Полина Груздева
Чудачка
Да, сердечко Никитиной Людки снова заволновалось. Это было чувство наивное, глупое, доверчивое, какое-то еще полудетское, но уже и полувзрослое. Шушукаясь с подругами об отношениях между мужчинами и женщинами, Людка спрашивала:
– Девочки, а как это – целоваться? Неужели носы не мешают?
А целоваться ей уже хотелось. Конечно, признаться в этом она даже самой себе не смела, не то что говорить о таком Лариске или Вальке. Но ожидание этого события жило в ней, волновало, тревожило. Как-то вытаяло, округлилось, утвердилось и само ее представление о любви: если парень обратил на тебя внимание, если зовет на свидание – значит, это любовь, значит, он без тебя жить не может, значит, это на всю жизнь. И девушка трепетно, преданно, всем своим еще не искушенным в любовных играх существом шла навстречу очередному нежному чувству.
Виктор и Людка гуляли долго. Спроси ее, о чем они говорили, вспомнить она не смогла бы. Сказала бы: обо всем. Они шли по узкой аллейке сквера, а когда она заканчивалась, переходили на другую. И маршрут был не важен. И легкий ветерок в завитых кронах лиственниц не тревожил. И говор других гуляющих в вечерней майской прохладе и темноте не отвлекал их от ощущения симпатии и влюбленности.
То, чего так боялась и хотела Людка, произошло в их третью встречу. Первый поцелуй Виктора был теплым и нежным. Девушка удивилась, что носы совершенно не мешали губам прикасаться друг к другу, а слияние губ было приятным и волнующим. И здесь Людка вдруг пристала к парню с вопросом.
− Витя, скажи, почему ты меня поцеловал?
− Очень захотелось тебя поцеловать.
− Нет, ты все-таки скажи.
− Я же уже сказал.
− Нет, не сказал.
− Сказал.
− Нет, не сказал, не сказал, не сказал!
Какого ответа ждала глупая девчонка? Конечно же, пылкого признания в любви до конца жизни. Виктор с улыбкой смотрел на капризное дитя, слушал, улыбался и молчал. Затем, чего никак не ожидала девушка, не сказав ни слова, повернулся и ушел.
Чувствовала ли себя Людка обиженной, оскорбленной или униженной неожиданным уходом Виктора? Совсем наоборот − она была счастлива. Вся во власти произошедшего, все еще ощущая на губах прикосновение мужских губ, она, удивленная и взволнованная, шла по ночному поселку и улыбалась. Мягко ложился на землю свет уличных фонарей, празднично сияли на небе звезды, свежий воздух приятно касался разгоряченного лица, но Людка, сосредоточенная на своих ощущениях, не замечала доброжелательности в окружающем ее мире. Важно было одно: поцелуй! Он грел ей губы и ее влюбчивое сердце.
Подходил к концу учебный год и вообще обучение Людки в школе. Выпускница старательно готовилась к экзаменам. Встречи с Виктором продолжились – о причине первого поцелуя она уже не спрашивала. Свидания приходились на выходные, но, очевидно, для парня такие встречи были недостаточными. Однажды Виктор вызвал Людку с урока.
Девушка нашла его стоящим в тени урючины, росшей на углу школы. Его фигура хорошо просматривалась на фоне света уличного фонаря. Увидев Людку, он выдвинулся ей навстречу и шутливо произнес:
– Привет, ученица! Как дела?
– Нормально, разбираем задания по физике.
– Ну, иди сюда, – тихо проговорил парень, притянул девушку к себе и поцеловал.
Под его поцелуем Людка радостно заволновалась.
– И долго еще ты будешь корпеть над физическими, языковыми, химическими, не знаю, еще какими законами? – сквозь поцелуи продолжал допытываться Виктор.
– Еще два урока, – выдыхала ученица между нежными прикосновениями губ парня к ее пухлым податливым губам.
– А может, сбежишь? – еще плотнее прижал к себе девушку Виктор.
– Нет, не могу. Скоро экзамены.
– Да сдашь ты эти экзамены! – парень отпустил ее и закурил сигарету. – Пойдем к нам в общежитие, послушаем музыку по магнитофону.
