или, – он поднял палец, – просто сына родит. От мужчины своего круга, аристократа. Понимаете ли вы, идиоты, что этот миллиард с лишним евро, мог унаследовать любой внук Миркаллы. Любой, абсолютно, ребенок ДЖЕСС. Твой, Филипп, и даже твой, Ральф, потому что ты тоже мой сын. Но вы просрали все. И Джесс, и Верену.
Филипп задохнулся и Ральф, сидевший на стуле, дернулся вместе с ним.
– По сути, – сказал Себастьян, – те жалкие десять миллионов с процентами, что ей должны вы, Ви спокойно может потратить на шляпки. Или, подарить мне за то, чтоб я от вас избавился. Помните, она предлагала мне купить ваши органы на деньги Миркаллы? Ну, так вот: она не шутила.
Себастьян повертел в руках ручку и посмотрел на своих детей.
– Этого быть не может, – ответил Ральф. – Джесс все мне рассказывала!
– Не верите? Спросите графиню. Она придет, когда закончит истерику.
– Придет? Откуда?
– Мы были у Лизель. Обсуждали перспективы, наследство, ремонт Западного крыла.
Они переглянулись. С одинаково безумным выражением на лице. Похоже, цифра жестко ударила парням в головы, и Себастьян еще раз подумал: если бы они знали, отказались бы от Верены так же легко?
Филипп прошелся по комнате, яростно массируя ладонями виски. Ральф тоже был в бешенстве, это было заметно, но он чуть лучше умел держать себя. А Филипп ничего не умел.
– Могу я поговорить с ней? – просипел Ральф.
– С Вереной? Да нет, конечно! Она уже давно требует, чтобы Фредди прогнал тебя. Но после парня, которого ты избил, у них посуточно дежурит охрана. С оружием, – граф жестко посмотрел на него. – Верена видеть тебя не хочет. По крайней мере, в трусах.
Ральф был его последней надеждой, а тут, взгляните-ка. Оказался еще тупей законного сына. А ведь Лиз ему еще когда намекала?!
– Я вот стою, смотрю на вас и все думаю: какие же никчемные дураки! Могли бы сейчас поспорить с Вереной не только за деньги Джесс, но и за «золото партии». Теперь в это золото ваши бошки макнут.
– Это смешно! – сказал Ральф, но не рассмеялся. – Пройдет пара месяцев, и эта блажь у нее пройдет… – он не договорил под взглядом отца.
– Ты, правда, такой дурак и совсем не учишься? – почти сочувственно спросил Себастьян. – Что у нее пройдет? Понимание, что она совершенно зря тебе шанс дала? Серьезно?.. У этого идиота богатая и влиятельная мать, которая нашла ему невесту с деньгами. А у тебя все это время была богатая и очень любимая своей влиятельной бабкой, Верена. Вот почему ты здесь, в ботинках ручной работы; сидишь и рассуждаешь о том, как это смешно. А это не смешно и никогда не было. Она дала тебе шанс, потому что в первый раз была совсем маленькой. Теперь ты отверг ее уже взрослой. Третьего шанса она не даст. И твое счастье, что избавиться от тебя, она попросила Фреда, не Мартина. Я целиком и полностью завишу от денег дяди. А дядя, так уж сложилось, очень любит Лизель. Ту самую, которая хочет твою долбаную голову на пике с яйцами во рту. Тебе еще повезет, если после того, как все кончится, тебя не отправят в предыдущий приход. Туда, где ты ожидал окончательного вердикта, – он перевел дыхание. – Ты уже сказал матери, что колье Броммеров, возможно, придется снять? Ты объяснил ей, что дом, скорее всего, потеряешь тоже?.. Мне чертовски хочется знать, что она сказала.
Ральф низко опустил голову.
Филипп, который так и не сев, продолжал метаться по кабинету туда-сюда, внезапно остановился, вцепившись в волосы.
– Поверить не могу, что тебя послушал!
– Какая разница? – тут же вскинулся Ральф, явно нарываясь на ссору. – Ты ведь кастрат. Ты даже при всем желании не смог бы сделать ей сына.
– За такие деньги, я попросил бы кого-то из братьев! – обрезал Фил. – Или, папа вон. Джесс он без всяких просьб пошел и оплодотворил.
Себастьян рассмеялся и положив подбородок на сложенные руки, презрительно посмотрел на сына.
– Ты даже не шлюха, сыночек. Ты проститутка. Зря, в свое время, ты не подался на Репербан.
