полная версия
Сергей Владимирович Киреев
Люди идут по дороге
«Коромыслом нынче дым…»
Т. К.
Коромыслом нынче дым
У соседей за стеной.
Посидим, поговорим —
Ты да я, да мы с тобой.
В кровь изранена душа,
Что ни день – то новый бой.
На ночь глядя, не спеша
Чай заварим мы с тобой.
Пусть матёрые скоты
Нам мычат за упокой.
Друг за другом я и ты —
Как за каменной стеной.
Вот и спятила страна,
Потеряла стыд и ум.
Ночь за окнами черна.
Месяц бледен и угрюм.
Поумнел бы я, притих,
Со своими встал бы в строй,
Но всего-то нас своих —
Ты да я, да мы с тобой.
…Дом вздыхает, старый дед,
Тени пляшут на стекле,
Мы с тобой погасим свет,
Мы одни на всей земле…
1984
«Скучно ей, одиноко жить в рыбацком посёлке…»
Скучно ей, одиноко жить в рыбацком посёлке
На отшибе у моря, хоть кричи «Караул!».
Но однажды с прогулки, с городской барахолки
Развесёлый матросик в гости к ней завернул.
В шарфе клетчатом
Ходит кречетом,
Луком репчатым
Закусил.
Выпил стопочку,
Шкалик, соточку,
Бьёт чечёточку,
Что есть сил.
Вот уже и объятья, стол от смеха трясётся.
А она всё мечтает, втихомолку скуля,
Как под парусом алым к ней навстречу несётся
Молодой и красивый капитан корабля.
А он с ухмылкою
Над бутылкою
Тычет вилкою
Мимо рта.
Лезет, тянется:
«Со свиданьецем!»
Он останется
До утра.
Поллитровка допита до конца, без остатка,
А на сердце – ненастье, а в душе – холода.
И матрос развесёлый спит в стороночке сладко.
Он с рассветом проснётся. Он уйдёт навсегда.
Ох, до хруста ей
Рвут без устали
Душу грустные
Голоса
Ветра шалого.
Счастья мало ей,
Где вы, алые
Паруса?
Где вы, алые
Паруса?..
2007
«Я вернулся в этот двор…»
Я вернулся в этот двор
Всем ветрам наперекор
И стою, соображаю,
Под какой упасть забор.
Клёны листья растеряли,
Старый дом угрюм, уныл:
«Мы тебя так долго ждали,
Только ты не приходил».
Поперечный-встречный пёс
От меня воротит нос,
Карусели окосели,
Вороньё пошло вразнос.
Дядя Гриша с тётей Грушей
Над закусками галдят,
На балконе бьют баклуши,
Сквозь меня во тьму глядят.
Холод, хмарь – хоть встань, хоть сядь,
Слова некому сказать,
Я с фонарными столбами
Буду танцы танцевать.
«Вот и песня твоя спета, —
Ветер вслед мне проскулил, —
Для тебя здесь места нету,
Ты сюда не приходил!»
1983
«Под летящей листвой…»
Под летящей листвой,
Без оглядки, без слов
Мы прощались с тобой
Возле Чистых Прудов.
Ветви хрупкие замерли над чугунной оградой.
Старый сквер в поздних сумерках под дождём опустел,
«Будь здоров, – ты сказала мне, – что поделать, так надо».
И на рельсы трамвайные снег летел, снег летел.
«Подожди же, постой!» —
Я кричать был готов.
Мы прощались с тобой
Возле Чистых Прудов.
Эх, гулял я без устали – были дни, было время,
Эх, носился с гитарою – трень да брень, смех и грех.
«Ладно, пой, – ты сказала мне, – не со мной ты – со всеми,
Что ж, гуляй, хоть и вправду ты лучше всех, лучше всех».
Снег пришёл, первый снег
Впереди холодов.
Мы прощались навек
Возле Чистых Прудов.
