Полина Груздева
Чудачка
– Но это еще не все, – продолжила подруга. – Только ты не волнуйся.
– Лариска, почему ты так говоришь? – нахмурила брови Людка.
– В поселке говорят, что в угоне машины принимал участие… – Сменщица на мгновение замялась, а потом быстро сказала: – Сашка! – И уточнила: – Рябов Сашка!
Эта весть прозвучала для Людки громом с ясного неба. Вихрь мыслей завертелся в голове. Сашка участвовал в угоне машины? Он тоже катал девчонок и виновен в смерти Лены? Как это было? Когда это было? Вечером он с родителями был дома. Она его видела. И что? Девочка погибла, а он как ни в чем не бывало отмечал свой отъезд в армию? Не может этого быть! Он не такой! Вот теперь мама скажет: «Я тебе говорила, что он плохой человек?» Что отвечу я?
В полном смятении Людка сдала смену подруге и, еле двигая ногами, направилась к дому. Она не вертела головой по сторонам, не подставляла солнцу светящееся удовольствием лицо, не мурлыкала себе под нос любимую мелодию. Она шла, глядя себе под ноги, – на сердце было тяжело и пусто.
Екатерина уже знала обо всем: плохие новости разлетались по поселку с бешеной скоростью. Люди об аварии говорили в магазине, на работе и во дворах. И как только дочь нарисовалась на пороге, здесь же спросила:
– Слышала?
– Слышала, – глухо ответила та и медленно прошла в свою комнату. Переодевшись в домашнее, вернулась на кухню. Мать налила ей суп и села, внимательно глядя на ее потускневшее лицо.
– Что говорят в поселке? – проглотив ложку бульона, показавшегося девушке безвкусным, задала матери вопрос.
– Зайцев Рябова высадил возле его дома. Саши в машине не было, когда произошла авария.
Услышав последние слова матери, Людка встрепенулась. Саши в машине не было! В смерти Лены он не виноват! Не виноват! И она заплакала. Екатерина встала со стула, подошла к дочери и обняла ее:
– Доченька, не плачь! Все в жизни бывает. Твоему Сашке повезло: нет на нем греха смерти девочки. А хулиганство, конечно, простить нельзя. Ну, там уж суд решит, кого, за что и как наказать.
Мать еще долго успокаивала дочь, а та плакала и плакала, пока не ослабела. Потом встала, поцеловала мать, ушла в спальню, где легла на заправленную утром кровать и уснула. Никто ей не мешал. Во время мучительного разговора Людки с матерью младших детей дома не оказалось: Екатерина в ожидании старшей дочери отправила их гулять, где они с удовольствием гоняли мяч и без остановки тарахтели о том, о чем могут галдеть на прогулке беззаботные дети.
В среду поселок хоронил Лену. С трудом пробившись сквозь скопление людей к гробу, Людка склонила голову. Девочка была одета в наряд невесты. Белоснежное платьице покрывало вытянутое в струнку худенькое тело. Голову обрамляла воздушная фата. Бледное личико с закрытыми глазами уже не принадлежало солнечному миру. Скорбная маска смерти уничтожила цвет жизни.
Людка выбралась из толпы скорбящих родственников Лены, друзей семьи, соседей и просто сочувствующих жителей поселка и поплелась домой: идти на кладбище она не могла. По дороге ей пришла в голову мысль, что она второй раз в жизни стала свидетелем ухода из жизни маленького человека. Но если Турсуной унесла в могилу болезнь, то Лену – безответственность, бесшабашность, легкомыслие взрослых людей, оправдать которые было невозможно.
Глава 44
Весна цвела и пахла. Ее ароматы и краски волновали Никитину, настраивали на лирический лад. Найдя свободную минутку на работе или уединившись дома, она углублялась в поэзию. Ей хотелось в стихах выразить восхищение от того, что дарила людям щедрая весенняя природа. «Маков яркое цветенье», – выводила она ручкой в блокноте, сама такая же нежная, румяная, как маковый лепесток, слетевший с сорванного в степи растения и вольно лежащий перед ней на столе.
