полная версия
Сергей Владимирович Киреев
Люди идут по дороге
«Фарватер сложен. Русло скручено в петлю…»
Фарватер сложен. Русло скручено в петлю.
Большие волны завалить нас норовят.
А он хохочет: «Это я вас завалю!», —
Серёга Крюков, зубоскал и здоровяк.
Как ястреб за косулей по пятам
На бреющем несётся вдоль горы,
И клюв – как нож, и когти наголо,
Вот так за нами страх и тут, и там,
Летит, бежит. И камни, вон, остры,
И брызги – словно битое стекло.
А у него всегда консенсус и контакт
С любой стихией, для него она – пустяк!
Когда нам страшно – он смеётся, это факт —
Серёга Крюков, зубоскал и здоровяк!
…У нас булыжник на пути размером с дом,
Психоз и обморок у нас, озноб, оскал,
И лишь Серёга бьёт по шлему кулаком:
«Да что ж я раньше-то сюда не приезжал!»
Ой, как нам худо было на реке!
А он на всю катушку, в полный рост
Живёт и жил, и нам сумел включить
Одну простую формулу в башке:
Зачем сюда лететь три тыщи вёрст —
Неужто, чтоб с маршрута соскочить!
Душа у девок замирает и звенит
При виде Крюкова: возьми нас, типа, в плен,
И там держи! Он для девчат – маяк, магнит,
Наш друг Серёга, сердцеед и супермен!
И если юная блондинка в пустоту
Со склона шмякнется – вот так вот прямо – шмяк!
Её подхватит, как снежинку на лету,
Серёга Крюков – зубоскал и здоровяк!
К нам ночью в лагерь через перевал
Пришёл, на распальцовке весь такой,
Не кто иной, как снежный человек.
Серёга его взял и вверх поднял,
И подержал за шкирку над рекой:
«Не ты, а я хозяин этих рек!
Подумай сам – мы их конкретно бороздим
И поперёк, и вкось, и вкривь, и так, и сяк.
Остынь, дружок, не то в музей тебя сдадим!
Ведь ты нормальный с виду парень, не …к!»
И он остыл, и спирту выпил, а потом
Серёгу ласково похлопал по плечу:
«Прости, братишка!» – и пошёл своим путём:
«Я экспонатом быть в музее не хочу!»
…К нам на воде с утра звездец пришёл —
Катамаран заклинило в камнях,
У каяка от носа до кормы
Дыра в борту. Серёга всех завёл —
У нас, как медный колокол, в ушах
Серёгин крик: «Стихия – это мы!»
Серёга прыгнул на скалу, размял сустав:
Поднял весло: «Звездец, я вот он, и чего?»
Звездец всё понял, и, затылок почесав,
Растаял, сволочь, рассосался, нет его!
Каяк починен, и в кустах катамаран
Спокойно дремлет, как объезженный мустанг.
Стоянка. Берег. Ветер блеет, как баран.
Порог ревёт за поворотом, словно танк.
Хлебаем суп, глядим на карту у костра.
Луна на небе, как на лбу большой фингал.
Нас завтра в бой пошлёт: «Ни пуха, ни пера!» —
Серёга Крюков – здоровяк и зубоскал.
И я сказать могу и в песне, и в стихе:
Пусть дама в чёрном к нам с косой из-за угла
Придёт в ночи, Серёга скажет: «Хе-хе-хе!
Ребят напрасно не тревожь, а ну, пошла!
Какого хрена тут под носом шебуршить?
Тебе секунда, чтоб смотаться – в самый раз!»
…И нет её. И мы живём, чего не жить,
Когда такие, как Серёга, среди нас?…
Живи, Россия, физкультуру не бросай,
Дружи со спортом, бей рекорды, меньше пей.
Вот я, к примеру, хоть слегка и раздолбай,
Но далеко не самый слабый из людей.
…От нас отскочит, если что, любой урод,
И убежит к чертям собачьим грозный враг,
Когда его с усмешкой встретит у ворот
Серёга Крюков – зубоскал и здоровяк.
2017
«Буйной силой, звериным оскалом…»
С. Холщевникову
Буйной силой, звериным оскалом
Мы сильны. Это то, что искал он.
Он без лишних речей,
Бесшабашен и зол,
Словно банду чертей,
Нас собрал и повёл,
Мы прозвали его Адмиралом.
Мы шли напролом по высокой воде в то лето,
Неслись по порогам далёкой большой реки,
Он был впереди, он кричал: «Веселей, атлеты!