Снег с дождём – эта чертова сумасшедшая пляска, —
И домов стены серые нас сводили с ума,
И трамвай, как помешанный, мне вдогонку пролязгал:
«Холод, мрак друг без друга вам, темнота, кутерьма».
Вот и дом твой закрыт
На замок, на засов.
Ветер воет, свистит
Возле Чистых Прудов.
Вот и наших с тобой
Не осталось следов
В тишине ледяной
Возле Чистых прудов…
2002
«Ничего, что вдоль по всей России…»
Ничего, что вдоль по всей России
Бездорожье, сумерки, пурга.
Хороша ключица у Марии,
Хороша у Клавдии нога.
Ничего, что лампочки потухли,
Воронью осколками грозя.
Словно в печке каменные угли,
Светят мне Тамаркины глаза!
Столбы стоят кривые
Вдоль дороги —
Не то, что у Марии
Руки-ноги.
Людской распался улей,
Но, хоть тресни,
Ко мне несётся пулей
Машка с Пресни!
Всю ночь играем в игры,
В дурака мы,
В груди бушуют вихри,
Ураганы!
Путч прошёл – подумаешь, делов-то!
Я возьму стакан – встречать зарю,
Я Надюхе с люрексами кофту
В знак любви на память подарю!
А насчёт того, что денег мало,
Я не буду горе горевать,
Я за страсть высокого накала
Выпивал и буду выпивать!
Ни ягоды-малины,
Ни спиртного,
Развалины, руины,
Всё хреново.
Погано. Гадко. Худо.
Войны, взрывы.
Но мы живём, покуда
Девки живы!
Пусть парламент скурвился по пьянке,
Пусть заснуло войско – не беда.
Хороша осанка у Оксанки
И душа у Клавки хоть куда!
Вот увёл с тропы кого-то в тень я,
Говорю: «Держись, товарищ, брат,
Выпьем за основы возрожденья —
За любовь, за дружбу, за девчат!
Ничего, что сволочи смурные
Нас с тобою ставят на рога,
Хороша ключица у Марии,
Хороша у Клавдии нога!»
В тумане ли, в дыму ли,
С пляской, с песней
Ко мне несется пулей
Машка с Пресни!
И пусть мороз лютует,
Снег не тает,
Она меня целует,
Обнимает!
И я ей шар надую
К Первомаю!
И я её целую,
Обнимаю…
1995
«Сотню лет не вылезать бы из норы укромной…»
Сотню лет не вылезать бы из норы укромной.
Снег и слякоть вперемешку за любым углом.
Я облезлый пёс дворовый, я – ничей, бездомный,
Город-зверь меня сграбастал, проглотил живьём.
Шкурой, шерстью, лапами, ушами, головой
Я плачу за то, что без ошейника шатаюсь.
По увядшим листьям, по шершавой мостовой,
По ночным окраинам петляю, спотыкаюсь.
Вот, от сытости сутулясь, до земли согнулись
Такса, словно королева, пудель – важный принц.
Озираюсь. Огрызаюсь. Вереница улиц.
Паутина переулков. Путаница лиц.
Путь мой – во все стороны, в любой конец и край.
У меня свобода. Хочешь – стой, а хочешь – падай.
Хоть под фонарём, хоть под скамейкой подыхай.
В общем, будь для родичей утехой и усладой.
А у города со мною разговор недолгий,
По мою собачью душу шпарят со всех ног
Из щелей, из подворотен холода, как волки,
И трамвай – за ними следом, важный, как бульдог.
Ветер сдёрнет сумерки с деревьев и домов,
Я проснусь под лестницей, озноб стряхну со шкуры,
Под подошвой дворника очнусь от сладких снов,
В серый сумрак прочь уйду, в рассвет сырой и хмурый.
Ветер. Клёны, как калеки, до земли согнулись.
Ветер. На бульварах сонных ни собак, ни птиц.
И опять на целый день мне – паутина улиц,
Вереница переулков, путаница лиц…
1983
«Она романсы пела, соседка наша Томка…»
Она романсы пела, соседка наша Томка,
Стихи нам вслух читала и водки не пила.