Она ждала от Сашки письма. Каждый день с надеждой и нетерпением заглядывая в почтовый ящик, надеялась увидеть там белый конверт, на котором Сашкиным почерком был бы написан ее и его адрес. Уходила разочарованная, склонялась над блокнотом и писала о нем и ему.
Как-то вечером отправилась на репетицию в клуб. В рекреации, ярко освещенной лампочкой в круглом плафоне, стояла группа девушек. До фильма было еще далеко, и девушки в ожидании начала картины водили эффектно подкрашенными глазами по сторонам, выглядывали кавалеров. Никитина знала их всех: Свиридова Катька, Рахмонова Зульфия и Когут Светка – поселковые красавицы, местные модницы и львицы. С ними она не водилась: у них были пристрастия, совершенно не схожие с увлечениями ее и ее подруг.
Красавицам, очевидно, было весело. Они переговаривались и хихикали. Людка хотела пройти мимо, но тут Свиридова остановила ее вопросом:
– Что, Никитина, проводила своего возлюбленного?
– Тебе-то что до этого? – огрызнулась та.
Катька отвернулась к приятельницам, подмигнула им, затем снова повернулась к Людке и, победно ухмыляясь, спросила:
– Ну и как, горячее было прощание?
– Тебя это не касается! – ответила Людка и хотела пройти в репетиционную, но тут Свиридова, обращаясь к подругам, как бы жалуясь, громко сказала:
– Девочки! Она говорит, что это меня не касается. Светка, это меня касается или нет?
– Еще как касается! Только она этого не знает, – подхватила Когут.
Людка остановилась:
– Это почему касается?
– Как? Ты не знаешь, что в ночь перед отъездом твой ухажёр предпочел другую? – съехидничала Зульфия.
– Ты все врешь, змеючка! Он был с родителями! – выкрикнула Людка и, открыв дверь в комнатку, где слышались звуки баяна, исчезла за дверью.
Участники художественной самодеятельности разучивали новый хит. Увидев вошедшую Никитину, Яков Иванович, неизменный худрук и по совместительству баянист, продолжая наигрывать мелодию песни, кивнул в знак приветствия ей головой. Людка присела на стул возле Анфиски. Та держала в руке листок с текстом новой песни и тихонько напевала. Людка попыталась сосредоточиться, но не смогла. Она смотрела на друзей и не видела их. Сердце ее колотилось, лицо горело, мысли путались. Нет, она сегодня не может петь! Девушка сорвалась с места и выбежала из комнаты, где звучала музыка.
Львиц на прежнем месте уже не было. Никитина слетела со ступенек и понеслась домой к Лариске.
«Бескоровайная должна знать, почему Сашка не пришел на свидание: она всегда обо всем знает! – решила девушка. – Она сегодня не на смене, она дома, она мне все расскажет!»
Только Лариска на звук звонка открыла дверь, как Людка проскочила в квартиру и в нетерпении, не в силах сдерживать огорчение и боль, закричала:
– Бескоровайная! Немедленно рассказывай, что ты знаешь!
– Ты чего, белены объелась? Орешь как ненормальная! – опешила подруга, хотя уже обо все догадалась. – Сначала сядь!
– Не сяду! Говори!
– Не сядешь − не скажу! – твердо сказала Лариска.
Людка шлепнулась на жесткое сидение табуретки, затем устремила горящий взгляд на подругу:
– С кем был Сашка вечером накануне отъезда? Я тебе говорила, что он был с родителями. Но эти выдры, Рахмонова, Свиридова и Когут, высмеяли меня. Они намекали, что он был со Свиридовой. Это так? Рассказывай все как есть!
– Я испекла пирог. Давай мы с тобой попьем чаю и поговорим. Хорошо? – доставая из шкафчика чашки, внешне спокойная, сказала хозяйка. Гостья, еще пылая гневом и обидой, отхлебнула горячий напиток и пытливо уставилась в лицо подруги.
– Сашка, действительно, не отмечал свой отъезд с родителями: они ушли в гости к друзьям, – медленно, глядя в чашку с дымящимся напитком, заговорила Лариска. – Он был в квартире с Кимом Алешкой. Тот притащил в Сашкин дом Свиридову и Когут, и пацаны провели с девками вечер.
