Семен Венгеров
Причины гусситско-таборитского движения
Кроме блеска и робких попыток ввести феодализм, усиление королевской власти ничем не проявлялось. Чрезвычайно характерно, что попытки эти относятся к тому времени, когда в остальной Европе феодализм стал отживать свое время и уступал место абсолютизму. Карл IV чешский и Людовик XI французский были почти современники; а между тем один из них вел борьбу с феодализмом на жизнь и смерть, а другой – и то был чешский король – видел в нем опору своей власти. Гусситству пришлось таким образом иметь дело не с полным строем феодализма, а только с самым зародышем его.
К выгоде народа, союз королевской власти и феодальной продолжался не долго. они начинают враждовать между собой и этим взаимно ослабляют друг друга. История Чехии в эпоху возникновения гусситства представляет не мало примеров открытой борьбы короля с некоторыми из могущественных феодалов. Победа была то на одной стороне, то на другой, а в конце концов теряли оба. Слабое развитие крепостного права в Чехии показывает, что чешский феодализм совершенно не достиг своей главной цели – низведения народа на степень скота, а что касается королевской власти, то какая же это была власть, которая даже не имела возможности свободно распоряжаться чешским войском, то есть была лишена той материальной поддержки, без которой власть совершенно бессильна в достижении личных целей? Лишенная главной опоры, власть чешских королей была ограничена в наиболее важных случаях.
«Каждый раз, когда поднимались важные вопросы, касавшиеся всего государства, например: о престолонаследии, уступке областей королевским принцам, приданом королевским принцессам, важных мирных трактатах с соседними государями, введении новых органических законов, обложении чрезвычайным налогом и т. п., – созывались не только все сословия Чехии, но и депутаты от всех коронных земель (Силезии, Моравия и Лузации) и испрашивалось их согласие на предлагаемые меры»[51].
Таким образом видеть в гусситско-таборитском движении протест против королевского деспотизма – вещь совершенно немыслимая. Не следует забывать, что чешские сеймы не были собранием одних только привилегированных сословий, как в Германии, – в чешских сеймах принимал участие весь народ, кроме крепостных[52]. Исключение крепостных, конечно, отнимает возможность видеть в чешском государственном устройстве идеальное народовластие в том смысле, как его понимает Contrat Social. Но если удовлетвориться существующими в наше время демократическими конституциями, если даже смотреть с точки зрения Suffrage Universel, то чешский государственный строй конца XIV и начала XV ст. вполне подойдет под эту категорию. Ведь мы уже знаем, что число крепостных было настолько ничтожно в Чехии эпохи гусситских войн, что даже лучшие чешские юристы не знают о нем иначе, как об институте чешского права. Следоват. мы без всякой натяжки можем сказать, что «народ» в тесном смысле этого слова принимал участие в государственной жизни: к «народу» в тесном смысле принадлежит огромная масса свободных крестьян и даже так-называемое низшее дворянство, мало чем отличавшееся от простых крестьян.
Притом же здесь речь идет об ограничении королевского произвола, для чего достаточно несравненно менее полного народовластия. В Англии и Франции королевская власть была сломлена третьим сословием, которое, конечно, только по недоразумению может быть принято за весь народ.
Некоторые отдельные случаи «ограничения» королевской власти интересны как иллюстрации отношений страны к своему повелителю.
Ян Люксенбургский (ум. 1346), основатель новой династии на четком престоле, имел необыкновенно сильные рыцарские наклонности. Выше всего на свете для него было приобрести славу истинного рыцаря, поэтому он вечно рыскал по Европе, участвовал во всех турнирах, предпринимал разные нелепые походы и в конце концов добился-таки своего: он стал знаменитейшим рыцарем своего времени. Старинная французская поэма выражается о нем так:
Pren garde au bon roi de Beheigne (Bohème),
Qu'en France et en Allemaigne,
En Savoie et en Lombardie,
En Dannemarche et en Hongrie,
Et la pris (prix) et honneur conguerre.
Для такой жизни нужно было много денег. Рыцарские правила требовали щедрости. Та же поэма говорит:
Il donnait fiés (fiefs), joyaux et terres,
Or, argent.
На все это кутногорских богатств не хватало, тем более, что и войско, как мы уже знаем, приходилось, в силу органического закона Чехии, содержать на свой счет. И вот рыцарь-король начинает занимать в разных странах деньги. Как человеку немецкого происхождения, ему казалось вполне естественным, что уплата его долгов есть дело «национальное». расчеты его однако же оказались ошибочными, – сейм на-отрез отказался. Только после того, как король торжественно дали документальное удостоверение, что уплатой его долгов страна освобождается от следуемой по закону дачи приданого королевским дочерям, сейм согласился на установление единовременного налога в пользу королевских кредиторов[53].
Но не в одних денежных делах чешские короли не могли распоряжаться по своему усмотрению. Всякий сколько-нибудь важный закон только тогда становился им, если он не противоречил обще-чешскому миросозерцанию. В 1355 году один из наиболее властолюбивых королей Чехии, Карл IV, предложил на усмотрение сейма составленный им и введенный в Германии новый судебник, так-называемую Majestas Carolina. Карл IV был одновременно императором германским и королем чешским, и вот ему хотелось установить во всем своем государстве одни и те же юридические нормы. Нужно заметить, что для своего времени Majestas Carolina была явлением прогрессивным, потому что она значительно ослабляла силу средневековых ордалий. Но в то же время она вводила в судопроизводство чрезвычайный формализм и буквоедство. Чехи были довольны своим бесхитростным старым судопроизводством, при котором тяжущиеся являлись и защищались как кто умел, что совершенно устраняла Majestas Carolina, вводившая римско-канонические порядки. Вот почему сейм отверг проект короля и Карл IV, чтобы как-нибудь затушевать свой позор, объявил, что проект Majestas сгорел и он потому оставляет в Чехии старые порядки. Из этого факта иные могут заключить, что чехи отвергли новый судебник из консерватизма, из непонимания «истинной цивилизации». Такое заключение было бы совершенно неверно, потому что, отвергши в общем казуистическое судопроизводство, сейм все-таки принял отдельные пункты Majestatis Carolinae, именно те, которые касались отмены варварских ордалий[54].
Мы не будем приводить дальнейших образчиков степени власти чешских королей, потому что и приведенные выше показывают, что политической свободы в Чехии было достаточно. На политической почве не только такое грандиозное движение, как гусситское, но и простая фронда не имела бы возможности возникнуть в Чехии.
Прибавим только в заключение одно сведение, касающееся самого момента гусситско-таборитского взрыва и дорисовывающее картину социально-политического положения Чехии в эпоху возникновения революционного движения.
«В правление Вячеслава IV (ум. 1419 г.) Чехия была страною наименее обложенною податями и поборами во всей Европе»[55].
Чтобы вполне оцепить значение этого факта, следует еще принять в соображение, что Чехия при Вячеславе IV не только вообще мало была обложена податями, но что она при этом короле была меньше обложена, чем при отце Вячеслава – Карле IV. Следовательно относительно экономического положения в народе должно было господствовать известное довольство, не могшее не усилить приверженности в королевской власти. И действительно, история нам свидетельствует, что в благодарность за то, что Вячеслав «не обременял народ большими податями, он был любим народом»[56]. Король «сам часто в простой одежде имел с народом сношения и таким образом наблюдал за сохранением закона и справедливости»[57].