Филипп не отреагировал. Какое-то время, он просто стоял и смотрел в окно, а когда обернулся, глаза были покрасневшие.
– Хочешь верь, хочешь нет, но мне нужно, чтобы меня любили. Иден любит меня, а Верена – Ральфа.
– Да что ты несешь опять?!
Теперь и Ральф не выдержал. Аж, вскочил и Себастьян с каким-то садистским любопытством задумался: кто из них лучше… в ближнем бою?
– Что за хрень ты несешь?! Тебя с самого начала разводили на этот брак, телок ты тупой! Меня лишь использовали, чтобы ты бежал, к алтарю и не думал! Потому что ты говна нажрешься, если подумаешь, будто бы его хочу я!
– Если ты не хочешь ее, какого хера ты кривил рожу и закатывал свои долбаные глаза, когда видел, что, между нами, что-то еще искрит!? Это ты доломал все то, что само срасталось! Ты все сделал, чтобы я больше не смог простить ей!..
– Чего ты не мог простить?! Привычки напиваться и позволять вас застукать?.. А, нет! Постой-ка, Филипп! Ведь это твоя привычка!
– Тогда меня накрутила Джесс!
– Потому что своих мозгов у тебя сроду не было!
– Детки, – Себастьян постучал по столу. – На вашем месте я бы пошел сейчас к дяде Мартину и поорал перед ним. Возможно, он вам поверит и умолит Лизель успокоиться. Хотя… Я согласен с Ральфом: Верена тебя не простит.
Филипп, не дослушав, выхватил телефон.
– Я позвоню Верене и объясню…
– Да-да, давай, позвони! – оскалившись, как упырь, Ральф вдруг рассмеялся и резко взмахнул рукой. – Скажи, что, когда ты отверг ее, ты просто не знал, как она богата! Зато теперь, когда ты практически сжал ее миллиард в руках, огонь любви уже ничто не погасит.
– Видишь?! – завопил Филипп, глядя на отца и тыча телефоном в брата. – И так постоянно! Он как собака на сене! Сам он не хочет, но и мне не дает!
– Заткнитесь! – рявкнул отец и встал, ударив кулаком по столу. – Заткнитесь оба! Я вам сказал сейчас, что вы можете сделать. Ступайте к Мартину. Если вам кто-нибудь и поможет, то это он.
– Он хочет, нас разорить!
– Он хочет, чтобы вы вернули чужие деньги. И лично я считаю, что лучше бы вам отдать их. Возможно, тогда Лизель немного оттает и позволит вам поднять головы над водой. Возможно, даже, позволит Мартину одолжить вам денег…
– Я позвоню Ви, – Филипп даже вел себя, как будто влюбился и Себастьян грустно подумал, что всякий раз, когда он считает: ниже деградировать некуда, его мальчик доказывает ему, что падать можно до бесконечности.
– Теперь уже поздно, – вставил отец.
– Что – поздно?
– Звонить ей. Она чертовски на тебя зла и… – он прищелкнул языком. – Как вы оба знаете, мне снова нужен наследник.
Оба умолкли, посмотрев на него и Себастьян добавил:
– Ви вызвалась его подарить.
– Она что, спятила?! – спросил Филипп.
Граф смерил сына ледяным взглядом.
– Я… я имел в виду, что она не твой тип…
– А твоя мать, так мой, – обронил Себастьян. – Отправляйтесь к Мартину и Лизель. Обсуждать возврат денег Джессики. Я вам уже ничем помочь не могу.
Там, где все началось
Верена.
Герцог бодро трусил на шаг впереди меня.
Поводок был короткий, чтобы в случай чего я могла ухватить его за ногу, там, где бедро соединялось с туловищем. Пес сразу останавливался и оборачивался ко мне. Мы потихоньку приспосабливались к его глухоте и друг другу.
Пели птички, всюду цвела весна, я все отчетливей понимала Джессику. Понимала, что довело ее до отчаяния, что сводило ее с ума. Этот мир был устроен весьма загадочным образом. Женщины, которые не любили секс, всегда находили мужчин, которые говорили: вот, блин! Я не хотел тебе изменять, но я же мужчина, а ты не давала мне! Что я должен был? Член узлом связать?
А я хотела секса, – но мужчины кричали: да сколько можно? Найди себе хобби, не дави на меня и «О! Я должен продавать жеребят!»
