Сергей Александрович Менжерицкий
Кто в тереме живёт, или Хроники мелкого рантье
Потом Крылов идёт домой, чтобы одеться к собственному дню рождения, и прячет за спиной альбом, отвоёванный у Фофы. Дома он кладёт его к себе под матрас и, переодевшись в праздничное – белую рубашку и чёрные брюки – входит в бывшую бабнюрину комнату. Посреди комнаты уже раздвинут новый обеденный стол, только вчера привезённый из мебельного магазина, и его окружают такие же новые стулья, пахнущие лаком. Над столом сияет новенькая пятирожковая люстра, а на окнах висят новые шторы, изукрашенные огненно-рыжими петухами. В центре стола высятся чугунная утятница и большая миска с салатом. В углу комнаты, на диване, похрапывает отчим.
Мама носит из кухни блюда с едой, Крылов ей помогает. В последнюю очередь он ставит на стол бутылки с лимонадом. Бутылки – из холодильника, и поэтому прямо на глазах покрываются испариной. Скоро приходят Димыч, Толик и Валерка. Они вручают Крылову подарки и неспешно раздеваются – солидно, по-взрослому. Они причёсываются перед зеркалом, разглядывая себя со всех сторон, и лишь затем проходят в комнату.
Отчим уже не спит, а сидит на диване. По его варёно-красному лицу видно, что он изрядно подшофе.
– З-здрравия желаю, молодёжь! Как настроение?
– Хорошее, дядя Паш…
– Атс-тавить! В ваши годы настроение бывает только отличным! Так какое у нас настроение?
– Отличное, дядя Паш…
– Ещё разок!
– Отличное, дядя Па-аш!!!
– Во-от. Другой разговор.
Он оборачивается к Крылову, стоящему в дверях.
– А виновник торжества где застрял?
Крылов подходит к дивану. Отчим протягивает ему бумажный свёрток:
– Получай.
Крылов вынимает из свёртка новенькую книжку в твёрдой обложке. На ней изображён танк Т-34, несущийся сквозь дым и взрывы, а под танком пламенеет заголовок: "ОРУЖИЕ ПОБЕДЫ". Крылов открывает книжку и на титульном листе читает: "Алексею в день рождения – с пожеланием отличной учёбы и железной дисциплины. Ведь только так ты сможешь стать по-настоящему сильным и полезным стране человеком. И научишься всегда побеждать! 23 февраля 1973 года."
Потом они садятся за стол и наедаются до отвала. А поздно вечером, когда Крылов приходит в свою комнату, он видит, что его кровать застелена новеньким постельным набором. И, когда заглядывает под матрас, бабнюриного альбома в тёмно-красном переплёте уже не находит. И сразу клянётся себе, что завтра утром он обязательно спросит маму про исчезнувший альбом. Но ни на следующий день, ни даже через неделю он этого почему-то не делает. А потом его записывают в секцию борьбы в Лужниках и он на первой же тренировке вывихивает руку. И ему, само собой, становится совершенно не до альбома…
Горы, горы, горы. Мощные и угловатые, будто волнорезы. И самолёт вновь взбирается вверх, ярус за ярусом, сохраняя между собой и горами безопасный зазор. И ровный гул моторов, к которому Крылов уже успел привыкнуть, вновь неприятно истончается и переходит в вибрирующий свист. И среди этого свиста вдруг рождается слово – узкое, как кинжальное остриё: "КОРТЕС…"
– …был бандит! Он думал только о золоте! Он убил ради золота тысячи людей и разрушил Мехико!
Это говорит смуглолицая соседка Буртина. Она говорит по-русски, но с сильным акцентом. Её глаза блестят, на щеках проступают яркие пятна. Она явно задета за живое. Но Валерке, судя по всему, её возмущение – до лампочки. Его распирает от накопленных знаний. Он жаждет спора.
– У Монтесумы была полумиллионная армия, а у Кортеса – лишь горстка испанцев.
– Зато у него были пушки. А у ацтеков – только луки, копья и деревянные мечи…
– Кортес победил не только пушками.
– Ну да. Ещё подлостью и обманом.
– А в чём обман?
