Полина Груздева
Чудачка
− Хорошие шутки! – продолжала возмущаться Людка. – Спирт мне горло обжег! Как только они его пьют?
− Подрастешь, узнаешь! – засмеялась Валька и шлепнула подругу по спине.
– Ничего, пройдет! – сказала Лариска. – Пошли скорее, а то не успеем натанцеваться.
Ночью, лежа в постели, Людка думала о том, что произошло. Она увидела Виктора, с которым давно не сталкивалась. Увидела внезапно, в чужом доме, за угощением, за распитием спиртного, почему-то налитого в чайник. Она испытала шок и от его присутствия, и от обжигающего рот напитка. Вкус его ей был незнаком, но запах спиртного она знала хорошо: родители выпивали частенько. Противный запах! И жгучий вкус проглоченного был также отвратителен, как и запах.
Мысль о Викторе оставила где-то внутри неприятный осадок. Людка представила эпизод со спиртом как бы со стороны. Родители Вальки! Ну и шутки у них! А Виктор усмехался! О чем говорила эта противная ухмылка? Он видел в ней малолетку, глупую, неопытную маменькину дочку, попавшуюся на крючок взрослых людей. «Ну и черт с ним!» – в конце концов подумалось ей уже в полусне, и она, постепенно успокаиваясь, задышала ровно и спокойно.
– Мама, я хочу пойти работать, – помогая матери готовить обед, завела разговор Людка. – В следующем году снова буду поступать, но до этого еще далеко. Хочу пойти работать, не могу я сидеть дома.
– И куда же ты хочешь устроиться?
– Не знаю, куда-нибудь.
– Хорошо, вернется отец с вахты, я с ним поговорю. Пусть он сходит в контору нефтеразведки, поговорит об этом в отделе кадров.
Кадровик Центральной нефтеразведочной экспедиции треста «Бухаранефтегазразвелка», эффектная во всех отношениях женщина, предложила Николаю прийти с дочерью на собеседование. После недолгого разговора старшая дочь Никитиных, с ее согласия, была зачислена учеником слесаря КИП в мехмастерские. Так стартовала ее трудовая биография. И сколько бы раз ни менялись место и специфика ее работы, никогда и ни о чем не жалела пытливая девушка.
Появившись шестого сентября тысяча девятьсот шестьдесят шестого года в небольшом производственном помещении в сопровождении начальника мастерских Колесова Матвея Алексеевича, она широко раскрыла любопытные глаза, обвела ими стены, стеллажи, длинный станок с инструментами, гору манометров и улыбнулась: все было металлическим, загадочным, и увиденное ее заинтересовало. Здесь ей предстояло узнать новое, а к усвоению неизвестного она всегда была готова.
В комнате никого не оказалось. Оглядевшись, она уставилась на мужчину. В это время дверь открылась, и в лабораторию вошел среднего роста коренастый парень. Он вопросительно, без улыбки, из-под нависших светлых бровей взглянул на девушку, затем на Матвея Алексеевича и снова на девушку.
– Александр, – обратился к нему Колесов, – это Никитина Людмила. Она зачислена к тебе ученицей. – Затем он повернулся к Людке: – А это твой наставник, Александр Рябов.
– Но, Матвей Алексеевич, – снова взглянув на начальника, попытался что-то произнести недружелюбный парень.
– Никаких «но», научишь девушку, будет тебе помощница. Тебе же нужен напарник?
– Нужен! – твердо сказал парень. – Напарник, а не девчонка!
– Здесь это не девчонка, а ученица слесаря КИП. Рябов! Ты слесарь?
− Слесарь, но не нянька!
− Если слесарь, то и учи! И не обижай!
Не дав больше сказать Александру ни слова, Колесов ободряюще посмотрел на новенькую, с интересом взиравшую на перепалку мужчин, и вышел из мастерской.
Поведение парня, в ученицы к которому ее назначили, нисколько не покоробило Никитину. Чего было обижаться? Слесарь ею недоволен, и она его понимает. Вместо напарника ему на голову свалилась вчерашняя школьница, и теперь предстояло ей все объяснять, учить работать. Очевидно, сыграло свою роль и предвзятое отношение к женскому полу: мол, что с женщины возьмешь?