Она парням казалась прекрасной незнакомкой
И вышла в королевы, как только подросла.
И вот уже с ней связан навеки, воедино,
Пленен её талантом, улыбкой, красотой —
Серьезный и солидный директор магазина,
На нём пиджак из драпа и перстень золотой.
Он дело знает крепко, ворюга и проныра, —
Покой в дому, порядок, и тишь, и благодать,
И он не хочет с нею штудировать Шекспира,
А хочет дебет-кредит нам пару с ней сверять.
И ни стихов, ни танцев, и, как стальное шило,
Тоска пронзает душу, как чёрная стрела.
Уж лучше б она водку стаканами глушила
И, книжек не читая, от радости цвела!
Гуляла б, веселилась, играла бы не вальсы,
А песню «Чижик-Пыжик» на радость всей родне…
А тут – сиди и сохни, на калькулятор пялься,
На чёртов дебет-кредит. Ей кнопки режут пальцы,
Ей клавиши рояля мерещатся во сне…
2001
«Я когда-то с ним учился в ВУЗе…»
Я когда-то с ним учился в ВУЗе,
Пить портвейн ходил к нему в гараж.
Братцы, кто такой Володька Кузин?
Это высшей пробы персонаж!
А ещё – в России ли, в Союзе,
В городе, в деревне, да везде,
Самый первый парень – это Кузя,
Конь такой рабочий в борозде.
Что ему все камни и колючки, —
Силища бурлит, клокочет в нём,
Он пахать настроен до отключки,
Утром, ночью, вечером и днём!
Мысль, как будто семечка в арбузе,
У меня застряла в голове,
Мысль такая: Кузя – это Кузя,
Типа, белый гриб в густой траве!
Не опёнок жалкий и презренный,
Чтоб его ботинком сразу – шмяк!
И привет! Он крепкий, здоровенный,
Пусть не гриб, но брат мой и земляк!
Если ты, к примеру, в переделку
Попадёшь, мол, всё уже, каюк,
Продолжай спокойно опохмелку:
Кузя – самый лучший в мире друг!
Он врага ладонью, словно прессом,
По стене размажет: «Смирно, … ь!
Шагом марш, пошёл отсюда лесом,
Не мешай ребятам выпивать!»
Вот и я в ночи хожу, петляю,
Мне поёт коварная метель:
«Спи, дружок мой милый, баю-баю!»
Я в ответ: «Пошла-ка ты отсель!»
Ничего, что ветер, как напильник,
Мне по рылу, падла, знай скребёт, —
Самый лучший в мире собутыльник,
Вовка Кузин рюмку мне нальёт!
Вот уже хрустящим караваем
Он на кухне потчует меня,
Мы в хорошем темпе выпиваем,
Стопарями полными звеня.
За окошком звёзды, как оливки,
Месяц – типа, как бы, чебурек.
Мне даёт настойки и наливки
Кузя – лучший в мире человек!
У меня мениск восстановился,
Потому что я, не чуя ног,
В смысле выпить к другу торопился.
Я к Володьке шёл на огонёк…
2016
«Я сегодня немного волнуюсь…»
1
Я сегодня немного волнуюсь,
Я со старта вошёл в колею.
Я с утра сам с собой соревнуюсь.
Я за Миху Гаврилова пью!
Чуть заем двести грамм кочерыжкой —
И опять добавляю чуток —
За него, за любимого Мишку.
Все по делу! Нормально, браток!
Вот возьму и спляшу «Кукарачу»,
Да вдобавок ещё и спою.
Эх, живём! Я усвоил задачу —
Я за Миху Гаврилова пью!
И пускай ледяной, ураганный
Ветер, сволочь, свистит надо мной,
Я стою, как солдат оловянный,
Как у Спасских ворот часовой!
Грозы, бури меня окружают.
Я-то знаю, чего я стою.
Я своих дружбанов уважаю.