– Он вошёл в Мехико и был принят там, как бог. А вместо благодарности захватил Монтесуму в заложники и потребовал золота. А потом дождался, когда самые знатные ацтеки собрались в храме, и всех перерезал ради украшений…
– Се-кун-доч-ку! Во-первых, он захватил Монтесуму лишь тогда, когда обнаружил, что тот плетёт интриги. А резню в храме, между прочим, устроил вовсе не Кортес, а Педро де Альварадо… Вы, кстати, какими источниками пользовались? Берналь Диас? Лас Касас? Отец Саагун?
Мексиканка обдаёт его испепеляющим взглядом и отворачивается, показывая, что разговор окончен. Валерка разочарован: быстрая победа не входит в его планы. Спустя минуту он вновь забрасывает удочку:
– Глория, ну вы же историк! Неужели вы действительно думаете, что целая империя могла развалиться лишь из-за нескольких пушек и злой воли одного человека?
– Мне неприятна эта тема. Пор фавор.
Крылов наклоняется и легонько толкает приятеля в бок:
– Ты лучше меня просвети. Мне нужнее.
– А что тебя интересует?
– В частности: отчего развалилась империя ацтеков. И кто несёт за это персональную ответственность.
Глава 22. Шантаж, колёсико и жаба
Горы, горы, горы. Ещё более внушительные, чем раньше. А между ними – белесые струйки облаков с грязно-жёлтым подбрюшием, ленивыми змейками сползающие в долину. И уже там, внизу, они дружно сплетаются в один серый бесформенный ком, внутри которого то и дело вспыхивают грозовые жала, раздвоенные на концах.
– …то есть испанцы оказались очень мощным историческим продуктом, понимаешь? Сплавом, в котором соединились чрезвычайно эффективные крови и цивилизации. И когда в конце пятнадцатого века они окончательно разгромили мавров и вышли к побережью, их королевство представляло собой идеальную машину экспансии. Такой как бы бронебойный наконечник Европы, нацеленный за океан…
– Я понял, Валер. И эти крайне эффективные испанцы сожрали крайне неэффективных ацтеков…
– Стоп. Я разве сказал, что ацтеки были неэффективны?
– Ну, по смыслу…
– Ацтеки, Лёш, были по-своему очень эффективны! Они к шестнадцатому веку всю Центральную Америку на колени поставили и данью обложили. Другое дело, что их эта эффективность была… ну, скажем… слишком местечковой, что ли… Ты представь: двадцать тысяч лет назад, когда монголоиды уже освоили Азию, несколько племён перебрались на Аляску. И, кстати, сделали это легко, так как в районе Берингова пролива существовал перешеек. А чуть позже, во время таяния ледников, уровень океана поднялся и перешеек затопило. И получилось, что эти племена остались как бы сами по себе, а остальное человечество – само по себе… То есть они развивались, конечно! Обживали новые земли, строили города. Но их развитие шло внутри одной цивилизации, понимаешь? Сначала были ольмеки, потом тольтеки и майя. А затем возникли ацтеки и собрали все индейские достижения в единый имперский кулак. То есть ацтеки, Лёш – это пик, понимаешь? Максимум, чего смогла достичь цивилизация, которая, в отличие от испанцев, тысячелетия варилась в собственном соку…
Иллюминатор озаряется грозовой вспышкой – настолько яркой, что Буртин на мгновение замирает с полуоткрытым ртом, а его смуглая соседка инстинктивно вжимается в кресло. Крылов скашивает взгляд за стекло: грязноватый облачный ком, ещё недавно мирно ворочавшийся между горами, успевает вскипеть, как молоко на плите, и расплескаться уродливой кляксой в полнеба.
– …они пришли в долину Мехико последними, когда вся земля уже была поделена. Они были нищими кочевниками и местные культурные народы их презирали. Им отдали лишь голые скалы посреди озера и разрешили остаться, чтобы использовать на самой грязной работе. Но у этих нищих были слишком горделивые жрецы, которые считали, что процветанию соседей они могут противопоставить лишь безграничную веру в собственных богов. И чем сильнее богатели соседи, тем фанатичней верили ацтеки… И знаешь, во что это противостояние вылилось?
