Полина Александровна Раевская
Каюсь. Том 1
ПРОЛОГ
2014 год октябрь
Прежде чем начать эту историю, скажу сразу – я вам не понравлюсь. Не потому, что я плохая или же хорошая. Нет. Я обычная, такая же, как тысячи других женщин со всеми своими достоинствами и недостатками. Просто я дура, безнадежная, законченная…
Поскольку эта история о любви, то вы заметите, что все мы когда-то становились дурами из-за мужчин; забывали гордость или же, напротив, включали ее в попытке удержать свое счастье. Только вот я сделала все, чтобы его потерять. Не ценила, не понимала, не замечала, не берегла. Я была до невозможности глупой в своих мнимых, надуманных проблемах. Совершала ошибку за ошибкой, разрушая то, что так отчаянно искала.
Перед вами дура, познавшая, как никто иной, смысл банальных высказываний – «Что имеем – не храним…» или «Запоздалые раскаяния не вдохнут жизнь в засохший цветок». Кажется, так сказал мне во время последней встречи он. Спросите кто? Думаю, пояснения излишни. У каждой из нас есть «Он» – мужчина, которому достаточно одного местоимения, ибо нет таких слов, способных передать его значимость в нашей жизни.
Если бы вы знали, какая это мука быть виновной стороной. Думаю, пострадавшей легче. У нее хотя бы есть выбор: простить или забыть. У меня же его нет, как и надежды. Да и с моей стороны было бы наглостью и полнейшей тупостью ее питать. За иллюзии приходится расплачиваться действительностью – мой горький опыт. Вы, по всей видимости, думаете: «Ах, бедняжка», но не торопитесь. В этой истории я персонаж скорее отрицательный, чем положительный, как ни больно это признавать. А «больно» длится уже полгода. Впрочем, все началось гораздо раньше, гораздо… Я бы сказала, больно было всегда. Точнее, мне так казалось. Боже, какой же дурой я была!
Как в той песне: "Если бы хоть раз…. Нам дотемна…. По душам разобрать все, по словам, да по молекулам." Но, увы… Интересно, сколько этих «если бы» повторяет в жизни каждый человек? Хотя какой в этом смысл? «Если бы» возникает только, когда безнадежно. Так почему же я не пойму никак этого? Отчего не приму жестокую истину? Я вам уже говорила, что дура? Безнадежная, законченная…
Шесть месяцев пыталась научиться жить без него, залечивала раны, полученные по своей вине, но безрезультатно. Душа рвалась каждую секунду к нему, как ни напоминала себе, что на нет и суда нет, но сердцу плевать на любые доводы. Каждую ночь воспоминания душат, и везде он. И я за ним готова камнем в бездну, только бы дал шанс. Видит Бог, я готова валятся вечно у него в ногах, вымаливая прощение, если бы не знала этого мужчину достаточно хорошо. Его не тронут мои слезы. Больше уже нет, не после того, что я сделала. Но я все равно продолжаю мучить себя мыслями о нем.
Сколько я жалела себя? Не знаю. Пока внутри что-то не щелкнуло. Словно накрыло волной понимания, что больше не могу так…
Не выдерживаю. Слишком долго терпела, ждала, надеялась. Устала. Хочу обрубить разом, поставить точку. Хотя за меня ее уже давно поставили, но я должна это окончательно принять. Поэтому бросаю свою тихую гавань вдали от него. Собираю всё необходимое, мысленно умоляя маму не спрашивать ни о чем, и она меня слышит – молча протягивает деньги на дорогу. Я тронута ее пониманием.
Через час поезд мчит меня в столицу. В город, где все началось и закончилось. А спустя трое суток Москва встречает меня раскатами грома и проливным дождем. Вдыхаю воздух, пропитанный суетой, надеждами и разочарованиями. Сердце сжимается от ностальгии. Болезненно, отчаянно трепещется. В горле стоит ком, сглатываю его и осматриваюсь по сторонам. В сотнях столичных лиц ищу его глаза, но это бред, конечно, а я все равно лихорадочно всматриваюсь, прося чуда. Только забываю, что даже если увижу, все равно не смогу в эти глаза взглянуть. Никогда. Спросите меня, зачем я здесь? Сама не знаю. Наверное, чтобы в очередной раз предаться иллюзиям.