– Ты, знаешь, – он хоть и был глухой, но кто меня в этой жизни слушал, – я начинаю понимать Джессику. Клянусь, если бы не ты, я сама бы с собой покончила… Я не знаю, что со мною не так. С одной стороны, я понимаю, конечно, что я уже оголодала до чертиков и бросаюсь на каждого, но с другой, ведь не я же пришла к нему…
Герцог вдруг налег на задние ноги и потянул меня по тропе. Решив, что он заметил кролика, или птицу, я ухватила его за ногу, но Герцог яростно завилял хвостом и мне пришлось отцепиться. Мы вылетели к Развалинам и… наткнулись на Ральфа, сидевшего на стене, как горгулья.
Он скинул капюшон и невесело улыбнулся мне.
– Привет!
Я хотела уйти, но Герцог весил почти что шестьдесят килограммов, а я – всего лишь пятьдесят два. И он хотел поздороваться с одним из своих друзей. Привстав на задние лапы, Герцог потянулся к нему, и Ральф наклонился, чтоб погладить собаку.
– Знаешь, я раньше ненавидел этот квартал, – сообщил он сверху.
– Если ты снова беден и не можешь найти психолога, запишись к государственному, – отрезала я.
Мне так хотелось наорать на кого-нибудь, что было уже плевать на кого. Себастьян сказал, что уходит продавать жеребят, но я просмотрела все его сайты и никаких жеребят на продажу там не нашла.
– Ты помнишь это место? – продолжал Ральф.
– Это развалины Штрассенберга! Я знаю его.
– Мы здесь познакомились, – сказал он и снова протянул руку к Герцогу. – Я делал закладки, а ты пошла искать своего отца. В белой ночной рубашке. С розовым огромным зонтом. Я чуть не обосрался тогда. Решил, что ты привидение. А ты… что я Принц. Из «Русалочки».
– Ты и есть тот Принц. Только не из мультфильма, из книги. Разбил мне сердце и тем убил еще год назад.
Ляпнув это, чтобы задеть его, я поняла, как жалко при этом выгляжу. Принц ведь не звал Русалочку. Не искал ее, не любил. Он просто нашел ее однажды и пожалел. Это Русалочка вцепилась в его штаны, отказалась от своей короны и голоса. Ральф чуть подумал, наклонив голову. Пожал плечами:
– Можно и так сказать. Ты – мой дружочек и я люблю тебя, но в сексе мне нужно большее, – он достал из кармана тонкую самокрутку с завернутыми, как конфетный фантик, концами. – Забавно, да? Сперва продавал траву, теперь покупаю. А мог бы сразу снаркоманиться, еще в детстве и сэкономить силы на жизненную борьбу.
– Мог бы.
Я потянула Герцога, но Ральф тотчас спрыгнул наземь и перехватил поводок.
– Постой, Верена.
Я дернула поводок, но Ральф тотчас сжал мое запястье.
– Я сказал: стой!
Он был под метр девяноста и мог пробить стену, если бы ударил ее ногой. И что-то было такое в его глазах, когда он ухватил меня за руку и вывернул кисть, заводя за спину.
– Мне больно!
– Больно я делал Джесс. Вот только ей это нравилось. Она не возбуждалась, если я не лупил ее, не рвал одежду… Стелле тоже нравилась порка, но меньше: она была слишком стремная, чтоб ее раздевать, – Ральф посмотрел на меня, потом отпустил мою руку и усмехнулся. – Наверное, в глубине души, она это чувствовала.
– В глубине души чувствовала? Она, что, не отражалась в зеркалах? – уточнила я. – Не видела, на кого похожа?!
Ральф не ответил. Он затянулся, удерживая дым в легких, задумчиво посмотрел на меня.
– Мне нравится порка. Жесткая, настоящая. Ремнем. До честных слез и поросячьего визга. Я все время дрочу, представляя, как ты визжишь и багровые полосы на твоей коже. У меня прямо сейчас встал, только от того, что я вслух сказал, – он показал на свою ширинку и я сглотнула: там все действительно поднялось. – Я сделал большую ошибку, уступив Джессику. Фил никогда не мог ее толком прижать, и они оба были несчастны… Черт, если бы я только знал про денежки Броммеров… Я никогда не позволил бы ей уйти.
Ральф затянулся, жестом предложил мне и лишь тогда я заметила, что стою, не дыша и не шевелясь, вцепившись в ошейник Герцога.
– Расслабься. Сделай затяжку. Давай, спокойно поговорим.
Я никогда не пробовала травку, но мне было настолько плохо, что хотелось то плакать, то биться о стену, то резать кожу, пока физическая боль не заглушит душевную. Боль под названием Я Никому Не Нужна.