– Нет.
– Король Кулуакана собрался повоевать с тепанеками и решил привлечь в союзники ацтеков. И поступил так, как было принято: отослал ацтекскому вождю в жёны свою самую красивую дочь. Ну, а через какое-то время получает известие: можешь приезжать. Он обрадовался, набрал подарков и поехал к новым союзникам в гости. Его встретили и отвели в храм, чтобы он возжёг огонь в честь их главного идола Уицилопочтли. А когда дрова разгорелись, король увидел дочь. Вернее, её содранную кожу, наброшенную на плечи главного ацтекского жреца…
– Ох, ёлки…
– Потом, естественно, Кулуакан объединился с тепанеками и они вместе сбросили ацтеков в прибрежные плавни. И даже добивать не стали, так как плавни кишели ядовитыми змеями и москитами, от укусов которых люди сходили с ума… Но ацтеки выжили и под руководством жрецов основали свой город на воде – Мехико-Теночтитлан. А ещё умудрились стать лучшими рыбаками всего озёрного края и в оплату за рыбу долгие годы брали только камни… Ты представляешь, Лёш, а?! Силу гордости человеческой? Сто лет подряд ловить рыбу, возить её своим злейшим врагам, менять на корзины с камнями и упорно засыпать их в основания собственных зданий и храмов. И ждать часа, когда можно будет мстить…
– Дождались?
– А как же! Когда соседи ослабли от междоусобиц, ацтеки напали на них, покорили и обложили данью. А ещё через сто лет заставили платить дань почти все индейские города, от атлантического побережья до тихоокеанского…
– Молодцы.
– Я и говорю: чемпионы. Хотя… Теократия есть теократия, Лёш! Вот, послушай…
Буртин извлекает из кармана пухлую записную книжицу в коричневом переплёте. Перелистывает её, водя указательным пальцем сверху вниз.
"…Мы живем в эпоху пятого Солнца. Но на что были похожи предшествующие эпохи? Первое из пяти солнц было Солнцем Оцелота. В то время мир был окутан тьмой, а люди жили, руководствуясь лишь звериными инстинктами. Они были глупы и в конце концов их всех съели оцелоты. Второе солнце было Солнцем Воздуха. Это была эпоха духов и прозрачных существ. Но люди в то время не понимали, что должны быть покорны, и боги разгневались и превратили их в обезьян. Третьим было Солнце Огня. В это время люди вновь забыли о богах. Все реки пересохли и все живое погибло в огне, кроме птиц, которым удалось улететь и спастись. Четвертым было Солнце Воды, священный Тлалок, который уничтожил всех людей, наслав всемирный потоп. Пятый период – тот, в котором живем мы. В нашем Солнце объединились все четыре предыдущих стихии – животная энергия, воздух, огонь и вода. Но мы не можем утверждать, что это солнце пребудет вечно. Его существование полностью зависит от того, как мы чтим богов и соблюдаем ритуалы. И если боги вновь будут позабыты, Солнце снова погибнет, а вместе с ним – и все мы…" Въезжаешь в смысл?
– Более-менее.
– Въезжаешь, что это – шантаж?
– Чей шантаж?
– Жрецов. Ты пойми: миром всегда правили те, кто его объяснял. И жрецы объяснили его так, чтобы властвовать вечно…
Валерка выпрямляется в кресле и слегка приосанивается. Его борода воинственно нацеливается в крыловскую переносицу, а взгляд становится крайне холоден и надменен.
"…Дети Ацтлана! Помните, что наше Солнце родилось из жертвенной крови богов и ему, чтобы двигаться в небе, нужна лучшая пища. Помните, что именно на нас боги возложили священный долг каждодневно питать наше любимое светило драгоценным нектаром чальчиуатль…"
– Чаль…
– Чальчиуатль, коллега. А, по-простому – человеческая кровь. То есть, если брать сердцевину ацтекской мифологии, там присутствует вполне лукавая шаманская логика. Смотри: человеку, чтобы двигаться, постоянно требуется пища. Так? Так. Значит, и солнцу, чтобы двигаться, тоже требуется пища. И рекам, чтобы течь. И земле, чтобы плодоносить… Следовательно, пища требуется всему, что существует в мире. Но мир, говорили жрецы, был замешен на жертвенной крови богов. А люди были созданы – следи за мыслью! – лишь для того, чтобы поддерживать своей кровью движение мира, созданного богами. То есть главное назначение человека – это вовремя взойти на жертвенный камень, питающий небо и землю… Гениальная мифология, кстати! Предельно людоедская и циничная – но и гениальная одновременно!