Мне раньше не нравилась Москва, особенно москвичи, но сейчас я рада вернуться. Правильно говорят: наш дом там, где наше сердце. Мое рядом с ним, а он здесь. Нет, я его не потревожу. Не имею права, да и совесть не позволит. Если бы существовала хоть какая-то надежда на что-то, он уже бы дал знать. Честно признаюсь, я ждала. До последнего ждала. А теперь… Теперь пришла пора прощаться, похоронить воспоминания, надежды, мечты. Ну почему, почему я только оступившись, поняла, что нет ничего важнее, чем быть рядом с ним? Риторический вопрос, конечно же.
Закрываю глаза и перевожу дыхание. Голова кружится от волнения, суеты и мелькающих лиц. Вокзальный шум бьет по натянутым нервам. Кто-то грубо толкает меня в сторону, инстинктивно хватаюсь за живот, и сердце колотится отчаянной птицей.
Возвращаюсь в реальный мир, чувствую холод, усталость и голод. Пора передохнуть – в моем положении такие эмоциональные и физические нагрузки вредны. Тяжело вздыхаю, вытираю влагу со щек. Не знаю, были ли это слезы или дождь – неважно.
Беру сумку и вливаюсь в спешащую толпу. Она подхватывает меня и направляет в сторону метро – то, что нужно.
В электричке, как всегда, не протолкнуться. Я, зажатая между двумя толстушками, воняющими потом, какими-то пирожками и дешевой туалетной водой, едва сдерживаю рвоту, прикрываю рот рукой, заодно зажимая нос. Спустя десять минут в глазах темнеет, руки трясутся, и паника начинает захлестывать. Держусь из последних сил и как молитву повторяю про себя: только бы не потерять сознание, только бы не потерять!
На нужной станции пулей вылетаю из удушливого вагона и жадно хватаю холодный воздух. Голова начинает кружится еще сильнее, страх заполняет душу.
Только сейчас пришло понимание всей глупости моего порыва. О чем я думала? Какие могут быть путешествия в моем состоянии? А если со мной что-то случится? Это Москва. Тут будешь орать, что умираешь, никто не обратит внимания, разве что сморщиться от раздражения. Эта мысль моментально отрезвляет, тошнота отступает, да и дышать становится легче.
Восстанавливаю дыхание и иду в сторону недорогой гостиницы. К тете Кате не хотелось, у меня не было настроения и сил для разговоров, да и не ради этого я сюда приехала.
В убогой комнатушке чувствую покой и радость. Стараюсь ни о чем не думать, хотя не получается подавить мысль о том, что на другой окраине города мужчина, ставший для меня всем миром. Глупо, по-детски, но преодолев расстояние почти в четыре тысячи километров, мне кажется, я ближе к нему. Но только физически. Эмоционально же между нами миллиарды километров, хотя точнее было бы сказать – бездна, ибо километры предполагают возможность их преодолеть, а бездна нет.
Вновь слезы на глазах, только реветь нет никакого толка.
Боже, я скоро с ума сойду! Сколько можно? Такая агония… рвет на части до отчаянного вопля , а в груди печет раскаленным огнем. Я готова биться об стену, чтобы только вытравить его образ из себя, но из этого лабиринта боли, сколько ни стараюсь, не могу найти путей. От сильного волнения вновь появилась тошнота.
Лечу в ванную, падаю на колени перед унитазом и задыхаюсь от рвотных позывов. Перед глазами пелена, меня выворачивает наизнанку скудным завтраком, а после желчью. В эту секунду хочется умереть. Кажется, это длится вечность. Меня трясет, пот застилает глаза. Становится холодно, когда взбесившийся желудок полностью освобождается от любого намека на пищу. Обессиленно прислоняюсь к стене, дышу рвано, но зато в голове пусто. Нет ни одной проклятой, ядовитой мысли. Опустошенная и разбитая снимаю с себя всю одежду, встаю под горячие струи воды, закрываю глаза и проваливаюсь в забытье. Тепло и хорошо. Тихо. Сил, чтобы купить себе еды не было, поэтому я уснула голодная, хотя понимала, что должна лучше заботиться о себе, но только не сегодня. Мне хочется сохранить эту тишину и не нарушать ее ничем. А потом, наконец, уснуть без воспоминаний, отчаянного шепота, слез и завываний в подушку.