Но Людка есть Людка. Она терпеть не могла пренебрежительного к себе отношения. Да и молчать целыми днями напролет рядом с неразговорчивым парнем было для нее сплошным мучением.
Александра она видела в поселке, но знакома с ним не была: он не входил в круг ее знакомых, друзей, одноклассников. Теперь ей предстояло узнать его поближе, научиться у него делать то, что обязана. Сам делиться секретами выполняемых манипуляций он не спешил, и ученица начала проявлять инициативу.
– У тебя здесь столько манометров! Откуда они? – начала она выуживать из слесаря ответы на интересующие ее вопросы.
– С буровых, – звучал однозначный ответ парня, спиной стоящего к девушке.
– А что ты с ними делаешь?
– Сначала проверяю, а потом тарирую.
– Это как?
– На буровой была? – пытливо глянув на подопечную серыми глазами, спросил Александр.
– Ну, была!
– Врешь, не была! – как показалось Людке, ехидно усмехнулся парень.
– Здесь не была! – загорелась она. – Но в Караулбазар мы приехали с Устюрта, с буровой «Шахпахты». Мой отец там дизелистом работал. Вот! Поэтому на буровой я была!
– Хорошо, была! – примиряюще сказал слесарь. − А манометры там видела?
– Видела! – уже успокаиваясь и лукаво улыбаясь, ответила Людка.
– В определенное время на буровых я заменяю одни манометры на другие, снятые привожу сюда, в лабораторию, затем осматриваю их и тарирую, то есть устанавливаю, насколько точно работает прибор. Это я делаю на этом устройстве. – Парень показал на оборудование, на котором ловко устанавливал очередной аппарат.
– А если манометр работает неправильно?
– Ищу причину.
– А потом что?
– Если можно – ремонтирую. Если нельзя – отправляю, куда следует.
– А меня возьмешь на буровую?
– Конечно, ты же теперь мой напарник! – иронично произнес парень, но, обнаружив в девчонке любопытную, смешную и горячую особу, взглянул на нее уже по-доброму.
День за днем на работе проходили для Людки незаметно. Она подносила слесарю инструменты, приборы для измерения давления, наводила в помещении порядок и при этом успевала интересоваться его действиями с приборами, читать парню стихи, расспрашивать его о кинофильмах и прочитанных книгах. Он не был книголюбом, стихов не знал, о фильмах говорил коротко, но он умел слушать, тем самым постепенно вызывая у девушки интерес и симпатию.
И на буровую он ее тоже взял. Правда, поездка оказалась не совсем гладкой. Накануне прошел сильный дождь, и глинистые дороги покрылись лужами. В одну из таких дождевых ловушек и влетел с разбегу массивный транспорт, на котором ехали Людка с Сашей. Водитель не ожидал, что мутной водой на пути будет заполнена глубокая выбоина. Увлекшись болтовней, не сбросил газ, и все трое мгновенно подлетели к потолку кабины, не успев осознать, что же произошло. Ударились не больно, но ощущение было не из приятных. «Вот что значит мгновенная смерть», – сказала тогда Людка, немного придя в себя.
Осенью трудоустроились и подруги Никитиной. Лариска – учеником лаборанта на нефтеналивную эстакаду, Валька – к отцу в токарный цех. Втроем девушки виделись все реже.
Глава 40
Как-то в выходной Людка отправилась в клуб. Уже стемнело. По улицам одиноко гулял неласковый ветер, дышал холодом, упруго бил в спину, затихал, затем снова принимался досаждать редким прохожим обреченно и зло. В клубе шел фильм «Разные судьбы». Может, девушка и пошла бы в кино, но у клубной лестницы ее встретила Лариска. Подруги обнялись. Они не виделись давно, им было о чем поговорить, поэтому обе решили не сидеть в душном зале, а, несмотря на ветреную погоду, пошататься по аллеям.
Лариска долго рассказывала о своем парне, с которым познакомилась накануне на танцах. Его звали Кириллом. Это был поселковый красавец, сводивший с ума многих девушек. Людка к нему не испытывала особой симпатии – парень как парень, – но Лариска грезила им днем и ночью.