– А в чём гениальность?
– В достижении абсолютной власти над массой. Жрецы задали ацтекам смысл бытия. Они освободили их от фундаментальных человеческих страхов: страхов смерти, боли, неизвестности и превратили в идеальных исполнителей своей воли. Которые смерть в бою или на жертвенном камне воспринимали не как тотальный ужас, а как трамплин для полёта в божественно прекрасный и беззаботный мир… Тут ведь психология, Лёш! Одно дело, когда ты – современный человек, а тебя вдруг хватают и собираются резать, и ты отчётливо понимаешь, что тебя ждёт. А другое дело, когда ты сам искренне веришь, что после удара ножа обязательно воспаришь и соединишься с бессмертной стаей братьев орла, провожающих солнце к зениту…
– Красиво. А в чём цинизм?
– А в том, что как раз себя жрецы под нож пускать не собирались. Наоборот! Они построили общество, основанное на массовых ритуальных убийствах, но сами заняли в нём максимально тёплое и безопасное местечко. И максимально почётное, кстати! Поскольку жрец в ацтекском понимании – это не маньяк-потрошитель, живьём вырывающий сердца, а мудрый проводник народа в его светлое загробное завтра…
Гигантская туча, которая, казалось, вот-вот настигнет самолёт, внезапно опадает, словно театральная декорация, открывая чистейшую небесную синеву. И кристаллики изморози, обрамляющие иллюминатор, вновь вспыхивают тысячами ослепительных игл.
– …и каждый их император был ставленник жрецов и сам жрец. И перед тем, как принять власть, он клялся касте на верность и обещал, что ацтекские храмы станут ещё величественней, а ритуалы – ещё грандиозней. Поэтому львиная часть дани, которую ацтеки собирали с покорённых провинций, уходила в храмы. И большая часть пленных, которых они захватывали, приносилась в жертву богам. Но жертв всё равно требовалось больше, намного больше! Поскольку… Как бы тебе объяснить… Индейцы воспринимали реальность через жрецов. А жрецы были зациклены на древних мифах, которые обеспечивали им власть и богатство. Поэтому любую проблему – от наводнения до засухи – они объявляли результатом недостаточного поклонения богам и решали самым удобным и выгодным для себя способом. То есть, опять же – через ритуальные убийства. И чем серьёзней выглядела проблема, тем больше крови они жаждали пролить. С их подачи смерть стала универсальным ответом на все вопросы жизни, понимаешь?…
Буртин вновь листает свою записную книжку.