Утром впечатления немного угасли, и я чувствовала в душе какое-то подобие покоя. Приведя себя в порядок и собравшись с силами, покидаю свое убежище. Выхожу на улицу, щурюсь от яркого солнечного света и, словно сорвавшийся с цепи пес, беру след дней, когда я была счастливой.
Вы спросите, а не мазохистка ли я? Не знаю. Но мне необходима эта прогулка по местам, которые навсегда останутся «нашими». Наверняка они есть у всех. Вот и у нас с ним было несколько таких. Не хочу травить себе душу, мне просто нужно погрустить о том счастливом времени и отпустить его, поставить точку в этой любви, которая не дожила до непреложного обета «в болезни и здравии, горе и радости…». Странный, сентиментальный порыв души, но как воздух необходимый.
Полдня я бродила по Москве, никуда не спеша, ни о чем не заботясь и не думая. Удивительно, но это была моя первая и настоящая прогулка по этому городу, не считая единственного раза, когда все только началось. Но тогда я была поглощена другими вещами, достопримечательности столицы меня мало интересовали. Сейчас же я с интересом оглядывалась по сторонам, вновь открывая для себя этот город. В таком безмятежном ритме прошло несколько дней. Боль не прошла. Наверное, и не пройдет никогда, но она не была такой невыносимой.
Я приходила туда, где мы часто бывали с ним, закрывала глаза, представляла нас. А потом, словно нажимала внутри себя на кнопку «delete», стирая все из памяти: обнуляя, блокируя его образ, его голос, шепот, запах и ощущения его губ и рук. Я помню каждый сантиметр его тела, каждую морщинку, родинку и шрам. Как же мне его не хватает!
Я мечтала проснуться однажды tabula rasa, с чувством, будто все сон и нас просто не было. Но мечты они на то и мечты, чтобы никогда не сбываться.
Сердце плачет и кричит о нем каждую минуту, а я просто привыкла к этой боли, поэтому уже не столь восприимчива.
Поездка пошла мне на пользу – я готова жить дальше, мне есть ради чего. Осознание этого пришло только, когда я покупала билет до Рубцовска. Я вдруг отчетливо поняла, все кончено и назад пути нет. Странное это чувство – принять сердцем то, что давно уже осмыслил разумом.
Я медленно брела по городу, сама не зная куда. До моего рейса оставалось еще несколько часов, поэтому сидеть на вокзале не хотелось. Я шла, пока не оказалась перед рестораном «Марио». Увидев вывеску, мое сердце ухнуло с огромной высоты вниз. С этим местом у меня были связаны особые воспоминания, которые я не решалась вытащить наружу даже сейчас. Достаточно уже того, что это его любимый ресторан. Все эти дни я обходила «Марио» стороной: во-первых, не могла отделаться от какого-то тревожного чувства; а во-вторых, у меня не было денег, чтобы позволить себе такую роскошь. Сейчас же стояла и смотрела на когда-то бывшую родной вывеску, но не смела двинуться вперед. Сомнения терзали душу, хотелось войти и в то же время бежать отсюда как можно дальше. Но какой-то неведомой силой меня понесло внутрь, и я, не сопротивляясь, подчинилась ей.