Я за Миху Гаврилова пью!
Если кто-то под красное знамя
Скажет встать мне в неравном бою,
«Извините, – отвечу, – я занят,
Я за Миху Гаврилова пью».
…Я к нему наугад, бестолково,
Шёл, петлял меж камней и коряг.
Есть! Нашёл! Это здесь! Ну, здоро́ во,
Дорогой мой братишка, земляк!
У него юбилей. Друг мой Миха,
Я скажу тебе умную речь,
Ты с бокалом в стороночке тихо
Сядь, послушай и мне не перечь.
Я в апреле родился, ты в мае.
Что тут скажешь? Салага, сынок.
Но при этом я шляпу снимаю,
Как ты мне в этой жизни помог.
Ближе к делу, вперёд, ёлки-палки,
Я настрой тебе нужный создам.
Я сегодня с тобой о рыбалке
Разговор поведу по душам.
Не рыбак я, бывают пробелы в спортивной судьбе.
Ты-то – профи по этому делу, спасибо тебе,
Что однажды меня в подмосковные дебри завёз ты, —
Был мороз «минус тридцать»; палатка на льду, на реке
Трепыхалась. И поезд какой-то свистел вдалеке,
И над нами сияли большущие синие звёзды…
2
Я в ту пору по жизни тащился
Криво, косо, зигзагами, вспять,
Даже песни писать разучился,
Если так уж по правде сказать.
Лютой злобой, как сорной травою,
Прорастали во мне семена
Неудач и потерь. Сам не свой я,
Жил, пахал – ни покоя, ни сна.
Мне мозги разъедала незримо
Важных боссов брехня, болтовня,
Я запомнил ту смутную зиму,
Кризис личности был у меня.
Мои боссы, как злые барбосы,
Посрывались как будто с цепей,
Меж собою решая вопросы,
Кто из них в этой жизни главней.
Мне базар этот чёртов не нужен,
Лай, надрыв на слепом кураже.
К человечеству, к людям всё хуже
Относиться я начал уже.
Я с развалом на фирме смирился,
У меня – своё дело взамен,
Я в свободный полёт устремился,
Весь такой из себя бизнесмен.
Я крутился без лишней шумихи.
Эй, читатель, ау! хватит спать!
О себе, о рыбалке, о Михе
Я балладу хочу рассказать.
Мне работа мозги иссушила.
«Ну и ладно, бывает, устал,
Есть лекарство, – мне Миха Гаврилов,
Усмехаясь, тогда подсказал, —
Ты сперва поначалу расслабься,
И душа из-за груза хлопот,
Пребывая в режиме коллапса,
Понемногу сама оживёт.
А расслабиться где? На рыбалке!
Прямо так наливай да и пей —
Не в кустах под забором на свалке,
А в кругу задушевных друзей!»
Он ухи наварил. «Эй, – сказал он – очнись, старина,
Помни, знай, что работа за шкирку держать не должна,
И что нужен усталой душе хоть какой-нибудь роздых».
Мы из фляги хлебнули всего-то тогда по глотку,
Я с души своей сбросил, как тяжкую ношу, тоску,
И глядел, замерев, как во льду отражаются звёзды.
3
Я в портфеле поллитру заныкал.
«Мишка, глянь» – я ему козырнул.
«В чем она, суть рыбалки, скажи-ка?» —
Он вопросом меня ковырнул.
«Да, сто грамм для сугрева – святое,
Тут и спорить-то даже смешно,
Только очень уж тут непростое
Мы порой наблюдаем кино.
Вот ты сам – ты всегда наготове,
Пашешь, бьёшься, как рыба об лед —
Та, что мы с тобой в проруби ловим,
Что на нашу приманку клюёт.
Но ведь есть же какой-нибудь окунь
Или там эксклюзивный карась,
Что крючки наши острые боком
Стороной огибают, смеясь.
И тебе, чудаку, может статься,
Брать пример-то как раз надо с них,
Чтоб тебе на крючке не болтаться
У работы, у боссов твоих».
