Полина Александровна Раевская
За любовь
Свое место в тюремной иерархии Маркус быстро выбил кулаками и подковерной грызней. Первый месяц срока было тяжело, он даже спать не решался, ибо постоянно был начеку, но после того, как изуродовал одного до неузнаваемости бритвой, все поняли, что к нему лучше не соваться. Его стали обходить стороной, называя, психопатом. Маркус был, более чем, удовлетворен. В друзьях он не нуждался, в авторитеты не метил, пусть лучше боятся его. Страх – прекрасный способ управлять людьми. Именно страх заставлял ублюдков держать язык за зубами и до начальника тюрьмы эта история не дошла.
Однако, Маркус не ожидал, что все так быстро закончится, поэтому ждал «ответку», он был готов бороться до конца. Ему терять было нечего. Так он считал, пока однажды его не вызвали в административную часть. Поскольку вызывали обычно нарушителей порядка, Маркус первым делом подумал, что кто-то настучал, а значит его ждет изолятор. Пока его вели, он пережил гамму эмоций от досады до ярости. Но каково же было его удивление, когда конвоир завел его в зал переговоров. Маркус застыл на месте, за что тут же получил тычок в спину и раздраженный окрик:
– Че встал, давай, иди уже, а то время тикает! Шестая будка!
Маркус кивнул и словно сомнамбула двинулся по коридору, отыскивая среди стеклянных дверей нужную. Когда нашел, то не поверил собственным глазам. Маркуса бросило в жар, а внутри все оборвалось. Такой радости: отчаянной, пробирающей до слез, он не чувствовал никогда.
Анна тоже смотрела на него со слезами на глазах. Дрожащие губы растянулись в улыбке, она махнула ему, и он зашел в переговорную кабинку, будто сам не свой.
Он бы, наверное, так и сидел и смотрел на нее, боясь шевельнуться и понять, что это сон, но Анна взяла трубку телефона, и он последовал ее примеру.
Пару секунд они просто дышали и сверлили друг друга взглядами. А потом, словно что-то взорвалось у него внутри, он и сам не понял, как спросил тупость, сорвавшуюся с его языка. Наверное, за месяц пребывания здесь, он разучился нормально говорить, но это не было оправданием его грубости.
– Зачем пришла? – его голос был хриплым и низким. Анна никак не отреагировала на его вопрос, разве что вздохнула глубже, а потом тихо отозвалась:
– И тебе, привет.
Маркусу стало стыдно, он сглотнул и так же тихо ответил:
– Извини!
– Не надо. Я… боже! – она усмехнулась, а потом, посмотрев на него, заплакала. – Прости меня! – тяжело дыша и поминутно всхлипывая, произнесла она сдавленным голосом. – Знаю, тебе и так непросто, а тут еще я… черт!
Она уткнулась в руку, глуша всхлипы, Маркус покрепче сжал труюку, пока пластмасса не затрещала под его пальцами. Горечь и в тоже время волна безумной нежности и любви к этой женщине, затопила его.
– Малыш, пожалуйста, не плачь, я тебя очень прошу. Я этого не стою, ты же знаешь, – попросил он дрожащим голосом.
Она посмотрела на него в упор, закусила губу и прошептала:
– Тебя били?
Это не было вопросом, она просто смотрела и все-все понимала, а слезы продолжали катиться по ее щекам. Маркус постарался улыбнуться и, как можно, беспечнее ответил:
– Нет, конечно. Не верь киношным глупостям. Здесь все…
– Не ври! Я же вижу!
Она снова разразилась слезами, лихорадочно шепча:
– Прости меня, я… мне так жаль! Я очень хотела прийти, но не могла. Я боялась, я… прости меня! Я – такая слабачка!
– Эни, послушай меня! – резко оборвал он поток ее слов. Ему было невыносимо это слушать. Волна гнева окатила от осознания того, что ему – развращенному, эгоистичному придурку была дана в жены невероятная женщина, а он не ценил, принимал, как должное, не понимал и не видел. И она еще за что-то просит прощения у него?! Боже, да есть ли предел ее милосердию?! Оно заставляло Маркуса чувствовать себя полным ничтожеством. Поэтому, собрав всю свою волю в кулак и затолкав свое самолюбие поглубже, он со всем гневом произнес:
– Никогда не смей просить у меня прощения! Ты ничего не должна ни мне, ни кому бы то ни было еще. Живи, Анна! Для себя живи, для нашего сына. Посылай к черту всех и меня в первую очередь. Забудь, хватит! Черт возьми, почему же ты никак не поймешь? Не учит тебя жизнь, что ли ничему?