– Откуда ты знаешь?
Лариска подняла глаза, в которых светилась решимость продолжить нелегкий откровенный разговор.
– Алешка поделился секретом с Юркой Подгорным. Ты же знаешь Юрку? У него ничего не держится. Столкнулась с ним на эстакаде, он мне все и выболтал.
– Почему ты молчала?
– Попробуй тебе сказать! Ты же, как Анна Каренина, бросилась бы под скорый или товарняк, а еще хуже − под наши цистерны с нефтью. Вот это была бы сенсация!
Подруга отхлебнула из чашки и, пристально глядя на Людку, продолжила:
– Ты думаешь, мне сейчас легко говорить об измене твоего Сашки? А с другой стороны? Он мужчина! Ты бы ему дала? Нет! А эта проститутка дала! Вот так!
– Боже мой, какой ужас, какой кошмар! – выдохнула Людка. – Значит, он ее обнимал, целовал, как меня? Значит, ему все равно, с кем быть? Я для него ничего не значу? А любовь? Как же без любви?
– Дура ты, Людка, дура! Любовь – это другое. Любовь – это с тобой. А со Свиридовой… сама знаешь. Мужики − они такие.
– Нет, Саша не такой! Он меня любит! Просто Катька его соблазнила, повесилась на него, – то ли защищая парня, то ли уговаривая себя, твердила Людка.
– Много ты знаешь о любви! Думаешь, если парень обратил на тебя внимание, начал за тобой ухаживать, ходил на свидание с тобой, то это любовь? – продолжала сыпать соль на свежую рану подруги Лариска. – Помнишь, как у Щипачева: «Любовь – не вздохи на скамейке и не прогулки при луне»?
– Мы нужны друг другу!
– Нужны? Может, он, кобель, только и думает, как бы тебя в постель затащить. Но не может! Ты порядочная девушка, не вертихвостка. А ему уже бабу хочется, и ничего с этим поделать нельзя. А встречаться с тобой ему в удовольствие: ты же своему кавалеру и стихи почитаешь, и споешь, и целоваться горазда. Только этого парням маловато.
– Нет, нет, это неправда! – И полились слезы.
Через мгновение уже ревели обе. О чем печалились юные особы? Каждая о своем. Никитина о том, что уже второй караулбазарский парень предал ее. Эгоистичному Водопьянову нужна была покорная овечка, Рябову – распутная девка. А она не овечка и не шлюха. Она хочет настоящей любви, самозабвенной и верной, такой, что встретились раз – и навсегда, как у… Джульетты.
Бескоровайная же страдала оттого, что Кирилл, первая и постоянная ее зазноба, женился на своей сотруднице Зойке, а не на ней, той, которая не перестает сохнуть по нему день и ночь. Да еще мать, выйдя очередной раз замуж, прихватила с собой хоть и вредную, капризную, но любимую сестру и, решив, что восемнадцатилетняя дочь без нее не пропадет, укатила в Саратов. И теперь у Лариски есть только наивная дурочка Людка, которая всегда рядом, но не может заменить любимого и семью.
Обе девушки были несчастны и свои переживания изливали в слезах. По пути домой обессиленная Людка думала о том, почему ей так не везет в любви. И решила: «Я больше никогда не буду влюбляться! Буду работать, учиться, писать стихи. А любить – никогда!»
Вскоре от Рябова пришло письмо. Людка спокойно принесла его в дом, приготовила ручку, тетрадь в линию, конверт и села за стол. Недолго думая, отложила нераспечатанное письмо в сторону, неторопливо вырвала из тетрадки листок, взяла ручку, немного помедлила и написала: «Саша! Я знаю обо всем: об угоне машины, о Свиридовой. Не пиши мне больше. Людмила». Вложив сложенный вчетверо листок в новый конверт, списала с Сашкиного письма адрес, затем, не распечатав полученную корреспонденцию, не читая самого текста, разорвала послание бывшего возлюбленного на мелкие кусочки и выбросила в мусорное ведро. По пути на работу письмо Рябову было отправлено в тот же день.