Он меня потрепал по загривку:
«Ты же ведь не придурок, не пень.
Не заглатывай, парень, наживку —
Деньги, статус и прочую хрень!
Можно ведь и на дно с этим грузом
Фигурально пойти, знаешь сам —
Хоть на море к малькам и медузам,
А хоть к тем же речным карасям».
Да, бывает оно всяко-разно,
Но с мозгами я, в общем, дружу,
Невзирая на силу соблазна,
И сухим из воды выхожу.
Да, я парень немного с приветом,
У меня потаённая страсть —
Чтоб наживку глотать, и при этом
Ни к кому на крючок не попасть!
«Ладно, – Мишка решение выдал, —
Мордой к ветру давай становись,
Чтоб он дурь из мозгов твоих выдул
И гляди в межпланетную высь!»
…Ветер, ветер колючий и острый во мне выжигал
Все обиды на жизнь, полной грудью дышать помогал —
Без него, без рыбалки, без Михи досада и злость бы
Доконали меня, только вся эта хрень стороной
Пронеслась, кто ж меня доконает, когда надо мной
Как застывшие искры, далёкие синие звёзды?
4
Я в рыбацких делах, право слово,
Не сказать, чтобы был всемогущ.
Мне в нюансах подлёдного лова
Элемент дебилизма присущ.
Я сто раз повторю монотонно,
Что задача подбора снастей
Посильнее бинома Ньютона
И вообще этой физики всей.
Но спасибо Гаврилову Мишке —
Он, собравшись с запасами сил,
Шаг за шагом в устройстве мормышки
Мне по полочкам всё разложил.
Да, ребята, смеяться легко вам,
У меня же кромешный бардак
Был в башке. Но теперь я подкован,
Я реальный по жизни рыбак.
…А тогда – как болотные жабы
Тучи, тучи плывут в небесах.
Эх, Серёгу Евсенко сюда бы —
Сбацать музыку нам на басах!
Вот мы к фляге повторно приникли,
К нам Серёга, красавец, орёл,
Прикатил на своём квадроцикле,
Как он только дорогу нашёл?
Весь набор позитивных флюидов
Мы имели уже на троих —
Закусь разную всяческих видов,
Красотищу просторов родных.
Будто счастье за нами впритирку
Устремилось само по пятам.
Я Серёгу спросил с подковыркой:
«А чего это булькает там?»
Вместе мы. В этом суть. Я серьёзно —
Навык мыслить с рожденья мне дан,
Всем известно, что я скрупулёзный,
Философский, научный пацан.
Я с мозгами дружу, с головою,
Я в трудах побеждаю, в борьбе,
Я гармонию жизни освоил.
Друг мой Миха, спасибо тебе!
Пусть над нами то смог ядовитый, то град, то гроза,
Но ведь есть оно счастье, ребята, раскройте глаза,
Да хотя б на рыбалке за жизнь зацепиться не поздно.
Вот и я до сих пор проживаю в любимом краю
И с Серёгой Евсенко за Миху Гаврилова пью,
И смотрю, как во льду отражаются синие звёзды…
2018
«Петька, твой старый, по детскому саду дружок…»
Петька, твой старый, по детскому саду дружок,
Замок волшебный построил тебе из песка —
С башней, с балконом, свечу возле входа зажёг.
«Взрослыми станем, – сказал, – и без споров и склок
Точно в таком заживём навсегда, на века!»
Мамы на нас наглядеться в тот день не могли,
Где-то оркестр за рекою чуть слышно звенел,
И замирала печальная песня вдали,
И над песочницей пух тополиный летел.
Вечность прошла. Утро. Митинг. Сто тысяч толпа.
Луч милицейской мигалки, как острый тесак,
В воздухе шарит. И Петька, тот самый, тебя
Тащит по площади в серый стальной автозак.
Да, это он, так уж вышло, так карты легли,
Ну и зачем ему в гуще событий и дел
Помнить тот двор, как звенела та песня вдали,
И над песочницей пух тополиный летел?