Нагулявшись, девушки уже решили отправиться по домам, как Лариска вдруг сказала:
– Людка, а ты знаешь, что Виктор встречается с Валькой?
– Как встречается? – оторопела Людка.
– На вокзале их видели. Сидели они там в зале ожидания. А сейчас пошли в кино. Вместе.
В душе у Людки закипело. Она не знала, что сказать в ответ на новость подруге, не знала, что делать. С трудом утихомирив шквал чувств, как можно спокойнее сказала:
– Ты сейчас домой? А я зайду в клуб. Нужно поговорить с худруком.
Лариска ушла, сочувственно оборачиваясь вслед поднимавшейся по ступеням огорошенной Людке. Но Никитина к худруку и не думала заходить. Она подошла к контролерше, попросила вызвать из зала Пронину Валентину, выбралась на улицу и замерла у освещенного ярким светом крыльца.
Для чего она вызвала Вальку из кинозала «Геолога», Людка сначала не сознавала. Все ее тело сотрясали ревность и злость. Эти чувства требовали немедленного выхода. А каким он будет, этот выход, не имело для оскорбленной девушки никакого значения. И вдруг она поняла: главное – отомстить. Пусть коварной Прониной будет больно, обидно до слез, как ей сейчас. Пусть она почувствует телесно и душевно всю низость своего поступка.
Вскоре показалась Валька, задержалась на крыльце, вглядываясь в тьму.
– Я здесь! – крикнула Людка. – Спускайся!
Валька сбежала с крыльца и радостно произнесла:
– Людка! Привет! Вот давно не видались! Ты чего вызвала? Что-то случилось?
– Да, случилось. Прогуляемся до школы, расскажу.
– Хорошо, – согласилась ничего не подозревающая Валька, и бывшие одноклассницы и закадычные подруги направились знакомой дорогой к школе. На углу здания девушки остановились. Тут Людка повернулась лицом к Вальке.
– Что, Пронина, встречаешься с Виктором? – язвительно произнесла она и, прошептав: «Получай!», изо всей силы влепила вероломной предательнице звонкую пощечину. Затем резко повернулась и быстро зашагала в сторону клуба. Она мчалась без оглядки домой, но в конце аллеи ее ждал Виктор.
– Где Валя? – спокойно спросил он, преградив ей путь.
– А я откуда знаю? – отрезала она.
– Это ты ее вызвала?
– Ну я, и что?
– Зачем?
– Не твое дело! – зло бросила в лицо парню Людка, обошла его сбоку, как неожиданное препятствие, и застучала каблучками по утоптанной дороге, по преданной дружбе, по разбитой любви. Она не шла, а неслась на всех парусах под крышу своего дома, где могла спрятаться в одеяло и страдать. А пока вихрем проносилась мимо знакомых предметов, в ее голове молотом почему-то стучало название фильма: «Разные судьбы», «Разные судьбы» и по щекам катились горькие девичьи слезы. Да, и у них с Виктором теперь были разные судьбы.
Глава 41
Осень, злая и бессердечная, окончательно подобралась к теплу, к листьям на деревьях и к настроению Людки. В свободное от работы время Никитина продолжала ходить на репетиции в клуб, где вместе с другими девчонками готовила программу выступлений к очередной знаменательной дате, бывала в кино, но после измены Виктора в ней что-то сломалось, как в брошенной детской игрушке, на которую наступил малыш, спеша навстречу другой радости: вернувшейся с работы матери. Девушка потускнела лицом и чувствами, охладела к музыке и стихам, и это заметила Лариска.
– Слушай, Люд, выручай! – однажды просительно обратилась она к подружке. – Меня пригласили на день рождения, а идти одна я не хочу. Составишь компанию?
– Но меня же не приглашали! Как я пойду? – непонимающе округлила глаза Людка.
– Ну и что, что не приглашали? Я там тоже никого не знаю. Представляешь, каково мне там будет? – жалостливо продолжала подруга. – Будем сидеть рядом, как-то не так мне одиноко будет, да и ты хоть немного повеселеешь. А то совсем скисла, смотреть на тебя тошно.