При этих словах в груди у Людки, откуда ни возьмись, появились страх и непреодолимое сопротивление. Чтобы она пошла в мужское общежитие? Да никогда в жизни! Еще чего не хватало: шляться по общежитиям! Да узнай об этом мама, она ее тут же пришибет. Сначала слушать музыку, а потом что? Нет, нет и нет! Никогда!
Все эти мысли мгновенно пронеслись в ее голове, и она решительно сказала:
– Ни в какое общежитие я не пойду!
– Почему? – продолжая курить, спокойно поинтересовался парень.
– Не пойду, и все!
– Что здесь плохого?
– Ничего! Не пойду!
Отказ Людки вызвал у Виктора обиду, и он, отбросив сигарету в сторону, раздраженно сказал:
– Значит, для тебя «а плюс б» дороже, чем я?
– Значит, дороже! – возмутилась Людка непониманием ее состояния парнем, крутанулась и направилась в класс.
Она увидела его в субботу, возле «Геолога». Он стоял в кругу ребят. Случайно обернувшись в сторону Людки, заметил ее, но тут же отвернулся, будто не узнал. Больше он ни разу даже не попытался увидеться с ней. Людка, конечно же, страдая, подойти к нему первой не могла: для нее, гордой, самолюбивой, подобный шаг был невозможен. Связь между ними оборвалась, будто и не было потаенных ожиданий при мыслях друг о друге, нежных встреч весенними и летними вечерами. Людка страдала и готовилась поступать в вуз.
Глава 37
Скорый Душанбе – Москва августовским раскаленным днем уносит Никитину Людку в дальние края – это она так думает, что в «дальние края», стоя у открытого всем дорожным ветрам окна в коридоре купейного вагона. Каштанового цвета челка взлетает над головой беспокойной птицей. Теплый ветер хлестко бьет в лицо, девушка зажмуривает глаза и, довольная, улыбается. Ей, непоседе, по душе и скорость поезда, и его грохот, и дрожь, и качка. Даже едкий запах креозота от пропитанных им деревянных шпал не меняет благодушного настроя путешественницы.
Вблизи и в отдалении мимо бегущих по обозначенному пути вагонов пролетают лесополосы, придорожные цветы и травы, здания, люди. Душа Людки поет, и в голове вмиг рождаются строки:
Разнотравье,
разнолесье,
разноликая земля
нескончаемою песней
набегают на меня.
То березка,
то сосенка,
то рябины жгучий цвет,
то смешливая девчонка
мне приметно машут вслед.
Людка огорошена: она только что сочинила стихотворение! А ведь обещала самой себе никогда этого не делать, в Артеке, когда получила отказное письмо из «Пионерской правды». И вот на тебе! Откуда-то взялись эти строчки, и они тоже ей симпатичны, как и то, что встречают и провожают ее глаза, ловят ее уши и впитывает ее курносый любопытный нос.
Людка мысленно проговаривает слова один раз, другой и третий, словно перебирает бусины простенького ожерелья, а затем идет в купе, забирается на свою верхнюю полку и, лежа на спине, записывает строчки в хвосте тетради с формулами и задачами. Утомившись, ложится на живот, вглядывается в бегущие мимо строения, посадки, пустыри, постепенно успокаиваясь и иногда вздыхая.
«Интересно, поступлю я или нет? – начинает думать она о предстоящих экзаменах. – Одесский университет имени Мечникова. Сначала нужно сдать химию. Почему выбрала Одессу? Мама посоветовала: недалеко живет тетя Маруся. Мамина сестра очень добрая и заботливая, если что, то поможет, как заботилась обо мне когда-то, в третьем классе. Когда я жила у нее и училась в украинской школе. Только до Одессы еще нужно добраться».
Людка очередной раз вздыхает, берет в руки пособие Химченко для поступающих в вузы и слышит: «Людмила, слезай, чай будем пить!»