Не так ли Джессика начала любить Боль? Она отвлекала ее от другой ее боли? От мысли, что виновата в смерти отца? Может, стоит попробовать? Ну, хотя бы раз?
Стоит?!
Перед глазами вдруг встала Стелла, которая не могла нормально сидеть. И Джессика с полубезумной улыбкой на мягких влажных губах. Ее он лупил только обмотав покрепче пищевой пленкой. Чтоб не поранить. Ее он всегда берег. А меня? Меня он представляет себе с рубцами на коже!
Ральф снова сделал затяжку, задержал дыхание, затем протянул его мне.
– Я думал, – просипел он, пока я осторожно затягивалась, – какими дебилами мои заказчики должны быть, чтобы имея все, травить себя всякой гадостью. Теперь я знаю.
– Добро пожаловать в Семью! – сказала я. – Ты будешь жить с этой болью вечно, но никуда не уйдешь. Здесь ты хотя бы Избранный.
Герцог лег между нами и попытался заинтересовать собой, но никто из нас не горел желанием чесать его грудь.
– Все те же и Дочка, – сказал третий голос и из-за дерева вышел Филипп. – Помнится, один мой приятель, порвал со мной из-за пары дорожек кокса… А этот запах такой знакомый.
– Что ты здесь делаешь? – рассмеялся Ральф.
– То же, что ты, – Филипп подошел к стене и поискав нужный камень, выдвинул. Потом, с пакетиком в руке осмотрелся и, подкатив ногой толстый обломок ветки, сел на него. – Я тут девственность потерял. Вы не находили?
Меня тоже начинало пробивать на смешочки. И я протянула руку, чтобы взять у Ральфа косяк.
Филипп спокойно раскуривал свой.
– Где твоя невеста? – ласково спросил Ральф. – Прям непривычно видеть тебя свободным, когда на тебе не висит любящая женщина.
– Пошел ты! – Филипп порылся в карманах свободной куртки, достал маленькую бутылку виски и жестом предложил мне. – Маман?
– Герцог опять простынет, – сказала я и встала. – Я пойду.
– Спокойно! – ответил Ральф и вытащил откуда-то из-под камня большой пластиковый пакет и запыленное, но сухое и толстое одеяло. – Мы тут раньше пили пиво с молодым графом, и он пытался меня обнять, а я считал, что это – такая мужская аристократическая дружба. Расслабься, Ви. Что мы можем сделать? Не изнасиловать тебя?
– Вариант, что я просто не хочу вас обоих видеть, ты не рассматриваешь?
– Придется, лапушка. Привыкай. Сейчас закутаем Герцога, выпьем виски и только потом пойдем. Считай, это твой девичник.
Герцог улегся на одеяло, сложив крест-накрест лапы и положил на них голову. Ральф тут же укрыл его сверху и сел на край. Теперь даже речь не было, чтобы забрать собаку. Насупившись, я молча покорилась.
И в самом деле? Что тут могло НЕ произойти?
– Так где твоя баба? – спросил Ральф Филиппа.
– Она не знает про это место, даже если захочет, то не найдет.
Фил глубоко затянулся, выдохнул и сделал глоток. Слишком большой, на глазах выступили слезы. Он сморгнул их, яростно тряхнув головой.
– Черт, как меня это все достало…
– Прими снотворное и ляг в ванну, – посоветовал Ральф, затягиваясь.
– Священник ты так себе.
– Да сколько можно себя жалеть? Сказал тебе, что мы вылезем без нее, мы вылезем!..
– Тебе легко говорить: ты переехал с епископом. А мне куда ехать? Отец меня вычеркнул, мать нашла невесту. Я делаю, что могу.
– Нет, не делаешь! Ты мог бы снять квартиру! Маленькую квартиру.
– Сам сними! – оборвал Филипп.
– Думаешь, я живу в келье-люкс с тремя ванными и гостевой спальней?
– Все это заварилось только из-за тебя.
Ральф стиснул зубы и покачал головой, словно пытался вытряхнуть из нее услышанное.
– Зачем я только снова с тобой связался?
– Вот именно, хороший вопрос. Зачем я связался с тобой?
– Чтобы быть уверенным, он не спит со мной и не спал, – напомнила я. – Ну, собственно, вас только это в жизни и волновало… Вы никогда не думали взять и сойтись открыто? Без баб? Зачем вам, вообще, нужны бабы?
– Для денег, дура, – буркнул Филипп и пальцем постучал себя по виску. – Мы хотим сидеть дома, ходить в салон красоты и заниматься саморазвитием.