А ну, не бояться! А ну, не терять башки!»
И река, извиваясь, дрожала
Среди скал, как змеиное жало,
И над нами висел
Месяц – острый тесак,
«Отыщи свой предел,
Сделай шаг, главный шаг!» —
Это были слова Адмирала.
И кто из нас кто – он со старта усвоил чётко,
И где чей предел, и кричал, кому надо: «Стоп!»
Концы не отдашь, если держат тебя за глотку
Такие, как он. И смеялась река взахлёб…
И, борта в водопадах ломая,
Мы дошли до предела, до края,
Ветер плакал и выл,
Как голодный шакал,
Нас за шкирку ловил,
Нас спасал Адмирал,
Из воды, чуть живых, вынимая.
Беспечных и наглых, он взял нас с собою в дело,
Нас волны безумные били со всех сторон,
Спасибо, Серёга, что живы мы все и целы,
Что снова сегодня сидим за одним столом…
2016
«Он шутил, он шёл неплохо…»
А. М.
Он шутил, он шёл неплохо,
Он веслом работал шустро,
Где пороги без подвоха
И с помехами не густо.
Но забрался снег в палатки,
Но пошла игра навылет,
И река, как псих в припадке,
Колобродит, дебоширит.
И, позавтракав обильно,
Он сказал нам между прочим:
«Я пока что не двужильный,
Для меня маршрут окончен».
Мы уткнулись в миски-кружки,
Ни черта не отвечая,
Он собрался, сделал ручкой
И заначил пачку чая.
Мы не ладили с рекою,
Снег и ветер нам хамили,
Мы узнали, что такое
Бабье лето на Памире.
Он в воде не кувыркался,
Он шагал к жилью, скучая,
Он не слишком волновался,
Он заначил пачку чая.
Мы нашли его, беднягу,
Отпоили, откачали,
Он с тех пор сюда ни шагу,
Где в пути одни печали,
Где дорога рвёт на части
И берёт тебя под ноготь
За сомнительное счастье
Облака рукой потрогать.
Он от чая отучился,
Он по-шустрому, ретиво
На портвейн переключился
Всех сортов, любых разливов.
Он зальёт бурдой некрепкой
Оба глаза на пол-суток
И рассказывает девкам
О неведомых маршрутах…
1983
«Рождает же свет дуралеев…»
Моим русским друзьям, живущим в Окленде (Новая Зеландия) и не бросившим меня в трудную минуту, посвящена эта песня.
Рождает же свет дуралеев!
Вчера вот атлет и амбал,
Каякер Серёга Киреев,
По пьянке медаль про… л!
Вот он с перекошенным рылом
Всю ночь до утра напролёт
Ребятам, с которыми пил он,
Сигналы о помощи шлёт:
«Куда мне домой без награды?»
Ребята ворчат: «Беспредел!
Медаль про… ть! Это ж надо!
Да как ты, паскуда, посмел?
Ты рвался на трассе к победе,
И что теперь? Стыд и позор!
Вот ты восвояси приедешь —
Такой без медали призёр.
Ты будешь в сомнительной роли
Смотреться, когда тебе в лоб
На паспортном скажут контроле:
«Обратно езжай, долб… б!
Чего ты свой паспорт в окошко
Суёшь нам? Мы видим и так,
Что ты … нутый немножко,
Что ты не спортсмен, а … к!
Твою молодецкую удаль
В гробу он, народ наш, видал!
Иди-ка ты … отсюда,
Каякер, атлет и амбал!»
Ребята весёлые рожи
Нацелили в дальнюю даль:
«Да ладно, братишка, поможем,
Отыщем мы эту медаль!
Мы на уши город поставим,
Мы все кабаки обойдём,
Мы всех, кого надо, удавим,
И всё, что ты скажешь, найдём!»
И вот оно, чудо, случилось —
Медаль, набекрень завалясь,
Взяла и сама прикатилась,
Сама с перепугу нашлась!
И, лёжа в холодной кровати,
От поисков мрачен и вял,
«Вот это оно очень кстати! —
Серёга Киреев сказал, —
Секунды, часы и минуты
Уйдут, как вода в решето,
И мне то, что я … нутый,
Теперь уж не скажет никто
(медаль-то нашлась).
Мне надо от жизни немного:
Гитару, весло и бокал,
И знать, что ребята помогут,
Когда ты медаль про… л!»