Глава 45
Вечный двигатель нашего существования – время – сделало свое дело: к лету от любовных страданий у Никитиной не осталось и следа. Это была уже прежняя Людка – жизнерадостная, отзывчивая, своенравная, готовая к новым чувствам и отношениям. По вечерам девушка бегала в клуб. Самоотверженно отдавалась работе, результат от которой оказался очень впечатляющим: она получила статус квалифицированного рабочего – лаборанта второго разряда, – чем очень гордилась. Готовилась к повторному поступлению в вуз.
Медленно, но уверенно пополнялся ее поэтический блокнот. Широко распахнутые глаза и створки юного сердца вбирали в глубины жаждущего впечатлений существа весь разнообразно звучащий, цветущий, движущийся, бьющий по нервам мир – и рождалась поэзия. Строчки, как и сама поэтесса, были такими же юными, пылкими, наивными, несовершенными. Тайные волнения сердца и мысли, которые не могла доверить даже верной подруге, она поверяла исчерканной, испачканной нефтью, затасканной записной книжке.
Дни проходили своим чередом, их одноликость для Людки скрашивали разве что редкие общественные торжества. Горизонты ее чрезвычайно скромной жизни раздвигали и фильмы в «Геологе», и новые шлягеры, и книги. Насмотревшись, начитавшись, наслушавшись чьих-то, рожденных воображением творческих излияний, на крыльях фантазии и девушка уносилась в свою страну прочувствованного и придуманного, неслась от предсказуемой обыденности, семейных ссор, неоправдавшихся надежд и желаний.
И вдруг ей захотелось, чтобы о ее стихах узнали другие люди, те, кому было бы интересно услышать о ней самой, и те, кому оказалась бы понятной и близкой природа ее души. Стыдясь, смущаясь, дрожа от страха быть непонятой и отвергнутой в очередной раз, она понесла свои творения в редакцию районной газеты.
– Людка, ты знаешь, в газете «За коммунистический труд» напечатано твое стихотворение? – трясла перед ее носом скромным изданием Бескоровайная. – Ты что, пишешь стихи? Ты же мне никогда об этом не говорила. А еще подругой называешься! – наконец обиделась она.
– Да я так, – оправдывалась «поэтесса». – Понемногу! Куда мне до Острового, Вознесенского, Евтушенко.
Ясные летние деньки следовали один за другим. Вот только на любовном горизонте было пасмурно. Каждый раз стоя перед зеркалом, Людка находила в своей внешности изъяны, которые портили ей настроение, и продолжала считать, что никто ее не полюбит искренне, преданно и безраздельно, потому что она глупая и несимпатичная.
В это время произошел чрезвычайный случай, вселивший в ум и сердце Людки еще незнакомые ей чувственные и мыслительные выводы.
На Троицу родители пригласили к себе в гости Прониных – разрыв дружбы между девушками не повлиял на приятельские отношения взрослых. Старшая дочь Никитиных о приглашении не знала, да и за обилием своих молодых интересов в дела отца и матери не вникала. По хозяйственной необходимости вышла она вечером в коридор и тут обнаружила, что по лестнице поднимаются тетя Даша и дядя Митя. «Мама, к вам гости!» – крикнула она.
Поприветствовав неожиданных посетителей, хотела вернуться следом за ними в квартиру, но тут обнаружила, что за четой Прониных на второй этаж медленно восходит Валька, а за ее спиной маячит фигура Виктора – и обомлела. «Что это значит? Зачем здесь Водопьянов с Прониной?» – пронеслось у нее в мозгу.
Валька шла медленно и тяжело, будто ползла, неся под широким балахоном огромный живот. Она вперевалку вошла в коридор. Следом перешагнул порог помещения ее муж. Молодые общо поздоровались с Людкой и прошли следом за родителями в кухню. Раздались звуки радостного приветствия. Людка, пройдя за спинами гостей, скрылась в глубине квартиры.
Что побудило приятелей отца и матери прийти в дом Никитиных, можно было объяснить – Троица. Пригласив гостей, мать с утра, отправив детвору во двор, хлопотала у плиты. А вот что привело к ним молодых, совершенно ни в какие ворота не лезло. Людка давно не видела бывшую приятельницу и своего бывшего кавалера, совершенно о них не думала, хотя знала, что они сыграли свадьбу и жили от родителей отдельно. И тут они явились, нежданно-негаданно, как снег на голову!