Это попутчица, тетя Аня, завет ее чаевничать. Людка спускается вниз и усаживается рядом с Петькой, сыном Ани, восьмилетним глазастым мальчуганом, которого мать постоянно пытается чем-то накормить. Он сидит у окна и, глядя в окно, нехотя жует колбасу. Рядом с женщиной девушка видит Александра Ивановича. Красивый, интеллигентного вида мужчина, руками упираясь в раздвинутые в стороны крепкие колени, с улыбкой глядит на Людку и сочным голосом говорит:
– А мы с Людмилой не чай будем пить, а пойдем в ресторан. Что скажешь, абитуриентка?
– Хорошо, Александр Иванович! И правда, пора поесть, – внутренне смущаясь, соглашается Людка, и пассажиры, уже многое знающие друг о друге, идут по качающимся из стороны в сторону вагонам в пищеблок поезда.
– Ну что, Людмила, хорошо подготовилась к экзаменам? – интересуется мужчина, ловко орудуя вилкой и ножом в тарелке с пюре и котлетой, политой соусом.
– Не знаю, еще учу, – проглотив очередную ложку борща, отвечает Людка.
– А почему ты выбрала химию? Родители посоветовали? Подруги? –
непринужденно спрашивает Александр Иванович.
– Нет, никто не советовал, это я сама. Мне химия очень нравится, – охотно рассказывает Людка. – У нас в классе всегда была проблема с учителями по химии. Родители возмущались, что уроки пропадают, ходили к директору, ругались, а он руками разводит и говорит: «Я вам что, химика рожу? Ну, не едут к нам химики, не едут». А моя мама, она беременная Сережкой была, отвечает: «Наверное, мне придется родить химика».
Людка, вспоминая рассказ матери о встрече с директором, довольно смеется и откусывает хлеб.
Мужчине нравится беседовать с Людкой и наблюдать за ней. Эта открытая, наивная девочка, по-простому, без жеманства поедающая привычную для нее еду и с увлечением, с гордостью за свою остроумную мать рассказывающая школьную историю, оказалась для него приятным открытием. Он добродушно улыбается, не зная, что в это время творится в душе его сотрапезницы.
А у Людки в голове бьется только одна мысль: как Александру Ивановичу сказать, что за обед она заплатит сама? Она думает об этом с первой минуты усаживания за покрытым чистой скатертью обеденным столом. И когда мужчина просит официанта рассчитать их, платит только за себя, девушка расплачивается за свою еду и, наконец, облегченно вздыхает: с души у нее словно камень свалился – ничего и ни от кого она принимать не собирается, не содержанка. Она свободна, как птица в полете! Путь назад, в свой вагон, по колышущейся под ногами платформе становится для нее забавным и веселым.
И если бы не одно неприятное событие, то вся поездка до Москвы транзитной пассажирки была бы сплошным удовольствием.
Многодневная качка в поезде вынуждает людей двигаться, искать своему телу новое положение, а голове и душе – новых впечатлений, скрашивающих однообразие езды. Людка, в очередной раз спустившись со своего верхнего этажа, вышла в коридор. Заведя руки за спину, прислонилась ладонями к слегка приоткрытой двери купе, уставилась в окно. Замечтавшись, она не заметила, как Александр Иванович, решив выйти из купе по какой-то надобности, толкнул до отказа дверь и прищемил Людки ладонь. От острой боли та ойкнула, замахала рукой и зарыдала. Зареванная, влезла на полку и там, лежа на животе, уткнувшись лицом в согнутую руку, продолжала горько плакать. Утешали несчастную девушку все: и виновник неприятности, и женщина с мальчиком. Но Людка еще долго была безутешна.
Старшая дочь Никитиных физическую боль переносить совершенно не могла. Это она поняла после нескольких досадных случаев.
Как-то Людка пришла в гости к подруге Лариске. Та испекла яблочный пирог и с гордостью представила свое мучное изделие однокласснице. Золотистого цвета десерт радовал глаз и дразнил обоняние.
Все Бескоровайные были дома, поэтому пили чай вчетвером. Гостья попросила «кулинара» поделиться рецептом. Пока та увлеченно делилась секретами приготовления пирога, Неля Владиславовна кормила младшую дочь.
– Леночка, – обращалась она к девочке, – сиди спокойно, чашку подноси ко рту, а не рот к чашке.
Минут через пять звучало:
– Леночка, не откусывай от пирога большие куски.