– Наверное, нет, – тяжело сглотнув, выдавила она из себя и тут же добавила. – Знаю, я – дура. Но… ничего не могу с собой поделать. Не могу оставить тебя и забыть! Не могу!
– Мне твоя жалость и твое гипертрофированное чувство долга, не нужны! – оборвал он, сгорая от стыда и унижения.
– Я не жалею тебя, Маркус и никогда не буду. Я просто люблю и хочу поддержать в трудную минуту. Разве это преступление?
Он не верил, сидел, смотрел на нее и чувствовал благоговение перед этой женщиной за этот подвиг. Откуда она такая? За что она ему? Чем он ее заслужил?
– Я хочу, чтобы ты была счастлива, Анна, – только и мог он сказать.
– А я хочу, чтобы были счастливы все мы. В нашей совместной жизни были не только слезы, Маркус. Пусть я все еще не простила тебя, но ты мне очень дорог, и я хочу, чтобы наш сын знал своего отца, хочу, чтобы вы общались. Пусть ты – чудовище, которое испоганило мне жизнь и ни во что меня не ставило, но ты был хорошим отцом. Ты многого достиг, сын может тобой гордиться.
Она замолчала, Маркус тоже молчал, глаза щипало, а дыхание перехватывало от боли и от безграничной благодарности.
– Спасибо, Анна! Я ничем не заслужил тебя.
Слезы вновь потекли из ее глаз. В это же время раздался голос надсмотрщика:
– Время!
– Я напишу… – далее ее голос оборвался, телефон отключили. Анна продолжала плакать, а потом приложила ладонь к стеклу, Маркус и сам готов был разрыдаться от безысходности, он медленно коснулся холодного стекла, прикладывая свою руку к ее, представляя какая она нежная наощупь и теплая. Они встали со своих мест, не отрывая рук. Конвоир что-то говорил, но Маркус не слышал, пока его не дернули за плечо. Анна побледнела, а он, чувствуя, что через секунду ее уже не увидит, прошептал одними губами: «Люблю тебя!»
Она кивнула и, вытерев слезы, вышла.
Эта встреча перевернула все в его душе. Маркус еще долго не мог прийти в себя. Каждое утро, едва открыв глаза, он благодарил судьбу за то, что у него появился смысл жить дальше, появилась цель. Он хотел быть достойным своей женщины, хотел, чтобы она не боялась его, хотел быть для нее мужчиной в лучшем его проявлении.
В голове было миллион вопросов, хотелось знать все: как устроен человек, что такое Бог, в которого так верит Анна.
Он читал книги, глотал их пачками. Философия, психология, классика, религиозная литература. Он искал себя, искал то, что приемлемо для него. Читая Библию, он хотел понять Анну, хотел быть ближе к ней. Многое приводило его в недоумение, но он не смущался, писал ей о своих впечатлениях, о своих сомнениях. У них складывались странные отношения: они стали читать одинаковые книги, обсуждать их, часто их взгляды не сходились, они спорили и ругались. У них было миллион разногласий относительно сына, но они научились находить компромисс. Прежде, чем ответить на то или иное письмо, Маркус мог неделю думать, рассматривая ситуацию то с одной, то с другой стороны.
Переписка с Анной была для него бесценной. Благодаря письмам, они, словно заново узнавали друг друга, учились слушать и понимать. Маркус восхищался Анной, в его душе зарождалось что-то особенное, сродни благоговению. Это чувство не кипело и не рвало на части, затмевая разум, оно дарило только счастье и безграничный покой. Теперь Маркус четко понимал, что раньше была страсть, а не любовь.