Может, в другом случае она бы не согласилась – незваный гость хуже татарина, – но сейчас ей было безразлично, что о ней подумают, что скажут, когда она непрошеной заявится в чужой дом. И она пошла.
За столом они действительно сидели рядом. Но оказалось, что в гостях был и Ларискина зазноба Кирилл. Влюбленная по уши Бескоровайная то и дело метала в его сторону горячие взгляды, хохотала, дергала Людку за руку, привлекая ее внимание.
Праздничное застолье, шумное, веселое, сначала оживило Людку. Парни и девушки оказались жизнерадостными, подвижными, заводными. Их объединял возраст, интересы, очевидно, занятость. Своим среди них казался и Кирилл. Он пригласил Лариску на танец один раз, другой, третий. На Людку же никто не обращал внимания, и сначала ей это было все равно. Она просто сидела и смотрела на движущихся с азартом парней и девчат, как смотрят из окна на поток машин, бегущих по своим делам улицами шумного города.
Но вдруг Лариска сообщила, что они с Кириллом уходят, и скрылась с ухажером за входной дверью. Такого поворота событий Людка не ожидала. Она осталась одна, без подруги, в незнакомом доме, в чужой раскрепощенной компании. И ей, этой группе людей, не было никакого дела до приблудившейся девушки, пеньком сидящей у стены на стуле, как и Людке были безразличны их неистовая энергия и веселье. Никитина встала, накинула пальто и побрела по темным улицам домой. Никому она была не нужна: ни Виктору, ни Лариске.
Захандрила Людка и в лаборатории КИП. Еще долго по окончании рабочего дня у нее во рту сохранялся – или ей так казалось – металлический привкус от запаха технического масла. Однообразные действия с инструментами и приборами учета и контроля убивали ее производственный порыв, и ей уже не хотелось, как в первые дни, бежать на работу и целый день проводить с Сашей и железками, теперь уже до ужаса ей надоевшими.
При ближайшей встрече с Лариской Людка рассказала о своем недовольстве работой. И тогда подруга предложила ей перевестись на эстакаду.
– Я думаю, тебе понравится работать лаборантом по нефти, – убежденно сказала Лариска.
– Почему ты так думаешь?
– Мы не сидим в лаборатории, целый день в движении. То берем пробы из резервуаров, то из цистерн при отгрузке нефти. Получается, что часто бываем на воздухе. И в нашей лаборатории не железяки, а хрупкие приборы. Ими манипулировать гораздо интереснее, чем тарировать манометры. Тебе нужно поменять обстановку, заняться чем-то более привлекательным. Конечно, проводить целыми днями в закрытом помещении ужасно. Да еще этот твой слесарь-молчун! Поневоле заскучаешь!
– Хорошо, я подумаю, – задумчиво пообещала Людка.
– Тут и думать нечего, – убежденно сказала подруга. – Вместе будем работать.
Думала Людка недолго. Екатерина гуляла с Сережкой во дворе, когда дочь, вернувшаяся с работы, подошла к ней и сходу сказала:
– Мама, я хочу перевестись на эстакаду.
Екатерина пристально взглянула ей в лицо, отвернулась, помолчала и спокойно спросила:
– Почему?
– Мне в киповской лаборатории скучно. Целый день одно и то же.
– А на эстакаде?
– Там есть место лаборанта по нефти. Бескоровайная рассказывала, как она работает.
– А Лариса говорила тебе о том, что нужно будет выходить в ночные смены?
– Говорила, ну и что? Меня это не пугает.
Видя непреодолимое упрямство дочери, Екатерина не на шутку начала сердиться:
– Нет, ты не знаешь, как работать в ночную смену! А я знаю! Только выпадет свободная минутка, голова ищет, куда бы приклониться. А спать нельзя: ты на работе.
– Ну и что! – не сдавалась Людка. – Я сама узнаю, что это такое – не спать по ночам. Не с твоих слов! Сама!
– Никуда ты не переведешься! – отрезала Екатерина. – Работай потихоньку, учись. Или Рябов тебя обижает?