Проходило не очень много времени.
– Леночка, вытирай рот салфеткой, а не рукой.
После застолья компания переместилась в зал. Старшие девочки расположились на диване, Неля Владиславовна удобно устроилась рядом в кресле, Леночка – у нее на коленях с плюшевым медвежонком в руках. Говорили о поселковых новостях. Вдруг игрушка Леночки полетела на пол. Людка по привычке вскочила с места, подняла медвежонка и протянула малышке. Неожиданно та вцепилась зубами в Людкину руку. Слезы мгновенно брызнули из глаз гостьи.
– Ну что ты сделала? – томно укорила дочь Неля Владиславовна. – Ведь Людмиле больно.
Людка тогда подумала, что если бы кто-то из детей их семьи так сделал, то хорошенько получил от родителей по заднице.
Еще один огорчительный случай подтвердил: Людка чрезвычайно чувствительна к грубым телесным прикосновениям.
Она с сестрой Валькой отправилась в кино на дневной сеанс. По окончании фильма на выходе из клуба толпа выходящих столкнулась с группой следующих в зал. Рядом с Никитиной старшей лицом к лицу оказалась ее одноклассница, Хакимова Светка. Увидев Людку, она крикнула: «Привет, Людка! Я так тебя люблю!» и изо всех сил, всем лицом выражая непреодолимую страсть, ущипнула одноклассницу за полную руку и проследовала дальше. Не успевшая ничего сообразить Людка залилась слезами.
Вот и теперь она ревела как белуга. Каких только ласковых слов не говорили в ее адрес попутчики! Особенно старался мужчина.
– Людочка, я же не хотел! – огорченно вздыхал Александр Иванович, стоя в полный рост у полки Людки и дыша ей в спину. – Я же не знал и не видел, что ты стояла у двери. Прости меня, пожалуйста!
Севшего на нижнюю полку виновника Людкиной неприятности сменила тетя Аня.
– Девочка, дорогая! – с чувством говорила она. – Тебе, конечно, очень больно. Мы все это понимаем. И Александр Иванович очень расстроен, что так получилось. Но, поверь, боль скоро пройдет. Я тебе принесла мокрую салфетку. Возьми, оберни ею ладонь, будет легче.
Не оборачиваясь, Людка протянула здоровую руку, взяла ткань, укутала ею горячую ладонь. Наплакавшись, вытерла слезы и слезла со своего места. Добрыми, сочувствующими глазами на нее смотрели тетя Аня, Петька и Александр Иванович. Они огорченно осмотрели ее руку, а затем предложили чай, яблоки и печенье. Это было так трогательно, что пострадавшая почувствовала, как по ее телу разливается тепло и благодарность. Да и рука стала меньше саднить. Девушка улыбнулась, взяла правой рукой стакан с горячим чаем и отхлебнула. «Спасибо!» – сказала сразу всем попутчикам и снова пригубила сладкий чай. Александр Иванович был прощен.
Глава 38
– Граждане пассажиры! Просыпайтесь! Сдавайте постельное белье! Подъезжаем к Одессе!
Людка открыла глаза: вагон был ярко освещен, люди поднимались со своих мест, сонно переговаривались, снимали с подушек наволочки, складывали простыни, собирали личные вещи.
– Молодой человек! Одесса! – Голос проводницы, разбудивший Людку, двигался к концу плацкартного вагона, к полке справа у двери, на которой спала девушка.
– Женщина! Осторожней! Вы сядете мне на голову!
Голос приблизился и вместе с ним рядом с последним купе оказалась плотная фигура в форменной одежде. Круглое лицо с выщипанными в тонкую ниточку бровями и красными губами повернулось к Людке:
– Проснулась, красавица! Скоро Одесса! Жду белье!
И, развернувшись, проводница поплыла в обратном направлении, по пути отвечая на вопросы пассажиров, поднимая крепко спящих и принимая сложенное стопкой белье.
Поезд Москва-Одесса, в котором сутки прокачалась Никитина Людмила, прибыл в город-герой утром. Выйдя из вагона, девушка в тесном потоке пассажиров двинулась по платформе к зданию вокзала.