За эти годы многое в нем изменилось. Он не знал, что именно на него подействовало, но Маркус на себе испробовал разные способы так называемого самосовершенствования. Он практически не ел, так как в каждой книги говорилось, что нужно подавлять плоть, он ни с кем не общался, дабы не создавать конфликтов и выйти досрочно. Хотя некоторые даже его молчание расценивали, как повод докопаться. Маркус часто слышал от начальника что-то типа: «Беркет, ты наверное, считаешь себя лучше многих, поэтому не общаешься ни с кем?! На самом деле ты такое же дерьмо, как и все эти ублюдки!»
Он ничего не отвечал на подобные провокации. Наступал себе на горло, душил гнев. Но не потому, что боялся или пресмыкался. Нет, он делал это только ради того, что выйти по УДО и поскорее увидеть сына, увидеть Анну. Они стоили его гордости, они стоили того, чтобы валяться в грязи и улыбаться при этом. Валяться приходилось довольно часто, тюрьма не была раем, но она была лучшим учителем.
Размышляя об этом, Маркус, наконец, аккуратно надорвал конверт и вытащил письмо. Сердце гулко забилось, почувствовав пальцами глянец. Это была фотография. Маркус с замиранием сердца взглянул на сына.
Мэтти казался серьезным, он задумчиво смотрел куда-то вдаль своими черными, отцовскими глазами. Сын был теперь похож не только на Маркуса, но в нем угадывались и черты Анны. Такой маленький, всего лишь семь лет и в тоже время такой, будто повзрослевший, его малыш. Тоска снова сковала сердце, сожаление и боль накрывали с головой. Маркусу было невыносимо осознавать, что его сын растет, взрослеет, а он может лишь косвенно принимать в этом участие. Хоть он и писал ему письма, и часто получал пару слов от сына через Анну, а все же это несравнимо с непосредственным общением.
Маркус дрожащими руками развернул письмо и начал читать.
«Привет Марусь! Как ты там? У нас все хорошо, Мэтти не перестает радовать своими успехами, но Алек не дает ему расслабляться. Порой, мне его ужасно жаль, но, это мои материнские заморочки. Я, конечно, стараюсь подавлять их, но это так сложно. Если бы ты только был рядом… мне тебя ужасно не хватает, Марусь. А сыну особенно. Я порой, сижу и плачу, когда вижу, как он по сотому кругу просматривает твои игры и интервью. Он ужасно скучает, ему безумно не хватает отца. Он у нас ведь такой сдержанный, но я все равно вижу, как ему тоскливо. Я ужасно пережваю, хочется, чтобы он был повеселее и не так замкнут, но тут уж ничего не могу поделать, как бы ни старалась.
Знаешь, я много думаю в последнее время о нашем будущем. Мы с тобой никогда его не обсуждали, но теперь, когда до твоего освобождения осталось всего пару месяцев, я думаю, самое время.
Если честно, все эти годы я сомневаась, что есть надежда на что-то, но с каждым днем я все сильнее понимала, что не могу без тебя. Я никогда тебе не говорила, но все эти годы я жила тобой. Как только увидела тебя на той дороге с царственным видом и дурацкими очками, так и пропала. Я полюбила тебя так, что готова была все отдать тебе. Я знала, что ты не веришь в искренность моих чувств. Ты был слишком изуродован роскошью и вседозволенностью, а я, как и всякая наивная дурочка верила, что смогу изменить тебя, и горько поплатилась за свои иллюзии. Все мои мечты… ни одна не сбылась. Однако, в нашей жизни было не только плохое, хотя мы – люди помним только его. Но я вспомнила, что у меня есть еще три года. Три года, где я была счастлива. Три года, где рядом со мной был мужчина, который подарил мне все, что у него было. Мужчина, который переступил через свои принципы и который любил меня, как мог, как умел. Мужчина, который разделил весь свой мир с простой девчонкой, превратив ее в королеву. Мужчина, ставший отцом моего ребенка. Я вспоминала нашу совместную жизнь до того рокового дня, и знаешь, если бы мне довелось выбирать, я бы выбрала снова этот путь и тебя. Все четыре года я видела, как ты стремишься стать лучше. Знаю, тебе было очень тяжело, но ты смог: выстоял, вытерпел и снова подарил мне веру в нас. Спасибо тебе за это! Хочу, чтобы ты знал: моё «люблю» тебе – лучший из мужчин. Нет. Единственный мужчина. Других просто нет, и не было никогда для меня.