2017
«Был же он, был при деле…»
Был же он, был при деле —
Шайбу гонял по льду,
Трезвый, стремился к цели,
С жизнью, с судьбой в ладу!
Вышел в тираж, испёкся,
Шерстью зарос густой,
Пьянством, гульбой увлёкся,
В омут попал, в застой!
Грязный, страшнее чёрта,
Ночью домой идёт, —
«Слава героям спорта!» —
Мне через дверь орёт,
Воет, вопит по-волчьи,
Сводит меня с ума.
Я с ним на нервной почве
Вою уже сама:
«Хватит, очнись, скотина,
Листья стряхни с башки!
Шведы, канадцы, финны,
Помнят твои броски!
Что ж ты мурло к стакану
Тянешь без слов, без сил?
Ты ж приносил тюльпаны,
Ты ж человеком был!»
Вот я стою в подъезде,
Вот он сквозь дождь и мрак
С тварью какой-то вместе
Рысью бежит в кабак!
Греет её, голубу,
Ласковым хочет быть,
Хочет хрустальный кубок
Взять, да и весь пропить!
Ой, как по шайбе хитро,
Он на лету лупил,
На Олимпийских играх
Лучшим из лучших был,
Водки не пил, не ведал,
Чёрной глухой тоски,
Финны, канадцы, шведы
Помнят его броски…
1992
«Сам поэт Евтушенко сочинял ему гимны…»
Сам поэт Евтушенко сочинял ему гимны.
Сам певец Магомаев с ним ходил в ресторан.
А вчера вот с утра он последних две гривны
Дал к расчёске в придачу за неполный стакан.
И самому
Жаль, что на льду
Не околел.
Дайте ж ему
Рупь на еду,
На опохмел.
Он вреза́лся в борта, он ломал себе шею
В Монреалях, в Стокгольмах, за любым рубежом,
А теперь он лицо своё жуткое бреет
Раз в четыре недели перочинным ножом.
Вот он губой
Дёрнул кривой —
Белый, как мел, —
Травмы болят!
Вот тебе, брат,
На опохмел!
Говорил главный шеф, гад, мясистая морда:
«Пусть горит этот бывший самым ярким огнём!»
Ну, так что ж, он горит – вон, стряхнул с себя чёрта
И кричит нам: «Ребята, все нормально, живём!»
Он по уму
Дачу в Крыму
Взять не сумел.
И потому
Дайте ему
На опохмел.
Он к нам в тапках идёт, закаляется, с понтом.
Не сдавайся, товарищ, будь спокоен и твёрд!
Если мы с тобой пьем, значит, мы тебя помним.
Значит, мы уважаем физкультуру и спорт!
Ты народом любим, ты в стакан смотришь прямо,
И медаль, вон, на майке нам видна под пальтом.
А спортивного шефа, проходимца и хама,
Никогда не уважит и не вспомнит никто.
Ты по злобе́
Стерве-судьбе
Машешь, кричишь:
«Чучело, тварь!»
И под фонарь
Встал и стоишь.
Глядя с тоской
В корень и вглубь,
Мент подлетел:
«Брат, мы с тобой!
Вот тебе рупь
На опохмел…»
1983
«Солнце тает в рассветном тумане…»
Солнце тает в рассветном тумане,
Я стою, как дурак, у окна.
Я устроил дебош в кегельбане,
Я явился на матч с бодуна.
Я расслабился, братцы, не скрою,
За неделю со мной от тоски
Пару раз приключалось такое,
Я скучаю по вас, мужики!
Я до хрипа с арбитрами лаюсь,
Я по шайбе, как проклятый, бью.
Я в Торонто за бабки ломаюсь,
Клубный гимн по отмашке пою.
Я трясусь, как колдун, ежечасно
Над разбитым коленом своим.
Я не так уж и быстр. Эх, напрасно
Я нарушил спортивный режим!
Голос тренера вязок и вкрадчив:
«Ты к победным атакам остыл,
Ты в последних пятнадцати матчах
Ничего никуда не забил.
Ты соперника рвал в обороне,
Ты катил на него, как трамвай,
Вот и будь вышибалой в законе,
Самых шустрых со льда вышибай!»
Штангу жму по утрам. Мои плечи
На глазах разрастаются вширь.
Моё дело – крушить и калечить,
Я – кувалда, боец, богатырь!
Я считаю соперникам рёбра,
Я любого с пути уберу,
Я слежу за добычей, как кобра,
Я играю в чужую игру!