Огромное сооружение с пятью большими арочными окнами, с полусферой нарядного купола, венчающего здание вокзала, встречало прибывших надписью на карнизе: «Одесса». Золотистые буквы в рамочке такого же цвета приветливо сообщали, что все пассажиры и девушка из далекого Узбекистана не ошиблись, что они действительно прибыли в город на Черном море, где, возможно, девушка будет жить и учиться. Радостно улыбнувшись, Людка с прохладного утреннего привокзалья прошла вглубь помещения.
Внутренний интерьер станции показался девушке таким же красивым, как и внешний вид. Лавируя между снующими вдоль и поперек пассажирами, она отыскала справочное бюро. Любезная женщина в окошке ей объяснила, как можно добраться по указанному ею адресу, и в скором времени постукивающий по рельсам трамвай доставил Людку на нужную остановку.
Первое, что удивило Никитину, когда она сошла с трамвая, это булыжное покрытие дороги. Идти по «булочкам» было непривычно и неудобно, она старалась наступать на самые макушки отполированных временем брусков, но ей это не совсем удавалось. Людка оглядывалась, боясь увидеть улыбки прохожих по поводу ее ужасной походки. Но людей было мало, и никто на нее не смотрел. Все горожане, озабоченные предстоящими делами, совершенно не обращали внимания на девушку в скромном летнем платье с небольшим чемоданом в руке, торопливо проходили мимо нее или мелькали в отдалении.
Несмотря на комковатое полотно, дорога Людке, как и вокзал, тоже понравилась. Она представила себе, как по дороге едет телега, запряженная старой лошадью, и на колесном допотопном транспорте сидит она. Ее трясет. Она открывает рот, тянет долгое «а», а голос дрожит, потому что он тоже подскакивает вместе с телегой и с ней. «Смешно!» – подумала девушка, успокоилась и вошла в маленькое кафе, где аппетитно пахло блинчиками и кофе. И безлюдное еще кафе, где она, ужаснув аппетитом буфетчицу, съела целых четыре блинчика – ведь неизвестно, когда еще придется поесть, – показалось ей милым и приветливым.
Довольная, гостья южного города отправилась на поиски учебного заведения, в которое ей предстояло поступить. Здание с надписью: «Державний університет імені Ї. Ї. Мічуріна» отыскала быстро. Великолепное трехэтажное строение с массивной двустворчатой дверью оказалось закрытым: было рано. Повертев по сторонам головой, Людка постелила захваченную из дому районную газету на каменную ступеньку университетской лестницы, села и от нечего делать взялась за пособие по химии.
– Що, готуєсся? – неожиданно услышала она над собой мелодичный девичий голос.
Людка подняла от книги голову, сначала уставилась на белые босоножки на двух крепких ногах, затем посмотрела на белое в цветочек ситцевое платье с красным поясом и уже после этого глянула в лицо говорившей. Девушка была полногрудой, черноволосой, улыбчивой.
– Що мовчишь? – снова спросила незнакомка. – Сюды хош? Зачинэно? – глянула она черными глазами на дверь.
«Украиночка! − подумала Людка. – Наверно, спрашивает, закрыто ли».
– Закрыто! – вздохнула Людка. – Приемная комиссия работает с девяти.
– Будем знакомы? – неожиданно по-русски заговорила девушка. – Я Галя, Колотыло. А как тебя зовут? Откуда ты? – И приземлилась на ступеньку рядом с Людкой.
– Никитина, Люда, – ответила девушка. – Из Узбекистана.
– Ого, как далеко ты заехала! Сколько была в дороге?
– Четверо суток.
– Багато! А я из Белгород-Днестровского. На электричке приехала. Тоже вот хочу попробовать поступить, на химический.
– Ой, и я тоже! – оживилась Людка.
Переходя с украинского на русский и наоборот, Галя засыпала Людку вопросами. Ей хотелось знать, кто у Никитиной родители, где работают, сколько в семье детей и как Людка закончила школу. Словоохотливая девушка не позволила Никитиной задать ни одного вопроса. О себе она только сказала, что закончила школу на четверки, родители желание ее поступить в университет одобрили.