Возразщайся ко мне. Я жду.
Твоя Анна.»
Эпилог
Аня смотрела на море и тихо засыпала под шум прибоя. Запах свежести, легкий ветер и осенняя прохлада успокаивали.
– Еще не спишь? Я принес глинтвейн! – услышала она довольный голос Алека. Все четыре года он был верным другом их семье. Алек всегда был рядом и поддерживал Аню, словом и делом, а Мэтт и вовсе души в нем не чаял, считая его дедушкой. Каждые выходные мужчина посвящал мальчику. Анна была безмерно благодарна ему за эту помощь и внимание. Но Алек всегда отмахивался от нее со словами:
– Нашла за что благодарить. Тебе спасибо за такого мальчугана.
Ане ничего не оставалось, как согласиться, потому что сын действительно был прекрасным ребенком. Несмотря на славу отца, он не был заносчивым, старался не огорчать мать, понимая, как той тяжело. Нет, не в материальном плане. Что-что, а денег Маркус оставил на несколько жизней вперед. Но Аня не шиковала, не умела она так. Купила лишь новый дом недалеко от Лондона – вот и все ее приобретения за четыре года. Она, конечно, старалась обеспечить достойную жизнь сыну, но без излишеств, не хотела она его баловать.
А тяжело ей было психологически. Она постоянно переживала за Маркуса, ибо знала, даже, если ему будет невыносимо, он никогда не скажет об этом. Будет подыхать, но улыбаться. На свидании она всегда, словно рентген, сканировала каждую его черту, каждую морщинку, пытаясь ничего не пропустить. Но либо он слишком хорошо маскировал проблемы, либо их просто не было, на что она так надеялась и о чем молилась ежедневно. Аня понимала, что в тюрьме Маркуса ждет не слишком радушный прием. Люди озлобленны, они ненавидят успех и богатство.
В этом она убедилась в первую же встречу. Она слишком хорошо знала своего мужчину, она знала каждый изгиб, каждый выступ на его лице, а потому не могла не заметить горбинку на носу, свидетельствующую о том, что тот сломан.
Боже, она думала, что умрет от страха за него. Хоть Маркус и уверял, что решил все свои проблемы, но Аня не могла быть спокойной, пока он там. Единственное, что спасало – это работа и сын, которым Аня посвящала все свое время.
Три года назад она восстановилась после академического отпуска, окончила Медицинский университет, прошла специализацию в Лондоне. Теперь работала хирургом – ортопедом в Листер Хоспитал. Работа отвлекала и приносила удовольствие. Воспитывать ребенка одной было очень тяжело, особенно, мальчика. А теперь, когда сына приняли в Брадфилд-Колледж – футбольную школу Манчестер Юнайтед, Аня с ума сходила от переживаний за своего малыша.
Не видеть его по пять дней было для нее ужасной пыткой. Она старалась не слишком надоедать Мэтти со своими тревогами, но иногда было так плохо, что хотелось на стенку лезть. Она ужасно волновалась, что его будут обижать, что он что-нибудь повредит себе, ведь футбол такой травмоопасный вид спорта. Она бы с удовольствием отправила его в обычную школу, но сын горел футболом. И Ане ничего не оставалось, как дать свое согласие. Упокаивало только то, что за Мэтти присматривал Алек. Впрочем, он присматривал и за ней.
На прошлой неделе они получили от него приглашение погостить в его поместье в Баттле на юго-востоке Англии. Аня сначала хотела отказаться, но Алек был очень настойчив. И теперь она была ему за это крайне признательна. Укутавшись в плед, она с благодарностью смотрела на него, чувствуя себя впервые за долгое время спокойно.
– Что-то случилось? – как и всегда, читая ее будто открытую книгу, спросил он. Анна тяжело вздохнула.
– Я уже второй месяц не получаю писем от Маркуса, – поделилась она тем, что так беспокоило ее в последнее время.
– Ну, он скоро вернется и обо всем расскажет, – попытался успокоить ее мужчина.
– В последнем письме я написала о важных для нас обоих вещах и хотела бы получить ответ, – объяснила Аня.