Дрожащей рукой обхватила ручку двери, замерла на мгновение, подсчитывая, сколько у меня денег. Вроде бы на чашку кофе хватает. Решительно потянула на себя дверь. Моментально окунулась в тепло и в божественный аромат, от которого у меня свело желудок. Я вошла внутрь, ко мне сразу же подошел метрдотель с вежливой улыбкой, но когда присмотрелся, то искренне заулыбался. И узнав меня, сказал:
– О, сеньорита, добрый вечер! Какой сюрприз. Вы так давно не радовали наш взор своей божественной красотой, а мы вас ждали. Маэстро был безутешен, думая, что вам что-то пришлось не по вкусу, – театрально восклицал он. Впервые за долгое время я рассмеялась от всей души, тронутая его вниманием. Мне было неловко за свой внешний вид, отсутствие денег, за то, что ступила на территорию класса, к которому больше не относилась. Впрочем, я никогда ему и не принадлежала. Понимание этого я увидела в глазах мужчины, когда он скользнул по мне взглядом.
Я сжалась, он смущенно улыбнулся. Стало страшно, что сейчас меня выпроводят. Но он преувеличенно радостно хлопнул в ладоши и подозвал одного из официантов.
– Вашу одежду.
Я дрожащими пальцами расстегнула куртку, которая была мне великовата, оставаясь в водолазке, обтянувшей меня, словно вторая кожа и делая мое положение очевидным. Раздевшись, я глянула на себя в зеркало и поморщилась. Волосы были небрежно собраны в хвост, лицо бледное, не накрашенное с обветренными, ярко-красными губами. Под глазами залегли тени. Потрепанная, уставшая, несчастная. Я сильно похудела, поэтому мой живот казался огромным, как арбуз. Отвернувшись от зеркала, чтобы окончательно не портить настроение, я стала ждать, когда меня проводят за столик. Нервничала, переминалась с ноги на ногу, пока метрдотель не сказал:
– Проходите, мы вам рады.
А затем обратился к официанту:
– Проводи сеньориту за столик у камина.
Я благодарно улыбнулась за такую щепетильность и заботу. Мы всегда заказывали столик у камина, и я рада, что он оказался не занят.
Следуя за официантом, я, как и в первый раз, прихожу в восторг от интерьера ресторана, выдержанного в пастельных тонах, декорированного к зиме припорошенными снегом рябинами со снегирями, сидящими на гроздьях красных ягод.
Пока шла, замечала косые взгляды. На лицах собравшейся элиты было написано: «Кто ее сюда пустил?». Сглотнув комок в горле, вздернула подбородок выше, хотя стыд и неловкость отравляли кровь. Я проклинала себя за то, что поддалась порыву и оказалась тут, но не бежать же обратно.
Вежливо поблагодарив официанта, села лицом к окну и спряталась за меню, хотя кроме капучино ничего не могла себе позволить. Сделав заказ, сконцентрировала внимание на пробегающих за окном людях. Кофе принесли спустя несколько минут, я втянула потрясающий аромат – такой знакомый и привычный.
В груди что-то сжалось. Прикрыв глаза, сделала глоток, обожглась, но даже не поморщилась, боль внутри была сильнее. Хотелось моргнуть и встретиться с ласковым взглядом ярких, лазурных, как летнее небо, глаз. Такого красивого и насыщенного оттенка я ни у кого не видела. До ломоты во всем теле было необходимо увидеть обаятельную, мальчишескую улыбку. Я зажмурилась, прогоняя образ, едва заметно встряхнула головой, и, открыв глаза, посмотрела в зал, проверяя, заметил ли кто-нибудь мое странное поведение. Но присутствующие были поглощены кто чем: едой, беседой, телефонными разговорами. Я с облегчением вздохнула, пока не посмотрела в сторону двери. Сердце замедлило ход. Мне хватило даже мимолетного взгляда, чтобы понять – это он.
Задохнувшись от ужаса, я как можно ниже склонилась над чашкой кофе, пытаясь казаться незаметной. Наплевав на этикет; поставила локоть на стол, прикрывая лицо, украдкой наблюдая за ним. Пульс начал зашкаливать, когда я осторожно повернула голову. Мгновенно воздуха стало мало. Потому, как он был не один. Рядом с ним стояла высокая шатенка в черном пальто, которое он галантно помогал снять, шепча ей что-то, отчего на губах женщины играла легкая улыбка.