Девушки проболтали до тех пор, пока, гремя ключами, дверь не открыла фигуристая женщина с красивой сумочкой на левой руке. Следом за ней стали подходить и подниматься по лестнице к двери другие работники университета. Новые подруги в набежавшей куче парней и девчат вошли вслед за ними.
В приемной комиссии улыбчивые девушки приняли у обеих документы, Людке выдали направление в общежитие. Распрощавшись на выходе из университета, абитуриентки отправились по своим делам: Галя – на электричку, Людка – в студенческое общежитие, откуда, оставив вещи в комнате с двумя кроватями, поспешила в санэпидстанцию для прохождения медосмотра.
Выстояв с такими же, как она, возбужденными абитуриентками некоторое время перед закрытой дверью санпропускника, Людка в живой толпе девчонок проникла в заветное помещение и огляделась: просторная комната была пуста, лишь небольшое количество мебели говорило о том, что оно было для чего-то необходимо. Комната окатила прохладой, что было особенно приятно в надоедливую жару, но оставило у девушки ощущение морга. Откуда ни возьмись, в комнате показалась женщина средних лет в белом халате.
− Здравствуйте, девушки! Раздевайтесь! Снимайте с себя все, что есть!
− И нижнее белье? – раздался чей-то голос, в котором слышались ужас и отчаяние.
− И это тоже! – безапелляционно подтвердила медсестра. – И, пожалуйста, побыстрее.
Девушки, смущенно иронизируя над собой, нехотя разделись догола и, прикрывая наготу снятой одеждой, затихли в ожидании дальнейших указаний.
Вышел в традиционной униформе медик средних лет – девчонки ахнули при виде мужчины.
− Пожалуйста, подходите по одной для осмотра.
Демонстрировать ему свои прелести не пожелал никто. Прижимая обеими руками к телу скомканные летние наряды, девчонки жались друг к другу и никак не решались обнажиться перед человеком противоположной стати. К просьбе мужчины подключилась медсестра.
− Девушки! Перед вами врач! Он должен осмотреть каждую. Поэтому нечего стесняться.
Молчание.
− Вы хотите сегодня попасть в общежитие? Без нашей справки вас не поселят. Где будете ночевать, абитуриентки? – в голосе медсестры послышалось сочувствие.
Но как ни уговаривала их медсестра, на ее призывы не откликнулась ни одна живая душа.
Никитиной надоело стоять голой. Она положила платье на скамью рядом с сумочкой. Словно идя в атаку на врага, воскликнула: «Я пошла!» и первой предстала перед врачом во всей девичьей красе. Отвечая на его вопросы и выполняя все его требования, быстро избавилась от моральной экзекуции, поспешно натянула одежду, взяла протянутую ей медсестрой бумагу и выпорхнула на свободу. Радостное солнце согрело ей тело и душу, и девушка вздохнула легко и беззаботно: желанное разрешение на поселение в общежитие было у нее в руках.
Вечером Людка писала домой письмо. Она сообщила родителям, что доехала благополучно, устроилась в общежитие, у нее все хорошо, готовится к экзамену по химии, который состоится через три дня.
Следующий раз с Галей Колотыло Никитина встретилась на консультации. Девушки радостно поприветствовали друг друга, заняли рядом места в просторной аудитории, а после занятий отправились бродить по городу. Все дни перед экзаменами подруги провели вместе.
Галя знала город и с удовольствием водила и возила Людку по самым знаменитым местам Одессы. Девушки гуляли по многолюдной Дерибасовской улице, спускались от памятника Ришелье по многоступенчатой Потемкинской лестнице, глазели на роскошное здание Одесского театра оперы и балета. И девушка из далекой среднеазиатской республики с неиссякаемой жаждой и впечатлительным сердцем заглядывала в подъезды двориков, ахала от витрин роскошных магазинов, ловила вдохновенным лицом брызги морской волны, глазела на одесситов и гостей города, неустанно говорила с веселой болтушкой Галкой.
Набродившись до усталости, девушки находили тихое местечко и углублялись в химические формулы и законы, экзаменовали друг друга или делились девичьими секретами.
– Людка, а хлопэць у тебя есть? – как-то спросила Галя, поедая купленную в булочной соломку.