Вот на выезде бьёмся в Чикаго,
Я от местной звезды ни на шаг.
Он зубами скрипит, бедолага,
И трибуны вокруг – на ушах.
Он к воротам несётся по краю,
Я его с потрохами сожру!
Я иду на таран. Я играю
Не в свою, а в чужую игру!
Я с другой стороны горизонта
Прилетел – из-за синих морей,
Я узнал в этом самом Торонто,
Что такое канадский хоккей.
Шайбу в зону, как мясо овчаркам,
Я бросаю, и мчусь, и ору:
«Всех размажу! Сейчас будет жарко!»
Я играю в чужую игру.
Вот зажёгся свечой поминальной
За воротами красный фонарь.
Я талантливый, я гениальный,
Но не я здесь, другой – бог и царь, —
Сашка с Химок, герой Подмосковья,
Мой партнёр, он забил им, чертям!
Он, стервец, из России с любовью
Шлёт приветы чикагским парням!
В уголке на разбитое рыло
Лью зелёнку средь белого дня.
Русским танком, слоном и гориллой
Называют партнёры меня.
Лёгкий форвард, идущий в обводку,
Гений паса, технарь, голова, —
Я им был, а сегодня в охотку
Всё живое крушу, как дрова.
Не коронным финтом, не бросками
Я команде победу кую,
А стальными своими клешнями
В честной драке, в кулачном бою.
Я в атаке дружка прикрываю.
Всё твоё здесь, когда ты здоров:
Смех подруг, номера на Гавайях,
Гром оваций и море цветов.
И ни друга, ни свата, ни брата,
Если слабым ты стал и больным,
В общем, будьте здоровы, ребята,
Соблюдайте спортивный режим!
1995
С. Киреев, спартакиада в пионерлагере «Ленинец», 1965
С. Киреев, Подмосковье, 1966
Река Обихингоу (Таджикистан), 1982, спортсмены московского «Буревестника»
С. Киреев, 1984, верховья реки Бзыбь (Кавказ)
Тянь-Шань, 1958, крайний справа (стоит) – мой отец
С. Киреев, Непал, Гималаи, 2012
С. Киреев, 1978, Хибины
Раздел I V
Девяностые годы прошлого века почему-то прозвали лихими, тем самым, на мой взгляд, неоправданно снизив степень лихости других наших российских и советских десятилетий. Для меня это время интересно в первую очередь тем, что в нём, говоря языком советских пропагандистов, всегда было место подвигу. На моих глазах одни люди уходили в глухую безвозвратную депрессию, потеряв статус и связанные с ним привилегии прошлой жизни, другие же являли собой образцы смелости и работоспособности, благородства и воли к победе. Вчерашние кандидаты наук вставали у подземных переходов, торгуя продуктами и вещами; мастера различных искусств пели в тех же переходах, зарабатывая на жизнь; некоторые из них плясали под гармошку на вокзалах и улицах, люди создавали фирмы, прогорали, снова создавали фирмы и снова прогорали. В отличие от большинства моих собеседников, я говорю, что это не плохо, а хорошо – наши люди стали жить, как весь мир живёт: был важным учёным – потерял работу – пошёл в грузчики или таксисты – потом опять вернулся в важные учёные, если спрос на тебя появился, а если не появился – продолжаешь грузить, такси водить, в подземном переходе на гитаре играть. Нормально, по-моему. Чего долго рассказывать, все всё помнят. Я вблизи, можно сказать, наблюдал рождение нового класса настоящих бойцов, создавших успешный бизнес с нуля, своими руками. Кандидаты наук недолго простояли у переходов, до середины 1992 г. – 1993 г. Затем очень многие из них, не сломавшись, создали свои успешные фирмы или стали успешными топ-менеджерами. Короче, для меня конец 80-х—90-е – это время настоящих героев. Сейчас почти всеми забылось, что конец 80-х в СССР был как минимум не менее лихим, чем все последующие 90-е, вместе взятые – некоторые песни этого раздела именно о том, ещё советском времени. Борьба с нетрудовыми доходами, антиалкогольная кампания, резкая девальвация рубля, тотальный дефицит – все эти драматические коллизии имели место ещё при СССР, ещё в 80-е. Лихо было, чего там говорить. Кое-что из этого я и отразил в своих песнях.
«Я очки уронил…»
Я очки уронил.
Я галош потерял.
Всё продал, всё пропил,
Жить пришёл на вокзал.