Девушка, потрясенная, стояла у зеркала, готовясь сбежать от разноголосой компании, засевшей на кухне, в умиротворенность вечера, как в комнату вошла мать. Екатерина увидела, что принаряженная дочь приготовилась к выходу.
– Людка, ты бы посидела с нами, как-то неудобно будет, если ты сразу уйдешь.
– Мама, как ты себе это представляешь? Ты же знаешь, почему мы с Валькой раздружились? – возмутилась та.
– Знаю, – сочувствующе вздохнула Екатерина. – Но это было давно. Посиди, я тебя прошу.
– Хорошо, – согласилась девушка, – но только недолго. − И обе вышли к празднично накрытому столу.
Несмотря на настежь открытое окно, в кухне было душно. Людка присела на стул, втиснувшись между матерью и Валькой. Родители и старшие гости поднимали стопки одну за другой, Валька только ела, Виктор, пригубив рюмку водки, ковырял вилкой в тарелке, Людка изучала в своей посудине салат и не поднимала от него глаз.
Сначала за столом, как это часто бывает в компании, чувствовалась некая напряженность, но вскоре спиртное развязало языки, и натянутость в общении исчезла так же незаметно, как жидкость в бутылке с надписью: «Столичная». Отец взял гармонь, и одна за другой полились песни. Голосисто, почти с надрывом, выводили слова мать и тетя Даша, с перерывом, из-за незнания слов, басовито подпевал им дядя Митя. Валька что-то зашептала Витьке на ухо, они поднялись из-за стола и вышли из квартиры. Казалось, до Людки никому нет дела.
Однако только девушка, пользуясь возникшим движением, встала и под шумок хотела ретироваться, как ее остановила Валькина мать:
– Люда, можно с тобой поговорить?
– Хорошо, – согласилась Людка, внутренне удивившись, – идемте в детскую.
Предложив женщине стул, Людка села на кровать и выжидающе посмотрела на гостью. Та немного подумала, внимательно посмотрела на старшую дочь своих друзей, а затем ласково улыбнулась и начала медленно, как бы подбирая слова:
– Людочка, я вот о чем хотела с тобой поговорить. Вы же встречались с Виктором? До Вали?
– Да, встречались. И что? – насторожилась девушка.
– Конечно, это было давно. Вы с Виктором поссорились, и он стал ухаживать за Валей. Получается, она отбила у тебя парня.
– К чему вы это говорите? И вообще, что вы от меня хотите? – уже начинала наливаться злостью Людка.
– Людочка, – продолжила исходить хмельной лаской тетя Даша. – Ты же видишь: у них семья, Валя ждет ребенка. Ей сейчас очень тяжело. А ты умная, красивая девушка. У тебя еще будет парень, с которым ты будешь счастлива.
– Я вас не понимаю! Что вы от меня хотите? – повторила вопрос Людка, делая ударение на словах «от меня».
– Откажись от Виктора, не ломай жизнь моей Валечке!
После этих слов Людка хотела выплюнуть все, что поднялось в ее душе. Она хотела сказать, как ей было обидно и больно, что Валька так поступила по отношению к ней, своей подруге. Ведь она знала, что Людка встречается с Виктором, знала, что между ними пробежала кошка, и воспользовалась этим, воспользовалась подло, втихомолку. Ей хотелось крикнуть женщине, что это она и дядя Митя свели дочь с парнем: ведь не случайно Виктор бывал у них в гостях, где родители спаивали его, готовя из него будущего зятя. Вся семья Прониных − бессовестные, подлые люди.
Но Людка не крикнула. Она только непримиримо посмотрела на Валькину мать и сказала:
– Успокойтесь! Не нужен мне ваш Виктор! У меня есть парень! – И вышла из комнаты.
Людка, перебирая туфлями на шпильках, шла к клубу: там собиралась молодежная компания. Поздний вечер второй половины июня обещал приятные минуты тусовки с друзьями. Стемнело так, что на небе заполыхали звезды.