Мои руки дрожали, как у алкоголички, а кровь шумела в висках, но я продолжала смотреть. Он был, как всегда безупречен: в дорогом темно-синем кашемировом пальто, которое небрежно снял и отдал метрдотелю, оставшись в пиджаке спортивного кроя, цвета океана, поверх бледно-голубой сорочки в мелкую клетку; серые брюки и темно– коричневые аксессуары заканчивали безукоризненный образ делового, состоятельного мужчины.
Женщина была ему под стать: ухоженная, элегантная и судя по уверенному взгляду, самодостаточная. Впрочем, за ним других не водилось, кроме разве, что меня. Сейчас я это осознавала в полной мере, от того слезы наворачивались на глаза, хотелось убежать. Меня вновь затошнило, когда заметила, что его рука по-хозяйски лежит на ее талии. Отчаянье захлестнуло, как и дикий страх. Я застыла на своем месте, когда они, переговариваясь и смеясь, последовали за официантом к столику напротив меня. Я не знала, что мне делать, кроме как отвернуться и до крови прикусывать губу. Меня кидало то в жар, то в холод. Было невыносимо, адски больно. А когда услышала мягкий женский голос, то выдержка покинула меня.
– Да просто из принципа узнаю, кто спонсировал его программу. Я сегодня подвергла его поведение критике в интервью, поэтому результат не заставит себя ждать. Ой, да черт с ним! Надоела уже работа. Я так ждала этого вечера, ужасно соскучилась.
– Я тоже скучал, – раздался такой родной до дрожи, бархатный голос, – Очень, – многозначительно добавил он.
Я была готова завыть от ревности, невыносимой боли. Каждая их фраза, смех, словно ядовитые стрелы впивались в мое сердце, отравляя кровь, вызывая адскую муку. До боли сжимая край стола холодными пальцами, я дрожала, пытаясь изо всех сил сдержать слезы. Хотелось провалиться сквозь землю, умереть прямо сейчас. Я задыхалась от понимания, что эта женщина все эти полгода, пока я загибалась в глуши от безысходности, была рядом с ним. И сегодня ночью она тоже будет рядом. В его постели. Чувствовать прикосновение его губ, сильных, с ума сводящих рук, дышать с ним в унисон и двигаться в такт.
Хочется заорать дурниной от отчаянья и дикой, разрывающей боли, а я молчу, вцепившись в край стола. Трясусь всем телом, давясь прахом былых отношений, захлебываясь пониманием, что он стал только сильнее, а я все та же дура, не научившаяся ни жить дальше без него, ни хотя бы лгать, что все хорошо.
Не в силах вынести их тихий разговор и легкий смех, поднимаю взгляд и холодею, встретившись с равнодушным, абсолютно ничего не выражающим взглядом голубых, холодных, как лед, глаз. Смотрю в непроницаемое лицо, жадно впитываю родные черты; не пухлые и не тонкие губы – четко очерченные, нижняя чуть пухлее верхней; высокий лоб; глубоко посаженные, прищуренные глаза с сеточкой морщинок вокруг них; широкий нос, визуально кажущийся тонким из-за заостренного кончика – все зависело от того, с какой стороны на него посмотреть. На впалых щеках столь модная сейчас легкая небритость. В общем, все тот же охренительный мужик, от которого у меня, как и в первую встречу, захватило дух. Толька эта остановка дыхания была болезненной. Любимое лицо, такое холодное и отчужденное, разрывало душу в клочья.
Сглатываю тяжело, ищу в его взгляде хоть какой-то проблеск чувств. Пусто. Мне нечем согреться в этих ледяных глазах. Я думала, что похоронила надежду, но когда он просто кивнул мне, я словно услышала оглушительный грохот разбившихся ожиданий. Последняя капля надежды испарилась.
Смешно. Оказывается, я еще ждала чуда. Там, в глубине души, уповала, что как в долбаной мелодраме, он подойдет ко мне – не выдержит. Я до самого конца не верила, что больше не нужна ему. А финал наступил именно сейчас. Легкий кивок: равнодушный, безжалостный, жестокий в своей простоте, словно я лишь какая-то знакомая.