–Ты боишься? – его взгляд был таким пронизывающим и все понимающим, что у Ани защипало в глазах. Она сама не понимала, что чувствовала.
– Не знаю. И да, и нет. Последнее, что я помню о совместной жизни, было каким-то кошмаром. Знаю, это прошлое. Знаю, он очень сильно изменился, но мне все равно страшно. Я уже привыкла быть одна и не знаю, что нас ждет. Вдруг у нас ничего не получится?
– Не терзай себя, Анна. Ты – сильная женщина, ты многое выстрадала по его вине. И он это знает. И каждый день жрет себя, потому что главное и единственное, что у него есть в жизни – это ты и ваш сын. Он борец, всегда был, он сделает все, чтобы вы были счастливы. Знаешь, счастье лишь иногда спускается к нам с небес, чаще всего это жестокая борьба. Будь уверена, теперь он выиграет эту битву, просто помоги ему. Просто люби его, как всегда, любила.
Сказав это, Алек похлопал Аню по руке и ушел, а она еще долго смотрела на море, глотая слезы. Она чувствовала, как ее понемногу отпускает.
Неделя пролетела, как сон. Прекрасный, безмятежный сон. Тихие разговоры у камина, прогулки по пляжу, шахматы и любимые книги. Суматоху в этот размеренный отдых вносил только Мэтти. За семь дней Анна действительно отдохнула, набралась сил и теперь чувствовала, что готова вернуться к привычному для нее укладу жизни. Поблагодарив Алека за гостеприимство, Аня повезла сына в Лондон, в школу, а после поехала домой. Новый дом, был уютным и не слишком большим, Ане он очень нравился.
Подъехав, она довольно улыбнулась и поспешила войти, решив, что остаток дня посвятит сну. Но ее планам не суждено было сбыться. Ее ждала почта. Чуть ли не визжа от радости и нетерпения, Аня схватила долгожданное письмо и кинулась в спальню. Разорвав конверт, она поцеловала заветный листок, исписанный размашистым подчерком и с колотящимся сердцем начала читать.
«Здравствуй, Анна! Прости, что так долго не отвечал. Твое письмо было слишком большим потрясением, любимая. Не знаю сколько раз, но готов повторять каждую секунду – ты невероятная женщина. Жаль, что я понял это только здесь. Жаль, что в мужья тебе досталась последняя сволочь. Хотя кому я вру?! Ни хрена мне не жаль. Я благодарен судьбе за тебя. Если бы мне предложили выбор – быть с тобой и очутиться здесь или же быть на свободе, но без тебя. Я выбрал бы тебя, Эни. Потому что готов еще сто лет отсидеть за каждую минуту, проведенную с тобой. И я эту каждую минуту помню. Помню тебя на той дороге, такую смешную, дерзкую и милую. Помню, считал тебя глупой девчонкой, а глупцом я сам. Ты с самого начала всем сердцем, всей душой ко мне, а я думал, что это несерьезно. Как только ты появилась в моей жизни, в ней не осталось ни одной спокойной минуты. Я безумно хотел тебя, а ты хотела любви. Я мог предложить тебе все, что угодно, кроме этого. Я смеялся над твоей наивностью и идеализмом, но смешон был я в своих попытках бороться против собственного сердца. Ты – мое единственное поражение. Сколько бы я ни бежал от тебя и какой дорогой, все они всегда приводили меня к тебе. Я не ищу себе оправданий и никогда не искал, потому что их нет. С тобой я постоянно оступался, совершал грубые ошибки. Ты будила во мне самые лучшие чувства, и ты же смогла разбудить во мне зверя. Я думал, что сойду с ума. Знаешь, я отпустил тебя только потому, что боялся. Боялся, что убью однажды. А без тебя… Что я без тебя?!
Я знаю, почему я здесь. Не из-за этих ублюдков и не потому, что я не сделал ничего в своей жизни достойного. Я здесь потому, что стал палачом для любимой женщины. Знаю, что не подарил тебе ничего кроме горя и слез, что виноват во всем только я один. Во всем виноват, любимая.