Вспомнил, узнал, пошутил: «Как там кости, целы?
Всех вас таких куда надо сейчас привезут,
Примут, возьмут на учёт, как на кончик иглы,
Всем вам, очкарикам, крышка, хана и капут!»
Вот и участок. Дежурный – как пёс в конуре.
Ливень по стёклам, собравшись с остатками сил,
Бьёт, обезумев, и замок у вас во дворе
Смыт без возврата, и ветер свечу загасил…
2013
«Ночь на город легла, как тюленья туша…»
Ночь на город легла, как тюленья туша.
Вот и время пройти по родным местам,
В дебри влезть, во дворы заглянуть, как в души.
В душах – тьма и раздолье шальным ветрам.
Месяц в спячке, и туча на нём, как намордник.
Воздух чёрен, но виден вдали проход.
Свет не гасит в окне дядя Вася, дворник,
Ждёт, не знает кого, уж который год.
Дядя Вася сидит у окна, он всё помнит,
Как весёлая шла кутерьма, чехарда
В непролазной глуши коридоров и комнат,
Как мы прочь укатили, ушли навсегда…
Злого ветра звучит заунывная нота.
Дом – как старый разбитый корабль, и в ночи
Капитан дядя Вася все ждёт, что хоть кто-то,
Хоть один из ушедших придёт, постучит.
Он чаи до утра в одиночку гоняет,
Он в тельняшке и в шлёпанцах, с трубкой во рту
На балкон, как на палубу, тяжко ступает.
Он печален и тих, он один на борту.
Нас по белому свету ветра разметали,
И следов наших нет в переулках пустых.
Дядя Вася не спит – смотрит в дальние дали,
Ищет, ищет, высматривает своих…
…Ночь в лохмотья листвы, в серый снег разодета.
В дальних далях, вокруг – ни тепла, ни огня.
«Эй, свои! Где вы там?» – тишина, нет ответа.
Нет своих. Дядя Вася сидит у окна…
1995
«Нет на Кубе ракет. Будут долго отныне и впредь…»
Видный советский партийный и государственный деятель А. Микоян, находясь в ноябре 1962 г. во время Карибского кризиса на Кубе, был вынужден остаться там, когда умерла его жена – Ашхен Лазаревна Микоян; он не приехал на её похороны в Москве.
Нет на Кубе ракет. Будут долго отныне и впредь
Воду в ступе толочь генералы и лясы точить.
Анастаса смотрящим оставили – в оба смотреть.
Анастас Микоян не поедет жену хоронить.
Хочешь – рыбу лови, хочешь – пей до упада, пируй.
Чуть заснёшь – и друзья по оружью во всю свою прыть
Дел таких наворотят, что мама моя не горюй!
Анастас Микоян не поедет жену хоронить.
Он всё знал: век безумен и лих,
И отчизну в два счета от них,
Если что, отряхнут от таких,
Как подошвы от пыли.
Было всё: страх, и ужас, и бред,
А они, стиснув зубы в ответ,
Жили вместе почти сорок лет
И друг друга любили.
Он в шезлонге с бокалом у моря под пальмой сидит,
И стукач, дружелюбный пацан, предлагает: «Налить?»
И, как снежным ковром, сонный берег туманом укрыт.
Анастас Микоян не поедет жену хоронить.
Вот в сторонке стукач бородатым вождям с пьяных глаз
Балаболит, допив, что страна, как её ни любить,
Не жилец – что у вас, что у нас, если прямо сейчас
Анастас Микоян не поедет жену хоронить.
Как же он с ней по паркам ночным
Колобродил под ливнем шальным,
Та пора и сейчас ещё с ним,
Тот закат над Тверскою,
Те дворы довоенной Москвы,
Ветра свист, словно звон тетивы,
И обрывки осенней листвы
Над уснувшей рекою.
Вот и всходит над морем звезда,
А в России, в Москве холода,
Снег и стужа, ненастье, беда,
Люди злы с перепою.