– Нет, Сашка меня не обижает. Я просто хочу поменять работу.
– Все! Разговор окончен! Отец лез людям в глаза, устроил тебя в мехмастерские, вот и трудись! И брось мне эти капризы: хочу, не хочу.
– Я все равно уволюсь и уйду на эстакаду! – яростно прокричала Людка.
– Только попробуй! – сердито крикнула мать вслед убегающей в дом разъяренной дочери.
Но Людка не успокоилась и начала оформлять перевод. Чего это стоило шестнадцатилетней девчонке, совершенно не знающей особенностей процедуры! Если во время оформления на работу в лабораторию КИП Людке во всем помогали родители, то теперь ей предстояло все делать самой. Отец в это дело не вмешивался, не помогал. Мать с ней не разговаривала, надеясь, что дочь остепенится и откажется от своей затеи. Но не тут-то было! Решимость не покидала Людку, и через неделю она уже числилась учеником лаборанта на нефтеналивной эстакаде ГНПУ «Каганнефтегаз».
В первый же выходной после смены места работы на танцах она увидела Сашу. Стоя в кругу парней, он время от времени бросал на нее внимательный взгляд из-под знакомых светлых бровей. Когда зазвучало танго, пригласил ее на танец. Людка искренне этому обрадовалась. Она вдруг поняла, что соскучилась по своему замкнутому «начальнику». После танцев парень проводил ее домой. Они начали встречаться. Людка не думала о том, любовь это или нет, просто она была рада часам, проведенным с Сашей, а он смотрел на нее влюбчиво, как-то покорно, словно признавал за ней право распоряжаться его свободным временем и сердцем.
Глава 42
От своего дома до участка, занимаемого нефтеналивной эстакадой, Людка Никитина могла добираться либо по шпалам железной дороги, либо окружным путем – сначала до переезда по шоссе, а далее по железнодорожному подъездному пути, протянутому до самого конца эстакады.
Идти два километра по пространству, открытому всем ветрам, было здорово. Свежесть утреннего воздуха, огромное, ничем не затененное или покрытое сверкающими белизной облаками октябрьское небо, отсутствие любопытных глаз – все эти для кого-то не значащие вещи придавали Людке ощущение свободы и удовольствия. По дороге она пела. И на работу приходила полной молодых сил, энергии и жажды знать и уметь. А заканчивался ее путь к неизведанному в лаборатории, в светлом помещении, где лаборантки колдовали над пробами нефти, взятыми из огромных, дышащих нефтяными парами резервуаров и вагонов-цистерн.
Лаборатория располагалась на втором этаже здания котельной рядом с кабинетом заведующей и небольшим складом с расходным материалом. Уютная комната для лаборанток и сама начальница девушек, Бузинова Зоя Юрьевна, ей сразу понравились. Полная миловидная женщина с чистым ухоженным лицом, короткой стрижкой светлых волос и улыбчивыми выразительными губами производила впечатление открытого и доброжелательного человека.
Ей было лет тридцать пять, и своих подопечных она просила называть ее только по имени. В дальнейшем Людка узнала, что заведующая лабораторией была когда-то замужем, но супруг, узнав, что она не сможет иметь детей, ушел от нее. И Зоя зажила одна в небольшой квартирке, куда частенько приглашала к себе на чай или кофе симпатичных одиноких мужчин и студентов-практикантов из институтов нефти и газа. Женщина не скрывала своих многочисленных связей с любвеобильными мужчинами, и на вопрос Людки, которая с ней скоро подружилась, почему она так себя ведет, объяснила свое поведение предписанием врача: с целью профилактики женского заболевания.
Никитина с удовольствием навещала свою опытную подругу. Аккуратненькая комнатка Зои, вкусные домашние угощения и откровенные разговоры с неглупой привлекательной женщиной на стыдливые темы, которые Людка не могла вести с матерью, сблизила таких разных по возрасту, интересам и опыту женщин. К тому же Зоя Юрьевна отлично справлялась с производственными обязанностями, терпеливо растолковывала восприимчивой девчонке азы специальности, и та с открытым ртом поглощала сведения, необходимые лаборантке по нефти и девушке в расцвете лет.