Я не отвечаю на этот его жест. Лишь прожигаю полным боли и сожаления взглядом, но он отворачивается к своей спутнице и продолжает о чем-то с улыбкой рассказывать. В его действиях нет ни грамма наигранной радости, дабы спровоцировать меня на ревность. Нет, это не для него – он слишком уверен в себе. Он уважает себя. Ему нет необходимости опускаться на мой уровень, на уровень большинства людей, которые в подобной ситуации стали бы изображать безграничное счастье и вселенскую любовь. Ему это не нужно и я ему не нужна, как и моя ревность вкупе с болью. Он одним махом разорвал между нами канат. Если он что-то делает, то раз и навсегда. Слишком гордый, скрытный, скупой на эмоции и слова, он был и остается человеком дела. Если любит, то не на словах, хочет порвать – рвет, обрывает каждую ниточку. Он всегда был таким: принципиальным, решительным, жестким. Как же поздно я осознала, что за человек рядом со мной.
Делаю тяжелый вдох, сил больше нет выносить пытку. Агония и безысходность вот-вот прольются в горьких слезах. Подзываю официанта и хриплым, надорванным голосом прошу:
– Принесите счет.
Мне кивают, я же усмехаюсь с горечью, ибо вот, перед глазами мой счет за ошибки – довольный жизнью любимый человек, но он не со мной.
ГЛАВА 1
2 года назад
2012 год
Я закончила школу.
Лето было насыщенное событиями: единый государственный экзамен, выпускной, совершеннолетие. ЕГЭ я сдала блестяще, ибо готовилась к нему, начиная с девятого класса. Моей целью было поступить на бюджет в Московский Государственный Институт Культуры, и я прилагала все усилия, чтобы ее достичь. Оставаться в Рубцовске смерть, как не хотелось. Я уже давно для себя решила, даже если не поступлю, все равно уеду из родного города, который городом– то назовешь с натяжкой. Одна главная улица с вереницей магазинов и куча тюрьм– вот и весь Рубцовск. Перспектив для себя в этой деревне я не видела. Хотя конечно, мне было страшно переезжать в большой город, но все же любопытство и предвкушение были сильнее страха и сильнее ожидания выпускного вечера, на котором все будто помешались. Впрочем, наверное, и я бы была на нем помешана, если бы могла себе позволить красивое платье, стильную прическу и другие примочки. Но я росла без отца, с мамой и бабушкой, поэтому на крутые наряды рассчитывать не приходилось, тем более, что все деньги откладывались на мое поступление: билеты до Москвы, проживание, пока буду сдавать вступительные экзамены и прочие расходы , связанные с этим. Естественно, мне хотелось блистать на вечере, но я понимала, что в нашем положении приходиться выбирать; либо «звездить», либо поступать. Понимать –то я понимала , а все равно хотелось быть королевой вечера – мое самолюбие на меньшее не согласно.
Вот стою сейчас, смотрю на себя в зеркало и вижу, что мое платье больше подходит к какому-то деловому ужину , но никак не к такому торжеству, как выпускной. А все из-за соображений практичности. Маме не хотелось тратить деньги на вещь, которую в лучшем случае я одену раза два. Мы долго спорили, но в конечном счете сошлись на черном бандажном платье с прозрачной вставкой. Оно было самым оптимальным вариантом, вполне удовлетворявшим, как маминым критериям– недорого и практично, так и моему вкусу – платье идеально подчеркивало каждый изгиб моего тела. А если верить зеркалу, то очень такого аппетитного тела. Фигура у меня, как говорится, что надо-эдакая золотая серединка. Я много тренировалась в этом году, готовясь к просмотру в МГИК, и это было заметно; тело приобрело рельефность и упругость, хотя я старалась работать над собой без фанатизма, чтобы не потерять женственность и не превратиться в жилистую бабу. Моя мама хореограф, поэтому подготовка у меня проходила не абы как, а ого-го как. После маминых прогонов, я ели доползала до кровати, но никогда не было желания жаловаться или просить сбавить темп. Я хотела быть студенткой МГИК, хотела, чтобы в родном городе говорили, что я учусь в столице. Хотела, чтобы мама и бабушка мною гордились. Короче, тщеславие трепетало в предвкушении и крепко держало меня в своих объятиях, не позволяя сделать шаг в сторону. По этой причине я стала меньше общаться с подругами, практически никуда не ходила. В будни тренировалась, а в выходные отсыпалась после напряженной недели, и выползти куда-то было просто мне не под силу. Только ближе к весне я заметила, что мои подруги от меня отдалились, и я совершенно не в теме, когда они о чем –то говорят. Чаще это были разговоры о каких-то тусовках, на которых меня, естественно, не было. И что самое обидное – меня туда никто не звал. О каких-то парнях, которых я не знала, и с которыми меня никто не собирался знакомить. В общем, я поняла, что стала чужой.