– Был, – вздохнула Людка. – Мы поссорились.
– Моя люба кацапуро, це ничого, – обняла за плечи подругу Галя. – Мы с Петром то сварымося, то мырымося. Он в техникуме учится, на электрика. Он всегда хочет, чтобы я делала так, как он хочет.
– А ты? – глянула на хохочущую девушку Людка, наслаждаясь тем же скромным лакомством, что и подруга.
– Я? Ще чого! Он зовет меня в кино, а я его – на дискотеку. Дуже люблю танцюваты! Но он не долго сопротивляется. Сияющими глазами посмотрит на меня и идет следом, в клуб.
Так незаметно пролетели три дня, и наступил решающий день – день экзамена.
– Кацапуро, прывит! Що, е спыскы? – через два дня приблизилась Галка к Людке, медленно спускавшейся по лестнице.
– Привет! Есть! Ищи себя, а я уже нашла, – огорченно ответила Людка.
– Людка, ты чого? Ну, я зараз, почэкай! – И быстро направилась к университетской двери, за которой на стенде висели долгожданные списки с оценками по профильному предмету.
– Людка, у мене чотыры! – радостно бросилась Галка к подруге, скоропалительно сбежав по ступеням. – А що у тэбэ?
– А у меня тройка, – расстроенно выдохнула Людка. – Нет, я не поступлю. Пять человек на место. Нет, с тройкой не поступлю.
– Ну що ты, Людочко! Поступишь! – убежденно воскликнула Галка, обняв Людку за плечи. – Впереди еще два экзамена! Наберешь баллы!
– Нет, не буду дальше сдавать, – решительно сказала Людка, явив подруге огорченное лицо. – Поеду домой. Но сначала заеду к тете Марусе, в Роскошное. Подождешь, пока я заберу документы и вещи из общаги? Мне же тоже до Белгорода ехать.
– Добре, не хвылюйся! А може, ще будеш здаваты?
– Нет, жди, я сейчас. – И отправилась за документами.
Но, получив бумаги, Людка к тетке не поехала. Она проводила Галку на вокзал, тепло с ней распрощалась, пообещав писать, и, приобретя в кассе предварительной продажи билет до своей станции Караулбазар, занялась выпиской из общежития.
Уже в поезде, думая о том, что она скажет родителям по поводу экзаменов, она совершенно не волновалась: не поступила сейчас, поступит на следующий год. Учиться в вузе она обязательно будет!
Несмотря на то что Никитина не стала студенткой, сердечко ее радостно стучало: она снова окажется дома, обнимется с родными, встретится с подругами. Людка ужасно соскучилась по отцу с матерью, по сестрам и братьям. Под стук и качку плацкартного вагона она мысленно упруго шла по пыльным улочкам поселка в клуб, где с девчонками разучивала песни и танцы, готовясь к очередному концерту; спешила на волейбольную площадку, в круг знакомых и друзей. Ей теперь катастрофически захотелось даже оказаться в пыльном вихре неугомонного азиатского ветра. Все маленькие поселковые радости ожили в юном сердечке, замаячили в отдалении теплым огоньком скорой желанной встречи.
Виктор… Подумав о нем, Людка загрустила. Да и было из-за чего. Они не встречались вот уже три месяца. Только изредка пересекались их пути. Чаще всего в кино. Каждый занимал свое место в зале, до начала сеанса перекидывался незначительными репликами с друзьями, приятелями, знакомыми, улыбался, шутил. Они старались не встречаться взглядами, делали усилия не замечать друг друга, будто никогда не были знакомы, никогда не держали в объятиях друг друга, не целовались. Интересно, как жил Виктор во время ее отъезда? Что чувствовал, не видя ее по вечерам в клубе и на спортивной площадке? Может, спрашивал о ней? Интересовался, почему ее так долго нет? Хорошо бы! Ведь ей так хочется его увидеть, ощутить аромат его одеколона, вдохнуть запах его сигарет. Увидеть хотя бы издалека!