Кто-то написал, что время не меняет человека, скорби не меняют человека, и единственное, что может перевернуть его представление о жизни – это любовь. Мою жизнь перевернула ты, Эни. Ты изменила меня, научила любить, научила жить. Я не знаю, что нас ждет, и захочешь ли ты снова войти в ту же реку. Но надеюсь, что у нас есть шанс начать все заново. Однако, если я неправ, и судьба нам второго шанса не даст, хочу, чтобы ты знала. Ты лучшее, что случилось со мной в жизни. Если я за что ей и благодарен, то только за встречу с тобой. Я люблю тебя, Эни. Прости меня за все!
Маркус.»
Аня, задрожав, заплакала. Было невыносимо больно. Она любила этого мужчину все эти годы. И она тоже надеялась, несмотря ни на что, что у них еще есть шанс.
Именно поэтому на следующий день она поехала в больницу. Наверное, это давно надо было сделать, но она все не решалась, была не уверена, что готова. Но теперь поняла, что прошлое пор отпустить.
Анна стояла в кабинете врача, обсуждая, когда удобнее провести операцию, она рассеянно слушала, что ей говорят, чувствуя такое небывалое облегчение, что готова была порхать. И почему она раньше не додумалась избавиться от шрамов?
Следуюущие три недели до возвращения Маркуса тянулись так медленно, что Аня сгорала от нетерпения. Однако, когда настал долгожданный день, Аня от волнения даже дышала с трудом. Все утро провела перед зеркалом, не зная, чем себя занять. Наверное, она бы так и крутилась перед зеркалом неизвестно, сколько времени, может быть даже не поехала бы от собственной трусости встречать его, но влетевший в комнату сын не позволил ей этого сделать:
– Мам, ты и так красивая, поехали. Папа от тебя обалдеет.
Аня засмеялась нервным смехом.
– А что? Дед сказал, что папа даже бросил команду перед матчем с Арсеналом и к тебе полетел. Значит, ты – крутая. Я вот никогда бы ради девчонки так не сделал
Аня с изумлением смотрела на сына и, улыбнувшись, спросила:
– А ради кого бы ты так сделал?
– Ну, конечно же, ради тебя. Мам, ты сегодня, вообще, не догоняешь! Говорю же, ты – крутая.
Аня счастливо засмеялась и обняла своего неугомонного ребенка.
– Ладно, поехали, а то опоздаем, – потрепала она его по волосам и вышла из спальни, взглянув напоследок в зеркало. Увиденое ее очень даже удовлетворило – перед ней была молодая, уверенная в себе женщина, женщина, знающая себе цену.
По дороге они практически не разговаривали. Мэтти притих, но глаза радостно блестели. Аня понимала, что сыну очень тяжело. Вроде бы и отец, и в тоже время совершенно чужой человек. Аня больше всего переживала, как они будут строить свои отношения. Оставалось надеятся, что Маркус найдет подход к сыну.
Когда они подъехали, перед тюрьмой уже было полно народу. Журналисты, видимо, с раннего утра торчали здесь. Аня заметила машину Мегги. Они общались, конечно, но не так, как раньше. Как раньше уже ничего не могло быть. Мегги и Белла это понимали, и не настаивали на чем-то ином.
Когда толпа оживилась и послышались щелчки фотоаппаратов, у Ани едва сердце не остановилось, внутренности скрутило жгутом, стоило увидеть Маркуса.
Закрывая глаза от вспышек, он оглядывался по сторонам. К нему тут подбежали Мэгги и сестры. Они обнимали его, целовали, он что-то говорил им, а сам продолжал оглядываться. Аня знала, что он ищет их.
– Иди к отцу, – хрипло сказала она сыну.
– А ты? – со страхом спросил он.
– И я, – кивнула Аня и вышла из машины. Маркус в это время обменивался приветствиями с Алеком, после чего вновь попал в объятия матери. Так они продвигались к машине, пока он, наконец, не заметил их. Его губы сложились в счастливую улыбку, он что-то сказал матери и махнув на прощание рукой, поспешил к Анне и Мэтти. Замерев в паре метрах, он со слезами смотрел на сына. Мэтти смущенно, как бы нехотя, подошел к отцу и протянул руку.
– Привет, пап.
Маркус крепко сжал детскую ладошку.
– Привет, сынок.