Это понимание далось мне нелегко. Я переживала, обижалась и грузилась. Но потом взыграла гордость, и я решила, что пошли они все! Пусть тусуются, трахаются с какими-то сопляками, а меня ждет Москва. Не знаю, почему-то мне казалось, что как только я туда приеду, обязательно произойдет что-то сказочное, невероятное. Короче, будет, как в кино. Я вообще с этим поступлением стала считать себя особенной. А особенным негоже печалиться из-за обыкновенных людишек, верно? Ну, это сарказм конечно. На самом деле очень меня печалили эти «обыкновенные людишки» то бишь мои подруги, особенно сейчас. Мы продолжали поддерживать отношения, хотя это скорее была видимость – просто ходили вместе на уроки да в столовку, в остальное же время каждый из нас занимался своими делами. После экзаменов стало совсем одиноко, но звонить сама и напрашиваться в их компанию, где с недавних пор мое присутствие было нежелательным, гордость не позволяла. Сегодня, в день моего выпуска из школы, это чувствовалось особо остро, ибо я знала, что они соберутся у Насти перед официальной частью, чтобы выпить по рюмочке нашего любимого Бейлиза для настроения, а после Настин брат отвезет их на официальную часть вечера. Мне же придется тащится на такси с мамой и бабушкой, старательно изображая радость.
–Янка, ты чего там застряла? –прокричала мама из другой комнаты. Я вздрогнула и оторвалась от своих не радужных мыслей.
–Одеваюсь, –прокричала я в ответ и вновь посмотрела на себя в зеркало.
–Давай в темпе, время уже много, опоздаем.
Да и по фигу, если честно! –огрызнулась про себя, в слух же согласилась:
–Ага, пять минут еще.
–Поторапливайся, я такси уже вызываю.
На это я могла лишь тяжело вздохнуть.
Блин, как же не хочется! Но выбора у меня нет, я еще должна выступать со своим танцем, так что придется тащится. Оглядев себя с ног до головы, осталась довольной представшей картиной. На внешность мне жаловаться не приходится, природа расщедрилась и подарила густые черные волосы с шоколадным отливом, которые сейчас были уложены локонами на один бок в стиле шестидесятых, губы – аля Анджелина Джоли, высокие скулы, аккуратненький носик и серо-голубые глаза.
Я не из тех, кто выискивает в себе какие-то недостатки или постоянно чем-то недоволен, поэтому мое отражение в зеркале меня устраивает на все сто. Да и учитывая, что многие считают меня красивой, заниженной самооценкой не страдаю, хотя стоит отметить, что несмотря на свою довольно яркую внешность, мужским вниманием избалована я не была, точнее вообще не знала, что это такое. В школе передо мной робели, а отца я и не видела никогда. Мама рассказывала, что он уже был женат на момент их знакомства, и когда интрижка на стороне вылилась в нежелательную беременность, благополучно смылся. Не знаю, почему мама решила оставить меня, как-то она не распространялась относительно причин, но я родилась, а она до сих пор одна. Говорит, ей так удобнее. Не могу судить, у меня даже парня еще не было. Но я не переживала по этому поводу, как-то не до того было.
Мне вообще казалось нелепым заводить отношения в таком возрасте да еще с одногодкой. Когда смотрю на своих подружек и их парней, так и тянет плеваться. Что эти дурехи в них нашли? Сопляки ведь совсем. Ни ума, ни опыта, ни денег. Что с ними делать? Шляться по дворам, писать статусы о любви и трахатся, пока мамы нет дома? Пожалуй, я воздержусь от таких радостей жизни. Мне больше по душе качественные отношения с опытным человеком.