Екатерина не разговаривала с дочерью целую неделю. Тягостное молчание угнетало обеих. Но Людка страшилась заговорить с матерью, а мать не могла простить непослушной дочери ее своеволия и неоцененной заботы: ведь она была против эстакады только потому, что хотела оградить неразумное дитя от ненужных еще девчонке трудностей. Вскоре материнское сердце не выдержало, и Екатерина сухо, как чужая, спросила:
– Ну и как на эстакаде? Лучше?
И сразу с Людкиных плеч свалился тяжелый камень страха: это был шаг к примирению.
– Мам, ты не представляешь, как мне там нравится, – живо отозвалась она на вопрос матери. – Меня приняли ученицей лаборанта. Девчонки-лаборантки: Лариска Бескоровайная – она тоже еще ученица, Ира, Полина, Рита − там работают. У нас хорошая заведующая, Зоя Юрьевна. Она меня учит, а девчонки помогают.
– Что ж, смотри не разочаруйся, ученица лаборанта. Надеюсь, не будешь прыгать с одного места работы на другой. Знаешь, как в народе таких называют?
– Не знаю.
– Летун! Человек ненадежный, временный. Такого не уважают. Заслуживает уважения только тот, кто выучился, освоил профессию и постоянно трудится на одном предприятии. Такой человек набирается опыта, повышает квалификацию, растет.
– Это как, растет? Еще не вырос что ли?
– Растет по карьерной лестнице! – совершенно оттаяв, засмеялась Екатерина. – Становится мастером своего дела. И зарплата у него тоже растет.
Помирившись с матерью, Людка повеселела. Она снова летала беззаботной птичкой, заразительно смеялась, с удовольствием бежала в клуб. И на личном фронте у нее тоже, вроде, складывалось как нельзя лучше: она встречалась с Сашей, им было хорошо вместе. Правда однажды мать у нее спросила:
– Людка, ты что, свиданничаешь с Рябовым?
– А что? – насторожилась дочь.
– Говорят, он плохой парень.
– Это почему же?
– За ним какие-то нехорошие делишки водятся.
– Неправда! – горячо заступилась за парня Людка. – Ничего ты о нем не знаешь! Он хороший! Это все поселковые сплетницы треплют языками, делать им нечего, а ты слушаешь.
– Ну гляди, потом не плачь, – ответила мать, и больше они к этому разговору не возвращались.
К весне Никитина уже работала лаборантом. Она привыкла к едкому запаху нефти и бензина, которым отмывала жестяные ведерки от коричнево-черных следов нефти. Строго по времени без страха лезла по винтовой лестнице с пробоотборником на высокие цилиндрические резервуары, на цистерны под толстыми гусаками, щедро заливающими в вагоны-емкости парующую маслянистую жидкость. Старательно выполняла все требования по анализу отобранной пробы.
Особенно ей нравилось проводить манипуляции с аппаратом Дина Старка. Стеклянные предметы, на вид хрупкие, беззащитные, превосходно справлялись с заданием, и Людка с удовольствием наблюдала, как закипала подогретая в колбе нефть, пар проходил по холодильной трубке и в ловушке оседала вода. Вот он, волшебный химический процесс! Вот она, ее любимая химия!
Это же был, конечно, не химический, а физический процесс, но для Никитиной возня с колбами, пробирками, стеклянными трубками ассоциировалась с уроками химии, поэтому она и считала, что определение обводненности нефти – прерогатива химии.
Все было бы замечательно, если бы не известие о том, что Саше пришла повестка в армию. Он сообщил об этом во время свидания на укромной скамейке у входа в здание начальной школы, куда ночами не добирался свет уличного фонаря, но доносилась музыка, звучащая на танцплощадке клуба.
– И когда ты едешь? – потухшим голосом спросила Людка.
– Послезавтра. Будешь мне писать?
– Буду! Я буду очень скучать!
– Ну что ты! – нежно обнимая девушку и целуя в губы, успокаивал будущий новобранец. – Три года пролетят быстро, и мы снова будем вместе.