– Вот, послушай… "Богатства жрецов были огромны и освобождались от всяких налогов. Храмы владели не только постройками и бесчисленными культовыми ценностями, но и обширными земельными угодьями, а также множеством деревень. В провинции Тецкоко, к примеру, пятнадцать самых крупных деревень занимались лишь тем, что ремонтировали и снабжали местные храмы всем необходимым, включая дрова для их никогда не гаснущих костров… Поэтому всё больше молодых людей знатного происхождения стремились стать жрецами и обучались в религиозных школах. Каста росла, количество праздников и ритуалов умножалось в геометрической прогрессии. Мехико-Теночтитлан, сосредоточивший несметные богатства империи, стал грандиозным культовым центром, где днём и ночью над бесчисленными большими и малыми алтарями курился дым от костров, а по улицам шествовали процессии, прославляющие то или иное божество… Жизнь горожан почти без остатка заполнялась участием в этих шествиях и церемониях, всё более пышных и кровавых. Владыками Теночтитлана приносилось в жертву до тридцати тысяч мужчин в год, не считая женщин и детей, но бывали случаи, когда десятки тысяч умирали за сутки. Так, в частности, было во время освящения двойного храма Уицилопочтли-Тлалока, на алтарях которого по приказу императора Ауицотля было умерщвлено двадцать тысяч пленных. Они бесконечной вереницей взбирались по ступеням пирамиды к её вершине, где их уже поджидали жрецы в чёрных одеяниях. Там каждого клали на жертвенный камень, вспарывали грудь и вырывали сердце. Затем ещё бьющееся сердце демонстрировали солнцу и бросали в специальную чашу – куаушикалли, наполненную сердцами предыдущих жертв. Затем пинками сбрасывали тело с пирамиды и всё повторялось снова и снова… Когда империя достигла своих пределов и покорять уже стало некого, потоки пленников, исправно стекавшиеся в столицу, иссякли. И тогда жрецами был найден выход, получивший название "шочияойотль", или "война цветов". По приказу ацтекского императора владыки покорённых земель обязаны были по очереди выставлять своих воинов для сражений с превосходящими силами Теночтитлана. Эти сражения носили подчёркнуто театральный характер. Там никого не убивали и даже не ранили. Смысл действа заключался в другом: позволить ацтекам захватить как можно больше пленных для жертвоприношений и, таким образом, соблюсти обычай. Но вскоре даже "война цветов" не смогла удовлетворить ненасытную потребность Теночтитлана в жертвенном "материале". И тогда ацтеки, отбросив условности, заставляли побеждённых платить им дань живыми людьми. Чем, разумеется, навлекли на себя величайшую ненависть в провинциях…" Впечатляет?
– Ужас.
– Ужас. Причём отлично продуманный и срежиссированный… Я ещё вот чего долго не мог понять: почему ацтекские жрецы с таким маниакальным упорством уничтожали именно лучших? Самых талантливых, самых ярких, самых достойных. Ну, ясно, когда речь идёт о врагах – но они ведь и своих не щадили!
– Ну – и?
– Всё просто, Лёш. Власть жрецов была основана на мифах. То есть на системе представлений, требующих слепой и фанатичной веры. И они прекрасно понимали, что любое сомнение – пусть даже самое невинное! – несёт угрозу их господству. А свойство сомневаться и задаваться вопросами, как известно, присуще именно ярким и незаурядным людям… Жрецы лишь следовали инстинкту самосохранения. Они создали империю воинствующих посредственностей, готовых без раздумий подчиняться и убивать. И любой, кто хоть немного выделялся из общего ряда…
– Натяжка, Валер.
– В чём?
– Ты говоришь: "теократия", "шантаж", "хорошо спланированный ужас"… Но это с позиций атеиста Буртина, летящего в реактивном лайнере на высоте десять тысяч метров в одна тысяча девятьсот девяностом году. А вот с позиций древних язычников, не имевших даже малейшего научного…
– Стоп, Лёш. Я понял. Дальше ты скажешь: у египтян были свои идолы и жрецы, и у античных греков с римлянами были свои идолы и жрецы. И у всех народов на определённом этапе истории возникали свои идолы и жрецы, которые их тиранили, воздвигали храмы с гробницами и заговаривали пустоту…
– Именно.
– Так я ж не спорю, коллега! Да, тиранили. Да, воздвигали. Да, тратили уйму времени и сил на заговаривание пустоты. Но в любой великой цивилизации, пусть даже насквозь теократической, всё равно сохранялось пространство свободы, понимаешь? Всегда оставалась частичка ресурса, которая, вопреки любому мракобесию, расходовалась на мысль, на творчество, на чистое познание, которое двигало общество вперёд… Но ацтекские жрецы, Лёш – это отдельный разговор. Они построили теократию, которая сжирала ресурсы общества – це-ли-ком! Они превратили Теночтитлан в гигантскую воронку, куда со всей империи стекались неисчислимые богатства и десятки тысяч лучших людей. Но эти богатства расходовались лишь на содержание жреческой касты и возведение новых храмов, а лучшие люди выстраивались в длинные очереди к жертвенным алтарям… И так каждый день, из века в век. Другие стороны жизни ацтеков не интересовали в принципе. Они были равнодушны к любым ремёслам, напрямую не связанным со служением богам. Они достигли высочайшего мастерства в ювелирном деле, в работе с перьями и драгоценными камнями, но, к примеру, в обработке земли дальше примитивной сохи так и не продвинулись… А колесо, Лёш! Они умудрились даже не изобрести колеса! И все грузы по имперским дорогам перетаскивали на собственных спинах. Хотя… Стоп. Вру. Было у них колесо. Вернее, колёсико. Но использовали они его исключительно в детских игрушках!..