Девушка любила звезды. Они светились хрустальным светом, а Людка тянулась ко всему ясному, чистому, красивому. «Глаза неба» – так она называла эти светящиеся остроугольные кусочки – и сегодня весело, открыто смотрели ей в лицо, и Людка, в смятении выбравшаяся из дому, немного успокоилась.
Подходя к бассейну, она увидела фигуру мужчины, поднявшегося ей навстречу с бетонного борта водоема. Это был Водопьянов. Девушка попыталась пройти мимо, но парень перегородил ей дорогу:
– Люда, подожди! Не уходи!
– Что тебе от меня надо? Иди к своей жене! – холодно сказала Людка.
– Людочка! Я не могу без тебя! – быстро заговорил Виктор. – Ты мне снишься ночами. Без тебя жизнь потеряла всякий смысл!
Что слышала Людка? Он без нее не может жить? И это он говорит после того как женился, сделал беременной жену?
– Уйди! – тихо сказала Людка. – Не стой у меня на пути! У нас с тобой разные судьбы! – и заспешила дальше.
«О нет! – непривычно высоко подняв голову, шла и думала Людка. – Я не Валька! Я не стану коварно пользоваться чужим. Я не буду вламываться в чужую жизнь, рушить скрепленное семейными узами. Это Валька могла бы так сделать! Живите, как жили! Ко мне придет любовь. Такая, какая вам не снилась! Пусть не сегодня, не завтра, но обязательно придет. Настоящая, преданная, светлая. У меня еще будет тот, кто будет радостно, с любовью смотреть только в мои глаза, для которого я буду дороже всех и всего на свете. Я – умная, талантливая и красивая! И я обязательно стану счастливой!»
Глава 46
В августе Людка, как и прошлым летом, снова отправилась в дальний путь. В ее сумочке лежало направление для поступления в Московский институт нефтехимической и газовой промышленности имени И. М. Губкина, и скорый Душанбе-Москва по расписанию доставил ее в столицу великой страны, где она должна была поступить в вуз на очное отделение и, освоив специальность «Разработка и эксплуатация нефтяных и газовых месторождений», вернуться в Караулбазар инженером.
А как же мечта стать химиком?
Что делать, если организация, в которой она работала, больше никаких направлений не давала? А ведь с целевым документом убедить приемную комиссию в том, что именно Людка должна быть студенткой-очницей столичного вуза, будет легче. Девушке очень хочется учиться. И стать инженером на производстве, о котором она много знает, тоже неплохо. Нефть, газ, буровая, нефтеразведка, разработка, эксплуатация – эти слова для нее уже давно не пустой звук. Поэтому она без особых терзаний отправилась в Москву.
Первый экзамен, физику, абитуриентка, к своему большому изумлению, сдала на пять; второй, математику, с треском провалила. Но, глядя на ее пестреющий пятерками аттестат, приемная комиссия предложила ей сдать экзамены на заочный факультет по той же специальности. И Людка согласилась – это была уже не та глупая девчонка, что после удовлетворительной оценки по профильному предмету в одесском университете, крайне огорчившей ее, укатила домой. На этот раз Никитина пошла до конца: выдержала испытания на троечки и вернулась в любимый поселок все-таки студенткой, хоть и заочницей.
Жизнь ее вошла в прежнее русло: работа, помощь семье, встречи с друзьями, клуб. Разве только добавилось выполнение институтских контрольных работ. Что же на личном фронте? Да ничего. Как говорят, глухо как в танке.
Страна готовилась отметить пятидесятилетие Октябрьской революции. На очередной встрече со своими артистками Яков Иванович, добродушный мужчина пятидесяти лет, пробежав по кнопкам баяна длинными пальцами и выбив из инструмента удалой мотив, прервал игру бодрым аккордом, окинул улыбчивым взглядом голубых глаз свою артистическую команду из восьми девчонок и сказал:
– Так, молодежь, знаете, какое событие готовится торжественно отметить страна?
– Знаем, пятьдесят лет революции, – ответила Томка, худенькая девушка с выразительными синими глазами.