Жарю, жгу по полдня
На гармошке губной.
Мент, не трогай меня,
Проходи стороной!
Я к честному народу,
Что набил свою руку на длинных рублях,
Позабыл путь-дорогу,
Я дружу с семафорами, сплю на путях.
Я червонцы сшибаю.
Я с родного завода взашей сокращён,
И живу-поживаю,
И обиду ношу, как кинжал под плащом.
На этап со скамьи
Соскочили во мрак
Братья-други мои —
Под забор, под кулак.
Вдалеке во хмелю
Пропадает родня.
Я им денег пошлю.
Мент, не трогай меня!
Вот прекрасная дама
Подошла, пять рублей подала на пропой
И протопала прямо.
Вот свистит скорый поезд: «Играй, я с тобой!»
Тётя Мотя для танца
Разминает стопу, приготовилась млеть.
Я живой, я не сдамся,
Я в губную гармонь научился дудеть!
Вот пернатый скворец
Прилетел на концерт.
Значит, мне не конец,
Значит, побоку смерть!
Вот ребята зовут
Водку пить возле пня.
Пробираюсь на звук.
Мент, не трогай меня!
Мир задет за живое, —
Я сыграл про печаль, и средь тощих берёз
В такт по-тихому воет,
Мордой в лапы уткнувшись, бродячий барбос.
От мудрёных мелодий
Мент поплыл, на свистке исполняет куплет,
Сапогами молотит
По асфальту – по сцене, у нас с ним дуэт…
1989
«Эх, судьбина лютая…»
Эх, судьбина лютая
Гладит против шёрстки!
Я рубли с валютою
Проиграл в напёрстки.
Зажил под платформою
С горя на пол-суток,
Загудел по-чёрному,
Задубел, как цуцик.
Эх, гульнул на славу я!
Нынче в горле сухо!
Вот ко мне кудрявая
Подгребла маруха —
Нинка вкруг да около,
Рядом побродила,
По плечу похлопала,
Пивом похмелила!
В старой куртке кожаной
Встал мой друг Серёжка,
На ветру скукоженный,
У столба с гармошкой.
Нинка глаз нацелила
В голубые выси,
Грусть мою развеяла:
«Ну-ка, возродися!»
Ох, горячий парень я!
Пляска! Выход начат!
Сердце, как ошпаренное,
Скачет, скачет, скачет!
Эх, чечётка с выходом!
Пропадай, ботинки!
Эй, в погонах, тихо там!
Я пляшу для Нинки!
Я сердцебиение
Ощутил аортой,
У меня движение,
Значит, я не мертвый!
Расступись, легавые,
У меня отмазка —
Дело моё правое —
Пляска, пляска, пляска!
Холод. Рожи синие.
Дрожь терзает тело.
Парни, прочь уныние,
Подлетайте смело!
Кто там на попятную?
Я – вожак дружины!
Были ноги ватные,
Стали, как пружины!
Суета вокзальная,
Свой для всех в душе я!
Эх, дороги дальние,
Ой, ты, мать-Расея!
Братцы, будем крепкими,
Кто живой, тот пляшет!
И платками девки мне
Из вагонов машут!
Я ногой размахиваю,
Лёд подошвой рушу.
Ветер сквозь рубаху мою
Проникает в душу!
Снег плывет, как селезень,
У меня с ним связка,
У меня веселье с ним —
Пляска, пляска, пляска!
Люди ходят сонные.
Нинка бьёт в ладоши:
«Да я в тебя влюбленная,
Милый мой, хороший!
Пусть легавый варежку
Разевает важно,
Мне с тобою рядышком
Ни хрена не страшно!»
Я согрелся, о́ жил я,
Нет тоски-печали,
Мне в картуз прохожие
Денег набросали.
Я подругу верную,
Нинку дорогую
У ларька под вербою
Мну напропалую!
Все невзгоды побоку,
Я к победам годен!
Мы, как люди, под руку
По бульвару ходим.
Я собрался с силами,
Вдел шнурки в галоши,
Нинка шепчет: «Милый мой,
Дорогой, хороший…»
1992
«Был почти что принц голубых кровей…»
Был почти что принц голубых кровей,
Был пример, маяк для народа,
А теперь стою, продаю портвейн
У подземного перехода.
Был филолог я, был философ я,
На поклон ходил в храм науки,
Соскочил с кругов, больше нет житья,
Страхом скованы ноги-руки!