Несколько секунд они стояли, не размыкая рук, а потом Мэтти кинулся к отцу и, заплакав, обнял его. Маркус подхватил сына на руки и прижал к себе, лихорадочно целуя. Аня сглотнула подступившие слезы и продолжила стоять на месте, не смея шелохнуться, пока Маркус не посмотрел на нее в упор, прожигая насквозь этим взглядом. Стоило ей подойти, как он притянул ее за шею к себе. Она с упоением прижалась к любимому мужчине и, почувствовав, как его губы коснулись ее лба, судорожно взадохнула.
– С возвращением, – тихо сказала она, целуя его в щеку. Ноздри защекотал тюремный запах сигаретного дыма, затхлости и плесени, но Ане было все равно, главное – ее мужчина рядом, главное – он здесь.
– Спасибо, любимая, – прошептал он ей на ухо, обдавая горячим дыханием. Аня почувствовала, как мурашки побежали по телу, вызывая возбуждение. Господи, она уже и забыла, что это такое! Но Маркус прервал ее пикантные мысли. – Поехали, а то мы и так слишком задержались, стервятникам даже придумывать ничего не придется.
Аня усмехнулась, Мэтти с удивлением уставился на отца, а потом высвободился и сел в машину.
– А как же твоя мать? Они приедут к нам? – спросила Аня.
– Нет, я встречусь с ними завтра. Сегодня я хочу побыть с вами.
Аня кивнула и завела машину. По дороге она украдкой поглядывала на Маркуса, который тихо разговаривал о чем-то с сыном. Лицо его было худое, серого цвета, вокруг глаз появились морщинки. Ей было больно видеть его таким изможденным. Она некоторое время пребывала в шоке, в какой-то прострации и не верила, что это все правда. А сейчас вот нахлынуло разом, и воздуха стало мало, так плохо сделалось, что хоть вой. Аня резко затормозила и, упав на руль, не выдержала, разрыдалась. Все чувства прорвало, словно нарыв.
– Мам, ты чего? – испуганно спросил Мэтт, Аня ничего не могла ответить, кроме как покачать головой. К счастью, теперь был Маркус и можно было позволить себе немного слабости.
– Сынок, посиди в машине, мы сейчас с мамой поговорим и вернемся, – тут же сориентировался он и помог ей выйти на улицу. Аня продолжала рыдать, уткнувшись ему в грудь.
– Шш, все-все! – шептал он ей, но она никак не могла успокоиться, сжимала его в объятиях, боясь даже на секунду отпустить. – Я здесь, любимая. Я с тобой. Обещаю, все будет хорошо, котенок.
Аня кивнула, вытирая слезы, и, заикаясь, сказала:
– Я без тебя больше не смогу, это было так тяжело.
Он прижал ее к себе еще сильнее, не переставая губами собирать ее слезы.
– Знаю, родная, знаю, как тебе было нелегко. Но ты справилась, любимая. Ты все смогла.
– Прости, я такая глупая. Я…
– Шш, не надо. Ты не глупая, ты очень сильная. И я тебе уже говорил, чтобы ты больше никогда не извинялась передо мной. Никогда, Эни! Если тебе хочется плакать – поплачь, хочешь смеяться – смейся. Все, что угодно, любимая. Все, что угодно.
Он улыбнулся, и Аня улыбнулась в ответ. Прикоснулась губами к таким желанным губам. Маркус немного растерялся, но не отстранился и нежно ответил на ее поцелуй.
Они сели в машину и поехали домой.
Дома Аня сразу же занялась приготовлением ужина, а Мэтти отправился показывать отцу дом. Спустя час Аня нашла их на заднем дворе: отец и сын, как одержимые, гонялись за мячом. Маркус показывал сыну всякие разные финты, Мэтт от восторга разве что в ладоши не хлопал. Аня была счастлива, слезы то и дело наворачивались на глаза. Она так боялась, что между ними будет стена отчуждения, но Маркус нашел к сыну подход и теперь они оба хохотали, когда Мэтту удалось отобрать у Маркуса мяч. Они были так похожи, как две капли – темные вьющиеся волосы, широкая улыбка и лукавый взгляд черных глаз. Аня могла бы вечность любоваться своими мужчинами, но вспомнила, что ужин остывает.