Крылов прикрывает глаза.
"…Я буду первоклассным папашей, Шишкин! Чудо-папашей, папашей-мечтой. Знаешь, я тут прочёл недавно, что будущая судьба ребёнка, оказывается, наполовину зависит от того, как его отец относился к матери во время беременности. Я буду невероятно нежен, Шишкин, вот увидишь! Я буду ловить каждое твое слово и исполнять любой твой каприз. Я буду следить каждый день, как растёт твой животик, и буду постоянно разговаривать с ним, чтоб мои добрые флюиды положительно влияли на ребёнка… А когда он родится, я найму мастера и попрошу остеклить нам балкон. И тогда ты сможешь в любую погоду выкатывать туда коляску и наш маленький будет постоянно видеть солнце, небо, облака! И мы будем брать его на руки и показывать ему: улицу, людей, машины, капли дождика на стекле, проносящихся птиц, тополиный пух и окна, окна, окна. А когда он чуть-чуть подрастёт, мы обязательно купим ему автомобильчик с педалями. Они в "Детском мире" продаются: блестящие, с мягким сиденьем и толстыми резиновыми шинами. Ох, Шишкин! Как же я в детстве мечтал о таком автомобильчике! У меня друг был, Толик, он на нём по двору раскатывал. А потом останавливался, вылезал и тряпочкой фары протирал, как взрослый. И как же мы ему завидовали, ты даже не представляешь! Так вот, Шишкин: я в лепёшку расшибусь, но наши с тобой дети никому и никогда завидовать не будут! Я на трёх работах буду пахать, я…"
– …они закольцевали время! Они пустили его по кругу бесчисленных ритуалов и наивно верили, что так будет продолжаться вечно. Им просто в голову не могло придти, что там, за океаном, есть другие материки и народы, эволюция которых окажется на порядок динамичней, чем ацтекская. И которые очень скоро постучаться к ним в дверь…
– Ага. И причём – прикладами…
– Прикладами, пушками – не суть! Главное, что в итоге сшиблись две имперские машины и вскоре выяснилось, что имперская машина Европы, представленная господином Кортесом, оказалась мощнее и эффективней центральноамериканской, представленной господином Монтесумой. И это – факт. А все позднейшие разговоры про погибель великой индейской культуры… Так ведь культура – это часть мифологии, понимаешь? Вернее, её воплощение в камне, в металле, в чём угодно. У ацтеков – тем более. Их культурой были их идолы, их жрецы, их ритуальное золото, их храмы с алтарями, их манускрипты, их бесконечные пляски на костях. И Кортес быстро понял, что бить надо не столько по конкретным индейским головам, сколько по мифологии, которая в этих головах гнездилась. А бить по мифологии – это и есть: сбрасывать идолов, сокрушать алтари, развенчивать жрецов и сжигать манускрипты…
"…ты не поверишь, Шишкин, но я в последние полгода стал в церковь заглядывать. Так, на всякий случай. Покупаю там пару свечек и ставлю перед иконами – одну за близких, а другую – за нас с тобой. Перекрещусь – и скорее назад, на улицу, чтоб никто не заметил. Смешно, правда? Вроде нормальный комсомолец, а свечки ставит и крестик на шее носит. А с другой стороны: ведь есть в жизни вещи, оказывается, которые ни в какие формулы не укладываются. Вот та наша встреча июньская: разве простое совпадение? Да, да, согласен! Никто не мог знать, что в тот день в Москве будет совершенно не июньская духота и я свалю с консультации по истмату. Причём свалю именно в сторону Неопалимовских, и что именно в это время ты помчишься туда за корректурой. Но – если вдуматься, Шишкин! Если спросить себя: разве может быть так, что наше с тобой теперешнее счастье, которое – свет, воздух, небо, единственный смысл! – родилось лишь из сцепления ничтожных случайностей? И почему бы не представить на секундочку, что за пересечением наших маршрутов скрывалось что-то гораздо большее, что-то такое…"