Нас таких – толпа, мы плечом к плечу
Дохнем, давимся на асфальте!
Эй, вы, граждане, я домой хочу,
Подходите же, покупайте!
Вот легавый мент, кверху нос задрав,
В стороне стоит – ждёт, зануда.
Четвертак на жизнь отстегнуть в рукав
Я ему, козлу, не забуду.
Мне сосед кричит: «Разменяй деньгу,
Аристотель, блин, Ломоносов!»
Я даю рубли. Кутерьма в мозгу:
«Не мети пургу, сам философ!»
Вот какой-то гад подошёл, спросил,
С кем решаю я круг вопросов.
Мама родная, больше нету сил,
Был филолог я, был философ!
Вот бутылку я уронил, разбил,
Эх, стекляшка жизнь, эх, осколки!
Род людской угрюм, белый свет уныл;
И черны в саду палки-ёлки!
Кровь пульсирует в паутине вен.
Я не режу их, жить охота!
Завтра мне опять продавать портвейн
У подземного перехода…
1992
«Нынче с выживанием…»
Нынче с выживанием
плохо дело,
Но сквозь бури снежные
к нам в село
Помощь заграничная
подоспела,
К святкам в аккурат её
принесло.
Вот менты мигалками
освещают
Путь гуманитарным
грузовикам,
Нам с едою ящики
выгружают,
И коробки с куревом —
тоже нам.
Уж, вон, полночь близко.
Сугробы. Мгла.
Разделить по спискам
И – все дела!
Но, кусая ноготь,
Вникая в суть,
Нам сказал Серёга:
«За мною, в путь!»
А в пути ни выпивки,
ни ночлега, —
Трудно, но приходится
жилы рвать!
Едем в город с песнями
на телегах —
Помощь эту самую
продавать!
Трубы. Дым. Окраина.
Люди в польтах.
Провода, троллейбусы,
все дела.
Светофор сощурился:
«Мол, кого-й-то
К нам сюда нелёгкая
занесла?»
Рекогносцировка.
Разведка. Марш!
Мы свезли в столовку
Колбасный фарш.
Скинули в буфеты
Для тортов крем
И ещё пакеты
Незнамо с чем.
Мы к ларькам подъехали,
где их много,
Наняли сержанта
трубить подъём:
«Эй, товару хочете?
Ради Бога!
Оптом за недорого
отдаём!»
Нам вообще понравилось
дело делать:
Бизнес, блин, коммерция,
оборот!
Мы в пучину времени
смотрим смело —
Помощь-то не раз ещё
к нам придёт!
К цифрам у Наташки
Природный дар —
В столбик на бумажке
Считать навар.
Сводку изучаем —
У нас средства́.
Мы над отчим краем
Хозяева́.
В парке, возле винного,
встав на якорь,
Борзанули, клюкнули
за успех.
Сдали всё, заначили
только сахар,
Нам живётся-можется
лучше всех!
Эх, крепка «Столичная»!
Братцы, здорово!
Едем в Дом колхозника,
в номера,
Мы работу сделали.
Денег – прорва!
Все сложилось, склеилось.
Жить пора!
В коридорах ветрено.
Надо брать
По ноль восемь – не хрена
Темп терять!
Пляска. Топот. Гомон.
Гуляй, братва!
Всем известно, кто мы —
Хозяева́!
Загудели-запили
капитально,
Что от перегара, вон,
мухи мрут!
Люди хочут праздника.
Всё нормально,
Трактора с комбайнами
подождут!
С пятницы до вторника
срок немалый.
В холле – пальмы, фикусы
вождь страны,
Мы ему об голову
бьём бокалы,
А ему, железному,
хоть бы хны!
На столе огрызки,
В окне пейзаж,
Мы желаем виски,
Заморский джаз.
А закат – как знамя,
Иль нет, заря,
Сознаем мозгами,
Что всё не зря!
Нам на сердце сделалось
веселее, —
Петька упряжь новую
приобрёл,
Клавка в оборот взяла
Пантелея,
А Серёга клоуном
в цирк пошёл.
Ой, вы, кони резвые,
путь под горку,
Едем к дому по́ ветру,
наугад,
Там три дня без продыху
на задворках
Дети плачут малые,
жрать хотят!
Горло промываем,
Не закусив,
Преодолеваем
Лесной массив.
В «Гранд-отеле» нас ищи
Наперёд.
Помощь-то не раз ещё
К нам придёт!
1991