– Эй, ребята, пойдемте ужинать.
– Ну, ма-ам! – протянул Мэтти недовольно, не прекращая нагонять мячом, пока Маркус не перекинул его через плечо и не потащил хохочущего сына в дом.
Ужин прошел в довольно непринужденной атмосфере. Позже Аня пошла укладывать Мэтти спать, а Маркус отправился в душ.
Когда она уложила сына и вошла в спальню, Маркуса там не оказалось. Удивившись, она отправилась на его поиски. Он был в кабинете, сидел в кресле, облокотившись на спинку, и задумчиво смотрел в окно. Сейчас черты лица разгладились и больше не хранили печать невзгод и скорби. Беркет даже стал выглядеть моложе, свежее. Белая футболка подчеркнула рельефный торс. По телу Ани пробежала предательская дрожь.
– О чем думаешь? – хрипло спросила она. Маркус вздрогнул и посмотрел на нее все тем же задумчивым взглядом.
– О нашем сыне. Спасибо, ты воспитала потрясающего мальчугана.
– Еще все впереди. Ему всего семь лет, – пожала Аня плечами и подошла к креслу. – Все в порядке?
– Да, – кивнул он и улыбнулся краешком губ.
– Пойдем спать? – смущенно спросила она. Он усмехнулся:
– Иди ложись, я чуть позже приду.
Аня понимала, что ему тяжело, что он не уверен. Она знала, что должна сделать первый шаг, должна помочь ему.
– Я слишком долго ждала тебя, Маркус, чтобы еще хоть одну ночь засыпать в одиночестве, – прошептала она и медленно опустилась на колени перед креслом, осторожно потянувшись к нему. Она скользила губами по его щекам, губам, шее, спускаясь все ниже и ниже, пока не дошла до резинки спортивных штанов.
– Эни, милая, что ты делаешь?! – прошептал он, поднимая ее с колен.
– Тебе, за четыре года, отшибло память? – лукаво спросила Аня, отчего он хохотнул.
Она медленно провела языком от пупка до трусов, ощущая, как нарастает его возбуждение.
– Ничего не припоминаешь? – хрипло спросила она, стягивая с него одежду. На его губах играла усмешка. Аня снова опустилась на колени и провела рукой по его возбужденному члену, потом наклонилась вперед, обхватила губами и стала осторожно сосать, проводя языком по головке. Маркус тяжело задышал.
– О, Боже, Эни! – простонал он.
Аня почувствовала, как его бедра напряглись. Он наклонился, осторожно собрал ее волосы на затылке и начал двигаться, углубляясь, касаясь задней стенки гортани. Он стонал, его руки сжали ее волосы сильнее, но Аня не чувствовала боли, она была дико возбуждена. Его стоны сводили ее с ума, лишали остатков разума, каждая клеточка ныла от нестерпимого желания. Он, словно почувствовав ее состояние, резко отстранился и, подхватив на руки, понес на диван, впиваясь в ее губы страстным поцелуем, обжигая ее вторжением своего языка в ее рот. Он целовал ее нежно, каждое его движение было осторожным и неторопливым. Маркус, словно боялся сломать ее. Очень медленно он вошел в нее и начал двигаться. Было немного непривычно, но так приятно.
– Не больно? – прошептал он, целуя ее.
– Нет. Хорошо, – так же шепотом ответила она.
Он стал двигаться в ней быстрыми, сильными толчками, снова и снова вырывая из нее протяжные стоны, которые она пыталась сдерживать, но ничего не получалось. Он подводил ее к грани, заставляя распадаться на тысячи осколков. Еще одно сильное движение, и он замер, достигнув высшей точки.
Они медленно приходили в себя, затем она почувствовала его пальцы на своей спине. Кажется, он замер. Она тоже перестала дышать. Он взглянул ей в глаза и дрожащим голосом спросил:
– Простила?
Она кивнула. Он прижал ее к себе, чтобы не видела его слез. Но, она и так все-все понимала.
Есть на свете вещи, за которые стоит бороться до конца, даже если это приносит тебе невыносимые страдания. Любимый человек стоит той цены, которую мы платим за совместное счастье и будущее.