– На комсомольском собрании проштудировали Постановление ЦК КПСС от 4 января этого года, – сказала Людка и процитировала: «Все большие масштабы приобретает деятельность активного помощника партии, вожака и организатора советской молодежи – Ленинского комсомола».
– Это хорошо, что знаете. Не просто пятьдесят лет революции, а 50 лет победы Великой Октябрьской социалистической революции. Юбилей Октября! Значит, вам, мои дорогие комсомолки, не нужно долго объяснять, что наш очередной концерт должен быть на высоте?
– Яков Иванович! – обиженно сказала Галка, высоко подняв черные брови и округлив глаза. – Мы вас когда-нибудь подводили?
– Не подводили, не подводили, – широко улыбнулся худрук. – Так кто возьмется за составление программы?
– Как всегда, поручим это сделать Людке, – предложила Дина, вертя головой в разные стороны и тем самым приглашая подруг поддержать ее предложение. – У нее это всегда хорошо выходит.
– Людмила, ты согласна? – обратился худрук к девушке.
– Хорошо, только с номерами не затягивайте, – согласилась Людка.
– Да, это важно, – подтвердил Яков Иванович. – Особенно живее готовьте танцы: нужно заказать костюмы.
– Да у нас почти готовы три танца, – сообщила Назира.
– Яков Иванович! Мы их без вас репетировали. Теперь давайте под баян, – предложила Надька.
И девушки – парни петь, танцевать, читать стихи на клубной сцене не спешили – с азартом взялись за дело. К назначенной дате концерт был готов. Людка не только составила программу, но ей поручили и вести ее. Кроме этого она танцевала и пела. Конечно, голос у нее не такой сильный, как у Анфиски, она об этом знает, но поет она тоже неплохо – так сказал худрук. Он не хотел брать ее в район на конкурс, но она настояла и спела. Призовое место не заняла, но осталась довольна своей настойчивостью: все-таки принять участие в конкурсе – очень хорошо!
В кинозале, торжественно убранному к празднику, яблоку негде упасть: все сидячие места заняты, в проходах зрители примостились на дополнительно принесенных стульях, у входа теснятся те, кому места не хватило. Публика самая разнородная: начальники организаций, рабочие и их жены с детьми, инженеры, техники, водители; взрослые парни и девчата, школьники и школьницы; наконец, солдаты и офицеры из п/я 64-25. Усаживаясь поудобнее, приветствуя знакомых, народ шумит. Оживление, радостное возбуждение долго не утихает: все ждут начала торжества, изучают сцену.
На голубом полотнище ее задника горят алого цвета слова: «С 50-летием Октября!» – над портретом В. И. Ленина – и крупные цифры: 1917 – 1967 – под изображением вождя. В центре площадки – покрытый кумачовой тканью длинный стол, предназначенный для почетного президиума. Рядом – трибуна, у ее подножия цветы в корзине. Время от времени движутся кулисы – как на иголках организаторы и артисты. От этого кажется, что празднично украшенная сцена тоже волнуется в ожидании действа.
Наконец один за другим через артистическую – через зал пройти просто невозможно – на сцену выходят гости и уважаемые люди поселка, занимают места за столом. Зал срывается в овациях – конец ожиданию, старт праздника, проявление внимания к тем, кого знают и не знают. Следом за делегацией пробирается Людка, останавливается за кулисой: ей очень хочется посмотреть, что же будет дальше.
После небольшой заминки, получив молчаливое одобрение о начале собрания у товарищей, сидящих слева и справа от него, в центре президиума поднимается представительный седовласый мужчина, парторг Центральной нефтеразведочной экспедиции Мирзаев Руслан Бахрамович. Публика затихает. Людка почти не дышит. Вся ее любопытная сущность обратилась в зрение и слух.
– Дорогие товарищи! – произносит партийный деятель уверенным голосом. – Разрешите торжественное собрание, посвященное пятидесятилению победы Великой Октябрьской социалистической революции, считать открытым!
Только прозвучали эти слова, раскатистый, призывный звук первого аккорда Гимна Советского Союза всколыхнул воздух и чувства людей − народ в едином порыве встал и замер. Людка выпрямилась: могучая и великая мелодия зазвучала в помещении, наполнила сердце девушки гордостью за свою страну, за дружный советский народ, частью которого она себя, как никогда, сейчас ощущала.