Людка вздыхала и уже больше ничего не говорила.
По заведенной традиции для уходящих в армию организовывали проводы. В поселке в каждой семье их устраивали по-своему. О вечеринке Сашка ничего не сказал своей девушке. Влюбленные должны были встретиться у клуба и провести вечер вместе, посещая облюбованные укромные места. Утром следующего дня старший брат Сашки Павел на своем самосвале взялся отвезти их на станцию Каган, откуда на поезде призывнику предстояло добраться до указанного в повестке места.
Клуб весь сиял вечерними огнями, когда Людка, по-особенному нарядная и благоухающая, простучала каблучками по уже не вязкой от дождей земле и остановилась на предклубной площадке. Теплый весенний ветерок ласково касался свободной от одежды кожи.
Неожиданно сзади ее обхватила руками Лариска. Людка обернулась.
– Что стоишь как вкопанная? Ждешь кавалера? – затарахтела подруга.
– Да, договорились встретиться. А ты куда, в кино? Одна?
– Ну, раз ты не идешь, то пойду одна. Не скучай, подруга! – и унеслась по клубной лестнице к кассе.
Зрители прошли в зал, и площадка опустела. Фильм шел уже с полчаса, а парня все не было. Людка не знала, что и думать. Она в корне не могла терпеть неясность, поэтому, все еще сомневаясь, надо ли идти, медленно направилась к дому Рябова.
На стук дверь открыл сам Сашка, красный, потный, как только что из парилки. Выйдя в подъезд, он плотно прикрыл дверь, из-за которой слышалась музыка, хмельными глазами уставился на девушку. Полуголый, в одной майке и брюках, возбужденный, он походил на самца, охваченного вожделением. Таким Людка его еще никогда не видела. Парень даже не притронулся к подруге, стоял отстраненно, выжидающе.
– Саша, я тебя жду, а ты не идешь, – начала говорить Людка. – Что-то случилось?
– Извини, Людочка! Я сегодня не могу уйти из дома. Родители захотели побыть со мной. У нас гости. Извини!
– Хорошо, если так, – сказала Людка извиняющимся тоном. – А то я думала, что ты заболел. Конечно, ведь ты уезжаешь надолго. Я пойду!
– Встретимся завтра, как договорились! – прокричал ей вслед парень и моментально скрылся в квартире.
Утром на видавшем виды, но бодро урчащем самосвале подъехал Павел. Увидев Людку, ожидающую возле дома, из машины вылез Сашка, помог девушке взобраться на потертое спецовками высокое сиденье, сел рядом, с громким стуком захлопнул дверь, и машина покатила.
Всю дорогу молодые люди молчали: о чем можно было говорить в присутствии Павла? Только перекидка нежными взглядами говорила о том, что чувствовали они по отношению друг к другу. Всю дорогу парень не выпускал из своих натруженных рук податливую девичью руку, и Людка, счастливая и в то же самое время печальная, отвечала на мужскую ласку теплом кожи и встречными движениями пальцев, передающих всю силу юной привязанности и верности – девушка искренне считала, что в Сашку она влюблена бесповоротно и навсегда, как и он в нее тоже.
Дотряслись до Кагана незаметно. Павел, распрощавшись с братом, остался в машине ждать Людмилу, отправившуюся с Александром на перрон. Прибытие поезда уже было объявлено. Пассажиры заволновались, возбужденно задвигались. Влюбленные, держась за руки, неподвижно стоя среди заметавшейся толпы, смотрели в глаза друг другу. Людка говорить не могла, а немногословный Саша своим молчанием всегда говорил больше, чем словами.
Подошел поезд. Александр повел Людку к своему вагону. Откинув ступеньку, на перрон сошла дородная проводница, отошла в сторону от дверного проема. Мужчины, женщины, дети, торопясь, втискивали в тамбур багаж, проходили в вагон, и его длинное туловище как ненасытный зверь пожирало людей, а они все лезли и лезли в его жадную пасть.
Девушка подумала о том, что сейчас это металлическое животное проглотит и дорогого ей человека, и ей стало страшно. Она тоскливо поглядела на парня. Тот, увидев в лице Людки неприятные изменения, крепко обнял ее, прижался губами к ее уже дрожащим от отчаяния губам, затем поднялся в вагон.