– …и каста решила: пора откупаться! Пусть испанцы возьмут золото. Пусть возьмут себе лучшие драгоценности и красивейших женщин. Но лишь бы оставили в покое храмы Теночтитлана и жрецов Теночтитлана. Лишь бы не мешали, как прежде, вершить ритуалы и добывать для мира священный нектар чальчиуатль… И Монтесума отсылает к Кортесу посольство, нагруженное золотом, и соглашается платить любую дань, но при условии, что испанцы не войдут в его город. А Кортес, видя, что войско колеблется, отдаёт приказ спалить все свои корабли и объявляет, что у них теперь лишь один путь – в столицу ацтеков. И через пару месяцев, несмотря на все интриги Монтесумы, он входит в Теночтитлан с тридцатитысячной армией, где самих испанцев – всего четыреста человек, а остальные – их индейские союзники. И Монтесума объявляет испанцев легендарными посланниками бога Кецалькоатля, и с почётом провожает их во дворец своего отца, наполненный золотом. Там они живут, не зная отказа ни в чём, и наблюдают из окон, как на алтарях ацтекских храмов день и ночь совершаются жертвоприношения, а по улицам расхаживают толпы жрецов, трубящих в морские раковины и бьющих в барабаны из змеиной кожи…
"…судьба, бог, предопределение – как угодно назови. Но только не случайность, понимаешь?! Я шёл в июне по переулку и вдруг слышу – песня знакомая. Смотрю – в доме напротив окошко раскрыто, а оттуда – радио:
"…Музыка вновь слышна,
Встал пианист и танец назвал.
И на глазах у всех
К вам я сейчас спешу через зал.
Я пригласить хочу на танец вас
И только вас.
И не случайно этот танец – вальс…"
И меня будто током ударило! И сразу вспомнилось: семьдесят пятый год, школа, актовый зал, торжественный сбор в честь окончания учебного года. И одна-единственная пара на паркете, вальсирующая под музыку…
"Вихрем закружит
Белый танец,
Ох, и услужит
Белый танец,
Если подружит
Белый танец
Нас…"
Ты – маленькая, тонкая, в платье из сиреневого газа, и твой старательный кавалер в белоснежной рубашке и чёрном галстуке-бабочке. И все вокруг хлопают, улыбаются и машут нарциссами… И я так отчётливо тебя вспомнил, Шишкин, что даже остановился на тротуаре, чтоб дождаться, когда песня закончится. И вдруг прямо из-за угла – ты, ты! Такая серьёзная, спешащая. С замшевой сумкой на длинном ремне, отлетающей влево. Ровно через пятнадцать лет. И я лишь успел повернуться и крикнуть вдогонку: "Вас Маша зовут? Шишкина?!!…"
– …обвиняют в корыстолюбии. В том, что ради обогащения он был готов на всё. Ладно, допустим. А теперь представь: в ноябре 1519 года, в центре Мехико-Теночтитлана, сидит корыстолюбец Кортес и наблюдает, как ацтекские жрецы каждый день кромсают ножами молодых и здоровых мужчин и женщин. И его, естественно, душит жаба. Посколько он отлично знает, какой доход могут приносить молодые и здоровые мужчины и женщины, если их не резать, как баранов, а использовать в качестве рабочей силы. А ещё он видит, что богов у ацтеков – свыше двух тысяч, и каждому положен свой храм, в котором прислуживают от нескольких десятков до нескольких тысяч жрецов. И тут жаба душит Кортеса ещё сильнее, поскольку он реально представляет себе масштаб ресурса, который пускается на ветер жреческой кастой… Ты в курсе, кстати, как выглядел типичный ацтекский жрец?
– Не-а.