Ральф рассмеялся и хохотал до слез, хватая оскаленными зубами воздух. Я тоже давилась смехом. Даже Филипп, в конце концов, рассмеялся. Видно, травка начала действовать.
– Твой идиот-фотограф продал твою задницу в рекламу капроновых чулок.
Я покраснела.
Фото уже неделю висели по всему городу, – задница, прикрытая посередине ступней и слоган: «В какое бы положение не поставила тебя Жизнь, наши колготки всегда помогут тебе сохранить лицо!»
То, что Филипп узнал меня, было невероятно.
Как именно? По заднице? По ступне?
– Я был уверен, что это ты! – воскликнул Ральф и дернулся, чуть не уронив бутылку.
– Иден взбесилась, как черт.
– А Иден-то как узнала?
– Пока я рассматривал, у меня встал и она устроила мне истерику. Сказала, что я извращенец и должен возбуждаться лишь на нее.
Я всхлипнула, отвернулась, стала сморкаться.
Приличные женщины запрещали своим мужчинам кучу всего, а те все равно хотели на них жениться. А я все на свете позволяла, ну… кроме порки. И все равно, была не нужна.
– Ты, че… Серьезно на нее возбуждаешься? – не обратив внимания, спросил Ральф.
Филипп окрысился.
– Ты свою Стеллу хорошо разглядел?
– Заткнитесь! – не выдержала я. – Оба!
– Тебе не противно было к ней прикасаться? После того, как ты на нее ссал? – игнорируя меня, спросил Филипп.
– Она казалась мне очень умной и увлеченной. Это больше, чем красота… Она говорила реально умные, потрясающие и очень точные вещи. Я был околдовал настолько, что даже не замечал, красива она или нет! Сколько раз толковать тебе?!
– Ничто не больше, чем красота, – ответил Филипп.
– Тогда зачем ты бросил Мисс Возбуждающие Колготки?
– Затем!
– Заткнитесь! – рявкнула я.
Филипп отвернулся, молча сделал глоток. Ральф тоже заткнулся и стал с преувеличенным вниманием гладить Герцога.
Не в силах смотреть друг на друга, мы смотрели на Штрассенберг.
Мы жили тут испокон веков, как золотые рыбки в аквариуме. В живой природе нам места нет. Мы все рождаемся здесь, живем, растем, умираем… И после смерти нас хоронят на этом месте. Мы не умеем жить за стенами этого квартала. Мы не умеем жить в том мире, где мы никто. Вот почему мы держимся друг за друга и всеми силами стараемся зацепиться в семье. Пока ты один из нас, тебя всегда накормят и пожалеют. Никто из Штрассенбергов никогда не будет брошен на произвол судьбы. Но если ты вдруг вообразишь, будто ты особенный и откажешься подчиняться правилам, тебя в мгновение ока выбросят за ворота. Обратно ты не войдешь. А на воле – просто подохнешь.
– Вы в курсе, что я буду второй женой вашего отца? – спросила я, громко высморкавшись в салфетку.
Судя по виду, они уже были в курсе.
– И что у нас с ним будет ребенок?..
На этот раз Филипп чуть заметно дернулся.
– Пришли себе корзину фруктов от моего имени, – прошипел он.
– Корзину я пришлю вам, – ответила я и неловко встала, чуть не упав носом в землю.
«Выдать корзину» в немецком обозначает бросить кого-нибудь.
– Мартин сказал вашему отцу, что он вас обоих вышвырнет, если я не рожу. А граф теперь ненавидит меня почти так же сильно, как я – вас обоих. Я даже не до конца уверена, что он выберет: взять меня или выгнать вас.
– Тогда я просто женюсь на Иден немного раньше.
– Не женишься, если она вдруг выяснит, как ты поступал с Джесс, – я пожала плечами. – Я как раз раздумываю над подачей. И я чертовски счастлива, глядя что и твоя жизнь рушится одновременно с моей.
– У меня отлегло от сердца, – перебил Ральф. – И, раз уж ты счастлива, сядь, пока не убилась и посиди. Он никогда не женится на Иден, я гарантирую.
– С чего это вдруг?!
Ральф бросил окурок и пяткой растер его в пыль.
– Я мог бы понять, что после Нее, ты вообще не хочешь жениться… Но, если ты женишься и женишься не на Ви, то сам выплывай на своей надувной корове. Я шел к этому кварталу всю свою долбаную жизнь! И я не лишусь его именно сейчас, только и-за твоих проклятых капризов! Если ты возьмешь Иден в жены, я тут же встану на сторону дяди Мартина и Лизель.