Поезд тронулся. Александр стоял на площадке еще не закрытого тамбура и смотрел на Людку. Она шла рядом с поездом и отчаянно рыдала. Слезы обильным дождем струились из ее глаз, и удержать этот соленый поток она не могла.
Рядом с Сашей стояли какие-то развеселые ребята, очевидно, тоже призывники. Поезд набирал ход, а Людка все шла и шла, не отрывая взгляда от знакомой коренастой фигуры, и плакала. Неожиданно один из парней, широко, молодецки улыбаясь, прокричал: «Девушка, не плачьте, он обязательно вернется!». И она остановилась. Что было делать? Поезд уносил на долгие годы близкого ей человека, рядом с которым ей так хорошо, но вернуть его она не могла: служба!
На обратном пути домой Людка рядом с Павлом молчаливо тряслась в его драндулете, уже не плакала, а только повторяла про себя слова доброжелательного незнакомого утешителя: «Девушка, не плачьте, он обязательно вернется!»
Глава 43
В лаборантской тихо. Сидя за письменным столом, в журнале для регистрации результатов анализов Людка сделала последние записи и стала ждать Лариску, заступающую во вторую смену. Закрыв тетрадь, девушка загрустила. Она вспомнила вчерашний день, как провожала друга в армию, как, заливаясь слезами, услышала обнадеживающие слова незнакомца: «Девушка, не плачьте, он обязательно вернется!» «Когда это будет!» – печально подумала она.
В это время по ступенькам металлической лестницы прямо загрохотали быстрые шаги. Прийти могла только Бескоровайная, но по лестнице она поднималась не так. Людка хорошо знала шаги подруги: медленные, спокойные, легкие. «Кто это так несется?» – подумала она. Дверь распахнулась, и в помещение ворвалась Лариска. Это была все-таки она.
– Людка, что я тебе расскажу! Ужас! – задыхаясь, начала девушка.
– Подожди, – остановила ее Людка. – Может, ты сядешь? Успокойся. Дышишь, как паровоз!
Пришедшая рухнула на стул и уставилась на пытливо смотревшую на нее подругу.
– Арестован Толя Зайцев! – выпалила она.
Анатолий Зайцев появился в поселке сравнительно недавно. Выпускник техникума работал сменным механиком в караулбазарской автоколонне. Симпатичный ласковый парень быстро завоевал расположение поселковой молодежи. Он жил в общежитии, входил в компанию молодых работяг, тусовался с парнями и девчатами, замечательно танцевал.
В выходные компания молодежи разухабисто гуляла по ночным улицам поселка, затем приземлялась на бетонном ограждении пустого бассейна. По кругу ходила бутылка портвейна, в то же время знатоки-умельцы травили разного рода анекдоты, слушатели самозабвенно ржали. Парни тискали девок, девки, для вида, визжали, но парням отпора не давали.
Людка с Лариской тоже входили в эту группу, хорошо знали Толю. Было время, когда Толя проявлял интерес к Людке. Они даже с ним один раз целовались. Правда, дальше этого не пошло, хоть и уложил было мягко парень девушку под сиренью, но дружеские отношения между ними сохранились. Поэтому новость, которую принесла Лариска, казалась кошмарной: арест, в представлении Людки, никаким боком не вязался с милым, улыбчивым Толей. Но, как известно, от сумы и от тюрьмы…
Услышав то, что сказала подруга, Людка просто опешила. Наконец пришла в себя и спросила, глядя на Лариску расширенными глазами:
– За что?!
– Разбилась насмерть Круглова Ленка.
– Это дочь Кругловых, малолетка?
– Да, она.
– Как же это произошло?
– Толя в выходной дежурил по автоколонне. Угнал машину, катал на ней девчонок. Ты знаешь гребенку по дороге в Каган? На ней он не справился с управлением, машина перевернулась, девчонки отделались царапинами и ушибами, а Лена разбилась насмерть.
– Боже мой! Какой ужас! – воскликнула Людка.