– Длинные волосы до пят, обмазанные человеческим жиром. Чёрный балахон, заскорузлый от крови. На поясе – обсидиановый нож для разделки тел. Лицо, уши, язык и конечности иссечены ритуальными надрезами, из которых сочится гной. Плюс к этому каждый жрец давал обет безбрачия и, как правило, был вынужденным гомосексуалистом, сожительствующим с другими жрецами. А ещё – каннибалом, постоянно употребляющим в пищу жертвенную плоть… Я думаю, Лёш, что Кортесом, помимо корысти, двигало ещё и чисто человеческое отвращение. Он в какой-то момент решил для себя, что на компромисс с людоедами не пойдёт и власть с их вождём делить не станет. А, наоборот, сделает всё, дабы извести дьявольскую касту на корню. Ну, а дальше… Дальше, Лёш, начались политические шахматы, в которых Кортесу равных не было. Ход первый: он захватывает Монтесуму и делает своим заложником. Ход второй: он является в главный храм Мехико и лично ниспровергает ацтекских идолов. Ход третий: жрецы, спровоцированные разгромом в храме, поднимают восстание. Кортес с боями покидает Теночтитлан, а затем возвращается с двухсоттысячным индейским войском, набранным из бывших данников Монтесумы, которые горят желанием поквитаться с ненавистным городом. И методично, улица за улицей и храм за храмом, отправляет ацтекскую теократию на свалку истории. Чем, кстати, оказывает народам Центральной Америки грандиознейшую услугу…
– То есть благородные идальго, по-твоему, никого не грабили и не завоёвывали. А, наоборот, спасали несчастных индейцев из глубокой исторической ямы, в которой те уныло барахтались…
Буртин смеётся.
– Грабили, Лёш! И завоёвывали! И чёрт знает что ещё делали, о чём даже вспомнить стыдно. Но, по большому счёту – всё-таки спасали. Из дикой, кровавой и абсолютно бесперспективной ямы. И ведь спасли, между прочим! Вытащили, вымыли, придали облик человеческий. Законы приняли, по которым индейцы объявлялись свободными людьми, а их продажа в рабство наказывалась смертью. А смешанные браки, Лёш! А потомки от смешанных браков, соединившие в себе наилучшие качества обеих рас! И в результате возникла новая конкурентоспособная нация, которая через триста лет сумела скинуть власть метрополии и основать собственное независимое государство. И построила Мехико – самый большой город на земле… Знаешь, я б на месте мексиканцев поставил Кортесу памятник. Из чистого золота, во весь рост. И надпись бы высек: "Спасибо тебе, малинче, что вырвал нас из ада наших иллюзий…"
"…и знаешь, Шишкин – мы поженимся красиво! Это будет в июне, в самый белый и жаркий от солнца полдень. Сначала мы поедем в ЗАГС, а уж затьем махнём на Воробьёвы, в церковь Троицы Живоначальной. И тамошний батюшка нас спросит торжественным речитативом: "СогласенлитыраббожийАлексейвзятьвжёнырабубожиюМарию? СогласналитырабабожияМариявзятьвмужьярабабожияАлексея?" И мы выдохнем: "Да!.. Да!.." А после венчания мы выйдем из церковных врат и свернём направо, к липовой аллее, и окажемся на самой кромке цветущих воробьёвских холмов. И оттуда мы увидим Москву, похожую на хрустальную чашу с серебристым речным ободком. И, не сговариваясь, отыщем взглядом наши с тобой волшебные Неопалимовские…"
Горы, горы, горы. Крепостная стена из гор. Вот эти, пониже и почаще – с вершинами, похожими на зубцы. А вон те, повыше и пореже – точь-в-точь крепостные башни со сверкающими снеговыми шапками. А тончайшие облачка над ними – словно флаги средневекового замка. Развеваются, реют, плывут горделиво.
"…Уважаемые пассажиры! Через двадцать минут наш самолёт произведёт посадку в международном аэропорту Мехико-Сити. Согласно данным метеосводки, температура воздуха в районе аэропорта 26 градусов по Цельсию, осадков не ожидается. Напоминаем, что разница времени между Москвой и Мехико составляет восемь часов, поэтому не забудьте перевести стрелки ваших…"