–Ян, такси подъехало, долго ты там будешь собираться?– снова раздался голос мамы.
–Иду! –машинально ответила я, продолжая стоять на месте. Но мама знала меня, как облупленную, поэтому дверь в комнату тут же открылась и моя копия лет так через двадцать застыла на пороге с недовольно-нахмуренным лицом.
–Ну, и чего мы стоим, кого ждем? Карета подана, барышня, –сыронизировала мама, заходя внутрь. Я улыбнулась краешком губ, подкрасила их блеском , и в последний раз взглянув на себя в зеркало, повернулась к маме.
–Ну, как? –спросила несколько взволнованно. Сама не понимаю, откуда появилось это чувство мандража, но оно появилось. Мама подошла ко мне и заулыбалась такой теплой, нежной улыбкой, что было редкостью для нее.
–Спрашиваешь еще! Красивая ты, дочурка, самая красивая у меня, –тихо сказала она мне, от чего защипало глаза и сжалось что-то в груди. Я обняла ее и нахально заявила:
–Ну, так есть в кого.
Мама засмеялась сквозь слезы, но уже через секунду, взяв себя в руки, привычным, командным голосом отдала распоряжение:
–Ладно, хватит разводить сопли, а то тушь потечет.
–У меня водостойкая, –усмехнулась я, отстраняясь.
–Ой, блин, на все у нее ответы есть. Пошли уже, а то аттестат– то не выдадут, как завтра поедешь?
–Вот только из-за него туда и иду, –пробурчала я себя под нос, следуя за мамой. В коридоре к нам присоединилась бабушка, и мы поехали на официальную часть моего выпускного вечера.
Прошла она довольно быстро, я даже не заметила, как уже держу в руках серебряную медаль и аттестат, потом быстро переодевшись в костюм , стала разминаться. Ну, а на сцене я была полностью поглощена тем, чтобы исполнить все элементы танца правильно. Ближе к концу я все же расслабилась и начала просто получать удовольствие. Тело плавно изгибалось, ноги скользили, казалось, еще чуть-чуть и взлечу.
Боже, как же люблю эти моменты, когда душа расстается с телом и кажется, что я одна во всем мире. Такой нереальный кайф.
Выступление прошло гладко, одноклассники, как всегда поддержали меня бурными овациями, и это было безумно приятно.
–Токарева, ты была охренена! –подлетела ко мне Вика – одна из моих подружек. Так задорно она выражала свой восторг, как будто все было, как раньше. Меня это взбесило.
–Да ты что, –съязвила я, переодеваясь в платье. Вика замялась, видимо, очнулась и вспомнила, что мы как бы уже полгода практически не общаемся, а потому смущенно предложила:
–Ян, ты если хочешь, то можешь поехать с нами.
Я офигела. Какое одолжение! А не пошла бы ты с ним?! Но высказалась, конечно, не столь резко. Ни к чему показывать, как меня все это задевает.
– Не могу, да и не хочу, – пропела я с приторной улыбочкой.
–А почему? Мы же так мечтали, помнишь? –ошарашенно спросила Вика. Похоже, у нее в голове не укладывалось, как можно пропустить одно из «главных» событий в жизни. Вообще я заметила, что подруги были слишком привязаны к школе и любым воспоминаниям, связанными с ней. Тогда, как мне хотелось поскорее покончить с детством и двигаться вперед. Возможно, это желание связано с тем, что моя школьная жизнь в последний год была довольно унылой, но даже до того момента, как она таковой стала, мне все равно хотелось поскорее с ней расстаться.
–У меня завтра поезд, надо подготовиться, –ответила я спокойно.
–Блин, жаль. Все же со школой прощаемся!-с искренним сожалением воскликнула она.
–Я уже с ней попрощалась, – отрезала я.
Вику задел мой холодный тон, и она решила, что с нее хватит.
–Ну, ладно тогда, удачи тебе! Напиши там, в «контакте», как у тебя дела, –протараторила она напоследок.