Ну, а здесь, вон, Фидель, друг и брат,
Тоже зол, и вразброд, невпопад
Дни бегут, словно листья летят
Над Москвою-рекою…
2012
«И дом продрог на холоде, и дождик-дуралей…»
И дом продрог на холоде, и дождик-дуралей
Цеплялся, как помешанный, за каменные стены,
Листва летела клочьями с берёз и тополей.
Зачем ты, Катя Фурцева, вскрывала себе вены?
Печаль вошла в печёнку, как заточка под ребро.
Они тебя конкретно мимо кассы прокатили —
Они тебя не приняли в состав Политбюро —
За то, что ты не в коме, а в уме, в соку и в силе!
Душа дрожит от судорог, и рядом – никого,
А бывшие подельники грызутся, как гиены.
Они не стоят ногтя, заусенца твоего.
Зачем ты, Катя Фурцева, вскрывала себе вены?
И скоро уж отставка – слава Богу, не отстрел.
Без сердца и без чести упыри придут на смену!
Дремать у телевизора – таков он, твой удел, —
И водку пить стаканами, и в ванной резать вены!
И если скажут «Фас!», тебя фиксировать готов
Топтун из-под окошек, тупорылый, как полено.
Но все-таки прекрасна жизнь-подлюка, сто пудов!
Зачем ты, Катя Фурцева, вскрывала себе вены?
2008
«А ему было худо, и камень на сердце тяжкий…»
А ему было худо, и камень на сердце тяжкий
Он, зубами скрипя, в свой последний унёс поход.
Возле школы сидим во дворе, поминаем Сашку,
И бездонен вдали подворотни сквозной пролёт.
Вот Серёга опять за своё: «Коль ушёл в дорогу
С тяжким камнем на сердце, то дело твоё труба.
Братцы, так не бывает, что все ни при чём, ей-Богу,
Кто-то должен сказать напоследок: «Мы ждём тебя».
Кто-то должен успеть – прошептать ли вдогонку, крикнуть:
«Ты вернешься! Ты нужен!», а там – хоть на край земли!»
…Нету Сашки, и сил наших нету понять, привыкнуть.
Мы сидим за дощатым столом. Мы свечу зажгли.
Вот бы смерть с недосыпу, с похмелья дала промашку,
Вот бы путь наш извилистый был от неё укрыт.
Да куда там? Сидим во дворе, поминаем Сашку,
Окна гаснут в домах, и листва с тополей летит.
И свеча чуть мерцает в ночи, как мираж в пустыне,
И над крышей, как обух, кривая висит луна.
Ветер воет осенний, и водка в стаканах стынет.
Мы продрогли насквозь. Мы, не чокаясь, пьём до дна…
2005
«Ёлку нарядила, стол накрыла…»
Ёлку нарядила, стол накрыла,
Струны натянула. Прочь, тоска!
Ласковый, красивый, добрый, милый,
Он к тебе придёт наверняка.
От огней оранжевых отдельно
И с шарами розовыми врозь
Старые игрушки вой метельный
Слушают с тоской глухой, смертельной,
Им на ёлке места не нашлось.
Вот они, забытые однажды, —
Дед Мороз с царевной в стороне,
И совсем не страшный волк бумажный,
И картонный рыцарь на коне.
Вот сосед с женой заглянут: «Спой нам!»
Вот затихнут музыка и смех,
И куранты звоном колокольным
Тишину расколят, как орех.
На дворе ненастье, вьюга злая.
Кофе ему сварен, чай согрет.
Он с гостями дома пьёт, гуляет,
Может, он придёт, а, может, нет.
Он большая птица, он в полёте,
Места не нашлось тебе опять
Под его крылом в дому напротив.
Он с какой-то дурой ляжет спать.
Ветер за окном скулит протяжно,
И грустят с тобою в тишине
Дед Мороз, царевна, волк бумажный
И картонный рыцарь на коне…
1988