Сначала Людку развлекал дорожными видами одесский поезд, мчащийся в сторону Москвы; затем убаюкивал, пробуждал и веселил душанбинский скорый, бегущий по южным просторам страны через ее маленький поселок нефтяников и газовиков, где она радостно сошла на своей станции. И все время четырехдневного пути девушка мечтала о встрече с человеком, осчастливившим ее первым поцелуем.
Глава 39
Сентябрь не на шутку растревожил Людку. То ли осень, незаметно, но неустанно золотя и обагряя листву, вызвала необъяснимое состояние возбуждения; то ли ставшее привычным начало занятий в школе, от которого еще не успела отвыкнуть бывшая ученица, внесло в душу мутное беспокойство; то ли молодая кровь, бунтующая в тисках обыденности и однообразия, лишила девушку покоя, но повзрослевшая дочь Никитиных не находила себе места, скучала, хандрила. Усугублял отвратительное состояние и окончательный разлад с Виктором. Парень каким-то образом исчез из ее поля зрения. Только однажды она столкнулась с ним нос к носу в невообразимой, на ее взгляд, ситуации.
Собравшись в очередной вечер на танцы, Людка с Лариской отправились к Вальке домой. Дело в том, что на танцевальном пятачке в вечерней прохладе уже вовсю кружились пары, а Прониной, с которой девушки договорились встретиться, не было видно, и подруги решили поторопить опоздальщицу в ее квартире.
Азиатское лето, несмотря на календарный уход, еще сопротивлялось, не сдавало позиции осеннему натиску. Вот девчонки и ловили прощальное тепло, не пропускали танцевальные вечера и гуляния в тихих вечерних сумерках по опустевшим поселковым улицам. Без Вальки компания была неполной, и девушки решили вытащить подругу гулять во что бы то ни стало.
Дверь в квартиру открыла сама Валька.
– Ой, девчонки, проходите! – подняв от удивления брови, пригласила она нежданных гостей. – Вот не знаю, что надеть.
– Мы тебе сейчас поможем! – быстро отреагировала Лариска, следуя за ней по коридору в спальню мимо двери, открытой в кухню.
Людка двинулась за подругами следом, и, проходя мимо кухни, бросила в нее мимолетный взгляд. То, что она увидела, привело ее в такой ступор, что она не сразу прошла в комнату Вальки, а, остолбенев, застыла в коридоре как истукан.
– Здравствуй, Люда! – Это с ней поздоровалась мать Вальки, тетя Даша.
Женщина сидела за накрытым обеденным столом. Спиной к двери рядом с ней сидел отец Вальки, дядя Митя, а сбоку, повернув лицо к дверному проему, на Людку смотрел Виктор.
– Вы с Лариской за Валькой? Устали ждать копушу? – опять обратилась женщина к Людке. – Ты проходи в спальню, там разберетесь.
И только тогда Людка стронулась с места.
– Людка, ты где застряла? – встретила ее вопросом Лариска. – Посмотри, ничего юбка?
– Нормально, только чего она булавкой застегнута? – ответила та.
– Да замок разошелся, некогда пришить, – объяснила Валька, опуская на юбку кофточку так, чтобы прикрыть место скрепления ткани первым подручным инструментом. – Сойдет!
– А если булавка в тело вонзится? – забеспокоилась Людка.
– Не вонзится! – беспечно сказала Валька. – Я эту юбку уже так не в первый раз надеваю. Ну что, пошли?
– Пронина, а можно воды попить? – попросила Людка, чувствуя, что во рту вдруг пересохло.
– Пойдем, на кухне попьем! – позвала Валька, и все трое вышли из комнаты.
– Мам, дай Людке воды! – попросила Валька.
– Пожалуйста, – произнесла хозяйка, затем взяла небольшой чайник и налила прозрачную жидкость в цветную пиалу.
Людка с размаху хлебнула налитое и поперхнулась.
Вся компания засмеялась. Весело реготали хозяева, усмехался Виктор, улыбались ничего не понимающие подруги. Людка поспешно выбежала на свежий воздух.
– Ты чего? – остановила ее на улице Валька.
– Это была не вода, а водка! – возмущенно бросила Людка.
– Мама пошутила! Отец пригласил Виктора в гости, вот они и выпивают. Что тут такого? Что, печет в горле? Это же разведенный спирт.