Когда затихли последние звуки торжественной мелодии, кто-то потянул Людку за руку − Анфиска тащила ее со сцены и шипела:
– Ты чего там встала? А если заметят? Яков Иванович звал.
В это время к трибуне, поднявшись со своего места, из почетной группы вышел высокий статный мужчина. Людка, уходя следом за подругой, заметила его. Уже в репетиционной все артисты услышали крепкий, спокойный голос выступающего.
– Уважаемые товарищи! 7 ноября 1967 года советский народ, трудящиеся всех стран торжественно отмечают всемирно-историческую дату рождения первого в мире социалистического государства.
– Хорошо говорит начальник экспедиции Юлдашев, – заметил худрук. – Народ его уважает: Абдурахман Искандерович любому поможет при случае. Но и строгий! Прогульщиков, лодырей терпеть не может.
Докладчик продолжал:
– Пятидесятилетие Октября – праздник побед коммунизма, марксизма-ленинизма, жизнеутверждающего учения Владимира Ильича Ленина – вдохновителя и организатора Октябрьской социалистической революции, основателя и вождя Коммунистической партии и Советского государства, борца за единство международного коммунистического движения.
Готовясь достойно встретить юбилей Советской власти, наша организация…
– Никитина, – услышала она в это время у своего уха голос Варьки. – Где программа? Успеваем мы после торжественной части переодеться?
– Мы же все обговорили. Сначала Анфиска споет «Наш паровоз». Затем Яков Иванович сыграет папурри, а потом наш танец «Березка». И так дальше. Поняла?
– Ой, Людка! – Варька схватила тетрадку с текстами стихов и начала энергично обмахиваться. – Мне ужасно жарко!
– Да не волнуйся ты так! – поправляя у зеркала прическу и пояс платья, сказала подруга. – Я сама волнуюсь, а тут ты подогреваешь.
Девчонки еще долго изучали программу, что-то повторяли, поправляли. Наконец, послышались жаркие рукоплескания – Абдурахман Искандерович окончил речь.
– Сейчас будут награждать грамотами и ценными подарками, – убежденно произнесла Томка. – У нас есть еще время повторить стихи.
– После наших номеров будут выступать солдаты из почтового ящика. Помните? – обратился худрук к девушкам. – Не задерживайтесь в репетиционной. Сюда придут другие артисты. Не поместимся.
– Солдатики придут? – захихикала Динка. – А красивые среди них есть?
– Ну, Динка! Только о парнях и думаешь, – попыталась урезонить подругу Надька.
– Можно подумать, ты не думаешь! – уже готовая надуться, глянула на нее девушка.
Видя, что разговор перерастает в словопрения, худрук сказал:
– Девочки, будет вам! Вы меня услышали? Вежливо и культурно пропустим солдат в артистическую. А красоту их будете оценивать уже на танцах.
– Хорошо, Яков Иванович, мы помним. Попробуем протиснуться в зал и там посмотреть их номера.
Энергичные рукоплескания, доносившиеся до слуха девушек, то замолкали, тот вновь демонстрировали одобрение по поводу материальных и словесных поощрений лучших производственников поселка. Награды получали родные, друзья или знакомые публики, поэтому хлопков в ладони не жалели, выражая тем самым искреннюю удовлетворенность.
После окончания торжественной части стол и трибуну парни удалили со сцены, и после пятиминутной паузы к зрителям вышла Людка. Публика сообразила: это ведущая праздничного концерта, затихла и сосредоточила на ней внимательный, оценивающий взгляд.
В свете клубных ламп на девушке сверкало темно-серое парчовое платье, сшитое к празднику местной швеей. Высокая прическа, вечерний макияж, туфли на шпильке выгодно дополняли яркий образ. На розовых губах девушки сияла приветливая улыбка, предназначенная сразу всему залу. Зрители узнали в ней местную знаменитость – не впервые девушка вела концерт – и доброжелательно захлопали в ладоши. Людка, втайне смутившись таким приемом, подождала, пока стихнут приветственные аплодисменты, звучным голосом объявила: